Опровержение на защитительную речь злочестивого Евномия 3 страница

Таким образом определив, как надобно понимать общность сущности, рассмотрим последующие слова Евномиевы, какую связь имеют они с предыдущими. Евномий говорит: «и только по порядку и по преимуществам времени один — первый, а другой — второй». Какая необходимость — имеющим общую сущность подчиняться порядку и быть вторыми по времени? Ибо невозможно, чтобы Бог всяческих, вместе с Образом Своим, не во времени воссиявшим, не был от вечности, и не имел с Ним соединения вне пределов не только времени, но и всех веков. Ибо для того назван «сиянием», чтобы мы представляли соединенным, — и «отпечатком сущности» (Евр. 1:3.), чтобы познавали из сего единосущие. Но и порядок бывает или какой–нибудь естественный, или придуманный; естественный, например: порядок тварей, установленный по Творческим законам, или положение предметов исчисляемых, или отношение причин к их произведениям, тогда как наперед уже признано, что Бог есть Творец и Основоположник самой природы; а придуманный и искусственный, например: порядок в доводах, в науках, в чинах, в числе, и в подобном тому, и Евномий, утаив первое, упомянул о втором роде порядка, и говорит, что Богу не должно приписывать порядка, так как «порядок позднее установителя порядка». Но или не знал, или произвольно скрыл он, что есть еще род порядка, не нашим положением установляемым, но происходящий из самой естественной последовательности, например, между огнем и светом, который от огня; ибо здесь причину мы называем первым, а что от причины — вторым, не расстоянием отделяя их друг от друга, но только мысленно представляя причину прежде произведения. Поэтому есть ли какое основание отрицать порядок там, где есть первое и второе, не по нашему положению, но в следствие естественной между ними последовательности? Почему же Евномий находит предосудительным допустить порядок; в — отношении к Богу? Думает: если будет доказано, что в отношении к Богу никоим иным образом невозможно представить себе первенства, то останется ему доказывать превосходство по самой сущности. А мы говорим, что в отношении причины к тому, что от причины, Отец предпоставляется Сыну; по различию же естества и по преимуществу времени, ни мало не предпоставляется; а иначе, допустив последнее, отринем и то, что Бог есть Отец; потому что инаковость по сущности отметает естественное соединение.

Но поскольку этот мудрый на все человек и до того простерся, что определяет нам природу времени, то посмотрим, как и в этом тверд и осмотрителен ум его. Итак он говорит, что время есть какое–то качественное движение звезд, а именно: солнца, луны и всех прочих, которые имеют силу двигаться сами собою. Поэтому, продолжение от начала бытия неба и земли до сотворения звезд чем назовет этот сильный в небесных познаниях? Ибо силою Духа описавший миротворение ясно говорит, что великие и прочие звезды сотворены в четвертый день. И видно, не было времени в предыдущие дни, потому что не были еще в движении звезды. Ибо как могли прийти в движение они, которые не были даже сотворены? И еще, когда Иисус Навин сражался с Гаваонитянами, поскольку солнце, связанное повелением, пребывало неподвижно, и луна стояла на одном месте, тогда неужели не было времени? Чем же назовем это продолжение дня? Какое наименование придумаешь ему? Ибо, если оскудела природа времени, то, очевидно, наступил век. Веком же назвать малую часть дня не значит ли дойти до такого безумия, которого и превзойти невозможно? Но видно, по великой тонкости ума полагает он, что день и ночь состоят в качественном движении звезд, и вместе суть части времени. Почему и назвал время каким–то качественным движением звезд, сам не разумея того, что говорит. Но если и наименовать так, то гораздо приличнее было бы назвать не качественным, а количественным. У кого же такой детский ум, чтобы не знал, что дни, часы, месяцы и годы суть меры, а не части времени? А время есть продолжение спротяженное состоянию мира; им измеряется всякое движение, звезд ли, животных ли, или чего бы то ни было движущегося, поскольку говорим, что одно скорее или медленнее другого: — скорее, что в меньшее время проходит большее расстояние; и медленнее, что в большее время передвигается меньше. Евномий же, поскольку звезды движутся во времени, называет их творцами времени. А таким образом, по учению этого мудреца, поскольку и жужелицы движутся во времени, определим время так: оно есть какое–то качественное движение жужелиц. Ибо от сего ничто не отличается сказанное им, кроме важности названий. Таково учение его о времени; рассмотрите же и последующее.

Евн. Но невозможно, говорит он, чтобы было что–нибудь в сущности Божией, например: вид, или объем, или количество; потому что Бог совершенно свободен от сложности. Если же ни что такое и подобное этому не соединено с Божиею сущностию, даже непозволительно думать, чтобы и когда–либо с нею соединилось; то на каком еще основании дозволено будет рожденную сущность уподоблять нерожденной? Потому что подобие, или сравнение, или общение по сущности не оставят места никакому превосходству или различию, но ясно произведет равенство, а вместе с равенством покажет, что уподобляемое или сравниваемое — нерожденно. Никто же не безумен и не смел в нечестии до такой степени, чтобы назвать Сына равным Отцу, когда Сам Господь говорит ясными словами: «Я иду к Отцу, потому что Отец больше Меня» (Ин. 14:28.).

Вас. и еще чрез несколько слов говорит:

Евн. Но оставив многие другие доводы на то, что Бог всяческих один нерожден и несравним, достаточным для доказательства почитаю и сказанное.

Вас. Когда намерен коснуться какого–нибудь лукавого учения; берет сперва нечто допускаемое всеми, чтобы, по причине справедливости в этом, не потерять доверия и в прочем. Он говорит: «невозможно быть чему–либо в Божией сущности, например: виду, объему, количеству, потому что Бог совершенно свободен от сложности». До этого он прав; но в последующих, словах опять входит сам в себя. Ибо, как бы по необходимости, к предложенным выше хулам присовокупляет еще следующую, говоря: «если же ничто такое и подобное этому не соединено с сущностию, даже непозволительно думать, чтобы и когда–либо с нею соединилось; то на каком основании дозволено будет рожденную сущность уподоблять нерожденной»? Какую связь имеет это между собою: если Бог несложен, то Сын не может иметь подобия с Ним? Ибо скажи, не утверждаешь ли ты также, что и Сын не имеет в Себе ни вида, и объема, ни количества, и что Он вовсе свободен от сложности? Но думаю, что ты, при всем своем неистовстве, не осмелишься сказать о Сыне что–нибудь иное с тем, что говоришь об Отце, а именно, что Он бестелесен, не имеет ни вида, ни очертания, и тому подобное. Почему же не благочестиво — не имеющего вида сравнивать с не имеющим вид, и не имеющего количества — с не имеющим оного, и совершенно несложного — с несложным? Но Евномий поставляет подобие в виде и равенство в объеме; а что такое количественность, которую почитает он чем–то отличным от объема, это пусть лучше объяснит сам он.

Евн. Поэтому, говорит, ни равен, ни подобен; потому что неколичествен и не имеет вида.

Вас. А я в этом самом и полагаю подобие. Ибо как Отец свободен от всякой сложности, так и Сын совершенно прост и несложен; и подобие умопредставляется не в тождестве вида, но в самой сущности. У тех, которые имеют образ и очертание, подобие состоит в тождестве вида; а естеству, у которого нет и вида, и очертания, остается иметь подобие в самой сущности, и равенство не в размере объемов, но в тождестве силы. Сказано: «Христа — Божию силу и Божию премудрость» (1 Кор. 1:24); то есть, вся сила Отцева в Нем пребывает. Поэтому «что Он (Отец) творит, то и Сын творит так же» (Ин. 5:19).

Евн. Но подобие в сущности, говорит он, сравнение, общении, не оставляющее места никакому превосходству или различию, очевидно, производят равенство.

Вас. Почему же не оставляет места никакому различию, даже и тому, какое есть между причиною и тем, что от причины? Потом Евномий прибавляет:

Евн. Никто не безумен и не смел в нечестии до такой степени, чтобы Сына назвать равным Отцу.

Вас. Скажем ему на это словами пророка: «но у тебя был лоб блудницы, ты отбросила стыд» (Иер. 3:3.) и такие женщины приписывают студные дела свои живущим честно; и он желающих возвеличить славу Единородного называет безумным и смелым в нечестии, негодуя на то же самое, чем раздражались и Иудеи, говорившие тогда, что делает «Себя равным Богу» (Ин. 5:18.). Впрочем никому да не покажутся слова мои странными! Иудеи, по–видимому, лучше несколько усматривали необходимость следствия. Ибо негодовали, что назвал Бога Отцом Своим, заключая сами собою о последующем, то есть, что через это делает Себя равным Богу; потому что из одного — иметь Отцом Бога, необходимо следует другое — быть равным Богу. Евномий же, без сомнения, допуская первое, отрицается от второго, и указывает нам на слова Господа, сказавшего: «пославший Меня Отец более Меня», но не слушает говорящего Апостола: «не счел для Себя хищением быть равным Богу» (Фил. 2:6). Но если, по словам твоим, нерожденность есть сущность, а Христос хотел показать превосходство по сущности; то Он сказал бы: нерожденный более Меня есть. Ваше же это учение, что наименование Отца означает деятельность, а не сущность. Поэтому, говоря, что Отец больше Сына, утверждает, что деятельность больше дела. Но всякая деятельность сходится в мере с своими произведениями, и великою бывает деятельность для великих дел, а малою — для малых. Поэтому признавать, что Отец больше Сына в этом отношении, не иное что значит, как полагать деятельность несоразмерною с делом, и утверждать, что Бог напрасно подвигся к великой деятельности, когда с этой деятельностью не мог уравнять конца. Поэтому необходимо выйдет одно из двух: или наименование Отца означает не деятельность, но сущность (а в таком случае расстроится вымышленное ими понятие подобия, по которому полагают Сына подобным Отцу, то есть, подобным по деятельности, ибо говорят: каким восхотел Отец, таким и сотворил, почему и называют Сына образом хотения); или, спасая это, не должны говорить, что Отец больше; потому что всякая деятельность, когда нет никакого внешнего препятствия, соразмерна своим произведениям и это сказано в обличение разногласия в их учениях.

Кому же неизвестно и то, что большим называется что–нибудь или в значении причины, или по полноте силы, или по превосходству достоинства, или по избытку объема? Но здесь слово: больше, взято не в отношении к объему; это и сам Евномий предварительно сказал, и в самой вещи действительно так; потому что большее в величинах есть то же, что и меньшее, взятое с остатком. Но кто измерит одно другим, когда то и другое необъемлемо величиною, или лучше сказать, не имеет величины и неколичественио? А там, где невозможно сравнение, каким образом узнаешь избыток? Сказать же, что Христос, Божия сила, недостаточен по силе, прилично разве детям и не слыхавшим слов Господа, Который говорит: «Я и Отец — одно» (Ин. 10:30), и слово одно берет в значении равного по силе, как докажем из самых евангельских речений. Ибо, сказав об уверовавших: «не похитит их никто из руки Моей» (ст. 28); и: «Отец Мой, Который дал Мне дар, больше всех, «и из руки Отца не может похищать никто» (ст. 29), прибавил: «Я и Отец — одно», очевидным образом принимая слово "«одно»" в значении равного и тождественного по силе. Но если и престол Божий, как мы веруем, есть именование, означающее достоинство; то Сыну определенное седение одесную Отца что иное означает, как не равночестность достоинства? Да и Господь дает обетование прийти «во славе Отца» (Мф. 16:27.). Поэтому остается заключить, что здесь слово "«более»" сказано в значении причины. Поскольку начало Сыну от Отца; поэтому Отец и более, как виновник и начало. Потому и Господь сказал так: Отец Мой более Меня есть, то есть, поскольку Он Отец. Но слово "«Отец»" что иное значит, как не то, что Он вина и начало рожденному от Него? Конечно же, и по вашей мудрости нельзя сказать, что одна сущность больше или меньше другой сущности. Таким образом, и по их мнению, и по самой истине, рассматриваемое слово "«более»" никоим образом не показывает превосходства по сущности. А чтобы Бог Отец был более по объему, сего не скажет и сам Евномий, объявивший уже, что в Боге не должно представлять себе количественности. Поэтому остается нам сказанный способ разуметь слово "«более»", то есть, в значении начала и вины. Таково покушение Евномия извлечь хулу из слова: «более».

Достойно же удивления то, что он, в столь немногих словах впав в противоречия (как бы душевные очи поражены были у него слепотою), не мог увидеть противоположностей в сказанном им; и чрез это оказался столько чуждым мира Божия, который оставил Господь наш искренно и нелестно уверовавшим в Него, сказав: «мир оставляю ваш, мир Мой даю вам» (Ин. 14:27), оказался, говорю, столько чуждым сего мира, что прекословит не только другим, но и самому себе. Ибо, сказав, что Бог и Отец больше Единородного Сына, и обвинив в повреждении ума утверждающих равенство, как будто имеет на то неоспоримые доказательства, поступив не много далее, посмотрите, что пишет.

Евн. Но оставив многие другие доводы на то, что Бог всяческих один нерожден и несравним, для доказательства достаточным почитаю и сказанное.

Вас. Итак спросим его: если Бог несравним, то из чего же постигнуто Его превосходство? Ибо большее усматривается из сравнения с превышаемым. Поэтому, как Он и более, и несравним? Но Евномий, чтобы доказать, что сущность Божия различна от сущности Единородного, слово «более», употребляемое сравнительно, принял за различие сущности; а чтобы опять низвести Единородного в равночестие с тварью, устанавливает положение, что Отец несравним, придумывая какой–то новый и подлинно несравненный путь к хуле, и под предлогом возвышения и превознесения Бога и Отца умаляя славу Единородного Сына и Бога, хотя Господь свидетельствует и говорит: «Кто не чтит Сына, не чтит Отца» (Ин. 5:23.), и: «Меня отвергающий отвергает Пославшего Меня» (Лук. 10:16). Но враг истины, внушающий этим людям говорить и писать подобное, знал, что, если ослепит их в уразумении славы Единородного, то отнимет у них ведение самого Бога и Отца. Поэтому, хотя, по–видимому, приписывают некоторые преимущества Богу и Отцу, однако же никакой из сего пользы нет для них, лишенных ведения того пути, который ведет к Богу. Ибо и Иудеи думают, что прославляют Бога; а услышим также, что некоторые из Еллинов хотят сказать о Боге нечто великое, однако же никто не скажет, что они величат Бога, без веры во Христа, Которым приведение к ведению (Рим. 5:2.).

Итак называет он Бога несравнимым, желал доказать, что Сын равен твари и, подобно ей, — далек от славы Отца, потому что превышаемые равною мерою необходимо равны между собою. А — Единородный Сын, по учению Евномия, столько же превышается Богом и Отцом, сколько и каждая из тварей, ибо таково несравнимое; оно для всех равно неприступно и недостижимо. Если же Сын наравне с другими удален от Отца, то Он равен тем, с которыми удален. Сказали ли бы что хуже этой хулы и Иудеи? Что еще можно услышать и от язычников? и не стыдятся показывающие вид, что чтут Божие слово, предлагать учения благоприличные и свойственные Иудеям и язычникам! Если Сын не сравнивается с Богом и Отцом, как не сравниваются ни Лпгелы, ни небо, ни солнце, ни земля, ни каждое из земных животных и растений; то как же будет Он иметь различие с собственным Своим тварями? Откуда у Него свойство с Родившим? Я и Отец одно, говорит Он. Опять напомним то же речение. Скажи же мне, не слово ли это сравнивающего себя? Что говорю: сравнивающего? даже соединяющего, и, так сказать, показывающего этим безразличность естества. А Евномий утверждает, что Бог несравним и благость Господа и Спасителя нашего Иисуса Христа, даже людей, сколько могут видеть, чрез поучение и упражнение в добрых делах, приводит к — уподоблению Богу всяческих, когда говорит: «будьте совершенны, как совершен Отец ваш Небесный» (Мф. 5:48.). А он и Единородного всеми силами старается лишить с Родившим того свойства, какое в Нем есть по естеству. Но и в этом случае слово его обращается против него же самого. Ибо, если Отец несравним, то откуда будет он заимствовать доказательства, что Сын не подобен? Если скажет, что чрез взаимное сличение сущностей найдено неподобие; то почему же Отец и в таком случае несравним? А если и вовсе не сравнивается; то как можно было познать различие? Так, обыкновенно, злое противится не только добру, но и себе самому.

Книга 2. О Сыне

Положив основание к хулам на Сына Божия, сколько мог, в слове своем о Боге всяческих, после этого Евномий уже прямо изощряет язык против Единородного Бога. Что же он говорит?

Евн. И один Сын, Единородный, о Котором мог бы я представить речения святых, возвещающие, что Сын есть порождение и творение, и самым различием наименований указывающие на различие сущности, и таким образом избавился бы от забот и трудов. Но для людей, предполагающих телесное рождение и вводимых в недоразумения обоюдными выражениями, может быть, нужно и об этом сказать несколько слов.

Вас. Вот слова Евномия! Если бы надобно было смотреть на все его сочинение, как на вымышленную тяжбу, какие задают юношам в училищах суеты для того, чтобы они научились в самой лжи отыскивать нечто правдоподобное (как и действительно у Евномия, точно так же, как и там, все походит на сражение с тенями: борьба с обличителями, которых нет; защищение себя против обличения, которого никто не предлагал; слово к судьям, нигде не показывающимся); если бы так надлежало выслушивать слова его: то я и сам перестал бы разбирать их, и всякому другому посоветовал бы нисколько ими не заниматься. Но как он обещает нечто более важное, и во многих родилась мысль, что у него есть некоторая забота об истине; то необходимо нужно, по возможности, подвергнуть испытанию каждое его положение. — Какой же способ испытания может быть справедливее того, чтобы, сличая его слово с учениями, преданными ими от Духа, то, что найдется с ними согласным, принимать, а что им противно, тому не верить и бежать от того, как от врага?

Итак, прежде всего, пусть Евномий покажет, кто из святых называл Христа порождением и творением? Какие представит он изречения Писаний в доказательство сказанного им? — Если он утверждается на приведенном в Деяниях Апостольских словах блаженного Петра: «твердо знай весь дом Израилев, что и Господом и Христом сделал Его Бог, Того Иисуса, Которого вы распяли» (Деян. 2:36): то, во–первых, это свидетельство не имеет никакой связи с предметом настоящего исследования. Он обещался показать, что святые называют Сына творением, а приводит свидетельство о Боге и Отце, «сделал Его». Но не скажет он того, что ему позволено в рассуждениях о таких истинах придумывать какие–нибудь словопроизводства и изменения наименований. Ибо, если и за «всякое слово праздное» ответ «в день суда» (Мф. 12:36); то тем более не отпустится нам без истязания выдумывание нововведений в таких важных вещах. Сколь прилично сказано приведенное изречение о Боге и Отце, это удобно познали мы из слова Божия; но что слово «творение» не может прилагаться к Единородному, это показал Дух Святой самым своим молчанием. После этого будет ли безопасно, перестроив по–своему изречение: «сделал Его», назвать тварью Творца всех? Если бы приличествовало Ему такое наименование, не умолчал бы об этом Дух. Относительно созданных существ мы находим произведенное от слова: «сотворил», имя: «творение» но относительно Сына Божьего — этого не находим. Сказано: «в начале сотворил Бог небо и землю» (Быт. 1:1); а в другом месте: «рассуждаю о делах рук Твоих» (Пс. 142:5); также: «что незримо в Нем, созерцается от создания мира чрез размышление над творениями» (Рим. 1:20). Так Писание употребляет это имя там, где прилично; но не прилагает его к Господу Иисусу Христу, так как оно не соответствует величию славы Его. Не стыдится называть Господа славы и «топором» (Мф. 3:10), и «камнем краеугольным» и «камнем претыкания» и «камнем соблазна» (1 Пет. 2:6.8), и другими подобными наименованиями, в которых не много чести по мнению людей, не постигающих знаменования имен; но нигде не именует Его творением. А Евномий, желая опутать клеветой не только своих последователей, но и древних святых, говорит, будто от святых перенял это имя.

Но, кроме того, что опасно, а потому и не должно отважиться на подобные нововведения и по–своему переиначивает имена Господа, заметим еще, что и смысл изречения апостольского не представляет нам ничего о предвечном ипостасном бытии Единородного, о котором теперь мы рассуждаем. Ибо очевидно, что Апостол говорит здесь не о самой сущности Слова Божия, Которое в начале было у Бога (Ин. 1:1), но об Истощившем Себя в образе раба, и Соделавшемся сообразным нашему уничиженному телу (Фил. 2:7; 3:21), и Распятом от немощи (2 Кор. 13:4). Всякой, даже и не много вникавший в смысл этих слов Апостола, может разуметь, что здесь он не преподает нам богословия, а показывает образ домостроительства спасения. Ибо, говоря: «Господом и Христом сделал Его Бог, Того Иисуса, Которого вы распяли», имеет в виду единственно Его человечество и то, что в Нем видимо, как это ясно открывается всем из указательного речения («Того Иисуса»). — А Евномий слово: «сделал Его», переносит на исконное рождение Единородного. Не убеждается он и тем, что выражение: «Господь», есть имя означающее не сущность, а власть, и что, поэтому, сказавший: «Господом и Христом сделал Его», не рассуждает здесь об исхождении Сына в бытие, а говорит только о начальстве и владычестве над всеми, преданным Ему от Отца. Впрочем это докажем мы после, когда будем обличать Евномия в приведении свидетельств Писания, не согласном с намерением Духа. А теперь возвратимся к продолжению его речи.

Что же у него значит это имя, и на каком основании он осмеливается Творца всего называть Тварью? Обманув сам себя нечистосердечным лжеумствованием, он думает, что различием наименований доказывается и различие сущности. Но кто из здравомыслящих согласится на это положение: «которых вещей имена различны, тех и сущности необходимо должны быть инаковы»? Названия Петра и Павла, и вообще всех людей, различны; но сущность всех одна. Весьма во многом мы друг с другом одинаковы; а отличаемся один от другого теми только свойствами, которые усматриваются в каждом особо: почему названия служат к означению не сущностей, а особенных свойств, характеризующих каждого. Так, услышав имя Петра, мы не разумеем под этим именем сущности Петра (сущностью же называю здесь вещественное подлежащее, которого это имя вовсе не означает), а только напечетлеваем в себе понятие об особенных свойствах, в нем усматриваемых. Ибо при этом слове тотчас, представляем себе Петра, сына Ионина, из Вифсаиды, брата Андреева, из рыбаков призванного на служение апостольское и за превосходство веры получившего обетование, что на нем созиждется Церковь. Ни одно из этих свойств не есть сущность, которую бы можно было разуметь как самостоятельное начало. Таким образом имя показывает нам отличительный характер Петра, но совсем не представляет его сущности. Также, услышав имя Павла, представляем себе совокупность других особенных свойств: воображаем Тарсянина, Еврея, по закону Фарисея, ученика Гамалиилова, по ревности гонителя церквей Божиих, страшным видением обращенного к познанию, Апостола народов языческих. Ибо все это совмещается в одном слове: Павел. — Сверх того, если бы это было истинно, что которых вещей имена различны, тех и сущности противоположны; то надлежало бы и Петру, и Павлу, и вообще всем людям, быть инаковыми по сущности. Но поскольку не найдется ни одного человека, который бы был настолько груб и несведущ о природе общей всем нам, чтобы решился сказать это; ибо сказано: «я образован также из брения» (Иов. 33:6), и этим означается не иное что, как единство сущности всех людей: то ложь говорит тот, кто умствует, будто из различия имен должно заключать и о различии сущности. Ибо не за именами следует природа вещей, а наоборот, имена изобретены уже после вещей. Иначе, если б первое было истинно, то надлежало бы согласиться, что которых вещей названия одинаковы, тех и сущность одна и та же: а поэтому, так как совершенные в добродетели удостоены названия богов (Ин. 10:35), то люди были бы единосущны Богу всего. Но как это выговорить означало бы явное сумасшествие, так и выше приведенные слова заключают в себе такое же безумие. Итак, из сказанного ясно видно, что и в Отце и Сыне имена не означают сущности, а только показывают особенные свойства, так что никоим образом нельзя принять заключения от разности имен к противоположности сущностей. При таком заключении, Евномий прежде всего опровергает самого себя. Ибо, если различны творение и порождение, то, по причине разности имен, различны будут и сущности Единородного. Но если это сказать могут только безумные, то и предыдущего никто в здравом уме не скажет.

Тут же Евномий притворяется, будто имеет множество доказательств на то, что святые называли Сына творением; но поспешая к другим, более нужным исследованиям, на сей раз не упоминает об оных, отлагая то до другого времени. — Искусное злоухищрение — предпочитает слову молчание там, где не знает, что сказать! Ибо, если бы он имел хоть тень свидетельства, в котором выражалось бы, что Единородный есть творение, то уже, верно, прожужжал бы нам уши и оглушил бы нас.

Далее говорит, что для людей, предполагающих телесное рождение Господа и вводимых в недоразумения обоюдными выражениями, нужно ему и об этом сказать несколько слов. — Но что же ему мешало утвердить прежде слово свое свидетельствами Писаний, и потом уже приступить к исправлению немощных и загладить вред, происходящий от обоюдных слов, если только он был для кого–нибудь или будет когда–нибудь? В самом деле, <b>кто будет так совершенно плотян по уму и несведущ в слове Божием, чтобы, слыша о Божеском рождении, стал переноситься к образам телесным, к коим относятся совокупление мужчины с женщиною, зачатие в утробе, составление и образование тела, и исхождение на свет в надлежащее время? Кто будет так скотоподобен, чтобы, слыша о Боге Слове, из Бога исшедшем, слыша о Премудрости, от Бога рожденной, мог преклоняться мыслями к страстям телесным?

Кроме прочего, он придумал этот благовидный образ объяснения еще и для того, чтобы показаться человеком, принимающим на себя труд учительства по чувству к неразумным братиям. И вот, он исправляет чувственные предположения, могущие представится при слове «рождение»; а тех вредных последствий, которые должны произойти от наименования Господа тварью, не отвращает. Кто представляет в своем воображении телесное рождение, тот легко перенесется мыслью и к вещественным образам творения. Ибо, если немощный, при слове: «рождать», будет представлять себе какое–то отделение, перестановление и истечение сущности рождающего; то нельзя ожидать, чтобы он не доведен был и до того предположения, что для составления сущности (???????????) так называемой вами твари, привнесено отвне, из ничего, какое–нибудь вещество. — Почему же Евномий врачует мысленные немощи братий только в половину, и, заботясь о предполагающих телесное рождение, небрежет о тех, которые соблазняются наименованием твари? — Это потому, что выражение: «рожденным быть», как он сам знает, противно его мнениям, так как рожденный необходимо имеет неразрывную связь и совершенное, без всякого различия, сходство с родившим; а слово: «быть сотворенным», благоприятствует и споборствует его предположениям, так как оно выражает мысль о чем–то чуждом, стороннем для сотворившего, и вовсе не имеющем неразрывной с ним связи. — К этому Евномий прибавляет следующее:

Евн. Итак, по учению Писаний, мы говорим, что Сын есть порождение; разумея под этим, что сущность не есть что–нибудь одно, а означаемое именем — что–нибудь другое, отличное от нее, что означается именем, то и есть самая сущность (????????), ибо название по самой истине соответствует сущности.

Вас. И этими словами он, очевидно, борется против истины; впрочем говорит согласно сам с собою. Ибо, как в выше приведенных речах определял, что сущность Бога всего обозначается нерожденностью, так и здесь говорит, что сущность Сына обозначается тем, что Он есть порождение; и этим хочет доказать, что по причине противоположности рожденного нерожденному, Единородный противоположен Отцу по самой сущности. Для этого–то и вводит речения, не употребляемые Духом Божиим, — называет Сына порождением. Откуда это взял он? Из какого учения? От какого пророка? От Какого Апостола, который бы придал Сыну такое наименование? — Я нигде не нашел в Писании этого выражения, употребленного в этом смысле. А он хвастает, будто заимствовать такие названия не из иного учения, как из учения Духа. «Разве мало для вас затруднять людей» (Ис. 7:13); он дерзает клеветать и на самого Духа. Что Отец родил, это мы знаем из многих свидетельств: но чтобы Сын был порождение, этого еще не слыхали до сего времени. Сказано: «младенец родился нам — Сын дан нам; владычество на раменах Его, и нарекут имя Ему» — не порождение, а — «Чудный, Советник, Бог крепкий, Отец вечности, Князь мира» (Ис. 9:6). Но если бы словом: «порождение», обозначалась сущность Его, то, конечно, не иному имени научились бы мы от Духа, как тому, которое могло бы явственно выразить сущность. И Петр, за признание истины сподобившийся услышать оное возвещение: «блажен ты», не сказал: «Ты есть порождение», но: «Ты Христос, Сын Бога Живого» (Мф. 16:16). Также и Павел, наполнивший все свои писания именем сына, не употребил нигде слова: «порождение», которое произносит Евномий с такою великою уверенностью, как будто бы заимствовал оное из божественного училища. Но здесь не позволят ему изменять и переделывать речение: «родил», употребленное от Отце, и поэтому называть Сына Божия порождением. Потому что не прилично человеку, наученному страхом Божиим, легко перебегать от подлинных речений к таким, какие покажутся от них происходящими; напротив, он любит держаться имен, положенных в Писании, и ими наполнять свои славословия, сообразно с величием Божиим. Ибо, ежели первые переводчики, переложившие Писание с еврейского языка на греческий, не осмелились истолковать значение некоторых имен, а перенесли подлинные речения еврейские, как например: Саваоф, Аданои, Елои, и этим подобные, и оказали такое благоговение не только к именам Божиим, но и ко многим другим: то с каким страхом мы должны взирать на имена Господа! Если же они не отважились и на истолкование некоторых имен, дабы не ослабить ясности и силы выражения, придав ему несоответствующее значение; то позволили бы они себе составлять какие–нибудь имена по собственному измышлению?