Кальки — особый вид заимствования

Н емецкий языковед Макс Фасмер в послесловии к своему трёхтомному «Этимологическому словарю русского языка» писал: «Если бы мне пришлось начать работу снова, я уделил бы больше внимания калькам и семасиологической стороне». И действительно, калькам в этимологических словарях по большей части уделяется очень мало внимания. А напрасно. В истории языка кальки всегда играли и продолжают играть значительную роль.

 

Что такое кальки? Калькой, как известно, называется прозрачная бумага, которая используется для снятия копий с рисунков и чертежей. Словом калька может обозначаться и сама копия, снятая с помощью прозрачной бумаги.

В языке также существуют копии иноязычных слов, называемые кальками. По существу, кальки представляют собой один из видов заимствования, при котором, однако, слова, строго говоря, не заимствуются, а как бы «копируются».

Например, немецкое слово Wasserfall [вáсерфал] ‘водопад’, состоящее из двух частей: Wasser ‘вода’ и Fall ‘падение’, не было заимствовано в русский язык. Но структура этого слова была полностью скопирована в русском слове водопад. Таким образом, заимствованным в данном случае является не само слово, не его материальная оболочка, а его семантико-словообразовательная модель (словосложение на базе одинаковых по смыслу слов), построенная, однако, на русском, а не на заимствованном материале. Вот почему принято говорить, что в процессе калькирования заимствуется не внешняя оболочка, не внешняя форма, а внутренняя форма слова (термин, употребляемый в языкознании).

Но слова калькировались не только путем словосложения. Латинское слово obiectum [объéктум] пришло к нам в виде прямого заимствования — объект, а также в форме копии-кальки: предмет, где пред - является копией-переводом латинской приставки ob -, а - мет (от метать ‘бросать’) воспроизводит латинское - iectum (от iacio ‘бросаю’).

Подобного рода калек особенно много в грамматической терминологии: подлежащее, сказуемое, падеж, склонение, междометие, местоимение, прилагательное, существительное — всё это копии латинских слов, которые в свою очередь обычно представляют собой кальки древнегреческих грамматических терминов.

Это «двухступенчатое» калькирование можно наглядно представить себе на примере такого термина, как именительный падеж:

 

а) греческий язык: onomastikē ptōsis [ономастикé: птó:сис] —от onoma [óнома] ‘имя’ и pipto [пúпто:] ‘падаю’;

б) латинский язык: nominativus casus [но:мина:тú:вус кáсус] — от nomen [нó:мен] ‘имя’ и cado [кáдо:] ‘падаю’;

в) русский язык: именительный падеж — от слов имя и падать.

 

Кальки очень часто встречаются в топонимике. Так, например, финские названия озер Хейнаярви и Кивиярви были точно скопированы в русских названиях Сенное озеро и Каменное озеро. Название города Пятигорск представляет собой кальку с тюркского, о чём можно судить по названию находящейся рядом с городом горы Бештау (от беш ‘пять’ и тау ‘гора’).

Калькироваться могут не только отдельные слова, но и целые выражения или сочетания слов. Например, выражение присутствие духа представляет собой кальку с французского presence d’esprit [презáнс деспрú]. Борьба за существование — это калька с английского struggle for life [страгл фо: лайф], разбить наголову — с немецкого aufs Haupt schlagen [áуфс хáупт шлáген] и т.д.

 

Типы калек. Но даже если мы оставим в стороне калькирование целых выражений и ограничимся отдельными словами, то увидим, что кальки бывают разные.

Например, при калькировании таких слов, как водопад или предмет, в русском языке были созданы новые слова, копирующие соответствующее немецкое и латинское слово. Этих слов в русском языке до того времени вообще не было.

Иное дело, если мы обратимся к слову крыло в значении ‘фланг войска’. Здесь и русское слово, и немецкое Flugel [флюгель], и английское wing [уúнг] представляют собой кальку, отражающую то же самое вторичное значение латинского слова ala [áла] ‘крыло’ → ‘фланг’. Слова крыло, Flugel, wing существовали в указанных языках и раньше. Но означали они обычно ‘крыло птицы’. Новое значение ‘фланг войска’ появилось в этих языках в результате прямого или опосредствованного копирования подобного же образного семантического развития в латинском языке.

Таким образом, кальки этого типа не приводят к появлению новых слов в языке. Здесь «по образу и подобию» языка-источника возникает лишь новое значение слова.

Ещё один тип калек — это свободный перевод какого-либо иноязычного слова, в отличие от точного перевода элементов в словах водопад, предмет и т.п. Например, немецкое Vaterland [фáтерланд] ‘отечество’, состоящее из Vater ‘отец’ и Land ‘земля, страна’, лишь приблизительно передаёт модель латинского слова раtria [пáтриа] ‘отечество’. Здесь скопирована лишь связь со словом pater [пáтер] ‘отец’, а латинское суффиксальное образование (patr-i-a) заменено типичным для немецкого языка словосложением, причём немецкому Land в латинском слове нет никакого соответствия.

Наконец, особый вид калькирования представляют собой полукальки. Это случай, когда одна половина иноязычного слова заимствуется, а вторая копируется (переводится). Сравните, например, слова телевизор и телевидение.

Телевизор — это искусственно сложенное слово, его первая часть заимствована из греческого языка: tēle [тé:ле] означает ‘далеко’; вторая часть — латинское visor ‘тот, кто видит, видящий’. Иначе говоря, слово телевизор — это обычное заимствование.

Иное дело — слово телевидение. По-английски «телевидение» будет television [тéлевúжн]. Здесь вторая половина слова образована от латинского visio [вúзио:] ‘способность видеть, видение’. Одно время английское слово было заимствовано в русский язык (в латинизированной форме): телевизия. Кроме того, в англо-русских словарях конца первой половины XX века можно найти кальку-перевод дальновидение. В конце концов в языке упрочилось телевидение, которое является полукалькой: первая половина слова (теле -) — это заимствование, а вторая (- видение) — калька-перевод (сравните украинское телебачення).

 

«Международные» кальки. Иногда калькирование не ограничивается рамками двух языков. Особенно часто это происходило в результате распространения разного рода религиозно-философской терминологии греческого и латинского происхождения.

Так, греческое слово syneidēsis [сюнéйде:сис] ‘сознание, совесть’, состоящее из приставки syn - ‘с, вместе’ и производного от глагола eidenai [эйдéнай] ‘знать’, дало целый ряд калек во многих языках. Вот некоторые из этих калек.

 

Язык	Калька	‘с, вместе’	‘знать’
Латинский	conscientia [конскиэнтиа]	con -	scire [скú:ре]
Готский	mith - wissei [мúцвисси]	ср. немецк. mit -	ср. немецк. wissen [вúсен]
Древнеисландский	samvit [сáмвит]	sam -	vita [вúта]
Русский	совесть (из *совљдть)	со -	ведать
Русский	сознание	со -	знать
Литовский	sąžinė	są -	žinoti [жинó:ти]

 

Однако такое «массовое» калькирование встречается не только среди слов религиозно-философской тематики. Возьмите, например, такой ряд слов: английск. sky-skraper [скáйскрейпэ], французск. gratte-ciel [гратсьéль], итальянок. grattacielo [граттачиéло], немецк. Wolkenkratzer [вóлькенкратцер], литовск. dangoraižis [данго:райжúс], русск. небоскреб. Все эти слова имеют одно и то же значение. И все, начиная со второго, калькируют английское слово. Некоторую долю «самостоятельности» проявил здесь только немецкий язык: немецкие небоскребы скребут не небо, а облака...

 

Авторы калек. Кто же создаёт кальки в языке? Кто занимается копированием иноязычных слов и выражений с целью обогащения лексики и фразеологии своего родного языка? Нужно сказать, что авторы большинства калек как в русском, так и в других языках неизвестны.

Кроме того, мы далеко не во всех случаях с полной гарантией можем сказать, что перед нами калька, а не самостоятельное параллельное образование. И, наоборот, в каждом языке, по-видимому, имеется немалое количество таких слов, которые обычно рассматриваются как исконные, а на самом деле являются результатом калькирования, следы которого давно затерялись.

Однако отнюдь не все кальки «анонимны». В частности, в русском языке есть немало калек, авторы которых нам хорошо известны. Большое количество калек было создано М.В. Ломоносовым в процессе выработки отечественной научной терминологии. Именно благодаря Ломоносову в русском языке появились такие слова, как водород и кислород, движение, явление и наблюдение, предмет, кислота и опыт. Все эти слова настолько прочно вошли в «плоть и кровь» русского языка, что подчас даже трудно поверить в их иноязычную подоплеку. Как именно проходил самый процесс калькирования этих слов, мы видели выше на примере слова предмет.

 

Двуязычие и кальки. Если где-нибудь в Лейпциге или в Вильнюсе зайти в магазин и спросить у продавца что-нибудь вроде: «У вас есть цветная фотоплёнка?», то продавец, немного говорящий по-русски, почти наверняка ответит: «Да, мы имеем» или «Нет, мы не имеем» — вместо обычного для русского языка «У нас есть» или «У нас нет». Что же здесь произошло? С одной стороны, вроде бы, все слова русские и формы употреблены правильные, а вот сказано как-то не совсем по-русски. Все дело здесь в том, что продавец, недостаточно хорошо знающий русский язык, даёт в своём ответе буквальный перевод на русский язык предложений с конструкциями, обычными для его родного языка. Русское «У нас есть» по-немецки может быть выражено словами wir haben [вир хáбен], а по-литовски — mes turime [мяс тýримя] ‘мы имеем’. Давая дословный перевод этих выражений, продавец тем самым делает синтаксическую кальку, копируя конструкцию своего родного языка.

Именно эта особенность лежит в основе всякого калькирования, которое предполагает, как правило, наличие двуязычия у автора кальки. Питательной средой, послужившей источником проникновения в русский язык значительного числа калек немецкого и французского происхождения, явились многочисленные случаи русско-немецкого двуязычия в Петровскую и послепетровскую эпоху, а также русско-французское двуязычие, широко распространённое среди русского дворянства в XVIII-XIX веках.

 

Морские лежаги. Естественно, что и степень владения неродным языком, и языковое чутьё у авторов калек могут оказаться на недостаточно высоком уровне. Это нередко приводит к созданию неудачных, а порой и просто ошибочных калек. В одних случаях эти кальки-ошибки исчезают из языка, а в других, несмотря ни на что, благополучно продолжают своё существование.

В памятниках древнерусской письменности неоднократно упоминаются лежагы морьскыя. Параллельные греческие тексты в соответствующих местах говорят о китах. Древнерусские переводчики греческое слово kētos [кúтос] этимологически связали с глаголом keitai [кúте][94] ‘лежит’. Таким образом и возникла ошибочная калька: лежага.

Не повезло в этом отношении и литовскому ‘киту’. Калькируя немецкое слово Walfisch [вáлфиш] с буквальным значением ‘кит-рыба’, литовцы связали немецкое Wal - с Welle [вéле] ‘волна’ или wallen [вáлен] ‘волноваться (о море)’ и образовали кальку bangžuvė [бáнгжуве:] — к banga [бáнга] ‘волна’ и žuvis [жувúс] ‘рыба’.

Не нужно, однако, думать, что ошибочные кальки встречаются только в древние времена. Вспомните, например, слова Фамусова, обращенные к Чацкому (А.С. Грибоедов. «Горе от ума»): «Любезнейший, ты не в своей тарелке». Выражение не в своей тарелке представляет собой буквальный перевод с французского, где, однако, слова il n’est pas dans son assiette [иль не па дан сон асьéт] означают: ‘он не в (своём) настроении’, ‘он не в духе’.

Что же общего между этими словами и фразеологизмом не в своей тарелке? Всё дело здесь в том, что франц. assiette имеет два разных значения: ‘положение; расположение (духа)’ и... ‘тарелка’. Следовательно, перевод французского выражения просто неверен. Но «слово что воробей, вылетит — не поймаешь». Выражение быть не в своей тарелке прочно вошло в русский язык, причём особенности его буквального русского смысла привели к тому, что оно всё чаще начинает употребляться отнюдь не в значении ‘быть не в духе’. Так, совсем недавно один писатель-юморист, впервые выступая по телевидению, заявил, что он привык обращаться к своей аудитории через книги, а здесь, в студии, он чувствует себя не в своей тарелке. При этом писатель мило улыбался, всем своим видом показывая, что он в прекрасном расположении духа. А выражение быть не в своей тарелке в данной ситуации примерно означало: ‘быть не в своей привычной стихии’, ‘чувствовать себя стеснительно в необычной обстановке’.

 

Кальки и пуризм. Немало новых калек было в своё время предложено пуристами, боровшимися против проникновения иноязычной лексики в русский язык. Поскольку калька заимствует лишь семантическую и словообразовательную структуру чужеземного слова, сторонники «чистоты» русского языка считали это меньшим злом, чем непосредственное заимствование. Однако среди калек, предложенных пуристами, оказалось большое количество столь неудачных, что они не привились в языке. Так, например, попытка Шишкова ввести в русский язык «слово» тихогромы, копировавшее итальянское fortepiano [фортепьяно] — от forte ‘громко’ и piano ‘тихо’, привела лишь к насмешкам над автром этой кальки. Не вошли в русский язык и такие предлагавшиеся в разное время кальки, как себятник ‘эгоист’, любомудрие ‘философия’, предзнание ‘прогноз’, книжница ‘библиотека’, побудка ‘инстинкт’, рожекорча ‘гримаса’ и др.

Печальный опыт пуристов доказывает, что языку нельзя искусственно навязывать те или иные способы пополнения его лексического запаса и, кроме того, что при калькировании слов необходимо иметь тонкое языковое чутьё, знать меру и, конечно, обладать чувством юмора.

 

Ещё один тип дублетов. Когда между двумя языками устанавливаются особенно тесные контакты, иногда возникают целые «волны» лексических заимствований. Поскольку кальки также представляют собой определённый тип заимствования, нередко случалось, что в эпохи массовых «нашествий» иноземной лексики одно и то же слово одновременно и заимствовалось, и калькировалось. В результате возникли дублеты, которые или оставались в языке как синонимы, или расходились в своих значениях, или, наконец, одно из этих слов устранялось из языка. Подобные дублеты могли возникать также в результате заимствования и калькирования, относящихся к разному времени.

Как известно, в старославянский и древнерусский языки проникло большое количество слов греческого происхождения. Немало мы можем встретить здесь и дублетов, сохранившихся (отчасти и от более позднего времени) в современном русском языке. Приводим небольшой их перечень.

Самый процесс калькирования в этих случаях можно проиллюстрировать на примере слов метаморфоза и аморфный. Греч, morphē [морфé:] ‘форма, образ’, переведено как - образ -, meta - [мета-] — как пре - отрицательная частица а (в аморфный) — как без -.

 

Заимствование	Калька
апатия	бесстрастие
филантропия	человеколюбие
пневматический	духовный
ортодоксальный	правоверный
анархия	безналичие
симфония	согласие
метаморфоза	преображение
аморфный	безобразный

 

Любопытной является пара пневматический — духовный. Греческое слово pneuma [пнéума] ‘дуновение, веяние, дыхание’ обладало также абстрактным значением ‘дух’, а образованное от него прилагательное pneumatikos [пнеуматикóс] могло иметь три довольно далёких друг от друга значения: ‘воздушный’, ‘дыхательный’ и ‘духовный’[95].

Слово pneumatikos в его последнем значении было скопировано в старославянском духовьнъ ‘духовный’, а в первом значении это же слово пришло к нам через посредство западноевропейских языков в виде технического термина пневматический ‘действующий сжатым воздухом’.

Интересно отметить, что в ряде случаев греческие слова были скопированы в именах нарицательных, но заимствованы в качестве собственных имён. В результате в современном русском языке мы имеем следующие дублеты:

 

Греческий источник	Имя собственное (заимствование)	Имя нарицательное (калька)
athanasia [атханасúа]	Афанасий	бессмертие
akakia [акакúа]	Акакий	беззлобие
eudokia [эудокúа]	Евдокия	благоволение
eudokimus [эудóкимос]	Евдоким	благоизвольнъ*
eugenia [эугéнейа]	Евгения	благородие
sōphrōn [сó:фро:н]	Софрон	целомудренный

*Пример из старославянского языка.

 

Дублеты типа «заимствование — калька» встречаются не только среди греческих заимствований. Их можно найти также среди слов иного происхождения. Например: объект — предмет, позиция — положение, революция — переворот (латинский язык); элегантный — изящный (французский язык); флигель — крыло (здания) — семантическая калька (немецкий язык) и т.п.

 

Псковский дьячок Велосипедов и шведский посол Иванов. До сих пор мы имели дело с калькированием нарицательных имён. Ну, а можно ли снять копию с имени собственного? Попробуйте, например, скалькировать слово Москва, если его этимология до сих пор не установлена языковедами! Однако в тех случаях, когда нам известна этимология имени собственного, оно обычно калькируется без особого труда. Так, например, итальянский город Неаполь (от греческих слов neo polis [нéа пóлис] ‘новый город’) можно было бы скопировать на русский язык как Новгород.

Достоверно известны случаи калькирования фамилий. Так, учёные XVI века Бауэр (немецк. Bauer ‘крестьянин’) и Кремер (сравните немецк. Kramer ‘торговец’) переиначили свои фамилии на латинский лад, превратившись в Агриколу и Меркатора (по-латыни agricola — ‘земледелец’, a mercator — ‘купец’). В результате подобного калькирования «грубые» немецкие фамилии превращались в «благозвучные» латинские.

Этот способ калькирования переняли и разбиравшиеся в латыни представители русского духовенства. Так появились на Руси «латинские» фамилии типа Беневоленский (к латинскому benevolens [бенéволенс] ‘доброжелательный’ — от Добровольский) и Сперанский (к латинскому sperans [спé:ранс] ‘надеющийся’ — от Надеждин).

Но самый, пожалуй, интересный случай подобного калькирования отыскал в одной из псковских грамот XVI века известный писатель и филолог Л.В. Успенский. В этой грамоте упоминается погоста Микифорова дьячок Игнатий... Велосипедов. Если бы в XVI веке удалось найти пономаря Мотоциклова или попа Телевизорова, удивление Л.В. Успенского едва ли было бы более сильным. Ведь известно, что слово велосипед появилось в России лишь в XIX веке вместе с изобретением соответствующего средства передвижения.

Этот курьезный случай был объяснён Л.В. Успенским в его книге «Слово о словах». По-видимому, перед нами случай калькирования, стремление переделать на иностранный лад какую-то русскую фамилию типа Бегунов или Быстроногов. Дело в том, что велосипед этимологизируется на базе латинских слов velox [вéлокс] ‘быстрый’ и pedem [пéдем] (винительный падеж единственного числа) ‘нога’, означая буквально ‘быстроногий’.

Л. В. Успенский считает, что перед нами латинизированная калька. Но, во-первых, тогда мы, по-видимому, должны были бы получить форму Велоципедов, ибо в средневековой латыни с перед i произносилось как [ц], а не [с][96]. Во-вторых, для латинского языка в общем не типичны сложные слова вроде * velocipedis [велоцúпедис] ‘быстроногий’.

В то же время в итальянском языке с XVII века засвидетельствовано velocipede [велочипéде], представляющее собой кальку греческого ōkypous [о:кюпу:с] ‘быстроногий’. Первая фиксация слова совсем ещё не говорит о том, что его не было в итальянском языке до XVII века. Однако по фонетическим причинам (наш дьячок носил фамилию Велосипедов, а не *Велочипедов) итальянский язык также отпадает в качестве «строительного материала» кальки.

Остаётся, видимо, французский язык, где произношение ci как [си] вполне обычно.

Впрочем, не исключена возможность, что искусственно образованная на латинских корнях фамилия Велоципедов впоследствии изменилась в Велосипедов. В этом случае объяснение Л.В. Успенского нужно будет принять не только в целом, но и в деталях.

Не менее интересны случаи калькирования шведских фамилий. Примеры таких калек можно найти в русских дипломатических документах начала XVII века. Поскольку шведское имя Ян соответствует русскому Иван (оба они восходят к греческому Ioannes [ио:áн-не:с]), а шведская фамилия Янссон буквально означает ‘сын Яна’, то есть ‘Иванов (сын)’, в одном из документов 1614 года шведский посол Янссон превратился в... Иванова. Точно таким же образом другой шведский посол Андерссон стал Ондреевым.

Но что делать с фамилией того же типа Кнутссон — ведь в русском языке нет имени, которое соответствовало бы шведскому имени Кнут?! И вот здесь «сработала» словообразовательная модель. Если шведским фамилиям на - sson соответствуют русские фамилии на - ов или - ев, и если имя Кнут по-русски так и остаётся Кнут, то фамилии Кнутссон в русском языке должно соответствовать... Кнутов. Причём Кнутов — не от русского слова кнут, а от шведского мужского имени Кнут. Именно такую «шведскую» фамилию Кнутов мы и встречаем в русских дипломатических документах XVII века.

 

С кальками далеко не всё ясно. В «Этимологическом словаре русского языка» М. Фасмера слово кабак, кабачок ‘вид тыквы’ рассматривается как восточное заимствование, а для кабак ‘трактир’ автор словаря даёт несколько этимологических решений, начиная с предположения о западном происхождении этого слова. Следовательно, перед нами — случайное созвучие?

Но вот писатель А.М. Арго в журнале «Наука и жизнь» (1968, № 6, стр. 120) приводит интересную параллель к русским словам кабак и кабачок: франц. auberge [обéрж] ‘трактир, харчевня’ и aubergine [обержúн] ‘баклажан’.

Что это — ещё одно «случайное созвучие», как две капли воды повторяющее первое? Видимо, нет. Известно, что из тыквы и других близких её «родственников» часто приготовляют кувшины и прочие сосуды для питья. Питейное же заведение, естественно, может получить своё название от сосуда для питья. Сравните, например, немецкое слово Krug [круг] ‘кувшин’, ‘кружка’ и Krug ‘кабак, трактир’.

Но как связаны между собой русская и французская пары слов? Что это — результат независимого развития значений? Или здесь мы имеем дело с кальками? Все эти вопросы гораздо легче поставить, нежели дать на них убедительный ответ.

Примеры, подобные приведённому, встречаются в разных языках достаточно часто. Все они наглядно свидетельствуют о том, что исследование калек представляет собой одну из наиболее сложных проблем из числа тех, с которыми сталкивается в своей работе этимолог.

В заключение настоящей главы следует сказать, что наличие калек в языке значительно затрудняет этимологический анализ. Кто бы мог, например, подумать, что такие типично русские слова, как кислота или падеж, возникли в нашем языке под влиянием слов иноязычных? Или — что встречающаяся в русских документах фамилия Кнутов не имеет ничего общего с русским кнутом?

Но все перечисленные выше кальки возникли сравнительно поздно, и самый факт калькирования очень часто может быть подтверждён документально. А вот как быть с доисторической эпохой в развитии языка? Какое количество нераскрытых калек таят в себе древнейшие периоды истории каждого языка? На эти вопросы, к сожалению, учёные в большинстве случаев не могут дать ответа.

Оглавление

 

Глава девятнадцатая