Президент Центру економічного розвитку

Меня сейчас интересует не что должно быть, а что случится. Что должно быть, мы это слышим непрерывно из всех источников. Я не рассматриваю катастрофических сценариев, хотя они реалистичны, но мало реалистичны. Говорят, что не слушали Кассандру, и Троя погибла. Но я уверен, что до того, как это случилось, тысячи кассандр сотни лет предсказывали ее гибель. И вот когда-то это случается. Есть вероятность катастрофы, но она мала, и я ее не рассматриваю. Например, мировая война – но, если это случится, нам незачем это анализировать. Мы будем объектом, причем очень маленьким.

Теперь некатастрофический сценарий. Меня интересует три вопроса. Это: роль государства, изменится ли структура нашей экономики в результате кризиса, и когда мы достигнем «дна». Вот три вопроса.

Роль государства. У нас малодееспособное государство. Вот такая мягкая форма характеристики нашего государства. Тут причин много, но проклятие негосударственности лежит на нашей истории. И для того, чтобы позитивно повлиять на такую мощную вещь, как кризис, тем более на такой, я бы сказал, необычный кризис, нужны большие деньги, нужна системность, и нужна квалификация. Ничего этого у нас нет и не будет. Это значит, что, возможно, мы избежим катастрофических последствий, но государство вряд ли будет играть позитивную роль в том, что мы вышли из этого кризиса. Возможно и негативное влияние. Тут есть два пути. Первый – «заливать» кризис деньгами в реальный сектор. Это негативное влияние, но он нереалистичен. У нас нет больших денег, и мы не сможем этого делать. Мы бедные, и в этом наше достоинство. Второй путь – «теория заговора». То есть, регуляторы, которые у нас есть, мы можем использовать во вред экономике, ради каких то политических целей. Я не рассматриваю этой возможности, хотя должен отметить, что, наблюдая политическую борьбу на протяжении 18 лет, я ни разу не слышал слухов о такой возможности, а сейчас слухи о такой возможности ходят по всей стране. Это тоже интересно. Это что касается роли государства.

Теперь, что касается того, изменится ли структура. Давайте спросим себя: а изменилась ли структура экономики после гигантского кризиса, потрясшего нашу струну в 90-х годах? Ну, изменилась. Доля услуг выросла, а вот, если посмотреть на структуру производства товаров, она не сильно изменилась, и, главное, структура менялась на базе имеющихся отраслей. В каком-то смысле она даже ухудшилась. Мы вышли из этого кризиса с ухудшенной структурой по сравнению с советской экономикой. Хочу подчеркнуть: мы вышли из гигантского структурного кризиса без улучшения структуры производства. Да, экономика адаптировалась к мировому рынку, но сказать, что она стала более современной, стал более высоким уровень добавленной стоимости, невозможно. Поэтому я не предполагаю, что именно изменение структуры является предпосылкой для выхода из кризиса. Я думаю, что будут, возможно, какие-то изменения, связанные с изменениями возможностей экспортировать товары. Но они все будут в рамках имеющихся отраслей. Мы не создадим сейчас, по выходе из кризиса, в ближайшие несколько лет, какие-то новые отрасли.

Теперь – когда мы достигнем «дна»? У меня – «розовый» сценарий. А потом я с удовольствием услышу, как аналитики, особенно молодые, будут меня уничтожать. Это интересно, потому я с удовольствием услышу, что я неправ. В 90-е годы была совершенно фантастическая разруха. Мы имели, если я не ошибаюсь, в самом минимуме, в самой точке «дна», по-моему 40 % ВВП, громадное количество безработных. Тогда, действительно, отмирали гигантские отрасли, направленные на обслуживание имперского военно-промышленного комплекса. Сейчас такого не будет. Нет оснований считать, что такое будет. У нас, в отличие от тех времен, экономика, адаптированная к мировой экономике. Таким образом, трудно себе представить такой уровень падения. Нас спасет то, что у нас есть достаточный внутренний спрос, и отрасли, работающие на внутренний спрос, после определенного падения начнут восстанавливаться. Я не сказал, что спрос будет такой же, я хочу сказать, что люди не сожмутся до уровня нищеты. Даже до уровня бедности они не сожмутся. Нас спасет то, что есть экспортные возможности, даже если останется 65 % металлургии, это все равно возможность. Плюс возможности сельского хозяйства, экспорта зерна. Таким образом, я думаю, что максимум, до которого мы могли бы сжаться – это 30-35 %. Это - максимум, я не думаю, что мы достигнем такого. И мы так быстро сжимаемся, что в ближайшее время мы достигнем этого максимума этого «дна».

Следующая «розовая» предпосылка заключается в том, что выход из кризиса мировой экономики будет происходить таким образом, что реальный сектор достигнет «дна» и начнется оживление до того, как реформируется финансовый сектор. То есть, финансовый сектор будет реформироваться, может, десятилетиями, но это уже будет на фоне оживления. И, таким образом, внешний спрос тоже возникнет. По всей совокупности этих качеств я предполагаю, что мы достигнем «дна» довольно быстро, то есть в этом году и, может, даже не в конце. А что такое «дно»? «Дно» - это значит, что мы имеем возможность считать риски. Как только те, кто готов кредитовать, получат возможность считать риски, тогда и начнется процесс кредитования. Поэтому я предполагаю, что, как только мы достигнем «дна», через какой-то не очень длительный период начнется процесс оживления, возможно, даже раньше, чем в развитых странах мира, которые пострадали от финансового кризиса больше, чем мы. Мы не в такой степени задействованы в этом кризисе.

Таким образом, я не считаю невероятным, что оживление начнется у нас не позже, а раньше, чем по всему миру. И это будет в этом году. Спасибо, прошу уничтожающей критики.

ЛЯПІНА Ксенія Михайлівна