К американскому изданию 1985 года

Mara Selvini Palazzoli, Luigi Boscolo, Gianfranco Cecchin

Giuliana Prata

Paradosso

e controparadosso

Un nuovo modello nella terapia

della famigJia a transazione schizofrenica

Feltrinelli Editore Milano

Мара Селъвини Палаццоли, Луиджи Босколо,

Джанфранко Чеккин, Джулиана Прата

Парадокс

и контрпарадокс

Новая модель терапии семьи,

вовлеченной в шизофреническое

взаимодействие

Перевод с итальянского

 

Москва

«Когито-Центр»

УДК 615.851 ББК 88 С 29

Переводчики: Т. Драбкина, Е. Жорняк

Научный редактор и автор предисловия

кандидат психологических наук

А. Я. Варга

Все права защищены. Любое использование материалов данной -книги полностью или частично без разрешения правообладателя запрещается

С 29 Сельвини Палаццоли М., Босколо Л., Чеккин Дж., Прата Дж.

Парадокс и контрпарадокс: Новая модель терапии семьи, вовле­ченной в шизофреническое взаимодействие / Пер. с итал. - М.: «Когито-Центр», 2002. - 204 с. (Современная психотерапия)

УДК 615. 851 ББК 88

«Парадокс и контрпарадокс» по праву можно отнести к золотому фонду психотерапевтической литературы. Эта не­большая по объему книга вводит читателя в круг основных понятий и принципов ставшего популярным в настоящее время системного подхода к психотерапии семьи. Авторы дают блестящую иллюстрацию этих принципов на примере собственной работы с семьями, один из членов которых страдает психическим заболеванием.

Книга адресована практикующим психотерапевтам, пси­хиатрам, психологам, а также студентам психологических и медицинских вузов.

© «Когито-Центр», перевод на русский язык, оформление, 2002

ISBN 88-07-60033-1 (итал.) ISBN 5-89353-033-0 (рус.)

Содержание

Предисловие к русскому изданию…………………………………………………………… 7

Предисловие к американскому изданию…………………………………………………...16

Предисловие автора…………………………………………………………………………..19

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Глава 1. Введение………………………………………………………………….. 23

Глава 2. Методика работы………………………………………………………... 30

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Глава 3. Пара и семья в шизофреническом взаимодействии………………… 43

Глава 4. Идентифицированный пациент………………………………………... 60

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

Глава 5. Терапевтическое вмешательство: Процесс обучения методом проб и ошибок……………………………………………………………………………… 75

Глава 6.. Тирания лингвистической обусловленности...………………………. 79

Глава 7. Позитивная коннотация……………………………………………….. 82

Глава 8. Предписание на первом сеансе………………………………………... 94

Глава 9. Семейные ритуалы…………………………………………………….. 110

Глава 10. Сиблинги: Соперник превращается в спасителя…………………. 125

Глава 11. Терапевты берут на себя проблемы отношений между родителями и ребенком…………………………………………………………………………….. 131

 

Глава 12. Терапевты без возражений принимают кажущееся улучшение…. 139

Глава 13. Как справиться с маневром отсутствия члена семьи …………….. 143

Глава 14. Как справиться с непризнанием……………………………………... 150

Глава 15. Проблема тайных коалиций………………………………………….. 161

Глава 16. Терапевты заявляют о своем бессилии, но никого не обвиняют... 174

Глава 17. Терапевты предписывают себе предельный парадокс……………. 183

Глава 18. Терапевты слагают с себя родительскую роль, парадоксально предписывая ее представителям младшего поколения семьи………………. 191

Библиография…………………………………………………………………………………201

Предисловие к русскому изданию

Системная семейная психотерапии — молодая и бы­стро развивающаяся область психологической практики. Именно поэтому «Парадокс и контрпарадокс» — в 80-х го­дах одна из самых читаемых и цитируемых в этой про­фессиональной сфере книг — сегодня на первый взгляд кажется несколько устаревшей и представляющей лишь исторический интерес. На самом же деле это базовый, фундаментальный труд, содержащий все основные методо­логические и технические принципы системного подхода в семейной психотерапии.

Книга была написана в 1973 году. Ее авторы — основа­тели Миланского Института Семейной психотерапии**, а также целого направления в системной семейной психо­терапии — миланской школы. В их группу входили четыре человека: Мара Сельвини Палаццоли, Луиджи Босколо, Джанфранко Чеккин, Джулиана Прата. Все они — вра­чи-психиатры и психоаналитики по своей базовой под­готовке.

История системной семейной психотерапии пока­зывает, что эта область практики развивалась не так, как большинство психотерапевтических школ и подходов. Тразактный анализ, гештальт, клиент-центрированный подход, адлерианская и рационально-эмотивная психо­терапии, бихевиоральная психотерапия и NLP предлага­ют собственные описания работы с супружескими парами или детско-родительскими конфликтами. Цель таких опи­саний — демонстрация возможностей метода и работа с семьями, это лишь одна из областей, где данный ме­тод может применяться. Системная семейная терапия — это особый подход и особый метод, который разрабаты­вался специально для работы с семейными системами. (Необходимо уточнить, что многие методики и техники этого подхода используются для работы с другими социальными системами, например, с организациями, но в этих случаях элементы системного подхода вклю­чаются в более широкий контекст консультирования по управлению или по организационному развитию.)

Развитие системной семейной психотерапии не связано с развитием индивидуальной психотерапии. Анализ ли­тературы по истории психотерапии показывает, что сис­темная семейная психотерапия не имеет корней в каких бы то ни было ранее существовавших теоретических положе­ниях в психотерапии.

Концептуальную основу системной семейной психо­терапии составила кибернетика, — точнее, общая теория систем. Один из основоположников общей теории систем Л. фон Берталанфи показал, что понятие системы вытека­ет из так называемого «организмического взгляда на мир». Для этого взгляда характерны два положения: а) целое больше, чем сумма его частей; б) все части и процессы целого взаимообусловлены и взаимно влияют друг на дру­га. Итак, первая базовая идея системной семейной психо­терапии заключается в том, что семья — это социальная система, то есть комплекс элементов и их свойств, находя­щихся в динамических связях и отношениях друг с другом. Семейная система — это открытая система, она нахо­дится в постоянном взаимообмене с окружающей средой. Семейная система — это самоорганизующая система, то есть поведение системы целесообразно, и источник преобразований системы лежит внутри ее самой.

С учетом этого становится понятно, что люди, состав­ляющие семью, поступают так или иначе под влиянием правил функционирования данной семейной системы, а не под влиянием своих потребностей и мотивов. Систе­ма первична по отношению к входящему в нее элементу. Поэтому объектом психотерапевтического воздействия является вся семейная система целиком, а не отдельный человек, элемент системы. В этом положении заключается одно из основных отличий системного подхода и — шире — системного мышления от любых других психотерапев­тических подходов и школ. Системный додход пред­полагает, что поведение человека определяется не только и не столько его бессознательными конфликтами, сколько особенностями функционирования той или тех семейных систем, элементом которых этот человек является.

Чем определяются особенности функционирования семейных систем? Выделяют несколько параметров, кото­рые в различных сочетаниях образуют неповторимые паттерны существования семейных систем. Рассмотрим здесь два из них. Собственно, именно на эти два параметра или два закона опиралась в своей работе Миланская группа.

Жизнь семейной системы, как, впрочем, и любой си­стемы, подчиняется двум законам: закону гомеостаза (или закону постоянства) и закону развития. Закон гомео­стаза гласит: всякая система стремится к постоянству, к стабильности. Для семьи это означает, что она в каждый момент своего существования стремится сохранить status quo. Нарушение этого статуса всегда болезненно для всех членов семьи, несмотря на то, что события могут быть и радостными и долгожданными, например, рождение ребенка. Закон постоянства обладает огромной силой. Основной парадокс дисфункциональной семейной систе­мы: мы все не хотим жить так, как мы живем, но мы не мо­жем ничего изменить в нашей жизни — порождается именно законом постоянства систем.

Одновременно с законом гомеостаза действует закон развития: всякая семейная система стремится пройти полный жизненный цикл. Было замечено, что семья в сво­ем развитии проходит определенные стадии, связанные с некоторыми неизбежными объективными обстоятель­ствами. Одним из таких обстоятельств является физи­ческое время. Возраст членов семьи меняется и неизбежно меняет семейную ситуацию. Как показал Эрик Эриксон, каждому возрастному периоду в жизни человека соответ­ствуют определенные психологические потребности, которые он стремится реализовать. Вместе с возрастом меняются запросы к жизни вообще и к близким людям в частности. Это определяет стиль общения и, соответ­ственно, саму семью. Рождение ребенка, смерть старого человека — все это существенно меняет структуру семьи и качество взаимодействия членов семьи друг с другом. Влияние этих законов вместе с конкретными условиями жизни семьи обеспечивает психодинамику семейной жиз­ни и картину симптоматического поведения идентифици­рованного пациента. Например, авторы данной книги описывают случай, когда к ним обратилась семья с аутич-ным ребенком. Поведение мальчика 11 лет стало аутич-ным после смерти дедушки, который жил вместе с ними. После визита маминой родственницы мальчик перестал не только общаться с детьми и посторонними взрослыми, но и посещать школу, делать уроки. На приеме он вел себя как маленький старичок. Он двигался как старик, исполь­зовал архаизмы в речи и держался как усталый и мудрый человек, все испытавший и переживший в этой жизни. Рассмотрим этот случай с точки зрения взаимодействия законов гомеостаза и развития. Умирает дедушка, меня­ется структура семьи — из расширенной она становится нуклеарной. Ребенок приближается к подростковому воз­расту, когда основная цель его индивидуального разви­тия — уйти из семьи, обрести друзей, расширить свой жизненный опыт и преодолеть кризис идентичности. Все это работа закона развития. В то же время понятно, что дедушка, пока был жив, выполнял определенные пси­хологические функции в семье. Что стало с этими функ­циями после его смерти? Закон гомеостаза обеспечил сохранение этих функций, так как они, вероятно, были очень важны для этой семьи. Носителем их стал мальчик: он засел дома, стал выглядеть как старичок, говорить как человек прошлого столетия. Дисфункция в данном случае заключалась в том, что семейная система не смогла перейти на другую стадию своего жизненного цикла, поте­ряв один из своих элементов (дедушку); победил закон гомеостаза. Цена победы — психическое здоровье ребенка: система не изменилась, только мальчик заболел. Зачем же нужен был дедушка, какие функции он выполнял в си­стеме? Системная диагностика показала, что дедушка стабилизировал брак своей дочери, контролируя ее агрес­сию и повышая статус зятя. Фактически дедушка обеспе­чивал сохранность семьи.

Для того, чтобы увидеть психодинамику семейной жиз­ни во всей ее сложности, системному семейному психоте­рапевту необходимо обратиться к системному мышлению. Это непросто, потому что неестественно. Наше обычное мышление линейно: А есть следствие Б, то есть Б является причиной А. Эта линейная причинность отвечает на во­прос «почему?» Почему маленький Ганс панически боится лошадей в упряжке и не выходит из дома? Потому что он испытывает эротическую привязанность к своей матери, боится гнева отца за это, вытесняет «преступное влечение» и проецирует страх на лошадей в упряжке, потому что именно такой вид лошади напоминает ему ли­цо отца в очках. Это линейная логическая цепочка, пред­ставляющая ход рассуждений психотерапевта, который помещает причину происходящего внутрь человека. Си­стемная логика отвечает не на вопрос «почему?», а на во­прос «зачем?» Зачем маленький Эрнесто ведет себя как психотик? Для того, чтобы его мама и папа были заняты его лечением и тратили свое время на то, чтобы заставлять его учиться и создавать ему для этого специаль­ные условия, вместо того, чтобы ругаться друг с другом и в конце концов «доругаться до развода». Миланская группа много работала над тем, чтобы перейти от психо­аналитической парадигмы к системному мышлению. Дан­ный процесс подробно описан в «Парадоксе и контр­парадоксе», и именно это придает книге своеобразие.

В семейной системе множество событий происходит в одно и то же время. Все, что совершается в семье, явля­ется неким сообщением для всех ее членов. Сообщения поступают как вербально, так и невербально.

Представьте себе реальную жизнь обычной семьи. Все происходит одновременно и на нескольких комму­никативных уровнях. Мама моет посуду на кухне и гремит ею больше обычного, потому что она хочет показать, что сердится, допустим, на папу, потому что он позже пришел с работы. Папа в это время смотрит телевизор, но не закрывает дверь комнаты, показывая, что хочет мириться. Сын, который обычно делает уроки сам, сейчас, чувствуя напряжение в воздухе, просит папу помочь с уро­ками. Папа помогает, но говорит на повышенных тонах и дискредитирует сына, обзывая его идиотом для того, чтобы все поняли, как папа необходим. Мама орет на папу за то, что он обижает сына, и при этом упрекает его за то, что он мало занимается ребенком. И так далее, и так да­лее... Допустим, эта семья попадает на прием к системному семейному терапевту. Каждый из них описывает свою картинку происходящего. Из такого рассказа исчезает единовременность событий не только потому, что нам свойственна последовательность восприятия, но главным образом потому, что речевое изложение последовательно: звук за звуком и слово за словом. Язык линеен и фиксирует события так же, как проекция движения колеса на бумаге (прямая линия) отражает его реальное круговое движе­ние. Кроме того, на приеме во время рассказа о событиях в семье каждый человек находится в определенном эмо­циональном состоянии. Авторы книги отмечают: непо­средственное и «наивное» реагирование психотерапевтов на эти эмоциональные состояния клиентов «стало причи­ной наших ошибок, которые в отдельных случаях уже нельзя было исправить.... Мы принимали за реальность чувства, показываемые на сеансе. Когда мы видели члена семьи в довольном или подавленном настроении, мы де­лали вывод «Он доволен» или «Он подавлен — интересно, почему?» Миланская группа сознательно пыталась преодо­леть ограничения, связанные с индивидуальной моделью. Переходя к системной модели, они поняли, что видимое совершенно необязательно есть реальность. Они разрабо­тали замечательный прием, освобождающий профессио­нала от власти интрапсихической реальности: «Мы долж­ны были заставлять себя систематически заменять глагол «быть» на глагол «казаться» Если синьора Росси во время горячего спора между своим сыном и мужем выглядит скучающей и отсутствующей, было бы ошибочно делать вывод, что она на самом деле скучает, так же как обсуждать и пытаться вскрыть причину этой скуки». Было более продуктивно наблюдать воздействие поведения этой па­циентки на членов ее семьи и на самих психотерапевтов. Такое наблюдение позволяло понять правила и механизмы функционирования всей системы, что значительно важ­нее, чем понимание правил функционирования ее отдель­ного элемента, в данном случае синьоры Росси.

Итак, системное мышление, необходимое для работы с семьей, концентрируется на определении цели поведения людей («зачем»), а не на причинах поведения («почему»). За линейным рассказом клиентов системный терапевт видит одновременность событий. Линейная причинность заменяется на круговую причинность. Не А есть причина события Б, а А и Б взаимообуславливают друг друга и взаи­мовлияют друг на друга.

На время сеанса образуется новая кратковременная система, состоящая из семейной системы и психотерапев­тов. Между ними возникает некое взаимодействие. Меха­низмы функционирования семьи как системы воспроизво­дятся в терапевтической ситуации. Семейная система пытается распространить свои правила игры на терапев­тов. Для того чтобы терапевты не потеряли нейтраль­ности и не попали в плен семейной системы и не стали бы обслуживать ее гомеостаз, Миланская группа стала поль­зоваться однонаправленным зеркалом. Они полагали, что группа, находящаяся за зеркалом, менее подвержена влиянию семейной системы, чем терапевты, непосред­ственно взаимодействующие с ней. Этот прием работы с семьями с тех пор широко используется для обеспечения психотерапевтической нейтральности и для проведения системной диагностики.

Объектом диагностики является не только семья, но и то, что происходит на приеме между нею и психотерапевтами, а также то, что происходит в психотерапевтической команде во время обсуждения этой семьи. В то время, когда работал Миланской Институт Семейной терапии, это было вполне революционной идеей. Теперь взаимодействие в психо­терапевтической команде используется не только для диа­гностики, но и для психотерапевтического воздействия на семью. На этом построен принцип рефлектирующей команды, разработанный Томом Андерсоном. Семья при­сутствует на командном обсуждении, и само это обсуждение и есть воздействие на систему. Понятно, что обсуждение осуществляется по определенным правилам. Не останав­ливаясь на этом, я хочу лишь подчеркнуть принцип систем­ности — такое обсуждение может иметь эффект потому, что семейная система и терапевтическая система при своем взаимодействии образуют новую большую систему со своими правилами функционирования.

Как уже отмечалось, дисфункциональная семья — это та­кая семья, где действие закона гомеостаза сильнее, чем дей­ствие закона развития. Обычно гомеостаз системы обеспе­чивается симптоматическим поведением кого-нибудь из членов семьи. Чаще всего это бывает ребенок. Он легче и быстрее становится носителем семейных проекций, потому что эмоциональная зависимость от взрослых — основа его выживания. Ребенок демонстрирует психотичес­кое поведение, чтобы стабилизировать брак своих родите­лей, девочка отказывается от еды, болеет анорексией, чтобы сохранялся семейный миф и незыблемость семей­ных границ. В книге «Парадокс и контрпарадокс» приво­дится множество ярких примеров того, как нарушения поведения детей «работают» на семейный гомеостаз. Ос­новной контингент Миланской группы — это семьи детей, страдающих шизофренией, аутизмом или анорексией. Системная диагностика проясняет механизм действия симптома. Далее следует психотерапевтическое вмешатель­ство в систему. Миланская группа разработала основные принципы психотерапевтической интервенции. Сегодня это неоспоримая азбука работы с семейной системой. Опыт работы убедил Миланскую группу, что рассчитывать на осо­знание ситуации, на добрую волю людей, на потребность в изменениях — неэффективно. Прямые обсуждения смы­сла и значения симптома для семьи вызывают лишь сопро­тивление и дискредитацию психотерапевтов. Семья уходит из терапии, не получив никакой помощи. Это еще одно мощное проявление закона гомеостаза систем. Авторы поняли, что нельзя действовать «в лоб». Эффект достига­ется лишь в том случае, если психотерапевты присоеди­няются к закону гомеостаза, выступают на его стороне. Технический прием, который позволяет это сделать — позитивная коннотация. Миланская группа стала поло­жительно переопределять симптоматическое поведение идентифицированного пациента. «Мы завершаем этот сеанс сообщением тебе, Эрнесто. Ты поступаешь правиль­но. Ты считал дедушку главной опорой семьи. Он удерживал вас вместе, сохраняя определенное равновесие. Когда дедушки не стало...ты решил взять на себя его роль, возмож­но, опасаясь, что баланс в семье может измениться». Позитивная коннотация — необходимая часть психотерапев­тической интервенции. Следующий шаг— это предписание либо некоторого поведенческого ритуала, который так же обслуживает семейный гомеостаз, но стоит семье несколько меньших затрат, «пота и крови», либо прямое предписание симптоматического поведения. Эрнесто, который заменил собой дедушку, было предписано продолжать оставаться дома, не ходить в школу неопределенное время. Предпи­сание поведенческих ритуалов — основной метод психоте­рапевтического воздействия на семейную систему, который используется практически во всех вариантах системной семейной психотерапии. Структурный подход Минухина разрабатывает ритуалы, меняющие структуру семейной системы, стратегический подход Хейли — Маданес предла­гает ритуалы, усиливающие симптоматическое поведение и вовлекающие в это патологическое поведение всю семью. Эффект обычно проявляется быстро. Механизм воздей­ствия также понятен, он был известен задолго до работ Миланской группы. Еще Виктор Франкл использовал пара­доксальную интенцию для лечения больных с невротичес­кими навязчивостями. Если больному, склонному к на­вязчивому мытью рук, предложить мыть руки еще чаще, то симптом ослабевает и постепенно уходит. Ритуал, вы­работанный личностью для защиты от тревоги, теряет свою силу, если он предписан извне. Примерно то же самое происходит и в случае предписания симптоматического поведения в семье. Ритуал, выработанный для поддержания гомеостаза, не укрепляет гомеостаз, если он предписан извне. Парадокс дисфункциональной системы: «Никто из нас не хочет жить так, как мы живем, но мы не можем ничего изменить» — разбивается о терапевтический контр­парадокс: «Ни в коем случае ничего не меняйте, то, как вы живете, — единственно возможный и правильный для вас вариант жизни».

А. Я. Варга кандидат психологических наук, заведующая кафедрой системной семейной психотерапии Института практической психологии и психоанализа, председатель правления Общества Семейных консультантов и Психотерапевтов

Предисловии

к американскому изданию 1985 года

Книга «Парадокс и Контрпарадокс» является револю­ционным прорывом в методике терапии семьи. Ее авто­ров, работавших как одна команда в течение приблизи­тельно восьми лет, справедливо называют пионерами влечении тяжелых психических состояний, перед кото­рыми прежние терапевтические методы чаще всего оказы­вались бессильны.

В этой книге упомянуто, что ее ведущего автора, ми­ланского психоаналитика Мару Сельвини Палаццоли, в определенных кругах пациентов и коллег воспринимают как MaFa и волшебника, способного исцелить пациента и его семью в течение какого-то часа. Понятно, что она от­вергает подобную оценку. Тем не менее, кому-то вроде меня, многие годы следившему за карьерой и работами доктора Сельвини, порой трудно согласиться, что здесь нет хотя бы маленького волшебства.

Приблизительно десять лет назад доктор Сельвини опубликовала в Италии книгу, описывающую опыт ее пси­хоаналитической работы с пациентами, страдающими нервной анорексией. Б этой книге она продемонстриро­вала глубочайшее понимание интрапсихических динамик иг объектных отношений своих пациенток, и при этом честно сообщала о более чем скромных — несмотря на то, что во многих случаях было проведено более сотни индиви­дуальных сеансов, — терапевтических успехах. Сейчас эта книга, дополненная несколькими главами, описывающими последующую семейную терапию с этими пациентами, переведена на английский язык {Self-Starvation. Jason Aron-son, 1978). И здесь вдруг мы видим, что волшебство рабо­тает: описано более десяти случаев, когда (при условии, что работа велась со всей семьей) после каких-нибудь пят­надцати, а часто и того меньше сеансов, анорексия у паци­ента исчезала навсегда; за это время поведение всех членов семьи претерпевало глубокие и устойчивые изменения.

Книга «Парадокс и контрапарадокс» является естест­венным развитием предыдущей книги доктора Сельвини об анорексии и скорее увеличивает, чем уменьшает, ощуще­ние волшебства. Выясняется, что ей и ее команде немного наскучила работа с семьями аноректиков (неизменно де­монстрирующими одну и ту же динамику), и они обратились к семьям, среди членов которых есть больные с диагнозом «шизофрения». На сегодняшний день их успехи с семьями, где имеет место «шизоприсутствие», являются столь же впечатляющими, как и в работе с семьями аноректиков. Авторы ограничивают терапию этих семей психотиков двадцатью сеансами с интервалом около одного месяца. Правда, до сих пор не предпринималось попыток терапии семей с тяжелыми хроническими больными, чье состояние было дополнительно отягощено длительными госпитали­зациями.

При внимательном чтении книги обнаруживается, что «волшебство» имеет крепкую теоретическую базу. База эта была заложена Грегори Бейтсоном, Джеем Хейли, Полом Вацлавиком, Харли Шендсом и другими исследова­телями, серьезно воспринявшими кибернетическую рево­люцию нашего столетия и разработавшими «трансактную эпистемологию», в которой на смену монопричинной, линейной модели пришла циркулярная модель. Эта по­следняя сделала нас чуткими к парадоксам, присущим как здоровым, так и патологическим отношениям, — пара­доксам, которые обычно ускользают от нас из-за недо­статка лингвистических средств для их описания.

Все мы, хотим того или не хотим, находимся во влас­ти лингвистики — язык в большей или меньшей степени программирует нас на монопричинный, линейный спо­соб мышления. Но несмотря на это в большинстве своем мы как-то справляемся с жизнью в нашем мире, полном взаимодействий, в то время как многие — возможно, и все — семьи, в которых есть больные шизофренией, не способны на это. Они оказываются в плену труднопреодолимых «лову­шек отношений» и теряются в лабиринте коммуникаций, из которого нет выхода. Последствия — глубочайшее взаим­ное отчуждение, эксплуатация и контрэксплуатация, стагна­ция в отношениях и развитии.

Парадоксальные предписания в том виде, в каком они были введены в семейную терапию Хейли, Вацлавиком и другими, предлагают терапевтическую стратегию до­ступа в подобные лабиринты. Эта стратегия и есть суть терапевтических усилий доктора Сельвини и ее коллег. В своей книге они знакомят нас с широкими возможнос­тями нового терапевтического подхода, включающего два важнейших компонента:

1. Терапевты устанавливают позитивные отношения со всеми членами семьи. Чтобы добиться этого, они принимают и придают «положительное звуча­ние» всему тому, что сообщает о себе семья, избегая даже слабых намеков на то, что может быть истол­ковано как морализаторская позиция либо обвинение или каким-то иным образом вызвать тревогу, стыд или чувство вины.

2. Терапевты стремятся к радикальной перегруппи­ровке сил, определяющих отношения в таких семьях: они как бы разжимают деструктивную хватку, которой держат друг друга члены семьи, и дают им еще один шанс, чтобы сохранить и развить свою индивидуаль­ность и начать действовать независимо.

Как и любой другой действенный инструмент, такие предписания могут не только помочь, но и навредить. Чтобы применять их с пользой, терапевту необходимы тщательная подготовка, значительный опыт работы в об­ласти семейной терапии и эмпатия ко всем членам семьи. Кроме всего прочего, доктор Сельвини и ее команда обла­дают еще одним качеством, которое кажется совершенно необходимым: мужеством создавать и принимать новые модели и концепции, когда старых уже недостаточно.

Хелъм Штирлин доктор медицины

Предисловие автора

Эта книга — отчет о выполнении исследовательской программы, которую группа авторов разработала к концу 1971 и начала воплощать в жизнь в январе 1972 года. Здесь описана терапевтическая работа, проведенная с пятнад­цатью семьями, в пяти из которых были дети от пяти до се­ми лет с серьезными психотическими проявлениями, а в десяти других — лица в возрасте от десяти до двадцати двух лет, которым относительно недавно был поставлен диагноз «острая шизофрения» и которые еще не госпи­тализировались по этому поводу.

Чтобы продвигаться постепенно, мы до настоящего времени исключали из программы семьи с хроническими больными, уже подвергавшимися стационарному лече­нию. В этом отношении мы положились на сотрудни­чество с коллегами, чья огромная помощь позволила нам воплотить в жизнь наш исследовательский проект.

Мы публикуем этот предварительный отчет в ответ на многочисленные настойчивые просьбы донести наш метод и полученные нами результаты до научной общест­венности. Мы откликаемся на эти призывы, хотя публика­ция, несомненно, преждевременна, так как у нас было недо­статочно времени, чтобы осуществить адекватный пролон­гированный контроль за семьями, в которых произошли быстрые и достаточно драматические изменения.

В интересах сохранения взаимопонимания мы продол­жаем использовать повсеместно распространенный блей-леровский термин шизофрения, понимая под ним, однако, не заболевание одного человека, а определенный паттерн коммуникаций, неотделимый от тех форм коммуникации, которые разворачиваются в естественной группе, в нашем случае — в семье, вовлеченной в шизофреническое взаимо­действие.

В своей работе мы стремились быть методологичес­ки последовательными, разрабатывая терапевтические приемы строго в соответствии с выбранной терапевти­ческой моделью.

На наш взгляд, самое важное в этой предварительной публикации состоит в обнародовании разработанных нами способов терапевтического вмешательства. Другими словами, мы полагаем, что читателю весьма интересно узнать, что мы делаем, что мы думаем., когда встречаемся с шизофреническим взаимодействием. Тем не менее, что­бы наши действия были понятны, мы сочли необходимым изложить наши идеи, что и сделали во второй части книги.

Мы благодарим всех наших друзей, которые оказали нам поддержку и помощь: психологов, психиатров, со­циальных работников, направлявших к нам семьи, что по­зволило осуществить наши исследовательские планы. Мы хотели бы выразить благодарность доктору Полу Ва-цлавику, чей интерес к нашей работе был для нас постоян­ным стимулом и источником поддержки, и синьора Энри-ке Дал Понт Солбиати за ее огромную помощь по приве­дению рукописи в порядок.

 

31 октября 1974 года, Милан

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Глава 1. Введение

Эта книга рассказывает об экспериментальном иссле­довании, проведенном нашей командой. Целью исследова­ния была проверка рабочей гипотезы, основанной на мо­делях, предложенных кибернетикой и теорией связи. Согласно этой гипотезе, семья является саморегулирую­щейся системой, которая управляет собой в соответствии с правилами, сформированными методом проб и ошибок в течение некоторого периода времени.

Основная идея этой гипотезы состоит в том, что любая имеющая историю естественная группа, наиболее ярким примером которой является семья (в качестве других примеров можно привести трудовые коллективы, спон­танные сообщества, управленческие группы и т. п.), фор­мируется в течение определенного времени в результате серии трансакций и корректирующих обратных связей. Через эти пробы и ошибки выясняется, что позволено и чего не позволено в отношениях, пока в конце концов естественная группа не превращается в системную целост­ность, скрепляемую своими уникальными правилами. Эти правила касаются трансакций, осуществляемых в ес­тественной группе и выполняющих функцию коммуни­кации как на вербальном, так и на невербальном уровнях. На самом деле, согласно аксиомам, сформулированным в «Прагматике человеческой коммуникации» (Watzlawick, Beavin, Jackson, 1967), любое поведение представляет собой коммуникацию, которая автоматически вызывает обратную связь, являющуюся другим поведением-коммуни­кацией. Исходя из этого представления, мы приходим к еще одной гипотезе: семьи, в которых кто-либо из чле­нов демонстрирует поведение, традиционно диагностиру­емое как «патологическое», функционируют в соответст­вии с взаимодействиями — и, следовательно правилами, — задаваемыми патологией. Таким образом, и коммуникатив­ная, и другие виды деятельности в этих семьях будут

подчинены правилам патологического поведения и взаимодействия (трансакции). Поскольку симптоматическое поведение является частью паттерна взаимодействия характерного для системы, в которой оно происходит симптомы могут быть устранены только путем изменения правил. В третьей части данной книги описаны методы разработанные для достижения этой цели.

Результаты нашей работы показали, что, если нам уда­ется найти и изменить одно фундаментальное правило патологическое поведение быстро исчезает. Это привело нас к принятию идеи, выдвинутой Рабкиным: «В природе события крайней важности иногда случаются неожиданно в тот момент, когда меняется главное правило системы» (Rabkin, 1972, р. 97). Д_ля научной дисциплины, изучающей эти феномены, Рабкин предложил термин салтологш (от ла­тинского saltus- резкое изменение, скачок).

Салтология перекликается с общей теорией систем сторонники которой говорят о p_s - точке системы на ко­торой сходится максимальное количество функций' ответ­ственных за существование этой системы, и модификация которой повлечет за собой максимум изменений при ми­нимальных затратах энергии. С другой стороны опыт показывает нам, что системы, а патологические системы в особенности, обладают способностью сохранять и под­держивать правила, созданные ими по методу проб и оши­бок и посредством стохастического запоминания опро­бованных решений.

Из общей теории систем мы знаем, что любая живая система характеризуется двумя взаимно противоположны­ми тенденциями: поддержанием гомеостаза, с одной сторо­ны, и способностью к трансформации - с другой Взаимо­действие этих кажущихся противоположными тенденций обеспечивает временное равновесие системы, а ее неста­бильность служит гарантией эволюции и творчества

Однако в патологических системах мы наблюдаем становящуюся все более косной тенденцию, состоящую в поддержании гомеостаза путем компульсивного повто­рения уже опробованных ходов и решений. После того как мы в ряде случаев добились быстрых изменений при лечении семей с пациентами, страдающими анорексией мы выбрали в качестве предмета исследования семью, характеризующуюся шизофреническими взаимодейст­виями. Семья с аноректическим больным, которой свойст­венны поведенческая избыточность и косные правила поведения, может быть уподоблена крайне механистич­ному и обладающему жесткими связями кибернетическому контуру. Однако семья психотика демонстрирует не толь­ко еще большую ригидность, но и невероятной сложности паттерны взаимодействия, а также впечатляющее разно­образие и изобретательность в поддержании шизофрени­ческой игры.

Принятие данных гипотез требует смены эпистемоло­гических установок (греческий глагол epistamai, означает «поставить себя над, выше чего-то»), чтобы иметь возмож­ность лучше это наблюдать. Мы должны отказаться от до­минировавшего до недавнего времени в науке причин­но-механистического взгляда на феномены и принять системную ориентацию. Используя эту новую ориента­цию, мы должны быть способны увидеть в членах семьи элементы цепочки взаимодействий. Ни один из участ­ников цепочки не имеет власти над целым, хотя поведение каждого из членов семьи неизбежно влияет на поведение всех остальных. В то же время было бы эпистемологиче-ски неправильно рассматривать поведение одного инди­вида как причину поведения других: каждый участник взаи­модействия влияет на других, но и они влияют на него. Индивид воздействует на систему и одновременно подвер­гается влиянию сообщений, которые он от нее получает.

Один из особенно ярких примеров взаимодействия элементов в системе дает нам нейрогормональная регуля­ция функций организма. Например, гипофиз определенным образом воздействует на всю систему человеческого орга­низма, однако сам в свою очередь подвергается влиянию всей информации, исходящей от системы и, следовательно, не оказывает никакого однонаправленного влияния. Таким образом, любое семейное взаимодействие представляет собой серию поведенческих реакций, которые в свою оче­редь влияют на другие поведенческие реакции и т. д.

Следовательно, когда мы говорим, что поведение одно­го индивида является причиной поведения других индивидов, мы совершаем эпистемологическую ошибку. Корни этой ошибки лежат в произвольности выделения (пунктуации) такого поведения из прагматического контекста предшест­вовавших ему актов поведения, которые могут быть просле­жены в прошлом, иногда весьма отдаленном. Даже пове­дение человека, который находит себе жертву, каким-то образом подавляет ее, — даже это поведение является не «полновластным поведением», а скорее «ответным дейст­вием». Тем не менее человек, который полагает, что нахо­дится в позиции «превосходства», верит, что именно он обла­дает властью, точно так же, как и тот, кто занимает более «низкое» положение, думает, что он этой власти лишен.

Но мы знаем, что такого рода убеждения ошибочны: власть не принадлежит ни тому, ни другому. Власть сосредо­точена только в правилах игры, которые вовлеченные в эту игру люди не могут изменить. На основе нашего опыта мы убедились, что, продолжая рассматривать феноме­ны в соответствии с причинно-следственной моделью, мы сталкиваемся с серьезными трудностями в понимании семейной игры, в результате чего оказываемся бессильны ее изменить.

В других областях науки принятие этой новой эпистемо­логической модели, опирающейся на концепцию обратной связи, позволило достичь огромного прогресса вплоть до вы­садки человека на Луну. Однако в поведенческих науках этот новый подход впервые был реализован только в 1950-е годы, начиная с исследований, проведенных Грегори Бейтсоном и его командой в Пало Альто (Калифорния). Эта группа ученых серьезно занялась изучением процесса коммуни­кации, привлекая для этого данные и наблюдения из самых разных источников, таких, как гипноз, дрессировка живот­ных, общение шизофреников и невротиков, анализ попу­лярных фильмов, исследование природы игр, фантазий, парадоксов, и т. д. Этот исследовательский проект осущест­влялся в течении десятилетия, между 1952 и 1962 годами, и самым поразительным и новаторским было использование в нем ряда положений из «Принципов математики» Уайтхеда и Рассела — работы, которая привела к созданию новой логики, отличающейся от аристотелевской тем, что призна­вала понятие «функция» основополагающим.

«Традиционная логика доказала здесь свою полную несо­стоятельность: она утверждает, что существует только одна форма простого суждения, а именно: приписывание субъекту предиката. Эта форма подходит для описания признаков определенного предмета — мы можем сказать: «это круглое, красное и т. д.». Хотя грамматика и отдает предпочтение именно этой логической форме, однако с философской точки зрения она настолько далека от универсальности, что встречается не слишком часто. Когда мы говорим «Эта вещь больше, чем та», мы не прос­то приписываем «этой» вещи некое свойство, а устанав­ливаем отношение между двумя вещами. Мы могли бы выразить ту же самую мысль фразой: «Та вещь меньше, чем эта». При этом с точки зрения грамматики подле­жащее меняется. Таким образом, суждение, устанавли­вающее, что две вещи находятся в определенном отноше­нии, имеет форму, отличную от субъектно-предикатного суждения, а неспособность осознать или учесть это отли­чие явилась источником многих ошибок традиционной метафизики. Убежденность или бессознательная вера в то, что все суждения имеют субъектно-предикатную форму или, другими словами, что любой факт включает нечто, обладающее определенным свойством, не поз­волила большинству философов дать какое-то осмыс­ленное описание мира науки и повседневной жизни (Russell 1960, р. 42).

В 1956 году группа из Пало Альто опубликовала книгу «К теории шизофрении», в основе которой — теория логических типов Рассела. Центральный тезис этой тео­рии состоит в том, что между классом и составляющими его элементами существует разрыв. Класс не может быть элементом самого себя, так же как и элемент класса не мо­жет представлять класс, поскольку термин, используемый для обозначения класса, находится на другом уровне аб­стракции, чем термины, используемые для его элементов. Согласно гипотезе Бейтсона и его коллег, когда этому разрыву не придается должного значения в человеческих отношениях, то парадоксы расселовских типов проявля­ются с патологическими последствиями. Это привело к формулировке теории двойной завязки, или двойной ловушки* как парадоксальной коммуникации, присут­ствующей в основном в семьях шизофреников.

Группа из Пало Альто пришла к заключению, что шизо­френия представляет собой «конфликт логических ти­пов», являющийся результатом характерных повторя­ющихся паттернов коммуникации. В 1967 году Вацлавик, Бивин и Джексон опубликовали книгу «Прагматика чело­веческой коммуникации», где они наметили контуры но­вой науки о коммуникации, изучающей, как человек влия­ет на взаимодействующих с ним людей (то есть принимает, отказывает им в общении или избегает их) посредством характерных поведенческих сообщений.

Эта работа предлагает нам адекватный концептуальный аппарат для анализа коммуникации: понятие контекста как матрицы значений; представление о сосуществовании двух языков, аналогового и дискретного*; представление об определенном членении (пунктуации) процесса взаимо­действия; необходимость определения взаимосвязей и вы­членение различных вербальных и невербальных уровней, на которых они могут быть определены; понятия сим­метричной и комплиментарной позиций во взаимосвязях; наконец, фундаментальную идею симптоматического и те­рапевтического парадоксов. Что касается парадоксов, то наше исследование показало, каким образом семья, вовлеченная в шизофреническое взаимодействие, поддер­живает свою игру посредством хитросплетения парадок­сов, которые могут быть аннулированы в ходе психотера­пии лишь при помощи контрпарадоксов.

Подобный методологический подход открывает новые горизонты как в теории, так и в области практического применения. В частности, он позволяет смотреть на симп­том как на феномен, соответствующий трансактным паттернам, специфичным для семейной группы. Наконец, этот подход выходит за рамки картезианских дуализмов, чье долгожительство скорее препятствовало, чем способ­ствовало научному прогрессу. Поскольку в контуре систем­ных отношений каждый элемент взаимодействует со всей системой, то любая дихотомия — будь то тело и разум, сознательное и бессознательное — теряет там свой смысл.

Глава 2. Методика работы

Научно-исследовательский институт семьи, созданный Марой Сельвини Палаццоли, начал свою деятельность в Милане (Италия) в мае 1967 года.

В начале работы мы столкнусь с множеством препят­ствий. В условиях культурно неподготовленного и часто враждебного окружения было сложно найти семьи, кото­рые желали бы пройти курс лечения. Сама команда состо­яла всего из двух терапевтов, которые хотя и являлись экспертами в индивидуальной и групповой психотерапии, не имели совершенно никакого опыта в работе с семьей.

По ряду причин, связанных со статусом государствен­ной психиатрии в Италии, было решено создать центр, совершенно независимый от системы государственных лечебных учреждений. В противном случае многие обстоя­тельства могли бы оказать давление на команду и поме­шать ее работе: график публикации результатов, навязыва­ние команде новых членов, использование исследования в политических целях или в целях пропаганды.

Этот выбор в пользу автономии имеет не только прин­ципиальные преимущества, но и определенные недостатки, которые не следует игнорировать: сложно находить специ­фические случаи, не хватает средств для покрытия всех затрат. Последняя проблема была решена следующим обра­зом: мы работали неполный рабочий день с ограниченным количеством семей, которые оплачивали сеансы в соответ­ствии со своими финансовыми возможностями. Институт был официально зарегистрирован как некоммерческая организация, и мы использовали плату, получаемую от се­мей, для покрытия расходов на содержание Института. Члены команды не получали никакого вознаграждения за свою работу.

Начиная с 1972 года количество семей, обращающихся за помощью в Институт, постоянно возрастало, пока не пре­высило возможностей Института. Это позволило нам отбирать интересные случаи и сосредоточить внимание на опре­деленных типах заболеваний. В частности, было проведено исследование по нервной анорексии, о результатах кото­рого сообщается в четвертой части английского издания книги «Добровольное голодание: от интрапсихического к транс­персональному подходу к нервной анорексии» (1974).

Так как семьи, получающие психотерапевтическую помощь, должны платить за нее в соответствии со своими финансовыми возможностями[1], можно сделать вывод, что их мотивы сравнимы с мотивами пациентов, идущих на индивидуальную терапию. Действительно, внесение платы предполагает наличие у клиента определенной мо­тивации и обеспечивает его независимость в терапевтичес­кой ситуации. Наличие платы составляет важное отличие нашей работы от той, которая выполняется в условиях обычной больницы. Наша команда, численность которой возрастала в течение 1970 и 1971 годов, короткое время насчитывала восемь человек, прошла через самые разные испытания и злоключения, которые, в конце концов, при­вели ее к разделению и реорганизации. Нынешний кол­лектив исследователей сформировался в конце 1971 года. Он состоит из четырех человек, авторов этой книги (двух мужчин и двух женщин), все четверо — психиатры. Это ком­бинация позволяет двум психотерапевтам разного пола вести прием, в то время как другая пара находится в ком­нате наблюдения и образует постоянный «тыл».

Использование гетеросексуальной терапевтической пары составляет еще один важный аспект работы Инсти­тута: благодаря этому создается более «физиологичный» баланс между двумя парами терапевтов, а также между ними и семьей. Кроме того, различия во взаимодействии семьи с одним и другим терапевтом на начальной фазе терапии могут помочь исследователям в понимании пра­вил семейной игры.

Так, если мы имеем дело с семьей, в которой тради­ционно доминируют женщины, то все или некоторые члены семьи незамедлительно обнаружат тенденцию обра­щаться к терапевту-женщине, явно игнорируя ее партнера. Еще одно преимущество работы в паре с участием двух терапевтов разного пола состоит в том, что она помогает противостоять влиянию культурных стереотипов, связан­ных с полом, стереотипов, которые терапевты неизбежно разделяют. При обсуждении семейных сеансов мы часто выявляли у членов одной пары терапевтов диаметрально противоположные впечатления о семейной паре, а также отмечали их склонность моралистически оценивать сло­жившиеся в семье отношения:

—Как он мог жениться на такой женщине!

—О чем ты говоришь? Это он ее провоцирует. Неужели
ты не заметил? Он даже со мной то же самое делал!

Осознание этого феномена помогло нам принять си­стемную модель, невзирая на глубоко укоренившуюся тенденцию к произвольной пунктуации и причинно-след­ственным интерпретациям.

Гетеросексуальные терапевтические пары не были постоянны, их состав мог меняться с каждой новой семьей; единственное требование состояло в том, чтобы каждый член команды работал равное количество часов как тера­певт и как наблюдатель. Благодаря этому мы смогли уви­деть, как особенности личности каждого терапевта прояв­ляются в реципрокных отношениях между терапевтами и в стиле работы, формируемом каждой парой. И это по­зволило нам понять, что успех терапии зависит скорее не от харизм того или иного терапевта, а от применяемого метода. Правда в том, что если метод верен, никакая харизма не нужна.

Таков избранный нами стиль работы, который полнос­тью доказал свою эффективность. Разумеется, мы не счи­таем его единственно возможным. Конечно, терапевт, обладающий достаточным опытом, способен работать с семьей один. Однако мы считаем, что он все равно не сможет обойтись без живых супервизий.

Поскольку наш первый контакт с семьей происходит по телефону, мы выделили для звонков специальные часы, когда один из терапевтов мог вести продолжительный раз­говор, если это было необходимо. Таким образом мы из­бегаем ошибок и недоразумений из-за нехватки времени. Нельзя переоценить значение того факта, что терапия начинается с первого телефонного звонка. Во время разго­вора можно заметить многое: особенности общения, тон голоса, безапелляционные требования всевозможной ин­формации, попытки прямой манипуляции путем назначе­ния встречи на определенный день и час, попытки пере­вернуть роли, чтобы все выглядело так, будто это терапевт ищет пациентов, а не семья просит о помощи. Кропот­ливое внимание к подобным деталям очень важно в начале любых терапевтических отношений, но особенно при работе с семьей, вовлеченной в шизофренические взаимо­действия.

Как мы покажем ниже, уступка даже элементарному и на вид совершенно «разумному» запросу, поступающему от семьи, может ослабить позицию терапевта и изменить контекст терапии.

За исключением каких-то особых случаев мы высту­паем против «экстренных» приемов. Мы также не идем навстречу попыткам некоторых родителей добиться предварительных сеансов в отсутствие ребенка. Исклю­чения мы делаем для родителей детей в возрасте до 3 лет или родителей более старших детей, травмированных предыдущим негативным опытом общения с психиатри­ей. Тогда мы встречаемся вначале только с родителями, чтобы понять, есть ли смысл ожидать результатов для всей семьи при участии в терапии только супружеской пары.

Во всех других случаях и, прежде всего, если речь идет о семьях, один из членов которых имеет диагноз «шизо­френия», на первом сеансе обязательно присутствуют все близкие родственники, живущие с ним в одном доме. Далее, если того требует терапия, терапевты (и только они) принимают решения относительно возможных изме­нений в составе присутствующей на сеансе семьи. Однако полученный нами опыт говорит, что разбивать семейную группу можно только в исключительных случаях, так как такой шаг воспринимается семьей как угроза и может привести к ее уходу из терапии. Информация, полученная во время первого телефонного контакта, записывается в стандартную карту:

Лицо, давшее направление на терапию ___________________________________ Дата звонка __________________________________________________________ Адрес семьи._________________________________________________________ Имя, возраст, образование, вероисповедание и профессия: отца ___________________________________________________________ матери _________________________________________________________ детей (в порядке рождения) _______________________________________ Дата заключения брака________________________________________________ Другие люди, проживающие с семьей; какое отношение они имеют к членам семьи: проблема _________________________________________________________ кто звонил ________________________________________________________ наблюдения_______________________________________________________ Информация, полученная от того, кто направил пациента ____

Иногда случалось так, что телефонному звонку пред­шествовала беседа с направившим семью врачом, и тогда к информационной карте добавлялись все значимые сведе­ния, полученные в процессе этой беседы. Такая регистра­ционная информация совершенно необходима, поскольку первый сеанс может состояться через продолжительный отрезок времени.

Сеансы проходят в специально оборудованной ком­нате: там есть несколько небольших кресел, звуконепрони­цаемый потолок и большое зеркало, прозрачное для внеш­них наблюдателей. Микрофон расположен на потолке, в центре лампы, и соединен с магнитофоном, находящим­ся в предназначенной для наблюдения соседней комнате. Мы объясняем семье наш метод работы. Сообщаем об ис­пользовании микрофона и одностороннего зеркала, — говорим, что за ним находятся двое коллег, которые помо­гают нам в нашей работе и с которыми мы обсуждаем ситуацию и выводы по каждому сеансу.

В любом сеансе может быть выделено пять частей:

1. «Предсеанс», когда терапевты встречаются, чтобы про­честь семейную карту (если это первый прием) или отчеты о предыдущих сеансах.

2. Собственно сеанс, который длится один час. В течение этого времени терапевты выясняют у семьи необхо­димую им информацию; помимо конкретных сведе­ний, их интересует способ предоставления информа­ции, который отражает стиль взаимодействий в семье. Семьи, вовлеченные в шизофреническое взаимодей­ствие, стараются сообщать о себе лишь минимум ин­формации, но они не могут скрыть от нас свои специ­фические способы общения. Поведение терапевтов построено таким образом, чтобы провоцировать взаи­модействие между различными членами семьи. Это позволяет нам наблюдать последовательности их действий, вербальные и невербальные сообщения, а также видеть любые формы избыточности (то есть выхода за рамки заданного вопроса), свидетельствую­щие о существовании скрытых правил. Терапевты воздерживаются от информирования семьи о своих наблюдениях, так же как и от каких-либо коммен­тариев вплоть до окончания сеанса.

Если наблюдатели замечают, что терапевты смущены или сбиты с толку какими-то маневрами семьи, они могут постучать в дверь, чтобы вызвать одного из терапевтов в комнату наблюдения, где они попытаются прояснить ситуацию или предложить новую тактику. Иногда бывает, что один из терапевтов сам выходит из комнаты, чтобы посоветоваться с наблюдателями, в то время как другой продолжает прием.

3. Обсуждение сеанса. Оно происходит в комнате, отведен­ной специально для этой цели. Двое терапевтов и двое наблюдателей объединяются, чтобы обсудить сеанс и выбрать способ его завершения.

4. Завершение сеанса. Терапевты возвращаются к семье, что­бы сделать короткий комментарий и дать предписание, которое обычно бывает парадоксальным, за исключе­нием редких случаев, которые описаны ниже. Если эта встреча была первой, терапевты сообщают семье, реко­мендуется ли ей психотерапевтическое лечение. Если принято решение в пользу терапии и семья на нее соглас­на, то далее определяются оплата и количество сеансов.

Обычно мы назначаем 10 встреч с интервалом прибли­зительно в один месяц. Прежде, следуя общепринятой практике, мы проводили один сеанс в неделю. Однако впоследствии, чтобы приспособиться к возможностям семей, добиравшихся к нам издалека (некоторые жили в пятистах километрах от Института), мы увеличили ин­тервалы между встречами, и, к собственному удивлению, обнаружили, что при таком режиме достигается больший эффект. Случайно обнаружив таким образом, что пара­доксальные предписания оказывают большее «влияние» на семейную систему, если выполняются в течение более продолжительного времени, мы распространили данную практику на все семьи.

Более того, на основе эмпирических наблюдений нам удалось сформулировать теоретическую гипотезу по пово­ду t_s, или времени системы. Хорошо известно, что каж­дая система характеризуется не только p_s, или узловой точкой, специфичной для данной системы, но и своим соб­ственным «временем»: «Система по своей особой при­роде, состоит из взаимодействий, и это означает, что опи­сать какое-либо состояние системы или какое-либо изменение ее состояния можно лишь после того, как будет реализована последовательность действий и вызванных ими реак­ций» (Lennard, Bernsteein, I960).

Понятно, что в системах с ригидным гомеостазом t_s, необходимое для изменения, гораздо больше, чем в гиб­ких морфогенетических системах. Усвоение системой неожиданного и разбалансирующего послания, как это имеет место при парадоксальном вмешательстве, требует специфичного для данной системы отрезка времени, в течение которого она из действий и противодействий своих индивидуальных компонентов сможет сформиро­вать новый способ функционирования.

С терапевтической точки зрения это означает, что ко­гда в результате удачной интервенции меняется поведение одного из членов семьи, то требуется определенный про­межуток времени, чтобы корригирующий это изменение маневр развернулся со всей очевидностью у другого или других членов семьи (см. в качестве примера случай, пред­ставленный в главе 17).

В каждом отдельном случае, на каждом сеансе команда терапевтов должна определить интервал до следующего сеанса, который может составлять от двух недель до не­скольких месяцев. Иногда бывают экстренные телефон­ные звонки семьи, требующей ускорить встречу. Само собой мы не уступаем этим попыткам. Они лишь под­тверждают тот факт, что сокращение интервала между сеансами «работает» на семейное сопротивление. Если терапевт поддастся на такое требование, он заранее обре­чет себя на беспомощность во время сеанса, так как новые феномены еще не успели проявиться в полной мере.

Наше решение ограничить количество сеансов десятью было продиктовано убежденностью, что при работе с эти­ми семьями мы должны стремиться вызвать изменения как можно быстрее или же такая возможность будет утеряна нами навсегда. Кроме того, ограниченность срока терапии, с одной стороны, заставляет чувствовать серьезную ответ­ственность за ее результаты, а с другой — вносит ясность в ее продолжительность и стоимость. Только с двумя семья­ми из всех, с которыми мы работали до настоящего време­ни, мы после окончания десятого сеанса решили провести еще один цикл в десять сеансов. В сумме общее количество сеансов никогда не превышало двадцати.

Таким образом, мы могли бы парадоксально опреде­лить этот метод работы как длительную краткосрочную те­рапию. Она краткосрочна с точки зрения времени, которое терапевты посвящают непосредственной работе с семьей, и длительна по времени, необходимому семье для транс­формации.

5. Синтез сеанса. После ухода семьи команда собирается вместе, чтобы обсудить реакцию семьи на комментарий или предписание, а также сформулировать и записать итоговые выводы. Особенно важные взаи­модействия, если таковые были, записываются до­словно. В случае сомнения можно заново прослушать кассету с записью сеанса.

Вся описанная выше процедура, как нетрудно заме­тить, требует весьма значительных временных затрат. В особо сложных случаях на проведение сеанса уходит от трех до четырех часов. Более того, такого рода работа должна выполняться сплоченным коллективом, в котором недопустима конкуренция или существование фракций; а его члены должны проявлять уважение друг к другу и го­товностью выслушивать наблюдения и предложения кол­лег. Численность коллектива также имеет значение. Если команда слишком малочисленна, ей будет сложно держать под контролем разнообразные проявления шизофрени­ческой игры. Если команда слишком велика, то существует опасность потери чего-то важного в результате продолжи­тельных и несколько хаотических дискуссий, и вдобавок возрастает угроза конкуренции и создания коалиций. Наш опыт показывает, что, по-видимому, наилучшим ва­риантом является группа из четырех человек. Мы убежде­ны и хотим еще раз повторить, что такая чрезвычайно сложная работа, как терапия семьи, вовлеченной в ши­зофреническое взаимодействие, доступна лишь для ко­манды, свободной от внутренних конфронтации. Реально дело обстоит так, что малейший импульс к конкуренции внутри команды немедленно приводит к тому, что пробле­мы семьи начинают использоваться в качестве предлога для выяснения внутригрупповых отношений. Особенно подвержены такому риску команды, создаваемые сверху, по приказу руководства.

Мы также убеждены в абсолютной необходимости не­прерывной супервизии, осуществляемой двумя коллегами в комнате для наблюдения. Находясь в терапевтической комнате во внешней позиции по отношению к происхо­дящему, они меньше рискуют втянуться в игру и могут лицезреть ее со стороны, словно зрители, наблюдающие футбольный матч с трибун стадиона. Зрители всегда лучше видят панораму поля, чем сами играющие. В заключение нужно сказать, что посвятившая себя исследовательской задаче команда терапевтов представляет собой чувстви­тельный и хрупкий инструмент, подверженный множеству опасных влияний, как внешних, так и внутренних. Наиболь­шая опасность исходит от самих семей, в особенности пока команда недостаточно опытна. Когда мы только начинали работать с такими семьями, часто случалось, что мы до та­кой степени вовлекались в семейную игру, что испыты­ваемые нами фрустрация и гнев начинали переноситься на наши внутренние отношения.

В третьей и четвертой главах мы представим концеп­цию шизофренической игры. А на оставшихся страницах будут описаны тактики работы и те многочисленные пробы и ошибки, через которые мы пришли к своей концепции.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ