Сегментарное строение панциря

Психиатрам не первое десятилетие известно, что соматические нарушения при истерии не имеют отношения к анатомии и физиологии мышц, нервов и кровеносных сосудов, а лишь эмоционально значимым органам. Патологическое покраснение, например, обычно ограничивается лицом и шеей, хотя кровеносные сосуды проходят по всему телу. Таким же образом сенсорные нарушения при истерии соответствуют не обычным нервным путям, а эмоционально значимым регионам тела.

Разрушая мышечный панцирь, мы сталкиваемся с тем же самым феноменом; индивидуальные мышечные блоки не соответствуют мышцам или нервам индивида. Если попытаться уловить какую-то закономерность, отражающую расположение блоков, то выясняется, что мышечный панцирь имеет сегментарное строение.

Сегментарное функционирование — гораздо более примитивная модель жизнедеятельности, чем та, с которой мы встречаемся у высокоорганизованных животных. Яркий пример такой модели — обычный дождевой червь. У высших позвоночных единственной сегментарной структурой является позвоночный столб, который соответствует сегментам спинного мозга и спинальным нервам, а также сегментарному устройству, относящемуся к вегетативному ганглию, свидетельствующему о том, что эти животные произошли от сегментарно функционирующих примитивных организмов.

Я попытаюсь дать очень грубое, приблизительное описание сегментарной структуры мышечного панциря, которое основано на многолетних исследованиях «панцирного» реагирования.

Так как тело пациента сдерживается, и поскольку цель оргонной терапии состоит в восстановлении плазматического потока в области таза, совершенно необходимо начинать разрушение панциря с самых отдаленных от таза областей тела. В области головы можно выделить по крайней мере два сегмента панциря: один включает лоб, глаза и область щек, а другой — губы, подбородок и гортань. Сегментарная структура панциря означает, что область его функционирования располагается начиная от передней через боковые и до задней части тела, то есть по кольцу.

Давайте сначала рассмотрим глазное панцирное кольцо, а затем — оральное. В глазном панцирном сегменте мы обнаружим сокращение и неподвижность всех или большинства мышц глазного яблока, век, лба, слезных каналов и т. д. Это выражается в неподвижности лба и глазных век, пустом выражении глаз или выпуклых глазных яблоках, маскообразности или неподвижности носа. Глаза, словно смотрят из застывшей маски, пациент не может их широко раскрыть, как это бывает при испуге. У шизофреников в результате сокращения мышц глазных яблок глаза выражают пустоту или взгляд в никуда. Некоторые пациенты на протяжении многих лет не могут заплакать, у других — глаза превращаются в узкие щелки, а лоб ничего не выражает, как будто он «сплющен». Очень часто такие люди страдают миопией, астигматизмом или иными глазными болезнями.

Разрушить глазной панцирный сегмент можно, предложив пациенту широко раскрыть глаза, как при испуге; при этом лоб и веки приходят в движение и выражают эмоции. Как правило, этот процесс охватывает верхнюю часть щек, особенно если предложить пациенту погримасничать. Натяжение щек обычно приводит к «ухмылке», которая носит характер недоброжелательной провокации.

Сегментарный характер данной группы мышц состоит в том, что каждое эмоциональное движение в этой области влияет на другие ее части, в то время как оральная область оказывается неохваченной. Широко раскрытые, как при испуге, глаза, к примеру, вызывают движение лба или верхней области щек, но никак не влияют, скажем, на скованный подбородок.

Рис. 8. Направление оргономического потока перпендикулярно панцирным кольцам.

 

Сегменты панциря, таким образом, включают в себя те органы и мышечные группы, которые находятся в функциональном контакте и могут сообщать друг другу импульс выразительного движения. Ближайший к глазному сегмент остается незатронутым его экспрессивным движением.

Сегменты панциря всегда расположены поперек торса и никогда -вдоль. Единственное исключение — руки и ноги. Они всегда функционируют в паре с соответствующими сегментами торса: руки — с сегментом, в который входят плечи, а ноги — с тазовым сегментом. Необходимо помнить об этом исключении; объяснение этому можно найти в конкретном биофизическом контексте.

Второй, оральный сегмент включает в себя мускулатуру подбородка, горла и затылочную мускулатуру, а также кольцевидную мускулатуру рта. Они составляют функциональное целое, и разрушение панциря подбородка вызывает клонизм[†††††††††††††††] губ и плач или желания сосать. Так, рвотный рефлекс может мобилизовать весь оральный сегмент.

Выражение эмоций, сопровождающих плач, агрессивные укусы, крик, сосание и гримасы любого вида зависят от того, насколько свободны движения глазного сегмента. К примеру, бывает трудно вызвать слезный импульс, мобилизуя рвотный рефлекс, если глазной сегмент не был прежде активизирован. Даже после активизации двух вышерасположенных сегментов может быть все так же трудно вызвать плач, пока третий и четвертый сегменты шеи и горла будут оставаться в спастическом состоянии. Сложность высвобождения эмоций объясняется чрезвычайно важным биофизиологическим фактом:

1. Панцирь имеет сегментарное строение, он состоит из колец, расположенных перпендикулярно позвоночнику.

2. Плазматическое течение и эмоциональное возбуждение проходит вдоль вертикальной оси тела (см. рис. 8).

Подавление эмоционального проявления, таким образом, работает перпендикулярно направлению оргонотического потока.

Поскольку оргонотические потоки могут объединяться с оргастическим рефлексом, только когда они свободно протекают вдоль всего организма, а панцирные сегменты расположены под прямым углом к этому потоку, то оргастический рефлекс может установиться только после разрушения всех сегментных колец. Вот почему чувство единства телесных ощущений возникает только с первыми оргастическими конвульсиями. Именно они возвещают о прорыве мышечного панциря. Оргонотический поток, разрушая новый виток панцирного кольца, прорывается и оказывает огромную помощь в разрушении панциря. Когда высвобождается энергия, которая стремится к спонтанному течению вдоль тела, происходит столкновение с существующими поперечными сжатиями; это вызывает у пациента безошибочное ощущение «блоков» — очень слабое или полностью отсутствующее чувство, если нет плазматического потока.

Читателю необходимо понять, что данные процессы — первичное функционирование плазматической системы, они не только выходят за рамки вербального языка, но и представляют собой базовые процессы жизненного аппарата. Это касается филогенетически первичных функций. Сегментарная структура мышечного панциря выглядит как червь в человеке.

Движения червя основано на волнообразном возбуждении, проходящем от хвостовой части тела к головному. В хвостовой части при передвижении одна задругой возникают волны возбуждения, которые последовательно проходят сегмент за сегментом, пока не дойдут до головной части: сегменты при этом ритмично и регулярно сокращаются и расширяются. Передвижение червей и гусениц сложным образом связана с плазматическим волнообразным движением. Следовательно, можно сделать вывод, что именно биологическая энергия движется таким волнообразным способом. Данное заключение подтверждается исследованием способа движения бионов. Волнообразные движения телесного оргона замедленны и по темпу и экспрессии вполне соответствуют эмоциональному возбуждению функции удовольствия, которую мы субъективно переживаем как волнообразную.

В закованном в панцирь человеческом организме оргонная энергия связана хроническими мышечными спазмами. После разрушения панцирного кольца течение телесного оргона не сразу становится свободным. Сначала появляются клонизмы, сопровождающиеся покалыванием и ощущениями, подобными тем, которые можно назвать «мурашки по коже». Это свидетельствует о том, что панциря нет и энергия высвободилась. Ощущение волн плазматического возбуждения не появится, пока несколько панцирных сегментов не будут разрушены, например, блоки в глазных мышцах, в области рта, шеи и диафрагмы. После этого становятся отчетливо видны волнообразные сокращения в освобожденных частях тела, направленные вверх, к голове, и вниз — к гениталиям. Очень часто организм реагирует на этот первый поток и конвульсии восстановлением панциря. Спазмы глубокой мускулатуры горла, антиперестальтика пищевода, диафрагмальные тики и другие явления показывают, что идет борьба между потоком и панцирными блоками. Чем больше энергии высвобождается, тем больше пациент способен к разрядке, но из-за присутствия спазмов, которые сдерживают плазматический поток, у него возникает острая тревога. Подобные проявления подтверждают оргонно-биофизическую концепцию противоположности удовольствия и тревоги (см.: «Открытие оргона», том 1). Здесь же я хотел бы отметить феномен, который все еще недостаточно ясен.

Если первые панцирные блоки разбиты, мы обнаруживаем, что вместе с оргонотическим потоком и ощущениями постепенно развивается способность «отдаваться», однако ее полное развитие все еще сдерживается сохранившимся панцирем. Организм будто силой пытается преодолеть оставшиеся блоки. На данном этапе эта только что зародившаяся способность может обернуться ненавистью. Такая ситуация довольно типична, и ей необходимо уделить пристальное внимание.

Если, к примеру, целостность панциря в области рта нарушается в достаточной мере для того, чтобы освободить импульс плача, а в области горла и груди остается незатронутым, мы можем видеть, как у пациента нижняя часть лица начинает поддаваться плачу, но он сдерживается и не позволяет себе заплакать. Плач может смениться гримасой ненависти. Такое выражение отчаяния, крайнего разочарования иллюстрирует важнейший факт: как только проявившаяся способность к отдаванию сталкивается с панцирным блоком и лишается возможности свободного течения, она тут же оборачивается деструктивной злостью.

Панцирное кольцо третьего сегмента можно обнаружить главным образом в глубокой шейной мускулатуре — в подкожной мышце шеи и грудино-ключично-сосцевидных мышцах. Только имитация позы сдерживания злости или плача дает возможность понять эмоциональную функцию шейного панцирного кольца. Спастическое сокращение шейного сегмента включает в себя и язык. Это очевидно, с анатомической точки зрения, поскольку мышцы языка включены главным образом в цервикальную[‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡] костную систему. Итак, спазмы мускулатуры языка функционально связаны с подвалением адамова яблока и с сокращением глубокой и поверхностной шейной мускулатуры. Движения адамова яблока отчетливо показывают, как импульсы злости или плача буквально «проглатываются», в то время как пациент этого даже не осознает. Такой механизм подавления эмоций очень трудно преодолеть терапевтически. Невозможно руками добраться до мышц гортани, как это можно сделать с поверхностными мышцами шеи. Лучший способ справиться с подобным «проглатыванием» эмоции — вызвать рвотный рефлекс, и волна возбуждения из пищевода протолкнется через это проглатывание ненависти или плача. Если рвотный рефлекс хорошо развит или пациента действительно рвет, эмоции, сдерживаемые панцирным шейным сегментом, выходят на свободу. Это наглядно демонстрирует смысл продольного течения возбуждения: рвотный рефлекс сопровождается расширением, то есть релаксацией, диафрагмы и выдохом.

Работа с шейным сегментом панциря разрушает четвертый и пятый панцирные сегменты. Из этого следует, что нельзя ликвидировать ни одного сегмента, нарушив последовательность, в которой они расположены, и тем более невозможно сделать это механическим способом. Вероятно, мы имеем дело с единой жизненной системой общего плазматического функционирования, которому препятствуют поперечные панцирные кольца. Ослабление панцирного сегмента в результате возникающего движения приводит к мобилизации тех сегментов, которые расположены выше или ниже. По этой причине нельзя дать механического описания процесса разрушения мышечного панциря.

Теперь мне хотелось бы обратиться к четвертому, грудному сегменту. Я напоминаю, что функционирование панцирных сегментов невозможно отделить друг от друга, поэтому лучше лечить грудь в целом. Грудной сегмент выражается через характерную позу вдоха -сдерживания дыхания, поверхностное дыхание и неподвижность грудной клетки. Как нам известно, поза вдоха — это основной способ подавления любых эмоции. Грудной сегмент панциря особенно важен не только потому, что играет большую роль в панцире всего организма, но и потому, что здесь биопатические симптомы заболевания принимают особенно опасный характер.

Грудной сегмент сформирован межреберными мышцами, большими грудными мышцами (грудная мышца) и плечевой мускулатурой (дельтовидная мышца), а также мускулатурой, расположенной между лопатками. Экспрессия грудного панциря по сути своей означает «самоконтроль» и «ограничение». Опущенные плечи буквально выражают собой «сдерживание». Вместе с шейным панцирем грудной сегмент выражает подавленную злость и «деревянную шею» (это выражение вполне можно понимать буквально). При отсутствии панциря выразительное движение четвертого сегмента таково: «свободное излияние чувств». Если же панцирь есть, имеет место проявление «неподвижности» или «застоя».

Хроническое расширение грудной клетки может сопровождаться склонностью к повышенному кровяному давлению, дрожью и тревогой, в особо тяжелых случаях может развиваться гипертрофия сердечной мышцы. Разные сердечные заболевания возникают непосредственно из-за хронического расширения грудной клетки и косвенно — из-за синдрома тревоги. Легочная эмфизема — это результат хронического расширения грудной клетки, отсюда же предрасположенность к пневмонии и туберкулезу.

Эмоции, возникающие в области грудного сегмента, мы называем «необузданной страстью», «душераздирающим рыданием», «воплем» или «нестерпимым томлением». Эти естественные эмоции недоступны человеку, закованному в панцирь. Его страсть «холодна», он считает, что плакать «не по-мужски», что это «ребячество» или нечто «неподобающее», а испытывать «страстное влечение или томление» — «мягкотелость» и «отсутствие характера».

Что касается плазматического возбуждения груди, то самыми выразительными с точки зрения движения являются руки и кисти. Эти конечности биологически расширяют грудной сегмент. У артиста, который может свободно выражать страстное влечение, грудное возбуждение напрямую перетекает в идентичные эмоции и выразительные движения рук и кистей. То же самое происходит, скажем, со скрипачом и пианистом. У танцора главные выразительные движения «извлекаются» из всего организма.

Грудной панцирь проявляется в неловкости рук и выражается в «жесткости» и «неприступности». Тотальная закованность в панцирь головы, шейного и грудного сегментов типична для патриархального культурного окружения — особенно в азиатских «высших кастах», — атмосферы «избранности». Этому соответствуют идеи о «несгибаемом характере», «величии», «отстраненности», «превосходстве» и «самообладании». Образу военного всегда соответствует внешнее проявление, воплощенное в закованных в панцирь голове, шее и груди. Нет сомнений, что характерная поза в этих случаях связана не с чем иным, как с панцирем.

В случаях некоторых пациентов мы встречаемся с синдромом, берущим начало в грудном панцире, представляющем особенно сложный комплекс проблем. Такие пациенты, как правило, жалуются на «узел» в груди. Это, по-видимому, связано со спазмом пищевода, напоминающим истерический комок (globus hystericus) в горле. Сложно сказать, вовлекается ли в это трахея, скорее всего да. Этот «узел» содержит в себе эмоцию злобного крика или тревоги и начинает ощущаться, только когда разрушается, что зачастую вызывает чувство давления в груди, которое заставляет пациента кричать. Сдерживание органов груди обычно охватывает и те движения рук, которые выражаются в «дотягивание» или «объятии». Эти пациенты обычно не производят впечатления парализованных механизмов, они вполне способны двигать руками, но когда движение рук ассоциируется с выражением страстного стремления или влечения, оно сдерживается. В тяжелых случаях руки и даже в большей мере кончики пальцев теряют оргонотический заряд и становятся холодными и влажными, а иногда довольно болезненными. Видимо, гангрена Рено основана именно на такой специфической аноргонии. Чаще всего это просто импульс задушить кого-то, который закован в панцирь лопаток и рук и который вызывает сжатие кончиков пальцев.

Жизнь таких пациентов характеризуют отсутствие инициативы и нарушение дееспособности, основанные на их неспособности свободно пользоваться руками. У женщин из-за грудного панциря часто пропадает чувствительность в области сосков; отсутствие или недостаточность сексуального удовлетворения и отвращение к грудному вскармливанию также представляют собой непосредственный результат этого панцирного сегмента.

Между лопатками в области трапециевидной мышцы можно обнаружить два болезненных мускула, имеющих повышенную чувствительность к щекотке. Это — биопатическая гипервозбудимость, исчезающая при разрушении панциря. В определенном случае характерная поза «высокомерия» по сути своей означает экспрессию «Не дотрагивайтесь до меня, мне щекотно».

Конечно, я совершенно не собираюсь смеяться над этими характерными позами или считать банальными столь часто встречающиеся «горделивые осанки», но в суть их биологического выражения мы проникаем, хотим того или нет. Генерал может быть «достойным» человеком, и мы вовсе не собираемся преувеличивать или преуменьшать его достоинство. Но у нас есть право рассматривать его как животное, которое заковано в определенный панцирь. Я бы не удивился, если бы какой-то ученый вдруг свел мою научную любознательность до образа биологической деятельности щенка, обнюхивающего все вокруг; я был бы рад такому сравнению, биологическому уподоблению живому, дружелюбному щенку, поскольку не страдаю амбициями и считаю, что не отличаюсь от животных.

Необходимо подчеркнуть, что установление оргастической потенции несомненно связано с предварительным разрушением грудного панцирного кольца и высвобождением эмоции неукротимой злости, страстного влечения и искреннего рыдания. Функция самоотдачи теснее всего связана с подвижностью грудного и шейного сегментов. Если есть возможность мобилизовать тазовый сегмент, то как только в области таза появится отчетливое ощущение удовольствия, голова, вместо того чтобы заваливаться назад, будет определенным образом двигаться вперед.

Грудной панцирь является центральной частью всего мышечного панциря. Он развивается во время критических конфликтов, происходящих в жизни ребенка, по-видимому, задолго до образования тазового сегмента панциря. Несложно понять, что в процессе разрушения грудного сегмента неизменно возникают травмирующие воспоминания всякого рода: о плохом отношении, фрустрации любви и разочаровании в родителях. Выявление воспоминаний не играет большой роли в оргонной терапии; они мало помогают, если не сопровождаются соответствующей эмоцией. Эмоция в выразительном движении необходима для понимания страдания пациента, и, если работа проводится корректно, в конце концов воспоминания приходят сами. Но при этом остается загадкой, как бессознательное воспоминание может зависеть от процесса плазматического возбуждения, каким образом воспоминания сохраняют плазматическую готовность к действию.

Теперь перейдем к пятому, диафрагмальному сегменту. Он объединяет диафрагму и органы над ней. Его функционирование не зависит от грудного сегмента. Диафрагмальный блок может сохраняться даже тогда, когда грудь становится подвижной и гнев и плач прорываются наружу. Рентгено-флюроскопия отчетливо демонстрирует неподвижность диафрагмы. Правда, с усилением дыхания диафрагма движется лучше, чем до разрушения грудного панциря. Однако блок вызван тем, что отсутствует спонтанная диафрагмаль-ная пульсация. Существуют две стадии процесса разрушения диаф-рагмального блока:

При разрушении грудного панцирного сегмента пациент непроизвольно форсирует свое дыхание. В ходе этого процесса диафрагма, безусловно, тоже приходит в движение, но неспонтанное. Если дыхание ослабевает, движения диафрагмы исчезают вместе с дыхательными движениями груди. Для того чтобы перейти ко второй стадии, которая означает спонтанную пульсацию диафрагмы, нам необходимо вызвать эмоциональное проявление диафрагмального панциря. Это вновь подтверждает, что невозможно возродить эмоциональное функционирование механическим путем. Только биологическое выразительное движение может разорвать панцирное кольцо.

Пятый панцирный сегмент сжимает кольцо вокруг надчревной области, нижней части грудины, проходит по нижним ребрам к задним креплениям диафрагмы, то есть к десятому, одиннадцатому и двенадцатому грудному позвонкам. Он включает в себя диафрагму, грудину, солнечное сплетение, поджелудочную железу, печень и два хронически болезненных мускула, проходящих вдоль нижних грудных позвонков.

Это панцирное кольцо выражено лордозом[§§§§§§§§§§§§§§§] позвоночника. Как правило, между позвоночником такого человека и кушеткой можно просунуть руку. Передние реберные края выделяются и кажутся неподатливыми. Пациент так или иначе не способен выгнуть позвоночник. Флюроскопические исследования показывают неподвижность диафрагмы при обычных условиях и очень слабую подвижность при усиленном дыхании. Если попросить пациента подышать, он всегда делает вдох, а выдох как спонтанное действие ему недоступен, он вынужден приложить для этого большое усилие. Если же ему отчасти удается выдохнуть, тело автоматически принимает позу, противоположную позе выдоха. Например, голова уходит вперед или оральное панцирное кольцо сжимается сильнее; лопатки сводятся вместе или руки одеревенело располагаются по сторонам тела; тазовая мускулатура напрягается и еще сильнее выгибается назад.

Диафрагмальный блок составляет центральный панцирный механизм этой области тела, поэтому его разрушение является основной терапевтической задачей.

Почему же так трудно разрушить именно диафрагмальный сегмент панциря? Телесная экспрессия отчетливо сообщает — хотя пациент этого и не сознает, — что организм отказывается позволить диафрагмальному «маятнику» свободно двигаться. Если корректно провести работу с верхними сегментами панциря, то рано или поздно диафрагмальный блок тоже разрушится. Например, усиленное дыхание в грудном сегменте или неоднократное вызывание рвотного рефлекса подтолкнет организм в направлении ситуации оргастического сокращения; тот же эффект возможен от раздражения плечевой мускулатуры щипковыми движениями.

Теоретически причины столь сильного сопротивления свободной пульсации диафрагмы достаточно ясны: организм защищается от ощущений удовольствия или тревоги, которые неминуемо возникают при движении диафрагмы. Но не следует забывать, что это рациональное, весьма категоричное заявление с позиции психологии. Оно подразумевает, что организм «думает» рационально, приблизительно так: «Этот надоедливый терапевт просит меня позволить диафрагме двигаться. Если я сделаю это, возникнут ощущения тревоги и удовольствия, которые я переживал, когда мои родители наказывали меня за приятные ощущения. Мне пришлось примириться с этой ситуацией, и поэтому я не хочу вновь оказаться в ней».

Но живое не думает рационально, оно не будет делать чего-то «для того, чтобы...». Оно функционирует согласно первичным плазматическим движениям, которые направлены на удовлетворение биологических запросов и потребностей. Человек неминуемо собьется с пути, пытаясь впрямую перевести язык живого на язык слов, которым оперирует сознание. Очень важно иметь это в виду, потому что рациональное мышление, давшее расцвет механистичной цивилизации, уничтожило понимание базового отличия речи от живого функционирования.

Я проиллюстрирую эти новые феномены достаточно ясным клиническим случаем. Пациент с весьма глубоким пониманием оргонной терапии, преуспевший в разрушении верхних сегментов своего панциря, столкнулся с задачей прорыва сквозь диафрагмальный сегмент. Терапевтическая ситуация была практически ясна. На словах и сознательно он несомненно старался преодолеть свою панцирную скованность. Но при малейшем «проломе» в диафрагмальном сегменте тело пациента ниже диафрагмы начинало изгибаться из стороны в сторону. Только после значительных усилий, удалось понять, что выражало это движение. Нижняя часть тела, изгибаясь из стороны в сторону, решительно выражала «нет», в отличие от сознания, которое говорило «да». Чтобы до конца понять это, достаточно покачать правой рукой из стороны в сторону, как мы это делаем, говоря: «Нет, нет».

Можно было интерпретировать это с точки зрения психологии или мистики: плазма, выходя за язык слов, говорит «нет» чему-то, что утверждает «кора головного мозга» и вербальная речь. Такое объяснение процесса было бы ошибочным и не продвинуло нас ни на шаг к пониманию живого и его выразительного языка. Брюшная полость и таз пациента не «рассматривали» необходимость данной задачи для организма, они не «решали», надо ли этим заниматься. Выразительному языку живого в большей мере соответствовала другая интерпретация. Плазматические движения червя, как мы уже говорили, продольны, они проходят вдоль вертикальной оси тела. Когда тело червя в результате оргонотических волнообразных возбуждений движется вперед, у нас возникает впечатление, что он «сознательно» и «по собственной воле» ползет к своей цели. Эмоциональную экспрессию червя можно было бы перевести на наш язык словами, которые означают «намерение» или «усилие воли». Если пережать тело червя посередине, создав таким образом панцирный блок оргонотическому возбуждению, единое движение вперед прекратится, а вместе с ним исчезнет и эмоциональное проявление «усилия воли» или «намерения», и появится иное движение. Например, задняя часть начнет извиваться из стороны в сторону, в то время, как передняя будет втягиваться. Прямое впечатление, которое создает такое движение, — боль или ярость: «Нет, не делайте этого, я этого не хочу». Не следует забывать, что мы имеем дело с впечатлением, то есть с интепретаци-ей, которая возникает у нас, когда мы наблюдаем за червем. Если бы кто-то пережал наш торс огромным пинцетом, мы неизбежно стали бы втягивать голову в плечи и «выражать протест», извиваясь из стороны в сторону тазом и ногами.

Эта интерпретация не означает, что мы приняли на себя роль объективистов, которые утверждают, что «воспринимают только свои ощущения и ничего больше», и что реальности, соответствующей нашим ощущениям, не существует. Реакции червя на пинцет сходны с нашими собственными реакциями в такой же ситуации, а боль и защита —- подобные друг другу реакции. Эта функциональная идентичность человека и червя позволяет нам точно и объективно безошибочным образом «прочувствовать», что выражает корчащийся червь. Экспрессия червя представляет собой как раз то, что мы переживаем через идентификацию. Но мы не можем напрямую ощутить боль червя и его протест и воспринимаем эмоциональное проявление, которое подобно той, что возникла бы у нас самих в такой же ситуации. Из этого следует, что нам понятны выразительные движения и эмоциональная экспрессия другого живого организма, так как они идентичны нашим собственным эмоциям и эмоциям всего живого. Мы понимаем язык живого на основании функциональной идентичности биологических эмоций.

Если мы понимаем выраженное на биологическом языке экспрессии, мы накладываем на него «слова», то есть переводим на вербальный язык сознания. Но «нет! нет!» вербального языка не более соответствует экспрессивному языку живого, чем слово «кошка» реальному животному. Слово «кошка» и особая оргонотическая плазматическая система, которую мы видим перед собой, в реальности не имеют ничего общего. Просто, поскольку существует много терминов, применимых к феномену «кошка», то выбирается один из этих неточных расплывчатых терминов, обозначающих реальный феномен, движения, эмоций и т. д.

Все это напоминает естественную философию. Обыватель не расположен к естественной философии и будет склоняться к тому, чтобы отложить эту книгу, потому что, наверно, подумает, что она «не имеет отношения к суровой действительности». Это ошибочно. Мне хотелось бы подчеркнуть, насколько важно думать правильно, используя правильные слова и понятия. Можно заметить, что целый мир механистично думающих биологов, физиков, бактериологов и т. д., в последние десять лет, несмотря на открытие функционирования живого, на самом деле уверен, что движущееся по улице существо есть слово «кошка», а не сложный живой организм.

Вернемся к «нет-нет» нашего пациента. Разгадка такова: когда плазматическое течение не может пройти вдоль тела из-за поперечных блоков, преграждающих путь, развивающееся в результате этого поперечное движение на языке слов означает «Нет». Вербальное «Нет» соответствует выраженному «нет» на языке живого. Ничего удивительного, что «нет» выражается через отрицательное качание головы из стороны в сторону, а «да» — кивком. То «нет-нет», которое выражал наш пациент, покачивая тазом, не возникало до тех пор, пока не был пробит диафрагмальный блок. Это движение возникало вновь всякий раз, когда блок восстанавливался.

Данные факты имеют большое значение для понимания языка тела. Наш пациент, как правило, проявлял негативизм; его основной характерной установкой тоже было «нет». Он сильно страдал от этого, боролся с этой установкой, но безуспешно. Несмотря на сознательные и интеллектуальные попытки сказать «да», то есть проявить позитив, его характер постоянно выражал «нет». Это характерное «нет» было нетрудно понять, как с функциональной, так и с исторической точки зрения. Как и многим другим детям, его строгая мать ставила ему клизмы. Как и других детей, это очень пугало его и вызывало внутреннюю злость. И вот, чтобы подавить в себе эту злость и справиться с этой мукой, он «обуздал себя», подтянув тазовое дно, стеснив дыхание и, таким образом, сформировав телесную позу «нет-нет». Поскольку живое в нем хотело выразить «нет-нет» в ответ на нападение и не могло этого сделать, оно возвело незыблемый «рубеж» для сохранения его жизни: жизненная система стала выражать всем и вся «нет-нет». Хотя характерное «нет-нет» было весьма ощутимым симптомом, оно в то же время было еще и выражением злобного протеста, который изначально был рационально объясним. Но этот изначальный рациональный протест принял форму хронического панциря и был чрезвычайно устойчив и защищал от всего.

Я уже неоднократно упоминал, что травмирующее детское переживание может иметь эффект в реальной взрослой жизни человека, только если оно зафиксировано в устойчивом панцире. Исходно рациональное «нет-нет» со временем обернулось невротичным иррациональным «нет-нет». Это произошло из-за панциря, который, как мы увидели, выражал «нет-нет». Когда в процессе терапии панцирь разрушился, данная экспрессия ослабилась. Вместе с этим исторически значимая угроза действием, исходящая от матери, тоже утратила свое патогенное значение.

С точки зрения глубинной психологии, правильно было бы сказать, что в этом случае защитный аффект, то есть протест «нет-нет», был «подавлен». Из глубинной биологии, однако, следует, что это «нет» не подверглось сдерживанию, но организм не мог сказать «да». Позитивная установка самоотдачи возможна только тогда, когда организм функционирует как единое целое, а плазматические возбуждения с соответствующими эмоциями могут свободно охватывать все органы и ткани. Если сохраняется хоть один панцирный блок, проявление самоотдачи нарушается. Так, можно увидеть детей, неспособных полностью отдаться игре, не успевающих в школе подростков, взрослых, функционирующих как автомобили, в которых срабатывает аварийный тормоз. Своей деятельностью они создают впечатление лености, безалаберности или неприспособленности. Заблокированный индивид воспринимает себя как человека, «все усилия которого пропали даром». В переводе на наш выразительный язык живого это означает: организм всегда начинается с биологически правильного достижения, то есть со свободного течения и самоотдачи. Однако в процессе прохождения оргонотического волнения сквозь организм функционирование сдерживается, и, таким образом, выражение — «достижение, приносящее радость» — превращается в автоматическое — «Нет, я ничего не хочу». Это значит, что организм не отвечает за отсутствие достижений.

Данный процесс имеет огромное значение. Я выбрал клинические примеры, исходя из того, насколько они значимы с точки зрения сдерживания человеческого функционирования и насколько четкое они могут дать объяснение достаточно большому числу вызывающих сожаление социальных явлений, которые невозможно постичь, не опираясь на их биофизическую основу.

После этого длинного, но необходимого отступления давайте вернемся к пятому панцирному сегменту. В верхних сегментах было несложно разглядеть эмоциональное проявление. К примеру, «пустые» или «скучные» глаза выражаются сдерживанием глазных мускулов; скованный подбородок может выражать «подавленную злость»; «узел в груди» разрешается плачем или криком. Здесь, в четырех верхних сегментах, мы воспринимаем эмоциональное проявление напрямую, и язык тела легко переводится на язык слов. С диафрагмальным сегментом и его атрибутами гораздо сложнее. Когда этот сегмент разрушается, мы больше не способны перевести выразительный язык на вербальный. Выразительность, с которой мы имеем дело, приводит нас в еще не совсем понятые глубины функционирования живого. Мы сталкиваемся здесь с проблемой, каким образом человек, как животное, связан с примитивным животным царством и с космическим функционированием оргона.

Диафрагмальный сегмент панциря можно разбить, если неоднократно вызывать рвотный рефлекс, не прерывая при этом дыхания. Этот способ приносит успех, только если все верхние сегменты были разбиты и, таким образом, оргонотический поток свободно охватывает голову, шею и грудь.

Когда диафрагма приходит в свободное колебание, то есть когда появляется полное спонтанное дыхание, торс начинает «складываться» с каждым выдохом. При этом верхняя часть тела стремится к тазу, а верх брюшной полости оттягивается. Это картина оргастического рефлекса, которая впервые предстает перед нами, хотя он все еще страшит, поскольку таз по-прежнему не освобожден. Наклон торса вперед, в то время как голова отклоняется назад, немедленно приводит к явлениям «самоотдачи, капитуляции». Это нетрудно понять. Гораздо сложнее понять, что выражают конвульсии передней стороны тела при оргастическом рефлексе. Проявление конвульсий при оргастическом рефлексе сначала непонятны. Их невозможно перевести на язык слов. Мы должны уловить некоторое базовое отличие между выразительным движениями, обнаружившимися до сих пор, и выразительностью всего тела, которая появляется с разрушением диафрагмального блока.

Я бы попросил читателя набраться терпения, так как здесь дело именно в окончательном результате. Более десяти лет я кропотливо работал над тем, чтобы понять оргастический рефлекс. Все эти годы я периодически склонялся к тому, чтобы отказаться от этих попыток, поскольку казалось, что сделать это достаточно вразумительно не получится. Но я прилип к этому, потому что не мог допустить, что хотя во всех других областях живое имеет непосредственно понимаемый экспрессивный язык, при оргастическом рефлексе оно должно выражать «пустоту». Это выглядит слишком противоречивым и совершенно «лишенным смысла». Я пытался уверить себя, что живое просто функционирует и что это не имеет никакого «смысла», что, возможно, бессмысленность оргастических конвульсий всего лишь демонстрирует это. Поза отдавания или самоотдачи, сопровождающая оргастический рефлекс, наполнена выразительностью и смыслом, так же, как и оргастические конвульсии. Пришлось заключить, что естественная наука еще не научилась понимать смысл основного проявления живого, иными словами, «выразительное движение без эмоциональной выразительности» казалось полным абсурдом.

Понять проблему помог процесс рвоты, которой часто сопровождалось разрушение диафрагмального панцирного сегмента. Например, одни люди не могут заплакать, а другие не в состоянии вызвать рвоту. Отсутствие этих способностей легко понять с оргонно-биофизической точки зрения. «Узел» в груди, «сглатывание» и напряжение глазных мышц сдерживают плач, точно так же диафрагмальный блок вместе с панцирными кольцами, расположенными выше него, сдерживают движения перистальтики, направляющие энергию тела вверх от живота ко рту. Во многих случаях при наличии диафрагмального блока вместе с неспособностью к рвоте имеет место более или менее устойчивая тошнота. Нет сомнения, что так называемый «невротичный» желудок является результатом панциря, сковывающего эту область тела. Рвота представляет собой биологически выразительное движение, функция которого направлена на достижение как раз того, что оно «выражает»: конвульсивного сотрясения тела. Она основана на движении перистальтики брюшной области и пищевода в направлении, противоположном естественному функциональному направлению, то есть корту (антиперистальтика). Рвотный рефлекс разрушает диафрагмальный сегмент панциря быстро и радикально. Рвота сопровождается конвульсивными движениями тела, порывистым сгибом пищевода, причем голова двигается вперед, так же, как и таз. В случаях детского клонизма это может сопровождаться диареей. Сточки зрения энергетики мощные волны возбуждения прокатываются от середины тела вверх и вниз, по направлению ко рту и анусу. Это сопровождается настолько простейшим проявлением, что ее глубинная биологическая природа не вызывает сомнений, дело лишь за тем, чтобы постичь ее.

Во время рвоты общее движение тела не эмоционально, а чисто физиологически точно такое же, как и при оргастическом рефлексе. Это подтверждает и клинический опыт: разрушение диафрагмального блока неизменно предваряют конвульсивные сотрясения тела, которые постепенно переходят в общий оргастический рефлекс и которые сопровождает глубокий вдох и волна возбуждения, прокатывающаяся от диафрагмы к голове и к гениталиям.

Известно, что для возникновения тотальных телесных конвульсий необходимо разрушить верхние панцирные сегменты. Двигаясь к тазовой области, волна оргонотического возбуждения наталкивается на блок посередине брюшной полости, и в этот момент либо резко сокращается живот, либо таз оттягивается и остается в этом положении.

Сокращение середины брюшной полости представляет собой шестое панцирное кольцо. Спазм прямых мышц живота (Rectus abdominis) сопровождается специфическим сокращением косых мышц живота (Transversus abdominis), которые начинаются от нижних ребер и прикрепляются к верхнему краю таза. Это легко прощупывается как жесткие, болезненные жгуты. На спине этот сегмент представлен нижними отделами мышц, проходящими вдоль позвоночника (Latissimus dorsi), крестцового отдела и т.д. Их тоже можно определить как болезненные и жесткие. Разрушение шестого сегмента проходит легче, чем остальных. После этого открывается путь к седьмому тазовому сегменту.

Тазовый панцирь в большинстве случаев включает в себя все мышцы тазовой области. Таз напряжен и оттянут, мышцы живота, расположенные над симфизом, болезненны, поскольку являются проводящими мышцами бедер, как поверхностными, так и глубокими. Анальный сфинктер сжат, и анус приподнят. Ягодичная мускулатура болезненно напряжена. Таз «бесчувственен» и лишен выразительности. Подобная * невыразительность» сама по себе является эмоциональным проявлением асексуальности; в отношении чувств, ощущения или возбуждение не воспринимаются, а вот патологических симптомов, напротив, достаточно много.

Имеют место запоры, люмбаго, различные виды опухолей прямой кишки, воспаления яичников, маточные полипы, доброкачественные и злокачественные новообразования, раздражимость мочевого пузыря, вагинальная нечувствительность, нечувствительность поверхности пениса с раздражимостью уретры. У мужчин тазовая аноргония вызывает эрективную импотенцию или преждевременную эякуляцию. У женщин можно обнаружить полную вагинальную нечувствительность или спазм вагинальной мускулатуры (Vaginismus). Часто имеют место бели, а анализы показывают наличие микроорганизмов в вагинальном эпителии (Trichomonas vaginaüs).

Существуют специфическая тазовая тревога и специфический тазовый гнев. Как и плечевой сегмент панциря, тазовое кольцо накапливает эмоции тревоги и гнева. Оргастическая импотенция порождает вторичный импульс к достижению сексуального удовлетворения при помощи силы. Когда импульс к половому акту начинает соответствовать биологическому принципу удовольствия, происходит следующее: приятные ощущения неизбежно оборачиваются импульсами гнева, потому что панцирь препятствует развитию непроизвольных конвульсивных движений этого сегмента; возникает болезненное чувство «необходимости прорваться», которое нельзя назвать иначе, как садистским. Как везде в сфере живого, сдерживаемое в тазовой части удовольствие оборачивается гневом, а обуздываемый гнев — мышечными спазмами. В ходе клинических исследований можно увидеть, что независимо от того, насколько продвинулось разрушение тазового панциря и насколько подвижным стал таз, в этой области тела не возникнет приятных ощущений, пока тазовая мускулатура не высвободит гнев.

Как и в других панцирных сегментах, здесь имеет место резкие толчковые движения таза в форме «битья» и «прокалывания». Сопровождающие их эмоциональные проявления не вызывают сомнений. Помимо выражения гнева, имеет место еще одно: презрительное отношение к тазу и всем его органам, к половому акту и, в частности, к сексуальному партнеру. Опираясь на богатый клинический материал, я пришел к выводу, что только в редких случаях люди нашей цивилизации основывают свой половой акт на любви. Захватывающая ненависть, ярость, садистские эмоции и презрение составляют неотъемлемую часть «любовной жизни» современного человека. Я не говорю о тех случаях, когда половой акт основан на корысти; я имею в виду большинство людей из всех социальных слоев. Это составляет основу того, что стало теперь научной аксиомой: «Omne animal post coitum triste» — «Каждое животное грустит после полового акта». Человек совершает ошибку, приписывая свое разочарование животному. Гнев и презрение, связанные с сексуальным взаимодействием, точно выражены в расхожем «ругательстве», которое употребляется для обозначения собственно полового акта.

ЭМОЦИОНАЛЬНОЕ ПРОЯВЛЕНИЕ

ОРГАСТИЧЕСКОГО РЕФЛЕКСА

И СЕКСУАЛЬНОЕ НАЛОЖЕНИЕ

Мы уже выяснили, что проявление тазового панциря легко переводится на язык слов, и высвобождающаяся в этот момент эмоция говорит сама за себя. Однако это верно лишь для эмоций панциря. А вот с выразительными движениями, которые возникают после исчезновения тревоги и ярости, дело обстоит иначе. Они представляют собой мягкие движения таза вперед, которые отчетливо выражают желание. Они напоминают ритмичные движения хвостового конца насекомых, например пчел или ос, их также можно увидеть во время спаривания стрекоз или бабочек. Основная форма этого движения представлена на рис. 9.

Рис. 9

 

Движение выражает отдавание. Субъективное восприятие говорит нам, что такой позе соответствует влечение. Но: влечение к чему? отдавание чему?

Язык слов выражает цель влечения и функцию отдавания так: когда в организме возникает оргастический рефлекс, влечение к «удовлетворению» заставляет его недвусмысленно проявиться. Цель ясна: половой акт. В половом акте человек «отдается» ощущению удовольствия; он «отдается» партнеру.

Слова вроде бы недвусмысленно описывают этот естественный феномен, но это только видимость. Поскольку вербальный язык представляет собой лишь перевод выразительного языка живого, мы не знаем, выражают ли на самом деле слова «половой акт» и «удовлетворение» функцию оргастического рефлекса. Кроме того, экспрессию оргастических конвульсий невозможно перевести на язык слов. Давайте еще раз усомнимся в том, что язык слов пригоден для непосредственного понимания естественного феномена, и после некоторых рассуждений мы убедимся, что слова часто затуманивают, а не объясняют процессы. И тогда перед нами встанет следующий вопрос.

В чем же причина огромной значимости генитального влечения? Никто не сомневается в его стихийной силе, никто не может его избежать. Ему подвержен весь живой мир. Копуляция и связанное с ней биологическое функционирование формируют основу функционирования живого, гарантирующее продолжение его существования. Копуляция является базовой функцией «зародышевой плазмы», по бессмертному — в полном смысле этого слова — выражению Вайссмана. Человеческий род только отрицает эту мощную природную силу, но отнюдь не упраздняет. Нам известны страшные трагедии, произошедшие по этой причине.

Живое обязано своим существованием наложению двух оргонотических систем разного пола. Необходимо усвоить, что у нас нет ответа на самые простые вопросы: каково происхождение этого наложения двух влекомых друг к другу организмов противоположного пола? каково значение и «смысл» этого наложения? почему продолжение существования живой природы принимает такую форму движения, а не какие-то другие?

Самая распространенная форма движения сексуального наложения представлена на рис. 10.

 

Рис. 10

 

Сексуальное наложение сопровождается оргонотическим свечением (lumination) клеток тела, проникновением и слиянием двух орго-нотических энергетических систем в одно функциональное целое. На пике возбуждения (=свечения) две оргонные системы, ставшие единым целым, разряжают свою энергию в клонических конвульсиях. В этом процессе высоко заряженная субстанция (клетки спермы) разряжается, что в свою очередь продолжает функцию наложения, проникновения и слияния.

Процесс сексуального наложения нельзя объяснить словами. Он возникает из организмических ощущений, которые вызывают наложение и сопровождают его. «Влечение», «желание», «копуляция», «удовлетворение» и т.д. — это только описания естественного процесса. Для того чтобы его понять, необходимо найти первичные естественные процессы, которые имеют гораздо большее значение, чем сексуальное наложение организмов; они намного глубже органических ощущений, для которых подобраны соответствующие понятия вербального языка.

Оргастический рефлекс безусловно следует естественным законам, он неизменно возникает в каждом случае успешного излечения, когда сдерживающие панцирные сегменты окончательно разрушены. Сексуальное наложение также происходит по естественным законам, оно имеет место всегда, когда свободно проявляется оргастический рефлекс и если нет никаких социальных препятствий.

Прежде чем мы поймем выразительный язык живого в оргастическом рефлексе и при наложении, нам необходимо накопить достаточное количество фактов, свидетельствующих о естественных проявлениях. Непригодность словесного языка в этом случае свидетельствует о том, что естественное функционирование выходит за пределы сферы живого. Здесь имеется в виду не мистика, а функциональная связь между живой и неживой природой.

Мы должны усвоить, что язык слов способен описать только те проявления жизни, которые можно выразить в терминах органических ощущений и соответствующей экспрессии: «гнев», «удовольствие», «тревога», «досада», «горе», «самоотдача» и т.д. Органические ощущения и выразительные движения, однако, ни в коем случае не первичны. В определенный момент естественный закон неживой субстанции неизбежно должен проникнуть в живое и проявиться в нем. Иначе не может быть, ведь живое возникает из неживого и возвращается в него. Ощущения организма, соответствующие только живому, можно перевести на язык слов, но выразительные движения живого, а именно те, которые имеют отношение к сфере неживого, словами выразить нельзя. Итак, поскольку живое возникло из неживого, а неживая материя — из космической энергии, то можно предположить, что в живом функционирует космическая энергия. И тогда непереводимые выразительные движения оргастического рефлекса в сексуальном наложении могут представлять собой космическое оргонное функционирование.

Я знаю, насколько невероятна такая рабочая гипотеза, но тем не менее это так. Оргастическое влечение, то есть влечение к наложению, всегда идет рука об руку с космическим стремлением и космическими ощущениями, и представляет собой клинический факт. Мистические представления очень многих религий, вера в загробную жизнь и переселение душ возникли из космического стремления и функционально зафиксированы в выразительных движениях оргастического рефлекса. В момент оргазма живое является Не чем иным, как частицей пульсирующей природы. В конце концов, идея о том, что человек как животное является «частицей природы», достаточно широко распространена и общеизвестна. Но легче использовать фразу, чем понять с научной точки зрения: в чем конкретно состоит функциональная идентичность живого и природного составов. Нельзя просто заявить, что устройство локомотива в своей основе идентично устройству примитивной телеги; необходимо показать, как на протяжении тысячелетий телега превращалась в локомотив.

Мы обнаружили, что проблема выразительного языка живого поднимает сложные вопросы. Теперь пришло время выделить общие черты, связывающие высокоорганизованные формы жизни с низкоорганизованными.

Техника оргонной терапии показала, что функционирование животного или человека имеет много общего с функционированием червя; на это ясно указывает сегментарная структура панцирных колец. Разрушение этих сегментов высвобождает выразительные движения и плазматические потоки, которые не зависят от анатомии мускулов и нервов. Они гораздо ближе к движениям перистальтики кишечника, червя или простейших. До сих пор существует мнение, что человек, несмотря на свое развитие из филогенетически более ранних форм, представляет собой живое существо нового вида, не связанное с теми формами, от которых он произошел. В сегментах позвоночника и в ганглии угадывается сегментарный характер и ясно выраженная червеобразная биологическая система. Однако, эта система является сегментарной не только морфологически, то есть в своей жесткой форме. Оргонное функционирование и панцирные кольца тоже представляют собой функциональные сегменты, но при этом нельзя сказать, что это последние «пережитки» мертвого прошлого в живом настоящем. Скорее всего они представляют собой наиболее активный и функционально важный аппарат, ядро всякого биологического функционирования как животного, так и человека. Из сегментарного функционирования рождаются биологически важные органические ощущения и эмоции: удовольствие, тревога и гнев. Расширение и сокращение как функции удовольствия и тревоги представлены от амебы до человека. Мы задираем голову от удовольствия и опускаем ее вниз, испытывая тревогу так же, как это делает червь. Если амеба и червь продолжают жить в человеке как базовый аспект эмоционального функционирования, то было бы справедливо связать базовый биологический рефлекс оргастического наложения с простейшей плазматической функцией для того, чтобы его понять.

Мы уже говорили, что конечности — это лишь продолжение грудного и тазового сегментов. Наиболее важный и самый большой ганглионарный аппарат локализован в середине торса, ближе к спине.

Каждый из нас видел кошку, которую берут на руки. Когда ее поднимают, тело у нее перегибается, голова сближается с тазом, передние и задние лапы вяло обвисают, приблизительно как на рис. 11:

Рис. 11.

 

Можно вспомнить множество других животных в такой позе, человек тоже не составляет исключения. Во всех случаях, когда тело занимает определенную позу, налицо экспрессия. Нелегко сразу понять, что выражает выбранная нами поза. После небольшого расследования мы наткнулись на образ медузы со щупальцами.

Биофизикам необходимо научиться отличать формы движения от телесных форм и экспрессию от формы движения. Несколько позже я подробнее рассмотрю этот вопрос, сейчас же сравнения с медузой будет достаточно, так как, взяв на вооружение такую аналогию, можно двигаться дальше. Центральный нервный аппарат медузы локализован в области поясницы, как солнечное сплетение позвоночных. Когда медуза передвигается, концы ее тела ритмично сближаются и удаляются друг от друга. Это наталкивает нас на следующее заключение: выразительные движения оргастического рефлекса функционально идентичны живой, плывущей медузе. Окончания тела, то есть торса, движутся навстречу друг другу, будто в стремлении соприкоснуться. Их сближение демонстрирует сокращение, а максимальное расхождение — расширение или ралаксацию оргонотической системы. Это — самая примитивная форма биологической пульсации. Если эта пульсация становится интенсивней, то принимает клоническую форму, и перед нами предстает выразительное движение оргастической конвульсии (см. рис. 12).

Рис. 12.

 

Изгнание икры у рыб и семени у высших животных происходит при плазматической конвульсии всего тела. Оргастические конвульсии сопровождаются высоким возбуждением, которое мы переживаем как «пик» удовольствия. Выразительное движение оргастического рефлекса представляет собой, таким образом, мобилизацию наиболее важной на сегодняшний день биологической формы движения, которая берет начало от медузы. Следующий рисунок показывает колоколообразную или медузоподобную форму движения.

При более близком рассмотрении функциональная идентичность движения медузы и оргастической конвульсии уже не кажется столь странной. Если мы признаем, что сегментарная структура панцирных колец и функциональное возбуждение напоминают нам червя в человеке, то неудивительно, что через конвульсию всего тела выражается функционирование медузы. Нам необходимо понять, что это не мертвые, архаичные «пережитки» филогенетического прошлого, а современная, биоэнергетически значимая функция высокоразвитых организмов. Самые примитивные и самые высокоразвитые плазматические функции аналогичны. Развитие усложняет жизнедеятельность организма «высшими» функциями, как мы их называем, не изменяя сущности или функции «медузы в человеке». Именно эта «медуза в человеке» представляет собой его единство с низшим животным миром. Подобно тому, как дарвиновская теория определяет происхождение человека от низших позвоночных, так и оргонная физика редуцирует эмоциональные функции человека еще дальше, к формам движения моллюсков и простейших.

То, что мы называем «природой человека», таким образом, можно изъять из области мистики и поэтических фантазий и перевести на конкретный естественно-научный язык. Мы имеем дело не с метафорами и аналогиями, не с чувственным восприятием, а с конкретным, видимым и ощутимым процессом живого.

ГЛАВА XVI

ШИЗОФРЕНИЧЕСКОЕ РАСЩЕПЛЕНИЕ [****************]