Фрагменты из французского издания I т.«Капитала»] 185

афишируют свою претензию на глубину, находят, что потреби­тельная стоимость вещей принадлежит им независимо от их материальных свойств, тогда как их стоимость принадлежит им как вещам. Их укрепляет в этом мнении то странное обстоя­тельство, что потребительная стоимость вещей реализуется для человека без обмена, то есть в непосредственном отношении между вещью и человеком, тогда как их стоимость, напротив, реализуется только в обмене, то есть в известном общественном отношении. Как не вспомнить тут добряка Догбери и урок, который он давал ночному сторожу Сиколю: «Приятная наруж­ность — это дар фортуны, а уменье писать и читать дается природой» ¹>. («То be a well favoured man is the gift of fortune; but to write and read comes by nature» (Шекспир))⁵⁶ [стр. 28— 33].

ГЛАВА ВТОРАЯ ОБМЕН

Мы уже видели, что форма денег или монеты есть лишь отражение отношений стоимости различных товаров в одном-единственном товаре. Что сами деньги являются товаром — это, следовательно, может быть открытием лишь для того, кто берет за исходный пункт совершенно законченную форму товара с тем, чтобы потом отсюда перейти к его анализу. Процесс обмена сообщает товару, который он превращает в деньги, не стоимость, а специфическую стоимостную форму. Смешение этих двух столь различных вещей привело к тому, что серебро и золото стали считать чисто воображаемыми стоимостями. Тот факт, что деньги в некоторых своих функциях могут быть заменены простыми знаками денег, породил другую ошибку, т. е. пред­ставление, будто деньги — это только простые знаки.

С другой стороны, правда, эта ошибка заставила почув­ствовать, что под видимостью внешнего предмета, монеты, скрывается на деле общественное отношение. В этом смысле каждый товар представлял бы собой только знак, ибо стоимостью он является лишь как вещная оболочка человеческого труда, затраченного при его производстве. Но считая только простыми

ч Автор «Observations» и С. Бейли обвиняют Рикардо в том, что он чисто относи­тельную меновую стоимость сделал чем-то абсолютным. Совсем наоборот: видимую относительность, которой предметы, например, жемчуг и алмазы, обладают как мено­вые стоимости, он свел к действительному отношению, скрытому под этой видимостью, к их относительности как простых выражений человеческого труда. Если рикардианцы отвечали Бейли грубо и не убедительно, то это просто потому, что у самого Рикардо они не нашли ничего такого, что проясняло бы им внутреннее отношение между стоимостью и ее формой, то есть меновой стоимостью.

К. МАРКС

знаками те общественные отношения, в которые облачены вещи, или тот вещный характер, который приобретают общественные определения труда на базе специфического способа производ­ства, тем самым придают этим общественным отношениям и опре­делениям смысл условной фикции, санкционированной так называемым всеобщим согласием людей. Таков был способ объяснения, принятый в XVIII веке; не будучи в состоянии проследить ни происхождение, ни развитие загадочных форм общественных отношений, от них просто отмахиваются, когда заявляют, что они не упали с неба, а являются человеческим изобретением [стр. 36—37].

Мы уже видели, что в наиболее простом выражении стоимо­сти — х товара А = у товара В — предмет, в котором выражена величина стоимости другого предмета, по видимости обладает своей эквивалентной формой независимо от этого отношения как неким общественным свойством, данным от природы. Мы про­следили эту ложную видимость вплоть до момента ее закрепле­ния. Это закрепление совершилось, когда всеобщая эквивалент­ная форма связывается исключительно с одним особым товаром, или кристаллизуется в форме денег. Создается впечатление, что один товар становится деньгами отнюдь не потому, что другие товары выражают в нем свои стоимости. Совсем наоборот, эти последние, кажется, выражают в нем свои стоимости потому, что он — деньги. Движение, которое играло опосредствующую роль, исчезает в своем результате и не оставляет никакого следа. Без всякого постороннего содействия товары находят воплощение их собственной стоимости и фиксируют ее в виде другого товара, который существует наряду с ними и вне их. Эти простые вещи, серебро и золото, в том самом виде, в котором они выходят из недр земных, фигурируют как непосредственное воплощение всякого человеческого труда. Отсюда магическая сила денег [стр. 38].

ГЛАВА ТРЕТЬЯ ДЕНЬГИ, ИЛИ ОБРАЩЕНИЕ ТОВАРОВ

III. ДЕНЬГИ

До сих пор мы рассматривали благородный металл в двояком аспекте — меры стоимости и средства обращения. Первую функ­цию он выполняет как идеальные деньги; во второй функции он может быть представлен символами. Но существуют функции, в которых он должен выступать в своей металлической плоти

[фрагменты из французского издания I т. «капитала»! 187

как реальный эквивалент товаров или как денежный товар. Существует еще другая функция, которую он может дыполнять или собственной персоной или через заместителей, но здесь он перед лицом обычных товаров всегда выступает как единственное в своем роде адекватное воплощение их стоимости. Во всех этих случаях мы говорим, что он функционирует как деньги в собст­венном смысле в противоположность его функциям меры стои­мости и средства обращения [стр. 53].

188 ]

ВТОРОЙ ОТДЕЛ

ПРЕВРАЩЕНИЕ ДЕНЕГ В КАПИТАЛ

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ ВСЕОБЩАЯ ФОРМУЛА КАПИТАЛА

Самостоятельные формы, то есть денежные формы, которые стоимость товаров приобретает в простом обращении, только опосредствуют обмен продуктов и исчезают в конечном резуль­тате движения. В обращении Д — Т — Д, напротив, и товар и деньги функционируют лишь как различные формы самой стоимости таким способом, что в одном случае мы имеем всеобщую форму, в другом — особенную, так сказать, скрытую ¹⁾. Стоимость постоянно переходит из одной формы в другую, не утрачи­ваясь в этом движении. Если задержаться на одной или на дру­гой из этих форм, в которых проявляется стоимость от превра­щения к превращению, то придем к двум определениям: капи­тал есть деньги, капитал есть товар ²⁾. Однако на самом деле стоимость представляется здесь как некая наделенная собствен­ной жизнью автоматическая субстанция, которая, меняя непре­станно свои формы, изменяет также свою величину; первона­чальная стоимость самопроизвольно производит новый прирост, прибавочную стоимость, и в конце концов сама по себе увеличи­вается. Одним словом, кажется, что стоимость, потому что она есть стоимость, приобрела таинственную способность порождать стоимость, порождать детенышей или, по меньшей мере, класть золотые яйца.

Поскольку стоимость становится капиталом, подвергается постоянным изменениям формы и величины, она нуждается