Первоначальное накопление капитала 1 страница

[а) Исторические предпосылки капитала и их отношение к уже существующему капиталистическому производству]

Если уж предположено производство, основанное на капитале, — {собственно говоря, деньги превратились в капитал лишь в конце первого процесса производства, результатом которого были воспроизводство капитала и новое производство добавочного капитала I; однако сам добавочный капитал I только в том случае полагается, реализуется как добавочный капитал, когда он произвел добавочный капитал II, т. е. когда исчезли находящиеся еще вне движения действительного капитала предпосылки денег, превращающихся в капитал, и поэтому капитал сам, соответственно своей имманентной сущности, фактически полагает те условия, из которых он исходит в процессе производства}, — то в этом случае условие, что капиталист, для того чтобы стать капиталом, должен привнести в обращение [IV — 46] стоимости, созданные его личным трудом или каким- нибудь другим способом (но только не уже наличным, прошлым наемным трудом), это условие относится к допотопным условиям капитала, к его историческим предпосылкам, которые в качестве такого рода исторических предпосылок уже изжиты и поэтому принадлежат к истории образования капитала, но отнюдь не к его современной истории, т. е. они не относятся к действительной системе подчиненного ему способа производства.

Если, например, бегство крепостных в города является одним из исторических условий и предпосылок городского строя, то оно вовсе не является условием, реальным моментом развитого городского строя, а принадлежит к его минувшим предпосылкам, к тем предпосылкам становления городского строя, которые в его бытии уже сняты. Условия и предпосылки становления, возникновения капитала предполагают как раз то, что капитал еще не существует, а только лишь становится; следовательно, они исчезают при действительном капитале, при том капитале, который, исходя из собственной действительности, сам полагает условия своего собственного осуществления. Так, например, если при первоначальном становлении денег, или для-себя-сущей стоимости, капиталом предпосылкой является определенное накопление со стороны капиталиста (пусть даже путем экономии продуктов и стоимостей и т. д., созданных его собственным трудом), которое он осуществил, будучи не-капиталистом, если, таким образом, предпосылки становления денег капиталом являются данными внешними предпосылками возникновения капитала, — то капитал, ставший таковым, создает свои собственные предпосылки, а именно: обладание реальными условиями для создания новых стоимостей без обмена, посредством своего собственного процесса производства.

Эти предпосылки, которые первоначально выступали в качестве условий становления капитала и поэтому еще не могли вытекать из его деятельности как капитала, теперь являются результатами его собственного осуществления, полагаемой им действительности, являются не условиями возникновения капитала, а результатами его бытия. Для своего становления капитал больше не исходит из предпосылок, но он сам предпослан и, исходя из самого себя, сам создает предпосылки своего сохранения и роста. Поэтому условия, предшествовавшие созданию добавочного капитала I, или условия, выражающие становление капитала, не относятся к сфере того способа производства, предпосылкой которого является капитал, а пройдены капиталом как предварительные исторические этапы его становления, подобно тому как те процессы, посредством которых Земля из состояния огненного и парообразного моря перешла в свою теперешнюю форму, находятся за пределами жизни сформировавшейся Земли. Это означает, что отдельные капиталы все еще могут возникать, например, посредством накопления запасов. Однако накопленный запас может быть превращен в капитал только посредством эксплуатации труда.

Буржуазные экономисты, рассматривающие капитал как вечную и естественную (а не историческую) форму производства, затем снова стараются оправдать капитал, выдавая условия его становления за условия его теперешнего осуществления; иными словами, те моменты, при которых капиталист еще присваивает себе что-нибудь в качестве не-капиталиста — так как он еще только становится капиталистом, — буржуазные экономисты выдают за те условия, при которых он присваивает себе нечто уже в качестве капиталиста. Эти попытки апологетики говорят только о нечистой совести и о бессилии привести в соответствие с общими законами собственности, провозглашенными самим капиталистическим обществом, способ присвоения, применяемый капиталом как таковым.

С другой стороны, что для нас гораздо важнее, наш метод показывает те пункты, где должно быть включено историческое рассмотрение предмета, т. е. те пункты, где буржуазная экономика, являющаяся всего лишь исторической формой процесса производства, содержит выходящие за ее пределы указания на более ранние исторические способы производства. Поэтому, для того чтобы раскрыть законы буржуазной экономики, нет необходимости писать действительную историю производственных отношений. Однако правильное рассмотрение и выведение этих производственных отношений как исторически сложившихся отношений всегда приводят к таким первым уравнениям, которые — подобно эмпирическим числам, например, в естествознании — указывают на прошлое, существовавшее до этой системы. Эти указания наряду с правильным пониманием современности дают в таком случае также и ключ к пониманию прошлого: это самостоятельная работа, к которой тоже мы надеемся еще приступить. С другой стороны, это правильное рассмотрение приводит к пунктам, где намечается уничтожение современной формы производственных отношений и в результате этого вырисовываются первые шаги преобразующего движения по направлению к будущему. Если, с одной стороны, добуржуазные фазы являются только лишь историческими, т. е. уже устраненными предпосылками, то современные условия производства выступают как устраняющие самих себя, а потому — как такие условия производства, которые полагают исторические предпосылки для нового общественного строя.

 

Теперь рассмотрим прежде всего уже установившееся отношение: ставшую капиталом стоимость и живой труд как всего лишь противостоящую капиталу потребительную стоимость, так что живой труд является всего лишь средством для того, чтобы увеличить стоимость овеществленного, мертвого труда, вдохнуть в него живую душу, но утратить при этом свою собственную душу и в качестве результата произвести создаваемое им богатство как чужое богатство, а как свою собственность — только нищету живой рабочей силы; в этом случае дело сводится просто к тому, что в самом процессе и посредством него реальные вещные условия живого труда (а именно, материал, в котором происходит увеличение стоимости, орудие, посредством которого увеличивается стоимость, [IV—47] и жизненные средства, которые должны раздуть пламя живой рабочей силы и побудить ее к труду, не давать ей погаснуть, доставляя необходимые для ее жизненного процесса вещества) полагаются как чужие самостоятельные сущности или как способы существования чужой личности, как нечто противостоящее живой рабочей силе, которая также изолирована от них и субъективна, — полагаются как прочно обособившиеся, для-себя-сущие стоимости, а потому как стоимости, образующие богатство, чуждое живой рабочей силе, богатство капиталиста.

Объективные условия живого труда выступают как отделившиеся, самостоятельные стоимости по отношению к живой рабочей силе как субъективному наличному бытию, которая поэтому по отношению к объективным условиям также является только стоимостью другого рода (она отличается от них не как стоимость, а как потребительная стоимость). Если это разделение однажды выступает как предпосылка, то процесс производства может только производить вновь, воспроизводить это разделение, причем воспроизводить его в большем масштабе. Каким образом процесс производства осуществляет это, мы уже видели. Объективные условия живой рабочей силы предпосланы как самостоятельное по отношению к ней существование, как объективность отличного от живой рабочей силы и противостоящего ей субъекта; поэтому воспроизводство и увеличение стоимости, т. е. расширение этих объективных условий является вместе с тем воспроизводством и новым производством их в качестве богатства чужого субъекта, безразлично и самостоятельно противостоящего рабочей силе. Воспроизводится и производится вновь не только наличное бытие этих объективных условий живого труда, но и их наличное бытие как самостоятельных, т. е. принадлежащих чужому субъекту стоимостей, в противовес этой живой рабочей силе.

Объективные условия труда приобретают по отношению к живой рабочей силе субъективное существование: из капитала возникает капиталист; с другой стороны, всего лишь субъективное существование рабочей силы по отношению к ее собственным условиям придает ей всего лишь безразличную объективную по отношению к этим условиям форму: рабочая сила является всего лишь стоимостью, обладающей особенной потребительной стоимостью, наряду с собственными условиями ее использования как стоимостями, обладающими другой потребительной стоимостью. Вместо того чтобы эти условия реализовались в процессе производства в качестве условий осуществления рабочей силы, рабочая сила, наоборот, выходит из процесса производства как всего лишь условие увеличения и сохранения их стоимости в качестве для-себя-сущей стоимости, противостоящей рабочей силе[202].

Материал, обрабатываемый рабочей силой, есть чужой материал, точно так же орудие есть чужое орудие; труд рабочего является только придатком к материалу и орудию как к субстанции, и поэтому он овеществляется в том, что ему не принадлежит. Даже сам живой труд является чужим по отношению к живой рабочей силе, будучи вместе с тем ее трудом, проявлением ее собственной жизни, так как труд передан капиталу взамен овеществленного труда, взамен продукта самого труда. Рабочая сила относится к труду как к чему-то чужому, и если бы капитал готов был ее оплачивать, не заставляя работать, она с удовольствием пошла бы на такую сделку. Таким образом, ее собственный труд ей столь же чужд, — а он чужд ей также и в отношении управления трудом и т. д., — как материал и орудие. Поэтому и продукт тоже является для рабочей силы комбинацией чужого материала, чужого орудия и чужого труда, т. е. чужой собственностью, и после процесса производства рабочая сила стала лишь беднее в размере израсходованной жизненной энергии; затем она снова принимается за свою тягостную работу в качестве чисто субъективной способности к труду, отделенной от своих жизненных условий.

Признание продуктов труда своими собственными продуктами и оценка отделения труда от условий его существования как несправедливого, насильственного, свидетельствует об огромной сознательности, являющейся продуктом способа производства, основанного на капитале, и точно так же служит похоронным звоном, предвещающим гибель этого способа производства, как с появлением у раба сознания того, что он не может быть собственностью третьего лица, с появлением у него осознания себя личностью, рабство влачит уже только искусственное существование и не может дальше служить основой производства.

Если мы, напротив, рассмотрим то первоначальное отношение, которое предшествует вступлению денег в процесс самовозрастания стоимости, то перед нами выступят различные условия, которые должны были возникнуть исторически, или должны были быть даны для того, чтобы деньги стали капиталом, а труд — полагающим капитал, создающим капитал наемным трудом. (Наемный труд, который берется здесь в том строго экономическом смысле, в каком мы только и употребляем этот термин, — а нам надо будет впоследствии различать наемный труд в строго экономическом смысле и другие формы труда [свободных] поденщиков и т. д., — есть труд, полагающий капитал, производящий капитал, т. е. такой живой труд, который и предметные условия своего осуществления в качестве деятельности, и объективные моменты своего существования в качестве способности к труду производит в виде чуждых сил, противостоящих ему самому, в виде для-себя-сущих, независимых от него стоимостей.)

Существенные условия даны в самом отношении, даны так, как это отношение выступает первоначально: 1) на одной стороне наличие живой рабочей силы как всего лишь субъективного существования, отделенного от моментов его объективной действительности, т. е. отделенного как от условий живого труда, так и от средств существования, жизненных средств, средств самосохранения живой рабочей силы; живая возможность труда в этой полной абстрактности — на одной стороне; 2) находящаяся на другой стороне стоимость, или овеществленный труд, должна представлять собой накопление потребительных стоимостей, достаточно большое для того, чтобы доставить предметные условия не только для производства продуктов или стоимостей, необходимых для воспроизводства живой рабочей силы, или сохранения ее, но и для поглощения прибавочного труда, доставить [IV — 48] объективный материал для прибавочного труда; 3) свободное отношение обмена — обращение денег — между обеими сторонами; основанное на меновых стоимостях, а не на отношениях господства и кабалы, отношение между двумя полюсами, т. е., стало быть, такое производство, которое доставляет производителю жизненные средства не непосредственно, а через посредство обмена, и, кроме того, не может непосредственно овладеть чужим трудом, а вынуждено покупать его у самого рабочего, выменивать его; наконец, 4) одна из сторон, — та, которая представляет предметные условия труда в форме самостоятельных, для-себя-сущих стоимостей, — должна выступать как стоимость и считать конечной целью не непосредствен ное потребление или созидание потребительной стоимости, а полагание стоимости, самовозрастание стоимости, деланье денег.

Пока обе стороны обменивают между собой свой труд только в форме овеществленного труда, подобное отношение невозможно; оно невозможно также и в том случае, если живая рабочая сила сама является собственностью другой стороны, т. е. не является обменивающейся стороной. (Этому не противоречит то, что в рамках буржуазной системы производства возможно в отдельных пунктах рабство. Но оно возможно в этих условиях лишь потому, что оно не существует в других пунктах, а в самой буржуазной системе является аномалией.)

Те условия, при которых первоначально выступает это отношение, которые, стало быть, представляют собой исторические предпосылки его становления, обнаруживают с первого же взгляда свой двойственный характер: на одной стороне — разложение более низких форм живого труда, на другой — разложение отношений более благоприятных [для непосредственных производителей] [cli].

Прежде всего выступает первая предпосылка об устранении отношения рабства или крепостничества. Живая способность к труду принадлежит себе самой и располагает посредством обмена своим собственным проявлением силы. Обе стороны противостоят друг другу как личности. Формально отношение между ними есть отношение равных и свободных участников обмена.

То обстоятельство, что эта форма есть видимость и обманчивая видимость, выступает при рассмотрении юридического отношения как нечто такое, что лежит за рамками этого отношения. То, что продает свободный рабочий, всегда является только определенной, особой мерой проявления силы; рабочая сила рабочего как нечто целостное стоит над всяким особым ее проявлением. Рабочий продает особое проявление силы отдельному капиталисту, которому он независимо противостоит как единичной личности. Ясно, что не в этом состоит его отношение к существованию, капитала как такового, т. е. к классу капиталистов. Однако именно так обстоит дело с отдельной, действительной личностью [с отдельным капиталистом]: рабочему в этом случае предоставлен широкий простор для выбора, произвола, а следовательно, предоставлена формальная свобода. В условиях рабства работник принадлежит отдельному особому собственнику, являясь его рабочей машиной. Как совокупность проявлений силы, как рабочая сила, он является вещью, принадлежащей другому, и поэтому он относится к особому проявлению своей силы, т. е. к своей живой трудовой деятельности, не как субъект. В условиях крепостной зависимости работник является моментом самой земельной собственности, наравне с рабочим скотом является придатком к земле. В условиях рабства работник есть не что иное, как живая рабочая машина, которая поэтому обладает стоимостью для других или, вернее, есть стоимость. Для свободного рабочего вся его рабочая сила сама выступает как его собственность, как один из его моментов, который он охватывает в качестве субъекта и который он сохраняет, отчуждая его. Это следует более подробно рассмотреть впоследствии в связи с наемным трудом.

[б) Личные услуги как противоположность производительного наемного труда]

Обмен овеществленного труда на живой труд еще не конституирует ни капитала на одной стороне, ни наемного труда — на другой. Весь класс так называемых слуг, начиная с чистильщика сапог и кончая королем, относится к этой категории. Сюда же относится и свободный поденщик, которого мы спорадически встречаем повсюду, где либо азиатская община, либо западная община, состоящая из свободных собственников земли, распадается на отдельные элементы вследствие роста населения, вследствие отпуска на волю военнопленных, вследствие всякого рода случайностей, из-за которых отдельный человек беднеет и утрачивает объективные условия своего самодовлеющего труда, вследствие разделения труда и т. д.

Если А обменивает какую-нибудь стоимость или деньги, стало быть овеществленный труд, с тем чтобы получить от В какую-нибудь услугу, стало быть живой труд, то это может принадлежать:

1) К отношению простого обращения. Оба, на самом деле, обмениваются между собой только потребительными стоимостями; один — жизненными средствами, другой — трудом, услугой, которую хочет потребить первый; или это непосредственно оказываемая личная услуга или же один дает другому материал и т. д., с помощью которого тот посредством своего труда, посредством овеществления своего труда создает потребительную стоимость, предназначенную для потребления первого. Это происходит, например, в том случае, если крестьянин берет к себе в дом бродячего портного, какие встречались раньше, и дает ему материал для шитья одежды. Или в том случае, если я даю врачу деньги с тем, чтобы привести в порядок свое здоровье. В этих случаях важно то, что всякий раз это — услуга, которую оказывают друг другу оба. «Do ut facias» стоит здесь совершенно наравне с «facio ut des» или с «do ut des»[203].

Человек, который шьет мне из сукна одежду, для чего я предоставляю ему материал, дает мне потребительную стоимость. Но вместо того чтобы сразу дать ее в предметной форме, он дает ее в форме деятельности. Я даю ему одну готовую потребительную стоимость, а он изготовляет для меня другую. Различие между прошлым, овеществленным трудом и живым, теперешним трудом, выступает здесь как всего лишь формальное различие во времени совершения труда; один труд был совершен в прошедшем времени, а другой совершается в настоящее время. И действительно, всего лишь формальным различием, вытекающим только из разделения труда и обмена, представляется то, производит ли В сам те съестные припасы, за счет которых он должен существовать, или же он получает их от А и, вместо того чтобы непосредственно производить съестные припасы, производит одежду, взамен которой он получает съестные припасы от А. В обоих случаях он может овладеть принадлежащими А потребительными стоимостями только в том случае, если даст ему взамен эквивалент, который в последней инстанции всегда сводится к его собственному живому труду, какую бы овеществленную форму тот ни принял, будь то до того как совершен обмен или вследствие этого обмена. Теперь одежда содержит в себе не только определенный труд, придающий ей форму, — определенную форму пригодности, придаваемую сукну процессом труда, — но она содержит в себе также и некоторое определенное количество труда, стало быть содержит не только потребительную стоимость, но и стоимость вообще, стоимость как таковую. Но эта стоимость не существует для А, так как он потребляет одежду, а не торгует ею. Следовательно, в обмен на свои съестные припасы он получил труд не в качестве труда, создающего стоимость, а в качестве деятельности, создающей полезность, потребительную стоимость.

[IV — 49] При оказании личных услуг эта потребительная стоимость потребляется как таковая, не переходя при этом из формы движения в форму вещи. Если, как это часто имеет место в примитивных условиях, оказывающий услугу получает не деньги, а непосредственно сами потребительные стоимости, то отпадает даже видимость того, будто здесь для той или другой стороны имеют значение стоимости в отличие от потребительных стоимостей. Но даже если предположить, что А оплачивает услугу деньгами, то это — не превращение его денег в капитал, а наоборот, полагание денег как всего лишь средства обращения, предназначенного для приобретения предмета потребления, определенной потребительной стоимости. Поэтому этот акт и не является актом, производящим богатство, а наоборот, есть акт, потребляющий богатство. Для А дело здесь заключается вовсе не в том, что труд [портного В] как таковой, некоторое рабочее время, следовательно стоимость, объективируется в сукне, а в том, что удовлетворяется определенная его потребность. Когда А переводит свои деньги из формы стоимости в форму потребительной стоимости, то деньги его не увеличиваются, а уменьшаются. Труд обменивается здесь не как потребительная стоимость для производства стоимости, а как сама особенная потребительная стоимость, как стоимость для потребления. Чем чаще А повторяет обмен, тем больше он беднеет. Этот обмен не является для него актом обогащения, не является актом созидания стоимости, а есть акт уменьшения имеющихся в наличии, находящихся в его владении стоимостей. Деньги, которые здесь А обменивает на живой труд, — на натуральную услугу или услугу, объективирующуюся в какой-нибудь вещи, — представляют собой не капитал, а доход, деньги как средство обращения, необходимые для получения потребительной стоимости, деньги, у которых форма стоимости выступает как всего лишь мимолетная, а не те деньги, которые посредством покупки труда хотят сохраниться как таковые и увеличить свою стоимость. Обмен денег как дохода, как всего лишь средства обращения, на живой труд никак не может превратить деньги в капитал, а следовательно, никак не может превратить труд в наемный труд в экономическом смысле.

Не требует подробных объяснений то обстоятельство, что потреблять (расходовать) деньги не значит производить деньги. В условиях, когда большая часть прибавочного труда является земледельческим трудом и поэтому земельный собственник является собственником как прибавочного труда, так и прибавочного продукта, — именно доход земельного собственника образует рабочий фонд для свободных рабочих, для промышленных рабочих (здесь имеются в виду ремесленники) в противовес сельскохозяйственным работникам.

Обмен с ремесленниками есть одна из форм потребления земельного собственника, который другую часть своего дохода непосредственно распределяет взамен личных услуг, часто всего лишь видимости услуг, среди своры прихлебателей. В азиатских обществах, где монарх является исключительным обладателем прибавочного продукта страны, в результате обмена его дохода

с free hands [clii], как их называет Стюарт[204], возникают целые города, которые au fond [cliii] представляют собой не что иное, как бродячие лагери. Это отношение, несмотря на то, что оно может, хотя и не обязательно должно, составлять противоположность к рабству и крепостничеству, не имеет ничего общего с наемным трудом, так как оно неизменно повторяется при различных формах общественной организации труда. Если этот обмен осуществляется при посредстве денег, то определение цены становится важным для обеих сторон, но для А — лишь в той мере, в какой он не хочет чересчур дорого заплатить за создаваемую трудом потребительную стоимость, а не потому, что для него имеет значение создаваемая трудом стоимость. Оттого, что эта цена, первоначально скорее условная и традиционная, постепенно все более и более начинает определяться экономически, сначала — посредством соотношения между спросом и предложением, а в конце концов — теми издержками производства, с помощью которых можно создать самих продавцов подобного рода живых услуг, — от этого отношение по существу не меняется, ибо и в этом случае, как и раньше, определение цены остается всего лишь формальным моментом обмена простых потребительных стоимостей. Но само это определение цены порождается другими отношениями, общими законами господствующего способа производства, осуществляющимися как бы за спиной этого особенного менового акта, и самоопределением господствующего способа производства.

Одной из форм, в которой впервые в древних обществах выступает этот вид оплаты, является армия. Жалованье рядового солдата тоже сводится к минимуму, определяется только теми издержками производства, которые необходимы для его воспроизводства. Но то, на что он обменивает свою службу, является государственным доходом, а не капиталом.

В самом буржуазном обществе к этой рубрике, к этой категории относится всякий обмен личных услуг на доход (сюда относится также работа для личного потребления, приготовление пищи, шитье и т. д., работа садовника и т. д., вплоть до всех непроизводительных классов, государственных служащих, врачей, адвокатов, ученых и т. д.). Сюда относятся все домашние слуги и т. д. Все эти работники, от низшего до высшего, обеспечивают себе посредством оказываемых ими услуг — часто навязываемых ими — некоторую долю в прибавочном продукте, в доходе капиталиста. Но никому не придет в голову утверждать, что посредством обмена своего дохода на такого рода услуги, т. е. посредством своего личного потребления капиталист полагает себя в качестве капитала. Наоборот, в результате такого обмена он расходует плоды своего капитала. Оттого, что пропорции, в которых доход обменивается на подобного рода живой труд, сами определяются общими законами производства, в природе рассматриваемого отношения ничего не меняется.

Наоборот, как мы уже упоминали об этом в Главе о деньгах [cliv], стоимость здесь, собственно говоря, полагает оказывающий услугу; потребительную стоимость — определенный вид труда, услуги и т. д. — он обменивает на стоимость, на деньги. Поэтому в средние века, отчасти в противоположность потребляющей земельной аристократии, стремление к производству и накоплению денег исходило от этой стороны, от представителей живого труда; они накопляли и делались таким образом δυνάμει [clv] капиталистами для более позднего периода. Часть отпущенных на волю крепостных становится капиталистами.

Поэтому оплачивается ли получающий жалованье как поденщик, или же он получает гонорар, или оплачивается по цивильному листу, — зависит не от отношения вообще, а от природного особенного качества оказываемой услуги, а также от того, знатнее или ничтожнее представляется он по сравнению с тем, кто оплачивает его услугу.

Если предпосылкой является капитал в качестве господствующей силы, то все эти отношения, конечно, более или менее обесчещиваются. Но это сюда еще не относится, — это развенчивание личных услуг, какой бы возвышенный характер ни придавала им традиция и т. д.

Таким образом, не просто обмен овеществленного труда на живой труд, — оба вида труда представляют собой здесь два различных определения, две потребительных стоимости в различных формах, один труд как определение в объективной форме, другой в субъективной форме, — конституирует капитал, а следовательно и наемный труд, а обмен овеществленного труда как стоимости, прочно обособившейся стоимости, на живой труд, являющийся для нее потребительной стоимостью, потребительной стоимостью, рассчитанной не на определенное личное использование или потребление, а потребительной стоимостью, предназначенной для создания стоимости.