Отечественной православной церкви

Посмотрим теперь, насколько этот еще раннехристианский этический и эстетический идеал педагогической ("учительной" в широком смысле слова) речи, воспринятый отечественной культурной традицией (см. подробнее ниже), сохраняет свою жизнеспособность и актуальность в наши дни. Есть ли еще такие сферы речевого общения, которые сегодня этот образец сохраняют, осознанно поддерживают и развивают? Ведь общеизвестно, что отечественная культура претерпела сокрушающее воздействие, сказавшееся пагубно на состоянии всех без исключения областей духовной жизни и, как естественно предположить, вероятно, оказавшееся роковым. Культуры речи, в частности речи педагогической, это пресечение традиции коснулось самым непосредственным образом. Существующие исследования, посвященные общериторической, историко-ритори-ческой и педагогико-риторической проблематике, затрагивают самые разнообразные аспекты эффективности, нормативности, методической целесообразности риторических форм речи, однако такой важнейшей, определяющей проблеме, как специфика отечественного речевого идеала (и идеала педагогического), внимание практически не уделяется. С этой точки зрения в теоретических и рекомендательных специальных работах речевое общение (и педагогическое также) сейчас не рассматривается.

Нам же именно этот историко-культурный и философский аспект проблемы представляется методологически наиболее существенным, так как только на основании его разработки, как представляется, возможно осознание и изучение существующей в современном нашем речевом общении ценностной и формально-риторической парадигмы и разработка оправданных, обоснованных, содержательных и действенных

106

рекомендаций, способствующих сохранению отечественной культурно-речевой традиции.

Наблюдая и анализируя в течение многих лет особенности речи преподавателей высших учебных заведений и учителей средних школ, мы пришли к заключению, что достаточно редкие лучшие образцы педагогического речевого общения сохраняют и по сей день черты отечественного риторического идеала, восходящие к древней культурной традиции, продолжают ее. Более того, подлинно и реально эффективной является именно та речь, которая этими чертами характеризуется, принимая и реализуя на современном уровне традиционную риторико-культурную парадигму.

Однако если в учительской и преподавательской среде, особенно среди педагогов молодого, среднего и даже старшего поколения, получивших образование уже в послереволюционный период, использование традиционного речевого ценностного образца, восприятие его и реализация осуществляются (если осуществляются) неосознанно, интуитивно, то в одной сфере нашей современной духовной (и педагогической) жизни, долгие годы отстраненной от общественной практики, сохранение, поддержание и внедрение отечественного культурно-речевого идеала имело и имеет характер вполне осознанный, теоретически отрефлек-сированный и практически ориентированный.

Эта сфера — церковь, проповедническая деятельность православного священства.

В подтверждение этого приведем кратко некоторые результаты наших наблюдений над современной православной проповедью; ограничимся в соответствии с целями нашего исследования анализом духовного наставления, обращенного к детям.

Рассмотрим только одно конкретное речевое произведение —Обращение о. Артемия Владимирова к малым детям в Рождественской проповеди (см. приложение в конце главы 2, с. 121).

Пастырские речи о. Артемия, которые можно было услышать в передачах радиостанции "Радонеж" Российского радио, представляют для нас особый интерес не только как широко доступный материал, но

107

в первую очередь как великолепный образец истинно культурной педагогической речи, представляемый говорящим от лица православной церкви массовой аудитории именно как образец реализации отечественной речевой традиции — этический, эстетический, общекультурный, осознанно сохраняемый и воспитывающий прежде всего своей подчеркнутой национально-культурной традиционностью.

Что дает нам основания для такой оценки и такого суждения? Публичные выступления этого оратора, как, впрочем, и почти всех без исключения деятелей отечественной православной церкви, которых нам довелось слышать, нельзя не оценить как образцы высокой речевой и педагогической культуры по следующим причинам.

Во-первых, потому, что эстетика этой речи строится на ее "многослойности":

1. Все эти риторы, и о. Артемий как один из них, свободно и мастерски владеют обширным арсеналом средств различных функциональных стилей современного русского литературного языка, которые в их речи взаимодействуют, нередко специально сталкиваются и переплетаются; вместе с тем и утраченное ныне иными социальными группами богатство древнерусской и церковно-славянской языковой стихии используется в полном объеме, уместно и целесообразно; взаимодействие в звучащем слове всех исторических пластов русской лексики, богатств синтаксических конструкций, специфических фонетических явлений, характерных для разных периодов многовековой истории русского языка, служащих как стилистические и смысловые маркеры; использование средств народнопоэтической речевой традиции; введение в литературно-нормативную ткань речи элементов литературного просторечия, оправданное в стилистическом и смысловом отношении, да и многие другие особенности, на которых задачи и объем нашей работы не позволяют останавливаться и которые могли бы послужить предметом особого исследования, — все это создает особое эстетическое качество речи современных деятелей православной церкви, отличавшее некогда у нас

108

речь культурных людей вообще и служившее знаком их статуса как носителей отечественной культуры.

2. В соответствии с национальной культурной традицией взаимодействуют в этой речи средства прямого и косвенного информирования: намек, риторический вопрос, ирония и другие способы непрямого информирования и по форме, и по своему предмету (объекту) соответствуют особенностям отечественного речевого идеала. Известно, что именно формы и объекты непрямого информирования в высшей степени национально-специфичны и являются одними из наиболее ярких, хотя не всегда доступных поверхностному наблюдению и отнюдь не бросающихся в глаза признаков той или иной национальной культурной речевой традиции (3). В этом аспекте эстетические свойства речи теснее всего, пожалуй, смыкаются с этическими нормами отдельной национальной культуры.

Во-вторых, речь православных священнослужителей и сегодня отражает полностью ценностную парадигму нашей национальной культуры, воплощенную в почти утраченном сейчас и в других слоях общества этико-ри-торическом идеале. Так, авторитет старшего (Бога; духовного отца; родителя; старшего брата) вознесен по-прежнему на соответствующую этому авторитету высоту, и "планка" этой высоты не понижается; авторитет традиции, вообще любого исторически значимого и "старшего" явления заведомо всегда выше и предпочтительнее статуса "младшего", более нового, а особенно чужеродного, заимствованного; точно так же статус общего, "общественного" выше интересов и проявлений индивидуального, личностно-единичного.

Парадигма отечественной национальной культуры, основание которой — категория гармонии, а реализация — в гармонизирующем воздействии, тот этико-эс-тетический образец, который подразумевает особую роль категорий кротости, смирения, миролюбия, уравновешенности, безболезненности, негневливости, радости, а в речевой сфере — немнотословия, спокойствия, ритмической мерности, правдивости, искренности, благожелательности, отказа от крика, клеветы, сплетни и суда (осуждения) ближнего — все это в такой

109

речи еще живо и действенно. Акустические особенности ее также вполне соответствуют традиционному образцу: интонационно-ритмический рисунок речи ровен и "спокоен" (повышения и понижения амплитуды звука не слишком значительны, сравнительно плавны, с нерезким фронтом), темп относительно невелик, как и его изменения. В целом речь нетороплива, "внушительна", исполнена достоинства и проникнута уважением к слушателю и таким же уважением или (при отрицательном отношении) подчеркнутой терпеливостью к предмету речи.

Эмоциональный "рисунок" речи отличается сдержанностью, но отнюдь не бесстрастной сухостью. Соотношение "хвалы" и "хулы" также решается в соответствии с христианским этико-речевым императивом (это соотношение весьма специфично для отдельных национальных культур) (см. 3).

Такое речевое общение направлено на гармонизирующее воздействие; эмоциональным результатом его является радость, но не приподнято-возбужденная, а скорее умиротворенная, "элегическая", "тихая". Тональность общения — задушевная, глубоко интимная. Речь строится и используется как прямое обращение "одной души к другой" и лишена всякой отстраненности; вместе с тем принципиально исключается любое проявление фамильярности, "нарушения личностных границ" как говорящего, так и слушателя, всего, что угрожает "суверенитету" участников общения. Заметим, что и особенности понимания, содержательного наполнения и формального выражения категории речевого такта также в высокой степени культурно-специфичны (3).

В-третьих, анализируемая речевая традиция и в монологических по форме речевых произведениях глубоко диалогична в общем значении этого слова и соответственно изобилует приемами и средствами диалоги-зации. В устных ее формах, как и в лучших образцах ораторской прозы, созданных в Древней Руси, звучит несколько "голосов", сливающихся в полифоническую гармонию: это и слова высоких духовных христианских авторитетов — святых отцов, учителей и наставников

ПО

(включенные в ткань речи в виде прямых цитат, парафраз, афоризмов), и голос самого оратора, выступающего то в роли нашего современника — человека, получившего обширное образование и отнюдь не невежественного в общих проблемах науки, чутко отзывающегося и на актуальные жизненные потребности сегодняшнего дня, то в роли пастыря — хранителя заветов многовековой христианской, православной мудрости, то в других ипостасях (образ ритора может быть в этой сфере предметом специального исследования), и воображаемые и изображаемые оратором голоса слушателей — представителей аудитории, с которыми ведется беседа, к которым обращено слово, — они то отвечают на вопросы пастыря, то не могут найти ответа и получают от него помощь; роли и голоса слушателей, как они предстают в восприятии оратора, также разнообразны в зависимости от предмета и цели речи и от аудитории...

Все отмеченные выше основные характерные черты отечественного речевого идеала не просто присущи анализируемой речи, но служат действенным средством воспитательного воздействия, так как только с помощью такой речи возможно утверждать традиционный высший этический образец. При этом речь выступает не только средством воспитания, но и сама по себе, со всеми своими специфическими особенностями, обладает воздействием, формирующим душу и сознание в соответствии с принятой в данной культуре этической, эстетической и интеллектуальной традицией.

Обратимся теперь к собственно педагогическим аспектам рассматриваемого речевого образца.

Посмотрим, как построено слово о. Артемия, обращенное к детям — слушателям радиопередач "Радонежа" — перед Рождеством, и в чем особенности этого педагогического дискурса (см. приложение)*.

* В последующем анализе цифры со скобками указывают номера соответствующих фрагментов текста проповеди, данного в приложении после главы 2.

111

Содержание этой двадцатиминутной проповеди необычайно обширно, особенно если учесть особенности аудитории: оратор обращает свою речь прежде всего к детям 1), в текст включено указание на возраст 5) — трех- или четырехлетним (но и к более старшим, см. 12) — школьникам). Вместе с тем речь обращена и к их родителям (7) и везде по тексту).

Образ говорящего в этой речи предстает как образ "семейного" духовного отца-пастыря, знакомого по предыдущим передачам "Радонежа" (в которых о. Артемию регулярно уделялось специальное время); используется система особых речевых приемов и риторических форм, с помощью которых дистантное общение посредством масс-медиа (радиовещание) представляется как непосредственная коммуникация при визуальном контакте — имитируется беседа — урок Закона Божия (такие уроки о. Артемий вел в московских гимназиях).

Основную тему речи можно определить как "Десять заповедей Божиих" — это основы христианского, православного нравственного закона. Во многом именно это побудило нас обратиться к данному материалу, так как главная тема здесь совпадает с таковой в рассмотренных выше текстах Нагорной проповеди и "Лествицы" Св. Иоанна.

Однако помимо этой главной темы, организующей все речевое построение, присутствуют и несколько других, как бы побочных ответвлений, связанных с основным содержательным стержнем-стволом. Эти дополнительные тематические "ветви" есть добавочные наставления по самым простым, житейским навыкам культурного поведения в быту и в семье (подробнее см. ниже). Духовный отец счел своим долгом, учитывая страшную разруху и общее "падение нравов" (такая оценка оратором существующего "положения дел" в нашем обществе вытекает из самого отбора предметов обсуждения и наставления), обратить внимание и на такие обстоятельства, как необходимость мыть руки перед сном.

Самый важный и очевидный прием структурной организации столь сложного (и не вполне однородного

112

по уровню и характеру обобщения) содержания, приспособления его к возрастным и культурным особенностям аудитории — использование наглядного, зримого образа детских рук с их десятью пальчиками для рассказа, объяснения, показа, присоединения дополнительных тематических "ответвлений", запоминания. При этом прием олицетворения помогает сделать слово не только наглядным, доступным, ясно структурированным и последовательным в развитии главной темы, единым при тематическом многообразии, запоминающимся, но и живым, ярким, по-детски непосредственным и интимным: пальчики оживают, каждый из них имеет свой особый характер, соответствующий характеру ассоциированного именно с ним поучения. Все это превращает духовное, нравственное наставление (которое не теряет ничуть в своей определенности и строгости) почти в игру-сказку, основные структурные особенности которой соответствуют фольклорному архетипу (используется игровая модель отчуждения и "оживления" части от целого — ср. народные детские пестушки, потешки, загадки, игры (4).

Этот образ позволяет проповеднику говорить о многом в детской и будущей взрослой жизни, что связано так или иначе "с руками", давать нужные наставления. Таковы основы конструирования содержания речи, структурирования этого содержания.

Второй заметный риторический прием, примененный пастырем, — введение в прозаическую речь элементов речи стихотворной в ее народно-поэтическом и традиционном церковно-нравоучительном вариантах. Это упрощает запоминание тех фрагментов текста, которые особенно важны в смысловом отношении (рассказ о десяти заповедях завершается стихотворением, объединяющим все наставления; каждая строка является формулировкой одной из заповедей и связывается при изложении с одним определенным пальчиком, а затем отдельные строки соединяются в единое целое — рифмованное стихотворение; этому соответствует постепенное загибание и наконец сжатие всех пальчиков обеих рук).

113

Ритмизация речи, введение рифмованных фрагментов сообщает слову напевность, увеличивает его воздействующую силу для избранной оратором аудитории.

Рассмотрим подробнее, какова структура данной речи как дискурса.

Первый фрагмент— вводный: называются обстоятельства речи, определяющие ее особенности (канун Рождества), выбор адресата, адресат прямо указывается 1).

Следующий фрагмент 2) содержит порицание несвоевременного отхода ко сну (риторический вопрос, оценка) — одна из дополнительных тем-"ответвлений".

В 3) вновь подчеркивается адресованность речи и ее обстоятельства (она квалифицируется как предрождественский подарок детям).

Таким образом, 1)—3) вводные фрагменты в основном посвящены определению коммуникативной ситуации.

Далее следует основная структурная часть дискурса.

Уже в 4) вводится основной структурный образ — детские руки.

В 4) содержится речевой акт — директив (посмотреть на свои руки с вытянутыми пальчиками). Эмоциональное восклицание — оценка — сопровождает воображаемую ситуацию (имитируется ситуация непосредственного общения): пастырь "рассматривает" руки детей, выполнивших его указание. Имитация ситуации реального общения происходит также с помощью приема наглядной конкретизации: по имени называется воображаемый участник общения — девочка Машенька; варенье определяется как клубничное и пр. Оказывается, дети не моют перед сном руки; так вводится следующее бытовое наставление (еще одно тематическое "ответвление"), дается оценка противоположного поведения, следует директив (также "работающий" на имитацию непосредственного общения): пойти в ванную мыть руки.

В 5) оратор приступает к ведению главной темы; «она вводится директивой (посмотреть на пальчики) и вопросом об их числе.

114

В 6) и 7) дается два ответа на поставленный в 5) вопрос; второй из них называет главную тему проповеди (десять заповедей).

В 8) содержится ряд иронических вопросов к родителям слушающих слово детей; их пастырь задает, заведомо зная, какова будет реакция адресатов; эта вероятная реакция и определяется сразу оратором. Повторяется тезис 7) (десять пальчиков — для запоминания десяти заповедей). Утверждается необходимость и важность для адресатов темы речи.

В 9) пальчики "оживают" (олицетворение) и с этих пор живут собственной жизнью: сообщение, вновь имитирующее непосредственную коммуникацию; директив; ряд оценок в форме эмоциональных восклицаний и повторение директива.

Оценки (положительные) содержательно связаны с информацией о важнейшей категории православной этики; она определяется как "согласие" (т. е. гармония), единение в мире.

В 10) — риторический вопрос по поводу оценки, выраженной в 9), и ответ на него, богословский по содержанию (ответ включает директив: сложить пальцы так, как это принято при совершении крестного знамения) — тут вводится еще одна тема, предваряющая главную, — о глубинном значении такого принятого по обряду положения пальцев.

Таким образом наглядно и в высшей степени лаконично даются основы православного символа веры. Заключается этот самостоятельный и законченный смысловой фрагмент вновь эмотивом и оценкой, повторяющей таковую в 9). Так фрагменты 9) и 10) объединяются кольцевой композиционной фигурой.

В 11) содержится антитеза к оценке пальчиков в 9) и 10): ставится вопрос о грехах, которые могут "совершать" пальцы. В ответе, данном здесь же, называется главный "антипринцип" православной этики — грех несогласия, раздора, гневливости: вновь олицетворение; риторический вопрос.

Таким образом, 9)—11) фрагменты посвящены разработке темы, необходимой для понимания главной: в 9) определяется, "что такое хорошо", в 10) фор-

115

мулируется символ веры, в 11) говорится, "что такое плохо". В совокупности эти три фрагмента представляют важнейшие этические принципы православия и его главную символику, поданные слушателям предельно кратко, наглядно, образно.

В 12) добавляется еще одно тематическое "ответвление" — бытовое наставление о неприличности и негигиеничности ковыряния в носу. Вновь олицетворение (это "грех" указательного пальца), и метафо-ризированная ирония ("правило буравчика" и "поиски гуманитарной помощи"), и рифмованная оценка, которая легко может превратиться в "дразнилку": слушателям (особенно родителям) дается полезное "оружие" против этой вредной привычки — две легко запоминающиеся метафоры и "дразнилка" ("Как не-при. 4Чно! Как негигиенично!"). И все это — буквально в несколько секунд.

В 13) — продолжение о грехах указательного и других пальцев, вновь бытовые наставления (не показывать пальцем на других, не чесаться) и вместе с тем важные общие принципы поведения: скромность, веселое расположение духа, опрятность (олицетворение; оценки).

Фрагмент 14) развивает принцип, названный последним в 13), — опрятность. Это еще одна "бытовая" дополнительная микротема. Также используется олицетворение и метафора (образ траура, траурной каймы на пальцах). Вновь используются средства имитации непосредственной коммуникации.

В 15) — новое "ответвление" с бытовым наставлением, обращенным не столько к детям, сколько к взрослым: о неприглядности крашеных ногтей. Эта микротема решается уже не только с помощью иронии, но и сарказма, в который она переходит; очевиден контраст сперва идиллического упоминания о детской примете — "пятнышках-подарочках" на ногтях с саркастическим сравнением крашенных в алый ("революционный") цвет ногтей с когтями (непрямое информирование), обращенным к взрослым. Завершается этот фрагмент эмоциональными восклицаниями.

116

Саркастические ноты 15) продолжаются и во фрагменте 16), достигая кульминации; образ "ногтей-когтей" переходит в следующую метафору— "людоедов", обкусывающих ногти. Фрагмент открывается риторическими вопросами, на которые даются иронические ответы (пара вопросов — пара ответов-восклицаний, затем вновь пара вопросов, поясняющих метафору), и наконец в высшей степени эмоциональное обращение к Господу с просьбой избавить от пагубной привычки, оценка которой дается с помощью градации (фрагмент 16) посвящен еще одной микротеме, содержащей "бытовое" наставление); возвращение к микротеме 15) (о красоте естественного цвета ногтей) происходит с помощью поэтического сравнения.

Фрагмент 17) начинается эмоциональным сожалением о будущем детских пальчиков. Так вводится микротема о вреде курения. За этим восклицанием-эмо-тивом непосредственно следуют риторический вопрос и ряд оценочных суждений о пагубности этой привычки (эмотивы).

В 18) после речевого акта-маркера, отмечающего структурно-смысловое движение дискурса, оратор возвращается к основной теме о десяти заповедях Бо-жиих.

В фрагментах 19)—20) проповедник начинает перечисление заповедей: называется первая; сопровождается это директивом ("брдьшой пальчик загибаем"); вторая 20) — следуют директив и "проверка выполнения", "работающая" на имитацию непосредственного общения ("Все загнули с батюшкой?.."); в 21) "подсказка"— вопрос, директив, вопрос к аудитории (о третьей заповеди), остающийся без ответа, который должен быть получен в "домашнем задании" (директив). Разъяснение текста и смысла остальных заповедей откладывается как возможная тема следующей беседы, требующей подготовки аудитории.

Фрагмент 22): маркер ("структурный" речевой акт): в вопросительной форме называется переформулированная основная тема и второй способ ее исполнения оратором в данной речи: "как спасти свою душу" — "духовная азбука"; и определяется вспомога-

Quot;7

тельный прием усвоения темы под руководством наставника (директив): "Все пальчики выпрямить и вслед за мной загибать по одному на каждое Слово..."

В 23) — первая заповедь к душе; начинается фрагмент с директивов, повторяющих окончание 22); следует метасообщение, квалифицирующее текст первой заповеди как обращение: а) Бога к душе человека; б) любого человека к своей душе (переформулирование а); снова директив и повторение заповеди; затем директив, обращенный к персонифицированному "пальчику" и разъяснение этического смысла этого директива в контексте заповеди (проповедь смирения, скромности). В иронической форме дается оценка общепринятой, распространившейся в современном нашем обществе морали, извращающей принцип христианского смирения, утверждающей гордость, самодовольство, самовосхваление. Для этого оратор выбрал цитату из известного всем детям (и взрослым) мультфильма о мышонке ("Какой хороший я и песенка моя!") (непрямое информирование, в смысловом отношении более емкое). Заканчивается 23) директивом "к пальчику": "Помалкивай, дорогой!"

Очень сходны по структуре последующие фрагменты дискурса 24—33): каждый "пальчик" получает "свое" наставление, смысл которого истолковывается слушателям часто с помощью иронии. Попутно сообщается и дополнительная информация о важнейших этических принципах христианства, о том, как они должны претворяться в традициях и обычаях повседневной, бытовой жизни детей и взрослых. Хаосу, неопределенности нашего существования противопоставляется традиционный порядок, "нестроению" — устроен-ность, структурированность, беспокойству— покой; так провозглашается и торжествует идеал гармонии. Каждая заповедь в соответствующем фрагменте называется, поясняется, эмоционально комментируется; каждый фрагмент завершается выводом-призывом. В текст нередко включаются ритмизированные и рифмованные афористические высказывания. Отметим также краткость отдельных единиц дискурса, простоту син-

118

таксических конструкций, нередко параллелизм их структуры, отточенную ясность и четкость формулировок; все это способствует их восприятию и запоминанию.

В 33) дается метасообщение (о структуре произносимой речи), в 34) — заключительное, обобщающее сведение всех заповедей в единый стихотворный текст. Таким образом квинтэссенция сказанного облекается в запоминающуюся краткую форму.

35) пальчики "ложатся спать"; метасообщение — об окончании речи.

36) — оратор вновь возвращает слушателей к обстоятельствам речи, особенностям данной речевой ситуации; речь завершается эмоциональным призывом к аудитории, поздравлением и благословением 37).

Рассматривая проанализированный нами дискурс как педагогический, подчеркнем следующие его особенности:

— высокую степень структурированности речевого произведения и обилие средств, поясняющих слушателям построение речи, выявляющих и отмечающих для адресата ее структуру (метасообщения);

— краткость и смысловую емкость отдельных элементов-единиц дискурса;

— обилие средств, облегчающих восприятие и запоминание ключевых в смысловом отношении сообщений (ритм, рифма, афористичность высказываний и пр.);

— эмоциональность речи, ее задушевно-интимную тональность, но и сторогость моральных оценок;

— обилие средств косвенного информирования, повышающих и смысловую емкость, и эмоциональность речи (метафора, ирония, намек, риторический вопрос и др.);

— простоту (но не упрощенность) формы и содержания речи, проясненность смысла каждого фрагмента и каждого отдельного высказывания;

— конкретность и близость для данной аудитории пояснений к содержащимся в речи этическим наставлениям; поясняющие примеры черпаются из детской жизни, детского опыта;

119

— наглядность как один из основных принципов эло-куции (облечения мысли в слово);

— умелое использование акустических средств для адаптации речи к данной ситуации общения.

Речь о. Артемия отличается тонким и умелым использованием широкого спектра акустических возможностей, как индивидуальных, так и рекомендуемых русской речевой традицией. При отчетливом интонационно-ритмическом членении, разнообразии интонационных конструкций, соответствующем смысловому движению речи, выделяющем ее семантические ключевые центры, создающем эмоциональную насыщенность и необходимую тональность общения, — никакой торопливости, резкости, крикливости, столь характерных сегодня для подавляющего большинства ораторов, выступающих по радио и телевидению.

В анализируемом дискурсе решению поставленной оратором педагогической задачи служат и изменения темпа речи (который никогда не бывает слишком быстрым и уменьшается до почти послогового выделения ключевых семантических центров), и отчетливое паузирование, вычленяющее важные в смысловом отношении фрагменты, и тембр, и амплитудные и частотные модуляции. Все это очень важно и для прояснения смысловой структуры дискурса, и для эмоционального воздействия речи на аудиторию. В результате создается образец высокоэффективной педагогической речи, обладающий и самостоятельной воспитывающей ценностью как конкретная реализация отечественных речевых традиций.

Очевидна также глубокая проработанность методов и способов создания образа говорящего, соответствующего данной речевой ситуации: оратор предстает не столько как "обобщенный" православный пастырь-проповедник, сколько как "батюшка", "лично" знакомый по предыдущим радиопередачам; имитируется осведомленность о жизни каждой конкретной семьи, каждого ребенка, слушающего передачу. Оратор умело использует свои личностные, индивидуальные особенности, тактично, в соответствии с национальной этической и речевой традицией, подчиняя их авторите-

120

ту принятой ранее и почти забытой ныне культурной парадигмы.

Очевидно, что все названные характеристики речи позволяют высоко оценить и эффективность ее как педагогического дискурса, и культурную ценность ее как образца реализации отечественной речевой традиции.

ПРИЛОЖЕНИЕ