Что изучает психологическая антропология?

Вступление

Психологическая антропология изучает культуру с психологической точки зрения. Это означает, что она не описывает культуру как данность, а исследует ее как процесс. Такой подход трансформирует сам взгляд на культуру. Нам необходимо знать, из каких компонентов состоит культура, как эти компоненты соотносятся между собой, образуя единую структуру, каковы механизмы функционирования культуры, как она преломляется в своих носителях и регулирует их коммуникацию и взаимодействие, каковы принципы ее трансформации, что обеспечивает ее стабильность и ее подвижность. В идеале психологическая антропология представляет собой взаимосвязанный комплекс наук, которые в своей совокупности помогут нам построить теорию взаимосвязи культуры и психологии как на индивидуальном, так и на социальном уровне. Но прежде всего мы должны поставить вопрос о самом наличии взаимосвязи между культурой и психологией.

Этот вопрос внешне представляется банальным, поскольку связь культуры и психологии кажется очевидной. Однако на деле это не так. Те связи, которые внешне воспринимаются нами как очевидные, при научном исследовании могут оказаться иллюзорными. Когда мы перейдем к истории антропологии, мы увидим, что долгие десятилетия ученые-антропологии предлагали множество версий объяснения взаимосвязи культуры и психологии, и все эти версии были одна за другой отвергнуты. После чего на четверть века утвердилась точка зрения, что эта связь вовсе отсутствует или, во всяком случае ее без ущерба для науки можно вынести за скобки. просто игнорировать, поскольку, как было признано, на функционирование культуры психология прямого влияния не оказывает, равно как и культура на формирование и функционирование человеческой психики, а культурно-психологические процессы являются не более, чем фантомом. Антропология, психология, социальная психология, социология могут существовать независимо друг от друга, не вникая в дела друг друга и в своей механической совокупности объяснять все явления культурной и общественной жизни, также как и становление и развитие человеческой личности. Для психологической антропологии, казалось не оставалось собственного исследовательского поля.

Поскольку антропология изучает функционирование культуры, то вопрос в конечном счете сводился к формулировке понятия культуры. Антропологи конца шестидесятых - начала восьмидесятых годов в большинстве своем видели культуру как систему значений (знаков, символов), которые представляют собой сложное и плотное переплетение. Люди, носители данной культуры, их слова, диалоги, действия и взаимодействия также рассматриваются как значения (знаки, символы). Так образом культура оказывается объяснимой в своих собственных терминах. Разумеется, предполагалось, что люди о чем-то думают, как-то реагируют на внешний мир, но это не признавалось явлениями, непосредственно связанными с культурой — для понимания культуры, считалось, вполне достаточно знать об эксплицитных человеческих проявлениях — их видимых поступках и высказываниях, которые и подлежали антропологической интерпретации. То, что при этом люди думают, ощущают, какие эмоциональные состояния переживают, что скрывают, о чем умалчивают и почему, что подразумевают, делая то или иное высказывание, что осознают, а что остается неосознанным, какова истинная мотивация поведения людей — все это считалось предметом психологии, который не должен интересовать антропологов. Этот подход (получивший название «символическая антропология») был, очевидно ограниченным, однако внутренне непротиворечивым. Его невозможно было просто отвергнуть, его необходимо было преодолеть. Отсюда и первый вопрос, стоящей перед психологической антропологией — доказать неразрывную взаимозависимость культуры и психологии. В разделе о современном состоянии психологической антропологии мы продемонстрируем целую серию попыток (более или менее удачных) доказать существование такой взаимосвязи.

Сейчас мы не будем остановимся на этих доказательствах, а попытаемся рассуждать самостоятельно с тем, чтобы более конкретно сформулировать основные понятия и проблемы психологической антропологии. Начнем с того, что бесспорно именно человек придает предметам значения и что эти предмета, таким образом, отразились в психики человека, став ментальными значениями. Чтобы не путаться в терминологии, Рой Д’Андрад предложил называть ментальные значения «значимыми системами», а соответствующие им элементы внешней по отношению к человеку реальности «символами». Мы будем придерживаться этой же терминологии. Теперь, если мы рассмотрим любой компонент культуры — артефакт, он будет одновременно и «знаком», и «значимой системой». У нас не было бы нужды разводить эти термины, если бы каждому конкретному предмету человек приписывал только одно значение и притом не один человек, а все люди. Однако одному и тому же предмету человек обычно придает несколько разных значений. Так брошенная перчатка в определенных обстоятельствах является уже не перчаткой как таковой, а знаком вызова на поединок. Подобных примеров масса, и часть из них являются культурными установлениями, то есть это второе значение известно всем представителям данной культуры. Они как бы условились считать брошенную перчатку знаком вызова на дуэль. В этом случае нам еще нет необходимости прибегать к психологии. Символическая антропология учитывает многообразие значений. В семиотике, тесно связанной с символической антропологией есть понятия «значение», «обозначающее» и «обозначаемое». При этом ее теория культуры вполне обходится без понятия «тот, кто обозначает». Артефакт может иметь целый ряд значений, каждое из которых актуализируется в зависимости от культурного контекста и независимо от того, что мы по этому поводу думаем. То, что мы по этому поводу думаем, с этой точки зрения, не является элементом культуры. «Значимая система» в этом контексте просто игнорируется. Однако очевидно, что артефакты могут иметь для нас совершенно индивидуальное, субъективное, непредусмотренное культурной системой значение. Как быть в этом случае? В принципе вопрос можно свести к тому, что наши эмоции и мысли, хотя и пробуждаются культурными артефактами, но сами они лежат в поле зрения психологии. Это еще вовсе не признание в культуре психологической составляющей. Этот подход лишь устанавливает параллельность двух систем: культурной и психологической, причем вторая отражает лишь процессы происходящие в первой и инициирует процессы происходящие во второй.

Тут мы сталкиваемся с интересным парадоксом. С одной стороны, эта концепция параллельности двух систем справедлива лишь в случае, если субъективность восприятия может быть вынесена за скобки, поскольку априорно предполагается, что она не оказывает значимого влияния на культурную систему, не может, например, заметным образом трансформировать ее. С другой стороны, концепция параллельности двух систем применима лишь в том случае, когда мы рассматриваем культуру как нечто весьма далекое от простого отражения объективной реальности, где буквально каждое переживание имеет социально установленные принципы внешнего культурного выражения, при этом многозначные и разветвленные. Иначе подавляющее число человеческих аффектов вырывались бы из ткани культуры, и культуры очевидно находилось бы в столь постоянном движении, что рассуждать о ее ткани было бы невозможно. В этом случае необходимо признать, что мы живем не в мире реальности, а в мире значений, причем значений социально установленных, «конвенциональных», как их называют. Эта точка зрения, казалось бы, подтверждается, тем, что в мире существует огромное множество самых различных культур. В этом случае, каждая культура представляет собой «интенциональный», то есть «сконструированный мир. Но эта же точка зрения опровергается тем, что невозможно представить себе конвенциональное утверждение бесконечного множества артефактов. А в этом случае нам надо искать иной источник «интенциональных миров», поскольку и психологический подход к изучению культуры, чем и занимается психологическая антропология, предполагает большое разнообразие культур и их только относительное соответствие объективной данности нашего физического мира. Источником этим может быть только условно говоря «интенциональная личность», в основании психологии которой лежит данная культурная система, а культурная система зависима от «интенциональной» личности, то есть от культурно-обусловленной психологии. Существование «интенциональных миров» является реальным, фактическим и исполненным сил только постольку, поскольку существует сообщество людей, чьи верования, желания, цели и другие ментальные представления направляются им и одновременно находятся под его влиянием. «Интенциональные миры» — это человеческие «артефактные миры», населенные продуктами своей собственной «интенциональности».

Так мы приходим к тому, что культура и психология нераздельно связаны, а любой артефакт, является прежде всего «значимой системой». Именно с этой точки мы и начнем объяснение проблематики психологической антропологии.

Однако встает вопрос, почему принципы структурной организации культуры изучает именно психологическая антропология? Причина не только в том, что под культурой понимается совокупность ментальных значений, и не в том даже, что как компоненты культуры рассматриваются среди прочего и психические проявления. Дело здесь в том, что поскольку культура охватывает «интенциональный мир» и «интенциональную личность», существующие в определенных ментальных рамках, отправной точкой зрения для психологической антропологии является восприятие, точнее культурные рамки восприятия, через что объекты внешнего мира и получают свои ментальные значения. Таким образом, мы рассматриваем восприятие как культурно-психологический процесс, являющийся базовым для всей структуры той или иной культуры.

Обычно под артефактом понимают нечто изготовленное человеком и относят этот термин к материальной культуре. В современной антропологии это понятие рассматривается гораздо шире, под ним понимается любой элемент культуры, будь это даже не предмет, а культуро-обусловленный психический акт или даже действие. Так бросание перчатки, вне всякого сомнения, рассматривается как артефакт. Как артефакты рассматриваются и наши представления о тех или иных предметах, наши фантазии, наши художественные творения, даже если они не возложены в материальных носителях, а выражены только в словах, звуках или движениях — песни, танцы. Как артефакты могут рассматриваться культурно-обусловленные эмоции, мотивации и т.п. Как артефакт рассматриваются и культурно-обусловленные модели поведения, такие например, как совершение покупки или посещение ресторана. Такие артефакты называются «сценариями» и они содержат в себе целый комплекс «значимых систем». Как артефакты могут рассматриваться и сложные системы межличностного и межгруппового взаимодействия, поскольку они всегда в значительной степени культуро-обусловлены. Сама структура нашего восприятия — тоже артефакт, поскольку и наше восприятие культуро-обусловлено. А следовательно и тот мир, который мы видим, в котором живем и действуем — сам по себе является артефактом, «интенциональным миром». Соответственно артефактом является и «интенциональная личность», то есть каждый человек, постольку, поскольку его сознание, его психика сформированы при активном участии культуры, носителем которой он становится. В конечном счете, мы можем выделить (1) материальные артефакты, (2) идеальные артефакты, (3) когнитивные артефакты, представляющие собой репрезентацию или «схему» объекта в голове человека, (4) модели действия с артефактами (в том числе, сценарии) и (5) «интенциональные миры» и «интенциональные личности».

По поводу последнего утверждения необходимо сделать некоторые замечания, поскольку положение о том, что культура является одним их важнейших формирующих факторов нашей психики не является общепризнанным. Однако в современной антропологии, под влиянием культурной психологии все более утверждается взгляд, что культура начинает входить в психику младенца и оказывать на нее влияние с самого момента его рождения. Новорожденный, едва он появился на свет, подвергается целому ряду культурнообусловленных манипуляций: его омывают принятым в культуре образом, исправляют дефекты в форме черепа, в соответствии с эталонами красоты, принятыми в данной культуре, его пеленают, так как принято пеленать в данной культуре, причем уже на этой стадии, по крайней мере в нашей культуре, младенец подлежит символической маркировке: девочек пеленают в розовые пеленки, а мальчика в голубые. Уже в этот момент начинают разговаривать с ребенком и о ребенке, о том, какой это милый малыш, о том, что он «настоящий богатырь», если это мальчик, или что «вырастет настоящая красавица», если это девочка. Таким образом ребенок, едва он родился, становится объектом культуры. А поскольку он превращается в объект культуры, с которым осуществляются культурные манипуляции, включая обращенную к нему речь, ему приписываются культурные характеристики, он воспринимается сквозь призму культуры, то младенец с самого своего первого вздоха оказывается артефактом. Далее его социализации, в соответствии с распространенной в последние годы точкой зрения, происходит посредством подключения его к все большему количеству принятых в данной культуре сценариев, которые постепенно усваиваются ребенком и интериоризируются его психикой. Это накладывает свой отпечаток на восприятие ребенком его внешнего мира, формирование самой системы восприятия, мышления, эмоциональной системы и т.п. Так культура наряду с биологическими и социальными факторами влияет на саму формирующуюся структуру психики человека.

Итак, культура — это то, что превращает объект в артефакт. Происходит это благодаря тому, что объект внешнего мира превращается в нашей психике в «значимую систему». Происходит это или в случае изготовления предмета материальной культуры, равно как и создания предмета идеальной культуры, или в случае перенесения на объект сформировавшейся в нашей психике «значимой системы». Такое перенесение происходит всякий раз, когда мы обращаем внимание на какой либо объект. Стоит нам заметить в лесу корягу и осмыслить ее как корягу, мы превращаем ее в артефакт, поскольку в нашей голове уже имеется представления о том, что такое коряга, то есть, как принята говорить в антропологии «когнитивная схема» коряги. А это означает, что мы представляем место коряги в ряду других предметов, и более того, знаем как в определенных ситуациях ей можно воспользоваться (например, в качестве подпорки, орудия самообороны, дрова для костра или места, на которое можно присесть. Мы также знаем, для чего коряга абсолютно непригодна. Например, с ее помощью нельзя есть суп. Только соотнесение предмета с когнитивной схемой и приложение к нему «значимой системы» делает любой объект культурным объектом. Поэтому мы можем определить культуру как комплекс «значимых систем», то есть ментальных значений, которые вызывают в нас те или иные мысли, эмоции, мотивы деятельности. Все это в свою очередь тоже является «значимыми системами», а следовательно и элементами культуры, поскольку сформировались в нашей психике параллельно с «когнитивными схемами» объектов. Разумеется, не все эмоции или мотивации являются культурными элементами, а только те из них, которые могут рассматриваться, как значимые. Остальные же будут рассматриваться как умственные отклонения. Поведение безумца лежит вне культуры, поскольку в нем нарушены культурные смысловые связи. По отношению каждого нашего психического или деятельностного проявления культура подразумевает спектр возможностей, то, что в антропологии принято называть «культурными рамками». Таким образом, в культуре все «значимые системы» упорядочены, соотнесены друг с другом и с человеком, воспринимающим мир и действующим в нем.

Итак, культура, с точки зрения психологической антропологии, — это система ментальных значений, которая охватывает все аспекты мироздания, как материальные, так и идеальные, так и психические, если они лежат внутри принятых культурой рамок, и которая представляет собой структуру, в которой все компоненты жестко взаимоувязаны и взаимозависимы. Вопрос в том, каковы принципы, лежащие в основе этой структуры. Ведь очевидно, что для каждой культуры, коль скоро культуры значительно отличаются друг от друга, эти принципы свои, неповторимые. Вот эти принципы и изучает психологическая антропология.

Будучи «полем действия», культура предоставляет возможности действия и, кроме того, определяет условия для действия; она обозначает цели, которые могут быть достигнуты определенными средствами, устанавливает границы для правильного, возможного, а также отклоняющегося поведения. Отношение между различным материалом, а также идееформирующими содержаниями культурного поля действия является системными; трансформации в одной части системы могут иметь отклик в любой другой части. Как поле действия культура не только включает и контролирует действие, но также постоянно трансформируется им; поэтому культура является как процессом, так и структурой.

Как реальности внешнего мира становятся культурными реальностями, более того, внутрипсихическими культурными реальностями, «значимыми системами»? Ведь с точки зрения психологической антропологии не только различные объекты внешнего мира имеют в различных культурах различные значения, но и не все эти объекты вообще получают значения, не все становятся «значимыми системами». В психологической антропологии используется понятие «поток материала», которое означает внешнюю реальность, любые феномены и вещи, которые не являются компонентами «значимых систем», не являются артефактами. Составляющие «потока материала» человеком не воспринимаются, не имеют своих значимых репрезентаций, остаются за пределами восприятия человека, как лежащие вне его интенционального мира, несоответствующие ему. Само социокультурное окружение является интенциональным миром. Для того, чтобы они начали восприниматься человеком, они должны стать артефактами, «значимыми системами» – смысловыми комплексами артефактов, которые могут быть включены в «поле действия». Таким образом, «поток материала», чтобы стать компонентом «поле действия», то есть культуры, должно пройти через определенную операцию, которая совершается в голове у человека, то есть стать содержания культурного «поля действия», «интенционального мира».

Итак, как реальности внешнего мира становятся внутрипсихическими культурными реальностями? Часть элементов материального потока проходят этот путь автоматически в процессе трансмиссии. Ребенок усваивает культурные сценарии, а в процессе усвоения сценариев – их составные части: от отдельных артефактов до культурных схем и до моделей действия. Культурный сценарий – развернутая во времени культурная схема. По мере того, как дети вовлекаются в совместные с другими людьми интерпсихические акты, в частности, в диалог, эти акты постепенно становятся для них интрапсихическими. Дети интериоризируют (как выражался Л.Выготский) или присваивают (как выражается Б. Рогофф) информацию и способы мышления из своих взаимодействий с другими людьми. В сценариях имеется социальная и культурная информация об общественных взаимодействиях. Кроме того, социальный контекст влияет на использование самих сценариев. Каждое событие культурно определено. Более широкий социальный контекст также влияет на представлении о событии теми культурными конвенциями, которые являются общими для носителей данной культуры. Многие значения по умолчанию, а также факультативные действия в представлении о событии существуют как глобальный культурный уровень. Таким образом, усваивая культурные сценарии, ребенок усваивает и окружающие его артефакты, и модели взаимодействия, и окружающее его интенциональное содержание культурного поля действия, в котором ему предстоит жить.

Причем поскольку человек «научается» определенному способу восприятия, участвуя в культуре, конкретнее, участвуя в разнообразных «сценариях, то есть в процессе деятельности, психологическая антропология рассматривает восприятие и деятельность как два тесно взаимосвязанных процесса. Таким образом, очевидно, что структурно-образующие компоненты культуры являются парадигмами восприятия, определяющие характер деятельности человека в мире. Причем очевидно, что такого рода парадигмы, определяющие структуру и отчасти само содержание культуры являются неосознаваемыми, поскольку в противном случае человек мог бы произвольно конструировать для себя культуру, и культура перестала бы быть культурой, то есть чем-то объединяющим большую или меньшую группу людей. Такие парадигмы можно представить себе в качестве интериоризированного и неосознаваемого обобщенного культурного сценария. Этот сценарий накладывается на любые конкретные ситуации, предопределяя характер их восприятия и характер человеческой деятельности в каждом конкретном случае.

Итак, с нашей точки зрения, во-первых, значение формируется в процессе сложного взаимодействия индивидов, а именно в процессе реализации сценариев и в процессе дискурса, во-вторых, что оно связано с бессознательными установками личности на определенные действия, формирующими целостный модус личности и связанными с «интенциональным миром» этой личности. В свою очередь установки, а следовательно, и модус личности, связаны со «значимыми системами». «Значимые системы» определяют репрезентации – иначе культура потеряла бы целостность. Но и репрезентации определяют «значимыми системами» в ходе реализации «культурных сценариев». Кроме того, и сами «сценарии» определяются представлениями о действии и взаимодействии, являющимися компонентами установок.

Таким образом, другая часть элементов «потока материала» усваивается посредством константных комплексов восприятия, которые корректирую человеческий процесс восприятия, вставляя его в культурно-обусловленные рамки – в этом заключается их адаптивная функция. (Любая репрезентация, таким образом, адаптирована к культуре). Получив репрезентацию в человеческом мышлении объект или явление становится артефактом. Они могут рассматриваться как артефакты, то есть как специфические психические процессы, регулируемые социокультурной деятельностью человека, являются продуктом культурной деятельности человека, и могут быть представлены как культурно-обусловленные бессознательные элементы человеческой психики.

Итак, в основание культуры лежит представление о взаимодействиях, но в отличии от конкретного культурного сценария, не о конкретных альтернативах взаимодействий, а о структуре взаимодействия (включая всю допускаемую рамками культуры альтернативность) в принципе. Репрезентации являются следствиями этих бессознательных комплексов, вбирающие в себя бессознательные модели взаимодействия, аккумулированные в процессе культурной деятельности, и разворачивающиеся затем в различных сценариях как их культурные компоненты. Поэтому мы вводим понятие «комплекса культурных констант» ^° , которые в своей совокупности представляют собой сложную психологическую структуру: интериоризированный обобщенный культурный сценарий. В нем выделяется ряд компонентов, которые могут быть названы культурными константами, такие как «источник добра», «источник зла», «образ покровительствующей силы», «образ противодействующей силы», «образ мы или образ коллективности» (в, частности принцип связи между индивидами), «образ поля действия», «образ условия действия» «образ источника действия». «образ способа действия» и т.п. Но важны не столько сами по себе эти «образы», сколько их диспозиция, способ их взаимосвязи и взаимодействия – то, что можно назвать «бессознательным культурным полем». Это еще не «интенциональный мир», а только его каркас. Обобщенный культурный сценарий может воплощаться во множестве внешне непохожих событийных сценариях.

Комплекс культурных констант — это та призма, сквозь которую человек смотрит на мир, в котором должен действовать, основные парадигмы, определяющие возможность и условия действия человека в мире, вокруг которых выстраивается в его сознании вся структура бытия. Поэтому комплекс культурных констант — это одновременно и комплекс констант культурного (интенционального) восприятия. Благодаря им человек получает такой образ окружающего, в котором все элементы мироздания структурированы и соотнесены с самим человеком. Центральной посылкой психологической антропологии является утверждение о существовании глубинной связи между конкретным окружением, в котором существует человек, и фундаментальными отличительными категориями его разума: окружение человека наполнено приспособлениями, орудиями поведения предыдущих поколений в овеществленной и идеальной форме. В этом, прежде всего, и состоит функция культуры как специфического средства человеческой адаптации. Культура понимается как специфический способ человеческой деятельности, способ существования людей, имеющего адаптивную и когэнтропийную природу. Термин «способ деятельности» понимается в широком значении, несводимым лишь к навыкам, умению, а предполагающим так же и охват многообразных объективных средств осуществления активности людей. Культуры представляют собой исторически выработанные способы деятельности, благодаря которым обеспечивалась и обеспечивается адаптация различных народов к условиям окружающей их природной и социальной среды. Комплекс культурных констант следует понимать как совокупность представлений о способе и характере действия человека в мире, чем и является интериоризированный обобщенный культурный сценарий.

Культурные константы не субстанциональны, то есть касаются не самих по себе объектов мироздания, а операциональны, и, относятся к образу действия человека по отношению к объектам мироздания. Это система фиксированных установок, которые в одном своем аспекте могут выступать как артефакты — моделей действия, в другом — как когнитивные артефакты. Культурные константы одновременно и провоцируют нашу активность в мире, и направляет ее, и предопределяет наше восприятие мира. Это то, что стоит за интенциональностью культурных миров. Своего рода это когнитивная схема, которая охватывает целостный образ мира, отражая взаимоотношения его объектов. Но будучи «интенциональной» схемой, она специфична для каждой культуры и не может претендовать на объективность. Скорее, будучи принципиально внелогична и конфликтна в себе самой, она может создавать у своих носителей иллюзию объективности картины мира («интенционального мира») построенной на ее основе. Следовательно и обобщенный культурный сценарий также внелогичен и противоречив. Внелогичность его отчасти объясняется его функцией адаптировать внешнюю реальность, сделать ее более комфортной для людей, за счет искажения ее восприятия и рационализации (в частности, «интенциональной» концентрации зла в четко осознаваемом источнике, чтобы зло не ощущалось разлитым по миру). Получается, что механизм рационализации делает реальность внерациональной. Будучи внерациональной, реальность неминуемо оказывается противоречивой, что побуждает человека к действию. Когнитивный артефакт получает таким образом мотивационную силу, заставляя человека действовать в адаптированным с помощью культурных констант, но внутренне противоречивом мире, с тем, чтобы минимизировать эти противоречия. Так когнитивный артефакт превращается в установки, неосознаваемую потребность в определенной деятельности.

Таким образом, интериоризированный (имплицитный, неосознаваемый) обобщенный культурный сценарий оказывается, комплексом культурных констант, системой образов, которая описывает арену деятельности человека как члена того коллектива, который является для него первичным «мы». А если так, то создается основание для того, чтобы внешняя (интенциональная) конфликтность отреагировалась «драматизированным» образом (мы пока не говорим о внутренней конфликтности, которая задается самим принятием интенциональной реальности, бытием в качестве «интенциональных личностей», а лишь о конфликтности, вписанной в рамки интенционального мира), через взаимодействие «образов», имеющих в каждой культуре неповторимые особенности. Каждый из «образов» имеет собственный характер и состоит в определенных отношениях с другими «образами». Через их посредство в каждой культуры складывается канон восприятия реальности — комплекс культурных репрезентаций. Активность человека с этой точки зрения предстает как взаимодействие «образов». Само пространство имеет свои «образные» черты, которые согласуются с «образом мы» и с другими компонентами той схематизации мира, которая происходит в интенциональной психике. Реконструкция системы культурных констант будет выглядеть как динамическая модель взаимодействия «образов»; и культурными константами являются именно эти взаимосвязи, взаимозависимости. Человек строит свое поведение как бы внутри этой системы взаимосвязей и взаимодействий, ощущая себя одним из компонентов этой находящейся в непрестанном движении системы. Именно в этом контексте формируются его фиксированные установки. Именно такое видение мира формирует культура. Именно интенциональную мотивации интенционального движения она мотивирует и направляет, именно в этом смысле она является специфическим способом деятельности.

Однако вернемся к тому, что мы назвали обобщенным культурным сценарием и культурными константами, которые в одном своем аспекте представляют когнитивные артефакты, а в другом мотивационными схемами и фиксированными установками, определяющими избирательность восприятия и направленность действия. Когда мы говорим об «образах», задаваемых культурными константами и о драматизированных схемах, речь идет не о мифологической схеме! Все эти образы имеют лишь формальные, «технологические» — не содержательные, не проблемные — черты. Как объяснить это более просто? Скажем, в некоем литературном жанре по его законам должны иметься те или иные персонажи: злодей, рыцарь и т.п. В каждом конкретном произведении эти персонажи имеют собственные имена и индивидуальные черты, но при этом сохраняется тот набор характеристик персонажей и моделей отношений между ними, та динамика сюжета, которая требуется спецификой жанра. В общем и целом, культура создает подобный канон восприятия мироздания. Она задает такие парадигмы восприятия, что все объекты внешнего мира либо встраиваются в выработанные ею образы, культурные константы, подвергаясь при этом более или менее значительным искажениям, либо вовсе не воспринимаются человеком. Меняется жизнь социокультурной системы, меняются культурные, политические, экономические условия, в которых он живет. А значит меняется и тот внешний опыт, который народ должен воспринимать и упорядочивать. Возникает как бы новая пьеса, написанная в соответствии с тем же каноном, но на новом материале. Картины мира будут сменять друг друга, но благодаря этническим константам их структура в своем основании будет оставаться прежней. Один интенциональный мир сменит другой, но общая их подоплека останется прежней, внелогической, построенной на тех же культурных константах в той же их диспозиции, сохранится тот же скелет культуры, только «мясо», которое покроет этот скелет, будет уже другим. «За десятилетие папуас может полностью отойти от традиционного представления о космосе, принятого в его племени, пройдя при этом несколько этапов. Так, миссионер может убедить его, что источником могущества белого человека является Библия... Через пять лет папуас уже голосует за кандидата в депутаты палаты представителей, становится совладельцем грузовика и узнает о высадке человека на Луну, которую он еще десять лет тому назад воспринимал как тотемное божество. Остается загадкой, как человек может справиться с такими хаотичными сдвигами в области сознания и не сойти при этом с ума?» - задавались тридцать лет назад вопросом (может быть основным для антропологии Р. и Ф. Киссинги. А потому и не сходит, что сдвиги не хаотичные. Культурными константами являются не содержательным наполнением «образов», а общие приписываемые им характеристиками. Конкретное наполнение этих парадигм может меняться, и тогда возникают новые модификации образа мира. Но их наполнение в любом случае будет таким, что общие характеристики этих образов, их диспозиция, представления о модусе действия останутся неизменными. Это константы, вокруг которых и кристаллизуется этническая традиция в различных ее модификациях.

Можно сказать, что они подобны грамматическим парадигмам, из которых должна быть составлена структура предложения. Эти парадигмы выстраиваются в определенном порядке (образуют как бы форму предложения), при этом заполняются конкретным содержанием. Обобщенный культурный сценарий может реализовываться во множестве различных конкретных сценариев, которые будут иметь определенные общие ключевые элементы и взаимосвязи в зависимости от обстоятельств.

Культурные константы никогда не осознаются человеком. Они — инструмент упорядочения и рационализации опыта, полученного из внешнего мира. Та картина мира, которая выстраивается в сознании людей на их основе, может быть подвергнута критике, но сами культурные константы никогда не становятся для человека предметом суждений, просто потому, что он их не видит. Здесь свою роль играют защитные механизмы человеческой психики. Благодаря их действию культурные константы никогда не обнаруживают своего содержания непосредственно в сознании своих носителей; они всегда всплывают лишь в виде представлений по поводу каких-то определенных проблем или объектов, то есть в форме максимально конкретизированной. Проходя через защитный барьер человеческой психики культурные константы как бы дробятся: в зону сознания они вступают не как правило, общее для множества самых различных явлений, а как представление о наиболее удобном способе действия в данном случае. Более того, формы конкретных проявлений культурных констант могут быть столь пестры, разнообразны, что увидеть за ними общую закономерность порой действительно трудно. Многообразие форм проявления культурных констант обеспечивает их максимальную неуязвимость. В случае очевидного противоречия культурных констант реальности под угрозу ставятся не сами этнические константы, а конкретные формы их выражения. Некая поведенческая норма может быть откинута индивидом или обществом как несостоятельная, но бессознательная подоплека этой нормы остается незадетой и найдет свое отражение в других формах. В период смены модификаций традиционного сознания культурные константы просто меняют свою одежду.

Наполнение культурных констант конкретным содержанием представляет собой сцепление бессознательных образов с фактами реальности, или, если говорить на языке психоаналитиков, представляет собой трансфер — перенос бессознательного комплекса на реальный объект. Это сцепление может быть более или менее прочным и сохраняется до тех пор, пока данный объект может нести такого рода нагрузку внутри картины мира, и опыт этноса не начинает явно расходиться с реальностью. Тогда последует новый трансфер — на другой объект. Так происходит формирование конкретного «образа защитника» и «образа врага» (безразлично, персонифицированных или нет). Аналогичным образом происходит явление, которое можно назвать автотрансфером: человек приписывает себе те качества, которые заложены в бессознательном «образе себя» (концепции «мы» и концепции «я«). Из поток материала черпаются новые элементы, ранее остававшимися незамеченными, игнорируемыми и они становятся значимыми система, а то, что раньше составляло содержание значимых систем, либо сохраняет свой статус, но уже как история и археология, либо, отбрасываясь, превращаются в поток материала.

В каждом случае трансфер и автотрансфер совершаются синхронно, так что на реальную действительность переносятся не только характеристики бессознательных образов, но и их диспозиция и взаимодействие. Таким образом, постоянной чертой любой картины мира, присущей социокультурной системе в различные исторические периоды, является ее баланс: соотношение «сил добра» и «сил зла» не меняется. Такой баланс во многом определяет «карту» картины мира: если внешняя угроза возрастает, то соответственно либо увеличивается представление о собственном могуществе, либо дополнительная психологическая нагрузка падает на «образ защитника» в любой его форме. Последнее зависит, в свою очередь, от имеющихся в наличии потенциальных объектов трансфера и от диспозиции «образа себя» и «образа защитника». Структура отношений между бессознательными образами переносится на реальный опыт и определяет способ действия людей. Они действуют в соответствии с перенесенными ими на себя качествами, в рамках представления о коллективе и его внутренних качествах и связях, заложенных в их бессознательном.

Тот объект, на который совершается трансфер, становится особо значимым в данном варианте традиции (или в нескольких вариантах: иногда трансферы могут быть очень прочными и сохраняться сотни лет). Вокруг объектов трансфера и организуются все прочие элементы реальности, образуя в картине мира полюса «добра» и «зла» и» нейтральное поле» — «поле действия». К этим значимым объектам стягиваются все смысловые связи картины мира, они же задают сюжет в жизни общества, поскольку через их посредство на реальную действительность проецируется тот конфликт между «источником добра» и «источником зла», который представлен в данной культуре. Эти объекты становятся ключевыми на арене действия, как бы точками отсчета.

В своей совокупности культурные константы представляют собой как бы первичную формализованную модель действительности, или точнее было бы сказать, модель действия сообщества людей (образа «мы») в мире. При этом и сама социокультурная система подлежит восприятию через определенные парадигматические формы — как и любой другой объект, находящийся в мире. Поэтому модель действия человека (или сообщества людей) — это модель человеческого взаимодействия, модель внутрикультурного взаимодействия, самоорганизации.

Трансфер может пониматься в двояком значении. С его помощью выстраиваются конкретные культурные сценарии, коим нет числа, и некий глобальный сценарий, который мы называем «картиной мира». При этом следует отметить, что если культурные константы мы не можем определить как схемы в принятом сегодня толковании этого термина, то реальности относящиеся к картине мира, как она представлена в психике человека, являются именно схемами - то есть, когнитивными структурами, внутри которой происходит интерпретация мира. Важной характеристикой схем является то, что они допускают ранг возможностей. Схема является процедурным средством, которое человек использует, чтобы осуществить интерпретацию; они не есть что-то проинтерпретированное, даже если данный результат интерпретации является типичным и встречается часто. Кроме того, схемы интенциональных объектов (в нашей модели — объектов трансфера культурных констант) сами обладают мотивационным действием. Когниция схемы предполагает прямой путь связывания культурных и психологических процессов. Культура является одним из важнейших источников человеческих схем и схемы играют центральную роль в большинстве психологических процессов. Схема является способом связи культуры с другими психологическими процессами, которые более или менее прямо влияют на деятельность людей.

Чем в этом случае являются культурные константы? Их можно определить как когнитивные артефакты, мотивационные схемы и фиксированные установки, определяющие целостный модус личности. Однако все эти три определения являются скорее производными. Мы определяли их также как интериоризированный обобщенный культурный сценарий, который детерминируют пять выделенных нами выше типов артефактов: материальных артефакты (поскольку только в контексте обобщенного культурного сценария они приобретают свои значения), идеальные артефакты, когнитивные артефакты, представляющие собой репрезентацию или схему объекта в голове человека, модели действия с артефактами и «интенциональные миры», а также культурное пространство действия, включающее рамки действия — «образы», о которых мы говорили выше. Комплекс культурных констант в этом случае выглядит как культурно-дерминированный ментальный сгусток, который, выражаясь в интериоризированном обобщенном культурный сценарий, определяет всю деятельность человеческого мозга, является его «процессором».

Следует подчеркнуть, что мы представляю «процессор» именно как обобщенный сценарий, специфичный для каждой культуры. Такой подход позволяет нам с легкостью разрешить два вопроса: тот, который касается проблемы контекста, и тот, который касается проблемы культурной трансмиссии. Поскольку сам процессор задает взаимосвязи и взаимодействия объектов, мотивацию и направленность деятельности человека уже в контексте объектов интенционального мира, то вопрос о том, как формируется культурный контекст отпадает сам собой. Вопрос о культурной трансмиссии решается относительно просто. Поскольку ребенок усваивает множество обыденных сценариев, отражающих принципы взаимодействия между людьми в его культуре, в его голове откладываются обобщенные черты, определяющие это взаимодействие. Причем принципы взаимодействия могут быть общими на микро и макро уровне. Есть общие черты в том, как человек осваивает купленный им участок земли и как народ осваивает приобретенную им в ходе военных действий территорию.

Все это крайне важно для построения модели функционирования культуры и культурно-обусловленной деятельности людей.

Теперь мы должны подойти к вопросу о «распределительной модели культуры». На основании культурных констант формируется совокупность отличающихся друг о друга картин мира. Ценностная ориентация является материалом, на основании которого кристаллизуется та или иная культура. Культурные константы не содержат в себе представления о направленности действия и его моральной оценки. Направленность действия задается ценностной ориентацией. Культурные константы и ценностная конфигурация соотносятся как способ действия и цель действия.

Каждая социокультурная система в какой-то мере адаптирует более широкую культурную традицию, но сами по себе культурные константы нейтральны по отношению к той или иной ценностной ориентации. Какую систему ценностей принимать — волен выбирать человек. Культура детерминирована потребностью человека в психологической адаптации, так же как деятельность по жизнеобеспечению социокультурной системы детерминирована его потребностью в физиологической адаптации к окружающей среде. Например, зрение также и физиологически, и психологически жестко детерминировано и существуют вполне определенные законы зрительного восприятия, но куда человеку смотреть — это его выбор. Таким образом, картину мира («интенциональный мир») можно рассматривать как производную от культурных констант, с одной стороны, и ценностей ориентации, с другой. Культурные константы неизменны на протяжении всей жизни данной социокультурной системы, а ценностная ориентация может меняться, она является результатом свободного выбора людей.

Наличие у различных членов социокультурной системы и их социально-функциональных групп различных ценностных ориентаций неизбежно ведет к тому, что социокультурная система не имеет единой картины мира - единого интенционального мира — а комплекс взаимосвязанных (имеющих один и тот же «каркас» — систему культурных констант) интенциональных миров. Например, в культуре может существовать некоторый константный с точки зрения технологических, внесодержательных характеристик «образ покровителя», но на кого этот образ будет перенесен, зависит от идеологических доминант носителей данных культурных констант. Другое дело, что при этом тот (или то — если речь идет о чем-то неодушевленном), кто служит объектом трансфера, видится через призму, которую формируют культурные константы.

С картиной мира связан и еще один компонент — культурная тема, являющаяся центральной для данного народа. Те понятия или институции, которые становятся культурными темами, так или иначе связаны с религиозными представлениями, характерными для той или иной культуры, или точнее было бы сказать, с формами социальной интеграции, получившими в данной культуре религиозной обоснование. Более правильно было бы рассматривать культурную тему (этос культуры) как тип устойчивого трансфера, который отражает парадигму «условия деятельности» в психике носителей культуры. Культурная тема, будучи результатом устойчивого (что вовсе не означает — неразрушимого) трансфера, включается в картины мира различных внутрикультурных групп, а, следовательно, в различные ценностные системы и в ходе истории народа могут представать в различных, вплоть да взаимопротивоположных интерпретаций. То или иное восприятие центральной культурной темы зависит от ценностных ориентаций членов социокультурной системы и их социально-функциональных групп.

Культура оказывается распределенной между своими носителями. Культурные константы посредством процесса трансфера переносятся на различные объекты действительности. Эти трансферы являются устойчивыми в большей или меньшей степени. В наибольшей — те, которые связаны с парадигмой «условия действия» и становятся доминирующими культурными темами общества. На базе одних и тех же культурных констант формируется целый комплекс картин мира, в каждой из которых эти культурные темы интерпретируются различным образом.

Мы видим, культура представляет собой довольно сложную систему. Можно предположить, что распределение культуры, основанное на единых культурных константах, расщепление культурной темы имеет свое функциональное значение. Если система культурных констант представляет собой одновременно и модель на основании которой носители культуры действуют в мире, и модель их взаимодействия друг с другом, то распределение культуры является чем-то вроде пускового механизма самоорганизации социокультурной системы. Деятельность в мире и самоорганизация — две стороны одной медали. Культурная система посредством динамического восприятия окружающего мира упорядочивает не только внешнюю реальность, но и себя в качестве компонента этой реальности.

Если в картине мира реальность предстает человеку как арена действия, то неудивительно, что она представляет собой систему, в который поддержание равновесия возможно только, если она находится в динамическом состояние. Вы упадете вместе с велосипедом, если будете без движения сидеть на седле, как если бы он был трехколесным. Если вы поставили ноги на педали, педали надо крутить.

Культурные модели (паттерны), регулирующие характер активности членов социокультурной в мире и их взаимодействие между собой, следует назвать адаптационно-деятельностными сценариями. Он формируются на основе интериоризированного обобщенного культурного сценария, который преломляется соответствующим образом в конкретных ситуациях. Адаптационно-деятельностные сценарии различных внутрикультурных групп находятся во взаимодействии, в процессе которого для каждой из групп происходит коррекция объектов трансфера, а именно, снижение интенсивности «источника зла», усиление «образа мы» и «образа покровителя». Реализация адаптационно-деятельностных сценариев, присущих той или иной культуре, связано с «проигрыванием» на материале данной модели тех или основных аспектов культурной темы. Благодаря своей «драматизированной», диалоговой структуре, адаптационно-деятельностная модель строится на взаимодействии различных внутрикультурных групп и, следовательно, различных вариаций традиции. Адаптационно-деятельностный сценарий можно представить в качестве своеобразного алгоритма действия, а значит — своеобразного артефакта. Адаптационно-деятельностный сценарий, если так можно выразиться, технологичен. Она — алгоритм взаимодействия различных частей социокультурной системы, может реализовываться на самом различном материале, и за различными ее реализациями не всегда легко увидеть единое основание. Она лишена и какого-либо идеологического обоснования — люди действуют в соответствии с адаптационно-деятельностным сценарием потому, что им удобно действовать именно так. А уже постфактум они тем или иным способом обосновывают свои действия.

Если картина мира, производная от комплекса культурных констант, является принципиально динамичной системой, значит в ней заложено изначально конфликтное восприятие мира. Очевидно, в ней предзадан также и конфликт между «образом мы», и «источником зла». Но внутренне конфликтно и восприятие самой своей культуры, своего общества, поскольку оно не однородно и не встраивается так уж легко в «образ мы». Существование внутри социокультурной системы различных картин мира, имеющих в своем основание общие культурные константы, но различные ценностные системы, различные интерпретации основных культурных тем ведет к тому, что внутри социокультурной системы неизбежен конфликт.

Но раз система культурных констант задает определенные взаимоотношения различных частей социокультурной системы, то задается и сама структура этого конфликта, который оказывается «мотором», поддерживающим необходимый для выживания (а выживание, адаптация всегда понимается в неразрывной связи с расширением сферы деятельности) динамизм социокультурной системы. Это означает, что внутрикультурный конфликт функционален.

Это модель взаимодействия внутрикультурных социально-функциональных групп, в том числе и тех, которые находятся в конфликте между собой, и не могут иметь между собой никаких договоренностей, действуют синхронизировано, повинуясь ритмам функционального внутрикультурного конфликта (что объясняется тем, что в основе всех частных сценариев действия лежит неосознаваемый членами социокультурной группы интериоризированного обобщенного культурного сценария, представленный в виде взаимодействия культурных констант и отраженный в картине мира каждой из внутрикультурных групп, составляющих социокультурную систему). Каждая группа действует сама по себе в своем «интенциональном мире» и, кажется, правая рука не знает, что делает левая. Акт за актом как бы разыгрывается драма, каждое действие которой кажется изолированным и не имеющим отношение к целостной структуре, но все вместе они приводят к созданию новых общественных институций, дающих социокультурной системе в целом возможность конструктивной деятельности. Конечно, для внешнего наблюдателя действия в соответствии с адаптационно-деятельностной схемой могут показаться излишне усложненными и многоэтапными. Но здесь встает вопрос не только рациональности действия, но и их психологической комфортности, а также интенциональной логике. Алгоритм действия членов социокультурной системы соответствует их восприятию мира. Поскольку в картине мира реальность всегда схематизирована, а значит, искажена, то и действия людей с объективной точки зрения могут быть непрямолинейными. Человеческое действие, становясь культурным феноменом (артефактом), должно быть вписано с общую структуру бытия, а потому его рациональность понятна только внутри логики данной культуры.

Любая идеология, принимаемая социокультурной системы, адаптируется им на основании тех же принципов, что и представления о природном окружении. И внешнее природное окружение, и воспринимаемая народом ценностная, идеологическая система с антропологической точки зрения явления одного порядка — это внешняя среда — природная и социокультурная. И то, и другое требует приспособления. И то, и другое в восприятие народа определенным образом рационализируется. Элементы и того, и другого могут становиться объектами трансфера этнических констант. Эти трансферы могут быть общими для всего социокультурной системы, а могут быть присущ только одной или нескольким из внутрикультурных групп. Становясь объектом трансфера культурных констант, идеология превращается в «декорацию», изображающую «поле действия» социокультурной системы.

Однако, когда мы имеем дело с живым этнографическим и историческим материалом, мы видим и чувствуем, что нарушение функционального конфликта часто вызывается тем, что та или иная форма существования социокультурной системы, тот или иной способ его функционирования, может быть, с точки зрения адаптации к окружающей природной и социальной среде почти безукоризненный, оказывается лишенным своего смысла, своей идеальной подоплеки, выраженной в основной культурной теме. А значит важна не только адаптационная функция внутрикультурного конфликта, но и тот факт, что через посредство этого конфликта обыгрывается некоторое существенное для социокультурной системы содержание. И само это опробование,» игра» с этими смыслами, «ценностями», также является компонентой внутрикультурного процесса.

Итак, подведем итоги. Что такое культура с точки зрения психологической антропологии? Это комплекс «значимых систем» различной степени сложности, как осознаваемых, так и неосознаваемых, то есть совокупность ментальных составляющих артефактов, сердцевину которых представляет обобщенный культурный сценарий (система культурных констант), ибо именно в связи с ним различные предметы и действия приобретают в культуре свое значение: от когнитивных схем различных вещей до событийных сценариев, от предметов, относящихся к материальной культуре, до алгоритмов действия с ними, от простых инструкций до сложнейших механизмов самоорганизации популяций носителей данной культуры (социокультурных систем), от «интенциональных миров» до «интенциональных личностей». Ядро культуры - обобщенный культурный сценарий состоит, как и всякий сценарий, из компонентов, которые определяют цель, направленность, условие действия (причем условие действия является его важнейшим компонентом и эксплицитно часто выражается в качестве центральной культурной темы, этоса культуры) и характер взаимодействия участвующих в его воплощении лиц. В соответствии с обобщенным культурным сценарием происходит распределение культурных ролей или распределение культуры. Он определяет характер восприятия действительности (модус интенциональности), и механизмы модификаций и трансформаций социокультурной системы, являющейся его носителем. Трансмиссия культуры их поколение в поколение осуществляется посредством усвоения огромного комплекса событийных сценариев и конденсации в психики человека основных принципов взаимодействия, характерных для данной культуры. Точно так же как ребенок предрасположен к усвоению языка, он предрасположен и к усвоению культуры и интериоризации ее центральных элементов. При этом мы исходим из того, что принципы взаимодействия на микроуровне и макроуровне коррелируют между собой. То, как человек оформляет лист своей рукописи имеет сходные элементы с тем как народ осваивает новое для него пространство. Все элементы связанные с центральным культурным сценарием представляют собой культурное поле — поле человеческой деятельности. Культура имеет адаптивную функцию, делая, посредством коррекции восприятия мир более комфортным для человека, деятельностную (мотивационную) функцию, представляя мир как объект деятельности человека, коммуникативную, превращающую мир в средство коммуникации и создавая условия для распределения культурных ролей и их адекватного взаимодействия, и функцию самоорганизации, представляющие социокультурной системе возможность реструктуализации в ответ на внешние изменения, вызовы или угрозы. Культура — принципиально динамическая система. В самом обобщенном культурном сценарии заложен функциональный конфликт, который позволяет социокультурной системе сохранять только динамическое равновесие, то есть находится в постоянной функционально-конфликтной коммуникации и взаимодействии внутрикультурных групп, что позволяет механизмам адаптации и трансформации находиться всегда в «рабочем» состоянии.

Социокультурная система представляет собой совокупность носителей данной культуры, которые объединены прежде всего общим интериоризированным обобщенным культурным сценарием, позволяющим им в любых ситуациях сохранять необходимый уровень коммуникации и взаимодействия. Именно нормальное функционирование функционального внутрикультурного конфликта и свидетельствует о дееспособном состоянии социокультурной группы (ибо в этом случае культура полноценно выполняет все свои функции), а круг лиц, способных принимать в нем участие, очерчивает границы социокультурной группы.

Перспективой развития антропологии нам представляется создание теории, которая не только объясняла бы культурно-обусловленное видение мира, влияние последнего на деятельность человека (или, наоборот, влияние деятельности на восприятие мира), соотношение между ментальными значениями и внешней реальностью, распределение культуры и ее адаптивные, мотивационные, коммуканиционные, распределетильные функции, но и, основываясь на фундаменте культурно-психологического понимания человеческой психики, объясняла бы функционирование этноса как социокультурной системы, подвижной, живой, постоянно меняющейся, способной преодолевать кризисы и реструктурироваться в соответствии с актуальными потребностями. Следует подчеркнуть, что такая перспектива требует особой тщательности проработки понятия «культура», чтобы избежать скатывания в беллетристику типа постмодерна.

В учебном пособии мы подробно изложим историю формирования концепций и идей психологической антропологии и, еще более подробно весь спектр ее современных концепций, ее сегодняшние актуальные проблемы и сформулируем перспективы ее развития.

Раздел 1.

История антропологи (1910 - 1980гг.)