Дворянство шпаги; дворянство мантии

Непокорные, своенравные дворяне мало подходят для исполнения должностей королевских судей и сборщиков налогов. Поэтому во всех странах Европы короли предпочитают набирать высших чиновников из незнатных, но образованных и послушных богатых горожан (родитель Фигаро принадлежит именно этому сословию). Правда, достигнув высоких должностей, они начинают покупать себе дворянские титулы и сближаться с настоящими дворянами, «дворянами шпаги» (сами они назывались «дворянами мантии», по длинным накидкам, которые носили судейские чиновники).

К дворянству мантии относилась судейская знать, члены высших судебных учреждений — парламентов и высших финансово-административных органов. В XVI—XVII вв. эта категория еще отличалась от дворянства шпаги своим происхождением. Но постепенно ее связи с третьим сословием утрачиваются и служивая верхушка превращается в прослойку господствующего класса феодалов — дворянство мантии, которое в XVIII в. было уже тесно связано в лице своих виднейших семейств с титулованным дворянством.

Хорошее представление о переменах в положении сословий дает петровская Табель о рангах (1722 г.), которая перенимает многое от европейского опыта Нового времени. Она делает единственным регулятором службы личные заслуги. «Порода», «отеческая честь» практически теряют значение. Дворянство приобретается выслугой известного чина, и это способствует известной демократизации сословия.

Военные чины по-прежнему остаются выше гражданских и даже придворных. Так, уже 14-й класс «Табели» (фендрик, с 1730 г. — прапорщик) давал право на потомственное дворянство, в то время как в гражданской службе потомственное дворянство приобреталось чином 8-го класса (коллежский асессор), а 14 класс (коллежский регистратор) давал право только на личное.

Правда, со временем условия приобретения дворянства ужесточаются. По Манифесту 11 июня 1845 г. потомственное дворянство приобреталось с производством в штаб-офицерский чин (8-й класс, по современным критериям — майор). Дети, рождённые до получения отцом потомственного дворянства, составляли особую категорию обер-офицерских детей, причём одному из них по ходатайству отца могло быть дано потомственное дворянство. Александр II указом от 9 декабря 1856 года право получения потомственного дворянства ограничил получением чина полковника (6-й класс), а по гражданскому ведомству — получением чина 4-го класса (действительный статский советник, аналог генеральского).

Новый тип личности

Кстати, в русском языке слово «дворянин» не совсем точно передает смысл западноевропейских представлений о благородном человеке. В России «дворянином» считался тот, кто держал «двор», усадьбу, имел земельные владения и крепостных. В Европе же, начиная с XVI в., многие дворяне сохранили лишь воспоминания о замках и землях своих предков. Они уже давно жили в городах и свои доходы получали не от крестьянских оброков, а от службы королю. Главным же отличием от простых людей европейские дворяне считали не владения, но восходящие к рыцарской культуре особые человеческие качества — великодушие, отвагу, верность данному слову, изящество речей и поступков, преданность королю и т.п.

В Англии дворяне называли себя «джентльмены». В Средние века джентльмен – это представитель нетитулованного дворянства (Gentry), потомки младших сыновей феодалов, но со временем им становится и просто хорошо воспитанный человек особых достоинств, предки которого могут не восходить к владетельным лицам. Играет роль то обстоятельство, что родовитое дворянство истребило себя в гражданских войнах, потребность же в сословии, играющем известную роль в общественном самоуправлении, никуда не исчезает. Поэтому управленческая «ниша» с необходимостью заполняется ими.

Во Франции дворянин – это «кавалер», «шевалье». Все эти слова имеют в своей основе обозначение человека, сидящего на коне. Они свидетельствовали о стремлении дворян подражать предкам, напоминали о происхождении большей их части от средневекового рыцарства.

Идеальный дворянин должен был походить и на героя рыцарских романов, и на персонажа античной истории, и на христианского праведника. Вместе с тем новым является рождение представлений о ценности свободного развития человеческой личности и о свободе мышления как главном условии этого развития. Эти ценности в дворянскую культуру вносятся гуманистами XV—XVI вв.

Дворянская культура приходит на смену рыцарской. Она продолжает попытку воплотить в жизнь идеал всесторонне развитого человека. Правда, какое-то время дворяне еще продолжают верить, что достичь такой гармонии могут только те люди, которые наделены «врожденным благородством» (рудимент средневековых представлений о подлинной тайне рыцарского происхождения). Но вскоре осознается, что личное совершенство человека нисколько не зависит от знатности рода. Об этом начинают говорить уже в XV в. итальянские гуманисты.

Все стороны личности дворянина должны были находиться в гармонии. Важно было заботиться о своей внешности: завивать волосы, с помощью мазей и притираний добиваться особой белизны кожи, умело подбирать костюм. Бедно одетые дворяне вызывали насмешку и осуждение; испанцы, к примеру, за скромный наряд называли нидерландских дворян «гёзами», т.е. «оборванцами». Часто на соответствующий «прикид» уходят последние гроши, человек, желающий быть «принятым в обществе» живет впроголодь, но считает невозможным экономить на костюме. Он может даже не иметь лишней смены белья, но парадный камзол должен поражать великолепием.

Одежду расшивали золотыми нитями и драгоценными камнями, иногда даже пряжки на обуви делали из бриллиантов; бывали костюмы ценой в целые состояния. Однако дворянин должен был обнаруживать и особое изящество в обхождении — пышно разодетые тупицы становились поводом для насмешек и издевательств. Дворянин мог позволить себе грубость только в разговорах с простонародьем, с равным он обязан был беседовать любезно, даже если вызывал его на дуэль. Умение красиво говорить ценилось высоко как никогда — поэты и рассказчики собирали вокруг себя много благодарных слушателей и слушательниц, способных оценить и красоту стиля, и скрытые намёки на известных всем лиц.

Особенную ловкость и умение дворянин проявлял, ухаживая за дамой. Выше всего при этом ценилось сочетание грубости, даже наглости, с кокетливостью и жеманством. Настоящий кавалер знал, что его успех зависит от того, насколько ловко он может менять свои «маски» сообразно случаю. Такое поведение требовало немалого ума и хорошего знания людей не только от мужчин, но и от женщин. Наконец, кавалер должен был уметь петь, играть на музыкальных инструментах, танцевать, плавать, ездить верхом, фехтовать, разбираться во всех видах оружия.

Нам еще предстоит разговор о системе образования, и в разделе «Социальные институты» (Институт образования) более подробно будет рассмотрено, что именно должны были изучать люди этого круга. Пока же достаточно ограничиться общими замечаниями.

Многие дворяне неплохо знали латынь, изучали и писали научные и философские трактаты (вспомним француза Мишеля Монтеня, автора знаменитых «Опытов»). Знатные дворяне покровительствовали гуманистам и художникам, спасая их от преследований церковных и светских властей. Таких покровителей имели и Франсуа Рабле, и Мигель де Сервантес Сааведра, и Уильям Шекспир, и другие замечательные писатели XVI—XVII вв. Но даже те, кто не особенно прилежно изучал латынь — язык науки в те времена — и мало интересовался художественной литературой, нередко владели несколькими иностранными языками и обладали обширными познаниями в практических областях: агрономии, возведении военных сооружений, артиллерии, морском деле. В некоторых странах Европы, например в Англии, дворяне активно занимались сельским хозяйством и торговлей, вводили технические усовершенствования, создавали агрономические общества.

Дворяне, считавшие себя «лучшими людьми» тогдашней Европы, пытались первенствовать во всем. Они устанавливали моду в музыке и живописи, в нарядах и любви, завоёвывали неведомые прежде страны Америки, Африки и Дальнего Востока, содержали на собственные средства академии наук. Дворяне ревниво охраняли свои особые права, «дворянскую честь», продолжая считать себя равными королям по происхождению и вынашивая планы свержения неугодных им правителей. Но эти претензии дворян на господство в политической и культурной жизни Европы имели всё меньше оснований — их материальное положение и политический авторитет в большинстве европейских стран с каждым десятилетием становились всё более шаткими.

 

Разумеется, какие-то пережитки патриархального менталитета сохраняются и в Новое время. Так, аристократ вплоть до XIX века продолжает олицетворять всю череду своих знаменитых предков, и, даже не сделав ничего героического, продолжает считать себя правопреемником всех родовых заслуг; общество обязано воздавать ему почести уже только за то, что именно он персонифицирует собой прошлые подвиги и славу.

Но вместе с тем возникает новый тип человека: заслуги простого дворянина и джентльмена — это результат личных достоинств и личных трудов.

В какой-то мере сохраняется и влияние порожденного средневековьем культурного типа. Но рыцарский идеал освобождается как от мифологической «шелухи» (вроде текущей в жилах героя королевской крови), так и от старой идеологии (воинствующий защитник слабых и угнетенных). Остается служение высшим ценностям, но почти полностью исчезает служение лицам. Не является исключением и личность монарха: служат, «короне», но не коронованной персоне, монархической идее, говоря языком социологии, институту монархии, но не живому обладателю соответствующего статуса.

Словом, формируется совершенно новая личность, у которой заслуги «на куртаге» (из франц. cour — двор и нем. Tag — день, приемный день при дворе):

 

На куртаге ему случилось обступиться;

Упал, да так, что чуть затылка не пришиб;

Старик заохал, голос хрипкий;

Был высочайшею пожалован улыбкой;

Изволили смеяться; как же он?

Привстал, оправился, хотел отдать поклон,

Упал вдругорядь — уж нарочно,

А хохот пуще, он и в третий так же точно.

А? как по-вашему? по-нашему смышлен.

Упал он больно, встал здорово.

 

начинают вызывать откровенное презрение. «Служить бы рад, прислуживаться тошно»,— так, словами Чацкого мог бы сказать дворянин Нового времени.

Сохранив лучшее от рыцарской культуры, идеал личности продолжает жить в дворянской.

Сохраняется он и сегодня; и сегодня, отзываясь о ком-то как о рыцаре, мы даем ему самую высшую и лестную оценку. Но и сегодня в «рыцаре» мы видим только идеал, только смутную тоску по совершенству, но не действительность. Все это говорит о том, что наши представления о совершенстве и действительность не совпадают, что общественные реалии продолжают оставаться чем-то чужим и враждебным по отношению к индивиду.

ЛИЧНОСТЬ ПРЕДПРИНИМАТЕЛЯ