В связи с ростом идейного плюрализма

Важной характеристикой культуры «оттепели» стало повальное увлечение поэзией – еще одна не до конца осознанная современниками попытка пережить и осмыслить изнутри новую культурную ситуацию в стране. Поэзия – тот источник самовыражения, который позволял вести откровенные и задушевные беседы, раскрепощал эмоциональный и интеллектуальный мир личности, разрушал сложившиеся и закосневшие нормы мировоззрения, речевого и бытового поведения, идеологические клише и способствовал рождению новых форм досуга (поэтические вечера, поэтический театр, стихийные дискуссии и обсуждения поэзии ее любителями, распространение самодеятельной песни и «бардовского» движения и т.п.). Вместе с этим появлялись и новые типы индивидуального и массового творчества, новые оппозиционные идеи, заявляющие о себе в скрытой, неявной форме: поэтическое преувеличение, художественное и историческое иносказания.

Поэтические вечера в Политехническом музее – пик «поэтической лихорадки», островок свободы рядом с Домом на Лубянке, фронда на фоне прежних идеологических догм непреодоленного сталинизма. Здесь достигался максимальный эффект сопричастности читателя-слушателя и поэта-чтеца – тот дух культурного и идейного единства, который стал характерной особенностью поколения «шестидесятников» и который можно обозначить термином «сотворчество». Демократический подъем, жанровый и стилевой плюрализм, подспудная переоценка системы ценностей советского общества – все это было косвенным следствием поэтического бума в период «оттепели».

Поэтические вечера создали новых кумиров – поэтов, которым суждено было выйти за рамки исключительно поэзии, и их поклонников, которые оказывались во многом за пределами поэтического «любительства». Граница между искусством и политикой была очень зыбкой. Е. Евтушенко, А. Вознесенский, Б. Ахмадулина создали наряду с традицией «эстрадной поэзии» определенный тип литературного поведения как своеобразный эстетический результат своей жизнедеятельности. Публичное исполнение внешне непритязательных, камерных песен Б. Окуджавой, А. Галичем, В. Высоцким, Ю. Визбором и др., тиражированное самодельными магнитофонными записями, прививало массе слушателей имплицитно содержавшуюся в них «философию повседневности», явно противостоявшую идеологическому официозу.

Понятие «стиль» (поэтический, песенный) постепенно вытесняет в сознании читателей и слушателей понятие «системы» (идеологической). К тому же в этот тип творческого поведения входил свой негласный, но жесткий «кодекс чести», свой доверительный способ общения в виде неформальных «салонов» или «кухонь», особая «богемная» манера жизни и поведения, индивидуальный выбор одежды как части поэтического имиджа и социальной роли, которую осознанно играли эти мастера.

«Оттепель» – это своего рода «золотой век» культуры периода советской империи. В это время появилось не только множество новых имен талантливых художников (Б. Окуджава, Е. Евтушенко, А. Вознесенский и Б. Ахмадулина, В. Аксенов, В. Войнович, А. Солженицын, М. Хуциев и Э. Рязанов и др.), но и много разнообразных форм досуга, не имевших аналогов в прошлом: поэтические вечера, телевикторины (типа Вечера Веселых Вопросов или КВН), «кухонные разговоры», походы с песнями у костра и т.п. Эти культурные формы быстро перерастали рамки досуга и становились формами повседневного поведения, миросозерцания и мировоззрения, претворялись в процессах специализированной культурной деятельности, порождая новые жанры и стили культуры, темы и проблемы, новые типажи персонажей и новые сюжетные ситуации в литературных и художественных произведениях.

В этом ряду возникло и специфическое мировоззренческое явление, пограничное между философией – достоянием мыслителей-профессионалов – и обыденным сознанием простых советских людей. Не переставая быть составной частью вполне заурядной советской повседневности, предметом пресловутых «кухонных разговоров» и «трепа» в курилках, подобное ментальное содержание уже выходило за рамки бытовых интересов и простейших человеческих потребностей, это было уже философствование о смысле жизни и путях исторического развития страны, о правах и свободах каждого, о многообразии культур и идеологий, о возможности «другой жизни» и «запретных плодах», сладость которых возрастает по мере размышлений о них. Так постепенно – в среде интеллигенции, молодежи, грамотных рабочих, техников и др. – складывалось инакомыслие, выступавшее вразрез с официальной идеологией и канонами марксизма-ленинизма, причем складывалось не как «тайный умысел» одиночек, высоких интеллектуалов и чудаков, а как массовая тенденция, развивающаяся спонтанно, неконтролируемо и неуправляемо, т.е. как неформальное идейное течение в советской культуре.

Именно в период «оттепели» появилось первое в истории советской страны либеральное течение интеллигенции – «шестидесятничество», которое выделялось среди общего стихийного инакомыслия степенью своей осознанности и культурной укорененности. Те нормы поведения, ценности, привычки, которые родились в недрах шестидесятничества, его основные нравственно-идеологические принципы – личная Независимость, творческая Свобода, Любовь и Дружба как внеидеологические категории, Интернационал, понимаемый как открытость всем достижениям мировой культуры и цивилизации, а не политическая прокоммунистическая организация «пролетариев всех стран», оказали сильное воздействие (и идейное, и формообразующее) на последующие поколения советских людей (включая деятелей советской культуры) и образ жизни в целом, ибо «шестидесятники» полностью реабилитировали, наполнив гуманистическим – нравственным, эстетическим, политическим и философским – смыслом частную жизнь, повседневность, быт.

Культура «оттепели» и порожденное ею идейное течение «шестидесятничества» создали определенную идеологическую систему, которая так и не была по-настоящему апробирована в обществе, но рассыпалась в виде отдельных постулатов, нашедших применение в самых различных декларациях и социокультурных мероприятиях – от «материалов» XX или XXVII съезда КПСС (в пунктах о «мирном сосуществовании» или «общечеловеческих ценностях») до организации фестивалей джазовой музыки и киноретроспектив западных мастеров. Разрозненные идеи и начинания культурной элиты претворились в повседневную культурную и бытовую жизнь миллионов людей и сами питались ею, тем самым став необратимым явлением культуры, что обусловило поступательные исторические изменения в советском образе жизни и общественном сознании.

Распахнувшиеся во время Великой Отечественной войны, пусть и ненадолго, «окно в Европу», а вместе с ним и «окно в Америку» показали советской послевоенной молодежи «свет с Запада». И вот уже по всей Стране Советов волной прокатился рок-н-ролл, по всем редакциям и общагам распространились фотографии «старика Хэма» и битлов. Появились, как из-под земли, исповедальная проза в молодежной литературе и молодой киногерой. Загремели повсеместно «эстрадная поэзия» и «бардовская песня», открылись новые молодые театры – «Таганка» и «Современник». «Голубой огонек» приковал к телевизорам советский народ, и засмеялся на всю страну бессмертный КВН. Завязались в «хрущобах», сменивших коммуналки, бесконечные «кухонные разговоры» о политике и философии, поэзии и религии, о правах человека и ГУЛАГе. Появился художественный андеграунд; зародился самиздат, бесконтрольно размножающийся с помощью простейшей пишущей машинки; развернули свою деятельность диссиденты-правозащитники... И всем стало ясно, что к сталинизму, как бы этого ни хотелось «наследникам вождя», уже никогда не вернуться ни отечественной культуре, ни советскому обществу – ни в буквальном, ни в переносном смысле.

Если перефразировать известный афоризм Ф. Ницше о «рождении трагедии из духа музыки», «оттепель» в советской культуре 50–60-х годов родилась «из духа повседневности» послевоенного времени. Каждый непредубежденный наблюдатель текущей истории советской культуры, ее агонии и неизбежного краха сегодня видит, что «оттепельные» процессы в культуре вытекали из очевидной логики саморазвития этой культуры, вынесшей приговор реальности, которая изжила себя. Сегодня уже недостаточно просто взглянуть на культуру повседневности эпохи «оттепели» как на колыбель российской демократии, гласности и всяческой перестройки. В процессах культуры повседневности переходного времени выявляются подспудные механизмы преодоления тоталитаризма, раскрываются имманентные закономерности любой переходной эпохи в истории культуры, подготавливающей социально-политические и иные изменения эпохального масштаба.

«Оттепель» была первой ступенькой в деле раскрепощения советского общества, которая сделала невозможными для большинства населения СССР явления, еще совсем недавно привычные: романтизацию насилия, доносительство на близких людей «во имя идеи», единогласие по всем вопросам государственной и личной жизни, единообразие вкусов и т.п. Напротив, явления, казавшиеся в эпоху сталинского тоталитаризма совершенно невозможными, – право человека на частную жизнь, стремление обрести индивидуальность, разнообразие мнений и эстетических оценок, проявление интереса к жизни и культуре за рубежом и пр. – стали абсолютно естественными и органичными для многих «простых» людей, получив непреложное истолкование и обоснование в «философии повседневности», ставшей одной из важнейших составляющих эпохи «оттепели».

Послевоенная культура повседневности выявила с предельной наглядностью, что далеко не все в частной жизни, индивидуальной и масдовой психологии, быту, обычаях, восприятии искусства и т.д. может быть подчинено партийно-государственному влиянию, контролю и управлению сверху административными и политическими методами. Именно в обыденном сознании в различных формах советской неофициальной повседневной культуры мы видим истоки крушения тоталитарной системы с ее ведущими нормами и культурными ценностями, традициями и образцами, зарождение новой неофициальной «философии повседневности».

Культурно-историческое значение «оттепели» и порожденного ею «шестидесятничества» состоит в том, что они сделали этот процесс демонстративным и необратимым, а советского человека вернули из политико-идеологических сфер спекулятивной культуры на «землю» естественных интересов и потребностей, обратив его внутренний взор на антропологическую сущность человека как такового – вне идеологии, политики, социального страха и безликого подчинения централизованной власти, на простые общечеловеческие ценности, будничные и вместе с тем естественные, а потому убедительные сами по себе. В Советском Союзе начался подспудный процесс культурного преодоления тоталитаризма.