Об эгоизме, альтруизме и нормальном поведении

 

Моралисты выступают, как правило, против эгоизма и за альтруизм. Насколько это правильно и правильно ли вообще? Все зависит от того, что мы понимаем под эгоизмом и альтруизмом. Мне представляется, в этом вопросе много путаницы. Под эгоизмом нередко понимается б о льшая забота о себе и б о льшая любовь к себе по сравнению с заботой и любовью к другим людям. А под альтруизмом просто заботу (“думание”) о других людях. В том и другом случае имеется смещение акцентов, которое искажает нравственную оценку эгоизма и альтруизма.

 

Возьмем эгоизм. Как мне представляется, нельзя понимать его как б о льшую заботу и любовь к себе по сравнению с заботой и любовью к другим. Иначе мы объявим эгоистами всех без исключения людей. Ведь абсолютно естественна преимущественная забота и любовь к себе по сравнению с заботой и любовью к другим. Давайте подсчитаем, сколько времени мы тратим на себя и сколько на других. И выясним, что практически во всех случаях тратим время больше на себя, чем на других. Это и сон, и питание, и туалет, и уход за телом, и одевание-раздевание, и устройство своего жилья, и учение, и отдых, и хобби. Давайте не будем кривить душой и честно признаем: мы думаем больше о себе, чем о других; любим больше себя, чем других; заботимся больше о себе, чем о других. И хватит упрекать в эгоизме себя и других только за то, что ты или кто-то другой позаботился о себе, потратил время на себя.

Эгоизм — это когда человек заботится о себе в ущерб, во вред другим, за счет других, когда в конфликтной ситуации “или-или” (столкновения личных интересов и интересов других: или то или другое, третьего не дано) человек делает выбор в свою пользу и во вред другим.

К сожалению, весьма распространенным является другое понимание эгоизма — как б о льшей заботы о себе, чем о других. Аристотель, например, писал:

“Помимо всего прочего трудно выразить словами, сколько наслаждения в сознании того, что нечто принадлежит тебе, ведь свойственное каждому чувство любви к самому себе не случайно, но внедрено в нас самой природой. Правда, эгоизм справедливо порицается, но он заключается не в любви к самому себе, а в большей, чем должно, степени этой любви; то же приложимо и к корыстолюбию; тому и другому чувству подвержены, так сказать, все люди.” (“Политика” (1263 а-b))

Смотрите, как он сказал: эгоизм “заключается не в любви к самому себе, а в большей, чем должно, степени этой любви”. Это слишком широкая и неопределенная формулировка, позволяющая трактовать эгоизм как всякую любовь к себе. В самом деле, что такое выражение “в большей любви к себе, чем должно”? Каждый может трактовать ее как хочет. Ведь под должным некоторые могут понимать и жизнь для других, самоотречение. Аристотель не дает здесь критерия для определения должного. Напротив, указание на эгоизм как на “б о льшую любовь к себе” кажется понятным и убедительным.

На поверку негативная оценка “большей любви к себе” (как эгоизма) означает, по закону противопоставления, моральный запрет на любовь к себе вообще, поскольку не определен должный размер любви к себе и любое, в том числе обманчивое, ощущение якобы большей любви к себе могут истолковать как эгоизм, т. е. как нечто дурное.

По большому счету, моральный запрет на б о льшую любовь к себе противоестественен. Он означает, что человек не может совершенствовать это чувство к себе, развивать его, культивировать, усиливать и т. д. и т. п. Ему остается только постоянно сдерживать себя в этом чувстве или лицемерить. Любовь, любая любовь — это такая “вещь”, которая внутри себя имеет пружину расширения, усиления, развития, совершенствования и постоянное сдерживание ее может привести к самоуничтожению или к взрыву поведения, к непредсказуемым хаотическим действиям.

Альтруизм, самопожертвование, самоотверженность. Я утверждаю, что альтруизм также плох, как и эгоизм. Слово “альтруизм” происходит от латинского слова “alter” — другой. В мягком варианте альтруизм означает б о льшую заботу о других, чем о себе. В жестком варианте он может означать заботу о других в ущерб себе, вплоть до самоуничтожения. В этом жестком варианте он именуется по-русски самоотверженностью, самопожертвованием, самоотречением. И в мягком, и в жестком варианте альтруизм как норма поведения несостоятелен и губителен — как для самого альтруиста, так и для других.

Умные люди давно уже подметили губительность альтруизма для тех, на кого он направлен. Оскар Уайльд в “Идеальном муже” устами героя пьесы говорит: “Самопожертвование следовало бы запретить законом, так как оно развращает тех, кому приносится жертва”. О том же писал наш А. С. Макаренко в “Книге для родителей”. Он рассказал о конкретном случае материнского самопожертвования и отрицательных последствиях этого самопожертвования. Им было наглядно показано, что альтруизм одних почти неизбежно приводит к эгоизму других.

Мало того, альтруизм может иметь разрушительные, катастрофические последствия для тех, на кого он направлен. Чрезмерная забота о других обычно приводит к тому, что эти другие почти буквально перестают заботиться о себе, становятся иждивенцами, паразитами, духовными и даже физическими инвалидами.

Выше было сказано, что альтруизм губителен как норма поведения. В принципе, эта оговорка насчет “нормы поведения” не нужна. Альтруизм по определению утверждает самопожертвование-самоотверженность как норму поведения. Иначе он не был бы “измом”.

 

Героизм. Отвергая альтруизм как повседневное, обычное, нормальное поведение человека, я в то же время не отвергаю положительное значение отдельных актов самопожертвования-самоотверженности, когда человек оказывается в исключительных обстоятельствах, т. е. в ситуации “или-или” (или он заботится о себе, жертвуя другими, нанося вред другим, или он заботится о других, жертвуя собой). В этих обстоятельствах, делая выбор в пользу других, человек поступает как герой. Героизм в чрезвычайных ситуациях, на пожаре, на войне и т. п. вполне оправдан и обычен, если позволительно говорить о нем как нормальном явлении. Да, героизм — нормальное поведение в ненормальных (исключительных) обстоятельствах! И он же... — ненормальное поведение в нормальных обстоятельствах, в нормальной жизни.

 

Нормальное поведение. В большинстве случаев человек не эгоист, не альтруист и не герой, в меру заботится о себе и других. Потому что большинство случаев — это ситуации, когда забота о себе, любовь к себе и забота о других, любовь к другим неразделимы, суть одно. Возьмем любовь мужчины и женщины. Она тем больше любовь, чем больше в ней взаимности. Любя женщину, мужчина любит себя, свои чувства, свою душу и тело. И женщина любит мужчину в значительной мере благодаря тому, что она любит себя и любит, когда ее любят.

Любое общение — а мы купаемся в общении, — это улица с двусторонним движением. Оно необходимо предполагает взаимный интерес, приязнь, заботу. Там, где общение односторонне, оно быстро затухает или еле тлеет…

Теперь возьмем творчество. Наряду с любовью оно является важнейшим элементом жизни. Творчество — это и воспитание, и обучение, и образование, и познание, и искусство, и философия, и управление, и изобретение, техническое творчество. И что же? Практически любой акт творчества — одновременно акт для себя и для других. Иными словами, как и любовь, творчество не разделяет “для себя”—“для других”. Творя, человек испытывает высшую радость жизни и в то же время работает на всех людей, служит прогрессу жизни.

 

Если бы я был поэтом, то сочинил бы оду, поэму, гимн нормальному поведению, нормальной жизни человека. В нормальности есть всё для того, чтобы дерзать, чтобы любить жизнь и радоваться ей!

 

О культуре поведения

 

Культура человека складывается из двух частей: внутренней и внешней.

Внутренняя культура — это знания и умения, лежащие в основе жизни человека (образованность, развитый интеллект, добродетельность-нравственность, благородство, профессиональная подготовка).

Внешняя культура — это культура поведения, культура непосредственного контакта, общения с людьми, с окружающей средой. Внешняя культура рождается на стыке внутренней культуры человека с окружающей средой.

Внешняя культура в отдельных случаях может быть не связана с внутренней культурой или даже противоречить ей. Культурный и дельный человек может быть элементарно невоспитан. И, напротив, внешне воспитанный человек может быть пустой, безнравственный, без глубокой внутренней культуры.

Внешняя культура относительно независима от внутренней. Вольтер говорил: «Этикет — это разум для тех, кто его не имеет». И он во многом прав. Ты можешь хорошо знать правила этикета и соблюдать их, но при этом не обладать соответствующей внутренней культурой, в том числе развитым интеллектом.

Внешнюю культуру называют по-разному: культурой поведения, этикетом, хорошими манерами, правилами хорошего тона, благовоспитанностью, культурностью... Это говорит о том, что в зависимости от конкретной задачи люди акцентируют внимание на какой-то одной стороне внешней культуры: чаще всего либо на знании правил поведения и их соблюдении либо на степени вкуса, такта, мастерства в овладении внешней культурой.

Внешняя культура состоит из двух «частей»: того, что идет от общественного мнения (разных общепринятых правил, этикета) и того, что идет от совести человека (деликатность, такт, вкус, манеры).

Существуют правила поведения разного уровня:

1) уровень общечеловеческих правил, принятых в современном обществе;

2) уровень национальных правил или правил, принятых в данной стране;

3) уровень правил, принятых в данной местности (в селе, городе, Москве);

4) уровень правил, принятых в том или ином общественном слое (в среде рабочих, в среде интеллигенции, в высшем обществе и т. п.).

5) уровень правил, принятых в том или ином профессиональном сообществе или общественной организации (медицинских работников, юристов, милиционеров, военных, государственных служащих, членов той или иной партии...)

6) уровень правил, принятых в том или ином учреждении (образовательном, медицинском, государственном, коммерческом...)

 

Если говорить о том, что идет от совести человека, то здесь тоже можно наблюдать большое разнообразие типов поведения: и деликатность и хамство, и хорошие и дурные манеры, и хороший и плохой вкус.

Человек может не знать тех или иных правил поведения, принятых в данном сообществе. Но если он обладает развитым интеллектом и развитой совестью, то может в какой-то мере компенсировать это незнание чутьем, интуицией, основанными на прирожденных или приобретенных деликатности, такте, вкусе.

Между правилами и внутренними регуляторами поведения имеют место очень сложные отношения. Они противоположны как внутреннее и внешнее, типичное и индивидуальное и в то же время «работают» в одном направлении.

 

Нормальные взаимоотношения людей — тонкая материя

 

Она легко рвется, если люди грубо обращаются друг с другом.

1). Надо стараться избегать резких слов. Мы говорим, например, нередко другому человеку: “не ори”, “не кричи”, а он всего-навсего громко говорит (от волнения, от возбуждения) или даже не повышал голос, но нам кажется, что он “орет”. Или, если человек сказал с нашей точки зрения несуразность, мы сразу “осаживаем” грубыми словами “не говори глупость, чушь”, “не болтай”.

2). Мы любим злословить. Женщину, чем-то нам не понравившуюся, называем “кошелкой”, “дурой”, «стервой», а мужчину — “козлом”, “лохом”, «придурком».

3). Человеку, с которым мы не согласны в чем-то, говорим: “ты врешь, лжешь”, “ты заблуждаешься”, “ты ничего не понимаешь”.

4). Мы любим крепкие выражения, грубые слова-паразиты (“блин”, “с...” и т. д.), сквернословим. Некоторые думают, что сквернословие, крепкие выражения “украшают” их. Да, в ненормальных отношениях это может быть так. Вспомним, однако, что говорил еще Аристотель: "из привычки сквернословить развивается склонность к совершению дурных поступков" (Политика, 1336 b).

5). Мы любим обобщать, легко делаем из мухи слона. Человек допустил оплошность, что-то не так сказал, сделал, а мы сразу вешаем ярлык: "глупый", "эгоист", "хам", «подлец» и т. п.

6). "Это твои (ваши) проблемы" — невежливое и неуважительное отстранение от проблем другого человека. То же самое можно сказать по-другому: "я, к сожалению, не могу тебе (вам) здесь помочь".

"Это твои (ваши) проблемы" может быть просто хамским, оскорбительным, если говорящий несет отчасти ответственность за возникновение этих проблем.

Не нужно показывать-демонстрировать другому человеку, что он остался наедине со своими проблемами, что он одинок, что он не очень умен, не очень умелый, знающий. Если ты не можешь помочь другому человеку, то должен хотя бы не лишать его надежды на помощь и не лишать его самоуважения.

 

Ты хочешь совершенствоваться, быть лучше, быть достойным любви, добра, хочешь, чтобы тебя уважали? Так следи за собой, за своими словами-действиями, чисть себя, не давай себе в этом покоя!

 

Культура

 

К сведению тех, кто понимает под культурой нечто аморфное и безбрежное, кто включает в ее состав вещи, несовместимые с нормальной человечностью. Культура — это совокупность знаний и умений, направленных на самосохранение, воспроизводство, совершенствование человека ^[68] и воплощенных отчасти в нормах жизни (обычаях, традициях, канонах, стандартах языка, образования и т. п.), отчасти в предметах материальной и духовной культуры. Всё, что выходит за рамки этих знаний и умений, что разрушает человека или препятствует его совершенствованию, — не имеет отношения к нормальной человеческой культуре и служит только одному: богу антикультуры.

Различают культуры: духовную и материальную, внутреннюю и внешнюю, отдельного человека и того или иного сообщества. Говорят еще о научной, художественной, политической, нравственной, технической, педагогической, языковой (речи) и т. д. культурах.

 

Феномен антикультуры

 

В последние 80-100 лет пышным цветом «расцвела» антикультура^[69]. Сначала она поразила Запад, а после 1991 года активно внедряется в нашу российскую действительность. Черты антикультуры:

1) постоянная обращенность к теме смерти, некрофилия: бесконечные романы и фильмы ужасов, катастроф, триллеры, боевики и т. п., информационная некрофилия в средствах массовой информации [СМИ].

2) проповедь-пропаганда анормального в разных его видах: театр абсурда; философия абсурдизма; психоделическая философия; наркотическая антикультура; романтизация преступника [когда антигерои-преступники изображаются как герои], чрезмерное внимание к отклонениям в сексуальном поведении [садизму, мазохизму, гомосексуализму]; пристрастие к изображению психопатологии, болезненных проявлений человеческой психики, достоевщина.

3) нигилизм по отношению к старой культуре, разрыв с ней или попытки ее «осовременивания» до неузнаваемости, одним словом, нарушение баланса между традициями и новаторством в пользу последнего; новаторство ради новаторства, соревнование за то, чтобы своим «новаторством» сильнее удивить, поразить воображение зрителя, читателя, слушателя.

4) воинствующий иррационализм: от постмодернистских изысков и вывихов до восхваления мистицизма.

К сожалению, деятели культуры всё больше превращаются в оборотней — деятелей антикультуры.

Во-первых, вместо того, чтобы «чувства добрые» «лирой пробуждать» (А.С.Пушкин), «сеять разумное, доброе, вечное» (Н.А.Некрасов), они пустились во все тяжкие: в изображение картин и сцен, демонстрирующих насилие, убийство, преступное поведение в целом, грубость, хамство, цинизм, всякие кривлянья, ёрничанья, издёвки.

Во-вторых, красота, прекрасное у нынешних деятелей культуры не в моде: чем уродливее-безобразнее изображаемое, тем лучше (примеры: «Жизнь с идиотом» Виктора Ерофеева, «Лебединое озеро» в постановке Мориса Бежара, «Идиот» Достоевского в телепостановке Ф.Бондарчука и т. п.).

В-третьих, истина не приветствуется. Характерный пример: в телевизионной рекламе (телеканал ОРТ и др. в 1999 г.) прозвучало: «Реальные факты менее интересны, чем фантазии и заблуждения». Эта реклама многократно передавалась по телевидению. Вдумайтесь только, что внушается людям: мир иллюзий, ирреальный мир более интересен, чем реальная жизнь?! Да здравствуют маниловщина, мюнхгаузеновщина, кастанедовщина, всякого рода дурманы, духовные и материальные! — Это почти прямой призыв к безумствованию, к уходу из реальной жизни вплоть до наркотической бредомании.

Одним словом, добро, красота, истина — фундаментальные человеческие ценности, на которых основывается жизнь, — деятелей антикультуры почти не интересуют, а если и интересуют, то только в обертке-окружении анормального (отклоняющегося или патологического).

Антикультура — это чрезмерное развитие определенных теневых сторон культуры, раковая опухоль на ее теле. Опасность антикультуры не только в прямом действии на сознание и поведение людей. Она мимикрирует, маскируется под культуру. Люди нередко обманываются, ловятся на удочку антикультуры, принимая ее за культуру, за достижения культуры. Антикультура — болезнь современного общества. Она разрушает культуру, разрушает человеческое в человеке, самого человека как такового. Она страшнее любой атомной бомбы, любого Усамы бен Ладена, потому что она поражает человека изнутри, его дух, сознание, тело.

 

Пропаганда анормального в современном обществе

 

Современное общество, его атмосфера в целом заражены бациллами анормального (аморального, преступного сознания). Кино и телевидение переполнены сценами насилия, убийства, всякими ужастиками, монстрами, показами катастроф, гибели людей. Преступники и убийцы нередко выставляются героями (наглядный пример: часто демонстрируемый по телевидению отечественный кинофильм «Гений», где в главной роли известный киноактер А.Абдулов). Мы наблюдаем бесконечное смакование подробностей-деталей насилия, преступлений, убийства, грубого/жестокого обращения с людьми. Язык и поведение литературных и киногероев, как правило, лишены нормальной человечности, деликатности, такта. Сплошное хамство, грубое обращение, грубый площадный язык вплоть до мата. Всё это дети, подростки, молодые люди видят, впитывают в себя как губка, заряжаются этой негативной энергией, начинают подражать. Им начинает казаться, что всё в этом обществе возможно, допустимо, приемлемо. Отрицательная энергия преступного сознания, разлитая в современной культуре, в фильмах, книгах, в средствах массовой информации, проникает в неокрепшие умы молодых людей.

Да что говорить о молодых людях?! И взрослые, зрелые люди порой не выдерживают этого давления криминализированной культуры. В октябре по каналу телевидения НТВ был показан сюжет с поимкой серийного убийцы, врача скорой помощи Сергеева из Санкт-Петербурга. Уже в тридцатилетнем возрасте этот любитель детективов (как он сам о себе сказал на одном из допросов) встал на преступный путь сначала ограблений, а потом и убийств. На его совести 10 убийств! Когда в литературе, в кинематографе, на телевидении — бесконечные боевики, детективы, то это неизбежно ведет к криминализации общества, к тому, что люди, вольно или невольно отравляясь всеми этими миазмами преступного сознания, всё в большем количестве становятся на путь преступлений.

Бесчисленные сцены с показом преступного поведения ведут лишь к увеличению преступности, воспитывают и плодят всё новых и новых преступников.

Деятели кино-телевидения, писатели порой оправдывают свое пристрастие к детективному жанру тем, что криминальные сюжеты их фильмов, телепередач, книг отражают жизнь, что якобы такова жизнь. Я с полной ответственностью заявляю: они клевещат на жизнь, на людей, на Россию, на человечество! В подавляющем большинстве своем люди живут нормальной жизнью, родят, воспитывают, учат детей, строят, лечат, производят материальные и духовные блага. Преступность и борьба с нею — это лишь ничтожная часть жизни людей, России, человечества. Преступники, подобно болезнетворным микробам, могут лишь паразитировать на теле общества. Не этим живет общество! Основная жизнь людей — это либо любовь, рождение и воспитание детей, воспроизводство новой жизни, либо производство материальных и духовных благ, жизнь в культуре, материальный-духовный прогресс. Всё остальное находится на периферии жизни. Преступность — это периферийная, маргинальная^[70] жизнь. Соответственно и показывать ее нужно в этой пропорции. Не 80-90 процентов экранного времени, а каких-то 10 процентов. Художники, писатели, телевизионщики не должны идти на поводу у маргиналов и тех, кто готов смотреть жизнь этих маргиналов. Кстати, первые используют порой такую аргументацию для обоснования своей позиции: людям нужно показывать интересное, занимательное; боевики, детективы, как правило, интересны, занимательны; значит, людям нужно их показывать. — Это логически ошибочная аргументация. Боевики и детективы — лишь малая часть интересного, занимательного. Объем понятия «интересное, занимательное» неизмеримо больше объема понятия «боевик-детектив». Людям интересна любовь, перипетии любви, интересна борьба в разных ее некриминальных видах (в спорте, в поисках неизведанного, непознанного, в творчестве, в науке, в политике, в экономике), в том числе соревновательные формы борьбы, конкурентная борьба. Занимательны путешествия, приключения, исторические события, жизнь животных, растений, юмор, сатира, комедия и т. д. и т. п. Ссылаются также на спрос, что де детективы пользуются повышенным спросом. На самом деле это артефакт, искусственно вызванный феномен (когда предлагают на рынке в качестве интересного-занимательного преимущественно что-то одно, то и получают соответствующую реакцию в виде повышенного спроса на это одно). Если бы писатели, кинематографисты, телевизионщики создавали больше интересной продукции недетективного характера, то и структура спроса изменилась бы в пользу этой продукции.

 

Наука

 

В философии наука рассматривается двояко: как элемент, тип культуры, как структурный элемент общества, играющий важную роль в его жизни, и как форма познавательной деятельности, форма поиска истины. Соответственно этому она и рассматривается в двух разных разделах философии. Как социально организованная форма познания — в настоящем разделе, а как форма деятельности — в разделе «методы и формы человеческой деятельности».

Итак, как уже было сказано вначале, наука — коллективное познание или, по другому, социально организованная форма познания. Она встроена в культуру, в жизнь общества и оказывает гигантское влияние на все сферы жизни.

Два противоположных взгляда на науку: 1) она — всё в современной жизни (сциентизм) и 2) она играет ограниченную позитивную или даже отрицательную роль (антисциентизм). В первом случае имеет место преувеличение роли науки, во втором — пренебрежительное отношение к ней или ее демонизация. Очень важно не допустить скатывания в ту или иную крайность.

В самой науке постоянно идут споры между узкими специалистами и философствующими учеными, между эмпириками-экспериментаторами и теоретиками.

Одни считают, что наука играет в человеческих делах чисто инструментальную роль, на добро и зло «взирает равнодушно». Другие уверены в том, что наука как часть жизни тесно связана и с нравственными проблемами, и с политикой, и с материальной практикой. Здесь можно рассудить так: поиск истины имеет относительно самостоятельное значение и в то же время истина не отделена китайской стеной от добра, блага, красоты.

 

Искусство

 

Искусство — коллективное чувствование. В вопросе об искусстве постоянно идет спор между теми, кто делает упор на коллективности (крайнюю позицию занимают сторонники «искусства для народа, для всех»), и теми, кто делает упор на чувствовании (здесь крайнюю позицию занимают сторонники «искусства для искусства», «чистого» искусства).

Гегель отстаивал позицию первых. Он писал: «...художественные произведения должны создаваться не для изучения и не для цеховых ученых, а они... должны быть понятны и служить предметом наслаждения непосредственно сами по себе. Ибо искусство существует не для небольшого замкнутого круга, не для немногочисленных очень образованных людей, а в целом для всего народа.» (Гегель. Соч. Т. XII. С. 280)

На такой же позиции стоял марксизм. Известно такое высказывание В. И. Ленина: “Искусство принадлежит народу”. В советское время это высказывание было руководящим принципом в художественной политике государства. Художественной интеллигенцией он переосмысливался в таких не менее крылатых словах Е. Евтушенко: «В России поэт больше чем поэт».

Сторонниками указанной точки зрения были два художественных гения России — Л. Н. Толстой и П. И. Чайковский. Первый категорично утверждал: «Причина, почему декадентство есть несомненный упадок цивилизации состоит в том, что цель искусства есть объединение людей в одном и том же чувстве. Это условие отсутствует в декадентстве. Их поэзия, их искусство нравятся только их маленькому кружку точно таких же ненормальных людей, каковы они сами. Истинное же искусство захватывает сущность души человека. И таково всегда было высокое и настоящее искусство.» (Л. Н. Толстой. Полн.собр.соч. Т. 41. С. 136). Второй же был более мягок, но не менее убедителен: «Я желал бы всеми силами души, чтобы музыка моя распространялась, чтобы увеличивалось число людей, любящих ее, находящих в ней утешение и подпору».

С другой стороны, деятели искусства всегда выступали за то, что искусство должно быть внутренне свободным, незаинтересованным, неутилитарным, одним словом, относительно самостоятельной сферой жизни.

В последнее время указанная дискуссия приняла форму борьбы между сторонниками-деятелями элитарного искусства (или искусства для немногих, для избранных) и сторонниками-деятелями массового искусства («масс-культуры»).

Мне представляется, в этом вопросе нужно отсечь крайности и признать, что имеют право на существование как искусство для многих, так и искусство для некоторых. Ведь и коллективность имеет разные масштабы-уровни: от узкого круга друзей-единомышленников до человечества в целом.

 

Религия

 

Религия является особым типом общественного сознания, воли и бытия. Как общественное сознание религия выступает в виде коллективного верования, веры в сверхъестественное, прежде всего, в бога (богов). Как общественная воля религия выступает в виде тех или иных норм-правил поведения, частью моральных, частью правовых, частью сугубо религиозных. Как форма общественного бытия она выступает в виде системы обрядов и религиозных действий (молитв, крестного знамения, поста и т. д.)

Религиозная вера — это детское сознание взрослого человека. В самом деле, центральным пунктом религиозной веры является вера в бога. А что такое эта вера? — Не что иное как экстраполяция детского сверхуважения-сверхобожания родителей на отношение к воображаемому существу — богу, небесному отцу-вседержителю. Детское сознание ребенка, видящего в родителях, в отце и матери всемогущих существ, бесконечно любящего и боящегося их, сохраняется у некоторых взрослых в виде веры в бога — небесного отца-вседержителя. Это одно из проявлений инфантилизма взрослых.

Кстати, сами проповедники религии говорят о детскости как черте истинно религиозного сознания. В Новом Завете читаем: “Кто не примет Царство Божие как дитя, тот не войдет в него”. В картине М. В. Нестерова “Душа народа” мальчик идет впереди народа. Этим религиозно настроенный художник хотел выразить мысль, что путь взрослым указывает ребенок, что взрослыми должно руководить детское сознание.

Инфантилизм, детскость взрослых — весьма распространенное явление. Оно, с одной стороны, постоянно возобновляется благодаря воспроизводству новых и новых взрослых с такими особенностями психики-сознания-поведения, а, с другой, поддерживается всякими лидерами (начальниками, командирами, руководителями вплоть до государственных деятелей), поскольку взрослыми с детским сознанием легче управлять.

Инфантилизм взрослых выражается прежде всего в несамостоятельности. Последняя как медаль имеет две стороны: безусловное некритическое подчинение-поклонение одному (своему) и безусловное отвергание, неприятие другого (чужого). Это как раз мы наблюдаем в поведении верующего. Верующий некритически-сверхположительно относится к своей религии и сверхкритически-сверхотрицательно к чужой религии, вообще к другим взглядам-представлениям-поведению.

Истинно взрослый, зрелый человек не нуждается в вождях, ни небесных, ни земных [71].

Как социальное явление религия выполняет три основные функции: утешения — для нуждающихся и страдающих (“Христос терпел и нам велел”, обещание райской жизни за гробом), устрашения — для недовольных и дерзких (“Бог накажет”, “Бог гневается”, обещание адских мук после смерти, “геенны огненной”, “плача и скрежета зубов”, страшного суда) и заместителя любви — для всех, кто испытывает недостаток в реальной любви (“Бог есть любовь”). Во всех этих функциях имеет место иллюзорное замещение реальных чувств и действий: иллюзорное утешение, иллюзорное устрашение, иллюзорная любовь.

Потеря близкого человека — безутешное горе. Религия наперекор реальности смерти утешает: душа бессмертна и поэтому близкий человек по-настоящему не умер, что его душа попала в рай и т. д. и т. п.

Человек способен к асоциальному поведению (хулиганство, подлость, преступление, бунт и т. п.). Религия устрашает: бог всё видит, бог накажет, перспектива адских мучений после смерти или страшного суда.

Человек испытывает недостаток реальной любви. Религия предлагает вместо нее любить фантомы — бога и все его иллюзорное окружение (ангелов, богоматерь).

Религия во многом — духовный наркотик. Она уводит человека из мира реальности в мир иллюзий. Вместо реальной жизни, борьбы и любви она предлагает жить в мире фантомов, бороться с фантомами и за фантомы, любить одни фантомы и ненавидеть другие.

 

Вера и сомнение. Религиозная вера — это преувеличенная, гипертрофированная, абсолютизированная вера. Она значительно ограничивает, если не заглушает, критическую составляющую человеческого мышления. Верующий человек готов поверить во всякую чепуху. Прав был Тертуллиан, когда утверждал: “верую, ибо абсурдно”. Религиозная вера — это, в сущности, слепая вера.

“Сатана — вот постоянный источник сомнения” “Нам не престало сомневаться. Сомнение против нас”. “Как нам предохраниться от сомнений?”. “Победить сомнение”. “Борьба с сомнениями” и т. д. и т. п. Вот что говорят обычно религиозные проповедники. Они, по существу, отрицают, третируют одну из важнейших составляющих человеческого мышления. Для них сомнение — враг, сатана. Это их отрицание положительной силы сомнения противоречит естественным законам человеческого поведения. Ведь сомнение — необходимый элемент во всех делах, где есть неопределенность, где присутствует риск. А таких дел большинство! Человек несомневающийся, лишенный сомнения — обречен. Такой человек крайне негибок, хрупок как хрупко очень твердое тело. Либо он должен избегать малейшего риска, малейшей неопределенности в делах, либо он рискует быстро “сломать шею”. Сомнение — это ответ на объективную неопределенность ситуации, на объективную необходимость постоянного выбора между различными вариантами, различными путями-дорогами. Человек в сущности всегда — этакий витязь на распутье. Перед ним море вариантов, он может поступать так или эдак. Здоровый скепсис всегда на вооружении у разума. Это защищает его от скоропалительных решений, а человека от необдуманных действий.

 

* * *

В прошлом ученых служители религии сажали в тюрьмы, сжигали на кострах, подвергали разным гонениям. Сейчас этого нет. Открытая агрессия против науки, ученых сменилась неявной или завуалированной агрессией: в виде борьбы с абортами, выступлений против экспериментов по клонированию человека, распространения антинаучных представлений в системе образования, через средства массовой информации, шельмования всех, кто не верит в бога и доверяет только науке.

По поводу абортов. Католическая и православная церкви выступают категорически против абортов, приравнивая их к убийству человека. Сейчас в метро и других общественных местах можно видеть плакаты с осуждением аборта как убийства ребенка. Приравнивание абортов к убийству — чудовищная логическая диверсия[72]. Бесчеловечность аборта пытаются доказать ссылкой на бесчеловечность убийства. Бедная женщина, которая идет на аборт по разным негативным обстоятельствам, подвергается со стороны религиозных деятелей дополнительному моральному шельмованию. Ей и так плохо-тяжело, а тут еще фактическое обвинение в убийстве, которое наносит ей еще одну моральную травму...

По всем канонам науки и здравого смысла жизнь человека начинается не с его зачатия, а с его рождения, т. е. с появления на свет. Рождение и смерть знаменуют собой начало и конец человеческой жизни. Путь от зачатия до рождения — это путь от небытия к бытию. Здесь еще нельзя вполне определенно говорить о том, что человек есть. А если нельзя говорить об этом определенно, то нельзя и аборт оценивать однозначно как убийство. Убить можно только то, что есть, живет. Нельзя убить то, что еще не существует. Пока ребенок не вышел из утробы матери на белый свет, он — часть организма женщины и его жизнь до последних месяцев беременности неотделима от жизни женщины. Неотделима до такой степени, что если все-таки эту «жизнь» искусственно отделить, то ребенка, т. е. человека не получается. Вот почему такой аборт всеми нормальными людьми расценивается не как убийство, а как хирургическая операция.

Чем-то приближающимся к убийству можно расценивать только искусственно вызванный выкидыш мертвого ребенка, который в иной ситуации (но в то же самое время) мог появиться на свет живым. И опять же однозначно оценивать этот искусственно вызванный выкидыш как убийство нельзя. Это весьма сложный вопрос. Выкидышу может предшествовать провоцирующая его ситуация, например: женщина может испытывать сильнейший стресс или даже быть не вполне вменяема. Другие люди, общество не могут знать всех обстоятельств поведения, жизни женщины в последние месяцы ее беременности и поэтому они не могут, не имеют права однозначно квалифицировать выкидыш мертвого ребенка как убийство. Здесь, как и в других подобных случаях, должен действовать принцип презумпции невиновности[73].

Вот почему только женщина — как субъект, как личность, как человек — только она одна может оценить, что с ней происходит и произошло, только она — распорядитель возможной жизни-нежизни своего ребенка. Никто другой!

Заранее обвинять женщину в убийстве того, чего еще нет и может не быть, — тяжкий моральный грех.

По поводу клонирования человека. В США под давлением религиозных организаций принят закон, по которому запрещено государственное финансирование опытов по клонированию человека, его клеток, тканей и органов. Это самый настоящий обскурантизм.

В ноябре 2001 г. одна частная американская фирма произвела успешные опыты по клонированию некоторых клеток человеческого эмбриона. Это большой прорыв в познании механизма роста и размножения клеток человеческих тканей и органов. Открывается путь к использованию этого механизма в медицинских целях, т. е. к выращиванию в искусственных условиях аналогов заболевших органов и тканей человеческого организма. И что же? Сразу же религиозные деятели «откликнулись». С заявлениями осуждающего характера выступили руководители двух самых крупных христианских конфессий — папа римский Иоанн-Павел II и патриарх Алексий. Один наш священник, выступивший по телевидению с комментариями по поводу этих опытов, поставил их на одну доску с бесчеловечными опытами фашистских врачей над пленными в Освенциме. В самих США эти опыты осудил президент Д. Буш и, более того, в связи с этим поставлен вопрос о законодательном запрещении клонирования человека и человеческих клеток в принципе. Между тем, правильно сказал один ученый: запретить клонирование человека — то же самое, что остановить восход солнца. К опытам по клонированию человека у религиозных деятелей — как сверхконсервативных людей — какое-то пугливое отношение. Вместо того, чтобы разобраться с этими опытами объективно, непредвзято, рассудительно — судорожная эмоциональная реакция отторжения. А ведь клонирование — не выдумка человека и тем более не плод его изощренного ума. Оно имеет место в природе. Однояйцовые близнецы — не что иное как результат естественного клонирования оплодотворенной яйцеклетки. Клоны человека живут среди нас и в них нет ничего монстроподобного!

* * *

Сейчас, в ситуации религиозного бума, переживаемого Россией, некоторые философы и ученые пытаются навести мосты между религией и наукой, возрождают теорию двойственной истины, говорят о многознании (разном знании об одном и том же). Появился даже журнал под таким названием («Полигнозис»). Что на это можно сказать? Если всё истинно, то истинна и ложь, т. е. всё ложно. Об этом говорил Аристотель еще 2300 лет назад: «Кто объявляет все истинным, тем самым делает истинным и утверждение, противоположное его собственному». Не может быть двух разных истин об одном и том же и не может быть двух разных знаний об одном и том же. В современном обществе именно наука олицетворяет собой познавательную мощь человечества. Все остальные формы общественного сознания занимаются чем угодно, но только не производством знания. Поскольку религиозные деятели и всякие мистики претендуют на владение истиной (отличной от научной), они тем самым вступают в конфликт с наукой, что бы там они не говорили.