Сущностное начало философии. Природа философии

Говоря о такой науке, резко отличающейся от всех других наук, как философия трудно не затронуть вопрос её природы. Какова ее природа? Каково ее сущностное начало? А может быть как такового сущностного начала у нее и нет? Любому философу стоит задуматься над этими вопросами.

На эти вопросы нет однозначного ответа. Каждая эпоха, каждая философская школа, пожалуй, даже каждый философ дает на эти вопросы свои ответы. Начиная с философов античности и кончая современными, каждый раз ответы на эти вопросы были разные. На мой взгляд, даже все более поздние попытки переосмыслить теории древних философов в результате приводили лишь к появлению новых теорий.

Так из чего же происходит философия? Платон сказал, что философия начинается с удивления. Эту позицию разделяют и сегодня многие философы. Философия неразрывно связана с познанием, с попыткой докопаться до истины. Человек удивляется тому, что окружает его, пытается познать. Как утверждает Ясперс, так рождается философия: «Наше зрение "дало нам возможность быть причастными виду звезды, солнца и небесного свода". Этот вид "вызвал в нас стремление к исследованию всего. Отсюда произошла философия — величайшее благо, которое как награда было получено смертным родом от богов"». Далее идет сомнение. Сомнение – это критическая проверка, сопоставление противоречащих фактов. Далее – потрясение и осознание собственной слабости и бессилия.

Но так ли это?

Удивление – весьма спорная категория. С одной стороны казалось бы именно удивление должно толкать человека на познание. Но ведь далеко не всегда это бывает так. Человек так или иначе желает найти объяснение удивившему его явлению. Если ему не удается найти рационального объяснения, то он рано или поздно найдет (а точнее придумает) иррациональное.

Чему человек может удивляться? Тому, что еще не познано. Если это просто новый в жизни предмет, то тут все достаточно скучно и неинтересно – этот предмет в скором времени будет познан и удивление исчезнет. Таким образом, философское удивление не может оставаться долгим. Ахутин на этот счет писал: «Философское удивление — это удивление первичным, первоначальным: первейшее удивление, первым делом гаснущее в привычных делах, приемах, умелостях, знаниях и окончательно рассеиваемое светом метафизических истин».

С познанием все тоже достаточно интересно. Оно является вполне закономерным следствие удивления. Познание несомненно влияет взгляд человека на мир и как следствие – определение собственного места в нём. Но является ли познание философствованием? С одной стороны философия без познания невозможна. От того, что и как мы познаем зависит наш внутренний мир, наше самоопределение собственного места в этом мире. При этом сам мир не изменится независимо от того, как мы его будем познавать и будем ли мы его познавать вообще. Таким образом познание – ступень к чисто человеческой философии, практически не затрагивающей сущность бытия.

С другой стороны познание не является тождественным философии. Если бы эти два понятия были полностью тождественны, то философом следовало бы считать каждого учёного, исследующего что-либо, каждого ребенка, познающего неизвестный для него мир, вообще каждого человека, ведь процесс познания непрерывен. Следовательно, эти понятия не являются полностью тождественными, хотя философия не может существовать без познания. Таким образом, познание является лишь ступенью к философствованию.

Само слово «познание» уже вносит некоторую спорность в процесс философствования, если рассматривать его как процесс, начатый с подлинного удивления. Если рассматривать процесс познания как он должен выглядить исходя из слова, то получается, что процесс познания направлен не на изучение предмета, а на усвоение определённых знаний о нем. Либо же, если таковых знаний получить не имеется возможности, то это превращается в придумывание знаний о предмете, т.е. присвоение какого-либо значения. Обыкновенное усвоение знаний не может служить философствованием, так как это будет является усвоением знаний, известных всем людям или по крайней мере большинству из них.

Но если мы рассматриваем познание как что-то, что следует в процессе философствования за подлинным удивлением, положившим начало этому философствованию, то это будет совсем другое познание. Это будет познание чего-то невещественного, чего-либо такого, чего до философа никто не только не видел, но и не подозревал о существовании этого. Это будет истинный познанием; познанием, проникающем в суть предмета, проникающим настолько глубоко, что способно затронуть начало философии, более того, начало мироздания, приводящее все вещи в пестроте и многообразии их к единому знаменателю, имя которому – логос. Это есть производство нового знания, причем не только нового по сути, но и нового по форме, так как это знания уже не привычного, другого порядка.

Совсем другой смысл обретает удивление, когда речь идет не о каких-либо материальных объектах, а более достойных философии вещах. О тех глубинных процессах, которые часто люди не замечают, а может и не хотят замечать. Те процессы, которые нам кажутся случайными, а на самом деле подчиняются определенным законам, которые нам неведомы. Начиная от того, как некоторым людям кажется, например, что экономический кризис является случайным бедствием, в то время как люди хоть немного разбирающиеся в экономике понимают, что это закономерно вытекало из предыдущей политики государства. Но есть закономерности более глубинные, которые непонятны большинству людей. Их следствие называют случайностью, стечением обстоятельств, судьбой, роком, но практически никто не понимает, что за этим стоят определенные закономерности. Великие законы мирозданья, то, что греческие философы называли логосом. Если кому-либо из смертных удается увидеть это, понять хотя бы то, что эти законы существуют (я уже не говорю, о том, чтобы понять их суть), вот тогда-то и рождается подлинное удивление, которое может положить начало философствованию.

 

Удивление имеет смысл для философии только в том случае, если это удивление тому, что сокрыто от глаз других людей. Более того, пожалуй только это и можно назвать истинным удивлением. Иное – не удивление. Это скорее интерес. Человек чем-то заинтересовался. Стал познавать. Поверхностно, не вникая вглубь. И интерес сразу остывает. Это не подлинное удивление. Подлинное удивление здесь становится уже действительно философской категорией. Это удивление, которое испытывает человек, который знает и понимает гораздо больше других, но при этом признает, что он ничего не знает.

 

Следующая ступень – сомнение. На мой взгляд, именно сомнение ближе всего стоит к философии. Сомнение всегда порождено желанием узнать правду. Оно зарождается тогда, когда человека не устраивают тривиальные ответы на важные вопросы. Или ответы в которых очевидна ложь или ошибка. Сомнение имеет множество форм, от того, когда человек, не знавший сути предмета и судивший о нем лишь оп видимым признакам, начинает сомневаться в выводах, к которым он пришел. То есть он ставит под сомнение знание, полученное самостоятельно, познание, то что было первично.

Совсем другое сомнение – сомнение в знании полученном не нами, в том, что пытается в разжеванном состоянии донести до нас общество. Казалось бы опровергнуть чьё-то знание проще, чем свое собственное, но подчас это куда сложнее. Зачастую это значит пойти наперекор обществу, усомниться в устоях мира, опровергнуть все, что было открыто, изучено, измышлено до тебя. Это значит не только признать, что ты ничего не знаешь, но и никто в этом мире достоверно ничего не знает. Это опасно – говорить людям, что земля круглая. Любое сомнение в знании, которое способно так или иначе изменить этот мир всегда воспринимается в штыки. Но елси бы не было подобных сомнений – мир бы не развивался.

Именно сомнение роднит философов с учеными. Любое сомнение делает каждого ученого в какой-то степени философом и каждого философа в какой-то степени ученым. Когда может зародится сомнение? Предположим, у нас есть теория. Удобная. Доказанная кем-то. Причем как правило не важно как, важно кем. Это просто апелляция к авторитету. Мы усваиваем множество знаний, мы не можем переоткрыть все заново. Поэтому волей не волей. Н часто нам приходится верить на слово. Когда нам что-то доказывают и при этом приводят весьма веские доказательства мы как правило отвлекаемся от хода самой мысли и начинаем верить урывками, мыслить фрагментарно, особенно, если мысль очень громоздкая и сложная для понимания. Конечно, не все вокруг нас софисты. И далеко не все ставят своей целью нас обмануть. Но как правило дело обстоит так, что доказывающий человек сам когда-то поверил в это на слово. То есть получается, что некогда кто-то по определению умный что-либо доказал – и все это приняли за истину. Особенно, если этот кто-то был очень древний. Современные открытия всегда приживаются с трудом, а вот то, что было сказано за много веков до нас всегда почему-то кажется очень правдоподобным, как будто мнению, чтобы стать истиной просто надо продержаться определенный период. Но уж если это «истина» была принята, то ее едва ли возможно вытеснить из общественного сознания. Так например до сих пор некоторые ученые пытаются найти аргументы тому, что Земля вовсе не круглая. Ну не могли же древние ошибаться! Они же ДРЕВНИЕ! Создается впечатление что до нашей эры была такая «книга правды», в которой изложены все загадки над которыми люди бьются до сиз пор, и продавалась она, видимо на каждом углу Афин.

Что значит усомнится в общественном мнении? Да, с одной стороны – это бросить вызов всем и каждому. А с другой – начать думать собственной головой. Попытаться начать все с начала, открыть весь мир заново, вернуться в ту эпоху, когда человечество было на заре своего развития, презреть все достижения цивилизации. Может показаться – совершенно бесполезное дело, причем явно попахивающее безумием. Но это ли не путь, который может пройти лишь философ?

На мой взгляд именно тотальное сомнение делает человека философом, так как это уже не просто усвоение знаний о мире, а попытка человека проникнуть в суть вещей.

Но и познание и сомнение свойственны только человеку, суть вещей не меняют. Последняя же ступень касается непосредственно сущности вещей. Человек уже постигший ее потрясён и сознает собственную беспомощность. Здесь речь идет уже в большей мере не о человеке, а о мире: «отдаваясь познанию предметов в мире, осуществляя сомнение как путь к достоверности, я обращаюсь к самим вещам, думаю не о себе, не о своих целях, счастье и благе. Напротив, я забываю о себе и нахожу удовлетворение в самом осуществлении этого познания».

Это уже тот уровень, где перестает существовать отдельно человек и отдельно внешний мир. Это – нечто большее. Человек как бы растворяется в мировом бытии, становится сам его частью. С одной стороны он увидел истинную суть вещей. Даже скорее почувствовал. Но при этом понял, что она непознаваема, она лежит за гранью его, человеческого понимания. А может и не только человеческого, вообще ничто в это мире не способно постигнуть этот закон, которому подчиняется все. А может и нет никакого закона и все это – плод моего больного воображения? Вот после таких мыслей у человека и опускаются руки. Вот тут он и начинает чувствовать свою беспомощность, он понимает, что он – лишь песчинка в этом мире, хотя еще недавно был уверен, что он часть мира. Впрочем, одно другому не мешает.

Но на этой стадии сознание человека как бы раздваивается и начинает идти по двойному пути: одна часть думает в заданной логике дальше, а другая как будто бы автоматически проверяет все, что думает первая. Таким образом, сознание человека находится в противодействии само с собой, что разумеется серьезно уменьшает продуктивность мышления. В итоге возможны два альтернативных варианта: либо человек перестает думать об этом вообще, либо же как истинный философ растворяется в этом вопросе.

Но можно ли это вписать в рамки философии? На мой взгляд, философия не может существовать вне человека. Всякая мудрость, всякая тайная бытия, пусть даже не относящаяся к самому человеку тем не менее способна существовать только в его сознании. Таким образом мы должны были бы признать, что философия не имеет никакой связи с материальным миром, следовательно является предметом наших домыслов. Но это не так

Значит, философия имеет начало, лежащее не только в человеческом сознании, а вполне материальная субстанция?

В древнегреческой философии остро стоял вопрос о том, что является первоначалом мира. Это был вопрос не только естествознания, но и философии главным образом потому, что в то время первоначало мира и первоначало философии были тождественными понятиями. Для древнегреческого философа найти первоначало мира - это не просто найти ту первоматерию, из которой состоит появилось все, существующее ныне, это вопрос о том, из чего происходит в том числе и философия.

 

Сегодня, когда наука шагнула так далеко вперед, поиски первоматерии уже давно стали объектом исследований не философов, а химиков и физиков. Но значил ли, что с отметанием вопроса о первоматерии надо отмести и вопрос о начале философии?

 

Отнюдь. Человек независимо от времени не может существовать без понимания первоосновы и как следствие – своего места в этом мире. А.В. Ахутин на этот счет писал: «Философская со-весть подсказывает: сбыться в качестве человека невозможно, не включаясь в со-понимание начал, во всемирно-исторический диалог о том, кто мы такие и что вообще происходит». Какой бы не был ответ естествоиспытателей, мы не будем удовлетворены просто изысканием какого-либо вещества, тут необходим именно вне материальный ответ. Философское бытие затрагивает и включает в себя и материальный мир, но не только его. Ну а если философия выходит за рамки материального мира, то почему же тогда ответ о ее первоначале должен ограничиваться только материей?

 

Древнегреческие философы спокойно могли найти в первоматерии и источник философии, но при этом следует брать во внимание тот факт, что отношение древних греков к материи было совсем иным. Стихии-первоэлементы были для них безусловно большим, нежели просто вещества. Это были субстанции с сакральным значением, отождествляемые с божествами и, конечно же, наполненные глубинной философией.

Сейчас же, когда все предметы материально мира стали для нас привычными и обыденными и мы уже не усматриваем в них сакрального значения, трудно воспринимать их как сущностное начало философии, разве что если взять в качестве начала такую материю, которая сейчас либо не существует либо мы ее не можем увидеть во всем том, что нас окружает, нечто вроде апейрона Анаксимандра. Это позволило бы весь мир в его многообразии привести к единству бытия.

 

Еще одна не менее популярная версия – рассматривать сущностное начало философии не как матери, а как форму. Среди древнегреческих философов в этом наиболее преуспела Пифагорейская школа. Число – это не материя. Само по себе оно не существует. Число всегда привязано к тому, что мы им исчисляем, без исчисляемого оно теряет всяческий смысл. Но в то же время уникальная особенность числа – им можно измерять все, что угодно. Его нельзя пощупать, но в то же время нельзя сказать, что его нет. По сути чисто – выдумка человеческого мозга. Но уже на протяжении многих веков числа кажутся вполне материальными объектами. Мы не можем потрогать чисто пять, но можем потрогать пять яблок, и прекрасно понимает, что это – далеко не то же самое, что четыре. Следовательно, когда число применяется в качестве мерила материальных объектов, оно само как бы становится материальным.

 

Число есть не что иное как форма, форма, в которую можно облечь абсолютно что угодно. Если рассматривать числа с Пифагорейской точки зрения, то они действительно превращаются не только в начала философии, но и в начала мира. Единица и двойка, рассматриваемые как предел и беспредельное могут создать вполне прочную картину мироздания, очень гладкую дуалистическую концепцию.

 

Но самое удивительное в числе то, что оно может являться формой для любой материи. Казалось бы – форма – это что-то вторичное, но именно в Пифагорейской концепции она выходит на первый план, и можно заметить, что сутью вещи является уже не ее материя, а количество, измеренное в числах.

 

Но на мой взгляд, начало философии лежит не в материальной субстанции и не в форме, которую она облекается. Начало философии может лежать в чем-либо таком, с чем мы казалось бы сталкиваемся каждый день, но с другой стороны не замечаем его глубины. Это нечто одновременно материально и в то же время нематериальное. То что является частью бытия, но в то же время трудно сказать чем именно оно является. Как писал Хайдеггер: «Философия ищет, что есть сущее, поскольку оно есть. Философия находится на пути к Бытию сущего, т.е. к сущему в его отношении к Бытию». Может быть, это начало и есть Бытие, хотя это зависит и от того, как понимать само Бытие.

 

Лично для меня в этой связи основным вопросом остается вопрос того, существует ли начало философии само по себе, или же оно существует только в сознании человека? Но если верно последнее, то справедливо было бы предположить, что в сознании разных людей это начало будет различным. Ахутин на этот счет пишет: «Никто не может

войти в сферу первоначала иначе, как из своего мира, но находят эту странную „сферу", когда свой мир додумывают (в уме) до конца, до мира вообще, всеобщего». Таким образом, можно рискнуть предположить, что если первоначало измысливается каждым человеком персонально, то в природе само по себе оно не существует. Более того, это значит, что для каждого человека, по крайней мере для каждого философа это первоначало может быть разным.

 

А если внутренний мир человека изменится? Тогда возможно первоначало в его сознании тоже будет иным? Так например, в разные периоды жизни человеческое мировоззрение меняется и взгляд на мир получается совершенно разный. И если человек занимается философствованием, то философские концепции так же получаются разные. Это разумеется не значит, что сущностное начало философии от этого изменяется.

 

То, что в разных философских системах сущностное начало различается по-моему очевидно. Это видно хотя бы на примере Пифагорейцев и натурфилософов. Возникает проблема: раз у этих систем разные начала, значит одно из них не является философией вовсе? Разумеется нет.

 

Можно предположить, что при всем многообразии нашего мира ничего в нем не является первоначалом, но человеческое сознание как бы ищет некую отправную точку, от которой можно было бы с легкостью идти далее в своих размышлениях. Тогда стоит признать, что само понятие начала является искусственно придуманным человеком для упрощения картины мира?

 

Но может быть оно придумано и не специально, просто само собой синтезируется в человеческом сознании, и картину мира не столько упрощает, сколько усложняет. Философия не может базироваться на пустом месте, любое раздумье, тем более философское всегда имеет какую-то отправную точку.

На мой взгляд, то, что разные философские системы полагают своим началом разные сущности е случайно. На первый взгляд это значит. Что на вопрос о сущностном начале философии нет ответа, по крайней мере однозначного. Но если смотреть глубже, то мы увидим, что все, что различные системы полагают началом, все это является составными частями Бытия.

 

Каждый философ, обращаясь к этому вопросу выхватывает из цельной картины мира какой-то один элемент или группу элементов. Но все одни являются частями целого, частями того целого, которое вместе составляет наш мир, причем что немаловажно не только материальную его часть, но и ту, что существует только в нашем сознании. Материя не отрицает формы, рациональное начало не отрицает иррационального и соответственно наоборот. Так и разные концепции. Избирательно утверждающие началом что-то одно, тем не менее по сути не отвергают в качестве начала другого.

 

Таким образом, на мой взгляд, сущностное начало философии – это все мировое Бытие, не что-то определённое и загнанное таким образом в искусственно созданные рамки, а именно все сразу, все разнообразие, которое, если всмотреться только еще раз подчеркивает единство.