Суть психотерапии с точки зрения науки

Сейчас я разрешу Второму Протагонисту, себе как ученому, продолжить и высказать свою точку зрения на эту область.

Когда мы обращаемся к сложному феномену психотерапии, используя логику и методы науки, наша цель состоит в том, чтобы постараться понять это явление. В науке это значит получить объективное знание о событиях и функциональных отношениях между ними. Наука также может дать возможность увеличить предсказуемость этих событий и контроль над ними, но это не обязательный результат научных стремлений. Если бы цели науки в этой области были полностью достигнуты, мы, по-видимому, узнали бы, что определенные элементы психотерапии связаны с определенными событийными результатами. Зная это, мы вероятно могли бы предсказать, что определенный вид психотерапевтических отношений имел бы определенный результат (в некоторых вероятностных пределах), поскольку в него входили бы определенные элементы. В этом случае мы, очевидно, могли бы контролировать результаты психотерапии, умело обращаясь с элементами, включаемыми в психотерапевтические отношения.

Ясно, что независимо от глубины нашего научного исследования мы никоим образом не могли бы открыть абсолютную истину, а могли бы лишь описывать отношения, вероятность появления которых возрастает. Мы также никогда не смогли бы познать и фундаментальную реальность, лежащую в основе человека, отношений или Вселенной. Мы могли бы лишь описывать связи между наблюдаемыми явлениями. Если бы при построении теории психотерапии наука в этой области следовала курсу наук в других областях, рабочие модели реальности, которые должны были бы появиться в результате, были бы очень далеки от той реалий, которые воспринимаются нашими органами чувств. Научное описание психотерапии и психотерапевтических отношений было бы очень непохожим на то, как эти явления воспринимаются.

Очевидно, что психотерапию измерить очень трудно, это очень сложное явление. Тем не менее, поскольку считается, что психотерапия – это значимые отношения, причастные к очень далеким от нее явлениям, может оказаться, что стоит преодолеть трудности, чтобы раскрыть закономерности личности и межличностных отношений.

Так как в психотерапии, центрированной на клиенте, уже существует приближенная теория (хотя это и не теория в точном научном смысле этого слова), мы имеем отправную точку для выбора гипотезы. Давайте возьмем для обсуждения несколько приближенных гипотез, которые можно вывести из этой теории, и посмотрим, что может сделать с ними научный подход. Сейчас мы не будем переводить общую теорию в надлежащие рамки формальной логики и рассмотрим лишь несколько гипотез.

Сначала давайте в общих чертах обрисуем три из них:

1. Принятие клиента терапевтом ведет к повышению принятия клиентом самого себя.

2. Чем более терапевт воспринимает клиента как человека, а не как предмет, тем скорее клиент начнет воспринимать самого себя не как предмет, а как человека.

3. В ходе психотерапии клиент эффективно изучает себя на основе обретаемого опыта.

Как бы мы перевели каждую из этих гипотез50 на язык операциональных терминов и как бы мы проверили эти гипотезы? Каковы были бы результаты такой проверки?

В этой статье невозможно подробно ответить на эти вопросы, но общий ответ можно найти в уже проведенных исследованиях. Для проверки первой гипотезы были бы выбраны или разработаны определенные методики измерения принятия. Это могут быть объективные или проективные тесты отношений, Q-методика или что-то в этом роде. Вероятно, те же самые методы с немного отличающимися инструкциями или установками могли бы быть использованы для измерения принятия клиента терапевтом и принятия клиентом самого себя. Затем степень принятия клиента терапевтом должна быть операционально приравнена к какому-то числу на шкале этой методики. Наличие изменений в принятии клиентом самого себя было бы показано с помощью измерений до и после психотерапии. Зависимость какого-либо изменения от психотерапии можно было бы определить, сравнив изменения в ходе психотерапии с изменениями в контрольном периоде или в контрольной группе. В конечном итоге мы смогли бы сказать, существовала ли связь между принятием терапевта и принятием клиента (принятие определялось бы операционально), а также вычислить корреляцию между тем и другим.

Вторую и третью гипотезы трудно проверить с помощью измерений, но нет оснований предполагать, что эти гипотезы вообще нельзя исследовать объективно, поскольку утонченность психологических измерений все время растет. Инструментом для проверки второй гипотезы мог бы быть какой-нибудь тест отношения или Q-сортировка – можно измерить отношение терапевта к клиенту и отношение клиента к самому себе. В этом случае континуум простирался бы от объективного рассмотрения внешнего объекта до личного, субъективного переживания. Для проверки третьей гипотезы могли бы быть использованы физиологические методы, так как кажется вероятным, что знание, основанное на опыте, обладает измеряемыми физиологическими составляющими. Другая возможность сделать вывод об опытном знании состоит в измерении эффективности научения в разных сферах. Возможно, при нынешнем уровне наших методов проверка третьей гипотезы находится вне наших возможностей, но, конечно, в обозримом будущем она также может включить в себя операциональное определение и быть проверена.

Полученные в ходе этих исследований данные могли бы быть следующего свойства. Давайте введем предположения, чтобы представить их в более конкретном виде. Предположим, что мы обнаружим, что принятие терапевта ведет к принятию себя клиентом и что корреляция между этими двумя переменными равна приблизительно 0,70. Убедившись, что вторая гипотеза не подтверждается, мы, однако, найдем, что большее принятие терапевтом клиента как человека ведет к возрастающему принятию себя клиентом. Таким образом, мы бы узнали, что центрированность на человеке – это элемент принятия, но это имеет мало отношения к тому, что для самого себя клиент становится скорее человеком, чем предметом. Давайте также предположим, что третья гипотеза подтверждается наличием знаний, основанных на опыте, которые более наблюдаются в группе, участвующей в психотерапии, чем в контрольной группе.

Истолковывая все основные и побочные характеристики, которые содержались бы в полученных данных, и опуская ссылки на неожиданные результаты изучения хода развития личности, которые могли бы внезапно обнаружиться (поскольку все трудно представить себе заранее), в предыдущем отрывке можно найти некоторое представление о том, что может предложить наука в этой области. Она может дать нам все более и более точное описание событий, происходящих в процессе психотерапии, и имеющихся там изменений. Наука может начать формулировать некоторые гипотетические законы динамики человеческих отношений. Она может предложить общедоступные утверждения, что если определенные операциональные условия существуют у терапевта или в отношениях с ним, тогда с определенной вероятностью могут ожидаться определенные виды поведения клиентов. Впрочем, все это может быть многократно воспроизведено. Наука, вероятно, способна сделать это в области психотерапии и изменений личности так же, как она делает это в таких областях, как восприятие и научение. Со временем теоретические формулировки сблизят эти различные области, провозгласив законы, которые, очевидно, определяют изменения в человеческом поведении. Это верно и для ситуаций, относимых нами к восприятию, научению, или законов более глобальных и коренных изменений, имеющих место при психотерапии и включающих в себя и восприятие, и научение.

Некоторые проблемы

Здесь были представлены два разных метода восприятия существенных аспектов психотерапии, два отличных друг от друга подхода, представители которых ведут борьбу за лидерство в этой области. Как было представлено и как это часто бывает, кажется, что между этими двумя описаниями нет почти ничего общего. Каждый из этих подходов есть хорошо продуманным способом рассмотрения психотерапии, дорогой к ее важным истинам. Если их разделяют разные индивиды или группы, эти позиции становятся основой острых разногласий между ними. Когда каждый из этих подходов кажется верным одному человеку, как это случилось со мной, тогда они вызывают у него внутренний конфликт. Хотя их можно искусственно примирить или рассмотреть как взаимно дополняющие, мне они представляются антагонистичными в своей основе.

Далее мне бы хотелось затронуть некоторые проблемы, которые у меня в связи с этим возникают.

Вопросы ученого

Прежде всего разрешите мне задать некоторые вопросы, которые научная позиция задает другой позиции, основанной на опыте проживания 51. Искушенный ученый выслушивает сообщение клиента, основанное на его опыте, и поднимает ряд исследовательских проблем.

1. Прежде всего, он хочет знать: откуда вы знаете, что ваше описание своего субъективного опыта, имевшего место в тот или иной момент, отражает то, что было на самом деле? Как можно знать, что ваше переживание имеет какое-то отношение к реальности? Если мы будем полагать, что внутренний субъективный опыт раскрывает человеческие отношения или пути изменения личности, тогда Йога, христианская наука, дианетика и галлюцинации психических больных, верящих в свое тождество с Иисусом Христом, – все это столь же истинно, как и ваши сообщения. Каждое из них представляет истину так, как она внутренне воспринимается каким-то индивидом или группой индивидов. Если мы хотим избежать этой трясины множественных противоречащих друг другу истин, нам необходимо прибегнуть к единственному известному нам методу для достижения наибольшего приближения к реальности – научному методу.

2. Во-вторых, метод, основанный на опыте проживания, не дает возможности усовершенствовать психотерапевтические умения или обнаружить качества отношений, не удовлетворяющих терапевта. До тех пор пока описание не будет рассматриваться как совершенное (что маловероятно) или данный уровень проживания психотерапевтических отношений как наиболее эффективный (что также маловероятно), в этих сообщениях будут присутствовать неизвестные нам недостатки, несовершенства, слабые места. Как их обнаружить и исправить? Подход, основанный на опыте проживания, не может предложить ничего, кроме процесса проб и ошибок, медленного и не дающего гарантии достижения этой цели. Даже критика и предложения других людей мало помогают, поскольку они не являются результатом данного переживания и поэтому не имеют такого решающего значения, как сами отношения. Но научный метод и все методы современного логического позитивизма могут предложить здесь многое. Любой опыт, который вообще возможно описать, может быть описан операционально. Гипотезы могут быть сформулированы и проверены, и, таким образом, белая овца истины может быть отделена от черных овец заблуждений. Это кажется единственно верной дорогой к более верным выводам, к самокоррекции, к росту знания.

3. Ученый может сделать и другое замечание: "Кажется, что в вашем описании психотерапевтических отношений подразумевается, что в них есть элементы, которые не могут быть предсказаны, что есть какая-то спонтанность, или, извините за выражение, "акты свободной воли". Вы говорите, как будто какое-то поведение клиента – и, возможно, какое-то поведение терапевта – не обусловлено, не есть звеном в цепи причин и следствий. Не желая быть метафизиком, могу ли я поднять вопрос: не пораженчество ли это? Поскольку можно обнаружить, чту служит причиной большей части поведения (вы сами говорили о создании условий, при которых последуют определенные поведенческие акты-результаты), почему же тогда вы в каком-то случае от этого отказываетесь? Почему по крайней мере не поставить перед собой цель раскрыть причины всех поведенческих проявлений? Это не значит, что человек должен считать себя автоматом, но в наших поисках фактов нам не следует мешать себе, считая, что некоторые двери для нас закрыты".

4. И наконец, ученый не может понять, почему терапевту, экспериментатору следует бросать вызов единственному инструменту и методу, благодаря которому достигнуты почти все наши значительные успехи. Что служит основой лечения болезней, сокращения детской смертности, повышения урожайности, сохранения пищевых запасов, производства всего, что создает нам удобства – от книг до нейлона, – понимания Вселенной? Научный метод, используемый для решения каждой из этих и множества других проблем. Конечно, научный метод усовершенствовал приемы ведения войны, служа человеку как в созидательных, так и в разрушительных целях, но даже в этом случае его потенциальная польза для общества очень велика. Так почему же нам следует ставить под сомнение этот подход в области общественных наук? Конечно, успехи здесь достигались медленно и не было изобретено ничего фундаментального, вроде закона тяготения, но должны ли мы отказаться от этого подхода из-за нашего нетерпения? Какие же альтернативы появляются в результате надежды на науку и в этом случае? Если мы согласимся с тем, что мировые общественные проблемы, безусловно, требуют немедленных действий, что психотерапия открывает путь к наиболее решающим и значительным движущим силам изменений в человеческом поведении, тогда, конечно, в психотерапии должны как можно шире использоваться самые точные критерии научного метода, чтобы мы могли как можно быстрее приблизиться к гипотетическому знанию о законах индивидуального поведения и изменения отношений.

Вопросы защитника направления, основанного на опыте

В то время как вопросы ученого некоторым могли показаться исчерпывающими данную проблему, его толкование далеко не устраивает терапевта, который живет опытом психотерапии. У такого человека имеется несколько вопросов к представителю научной точки зрения.

1. "Во-первых, – указывает представитель направления, основанного на опыте, – наука всегда имеет дело с чем-то, находящимся вне ее, с объектом. Различные ученые, которые занимаются логикой науки (включая психолога Стивенса52), показывают, что основным в науке есть то, что она во всех случаях имеет дело с наблюдаемым внешним объектом. Это верно, даже если ученый экспериментирует на себе, так как до определенной степени он рассматривает себя как наблюдаемый, испытываемый объект. Он никогда не имеет дело с переживающим, испытывающим собой. Не означает ли это, что для нас всегда будет несущественен такой вид опыта, как психотерапия, который исключительно личен, очень субъективен и полностью зависим от отношений между двумя людьми, каждый из которых есть переживающее "Я"? Наука, конечно, может изучать происходящие события, но ее методы всегда безотносительны к тому, что происходит. Можно было бы провести аналогию, сказав, что наука может проводить вскрытие мертвого тела – состоявшегося психотерапевтического события, – но по самой своей природе она никогда не сможет войти в ее живую плоть. Именно поэтому терапевты сознают, как правило интуитивно, что любое продвижение в психотерапии, любое новое знание в ее области, любая революционно новая гипотеза должны прийти из опыта терапевта и клиента и никогда не могут прийти из науки. Снова используем аналогию. При изучении измерений траекторий движения планет были обнаружены некие небесные тела. Затем астрономы попытались найти эти небесные тела с помощью телескопа и нашли их. Кажется невероятным, чтобы подобный результат мог быть получен в психотерапии, поскольку науке нечего сказать о том, что лично "Я" переживаю во время психотерапии. Она может говорить лишь о событиях, которые происходят в другом "Я"".

2. "Поскольку областью науки служит "другой" как "объект", это значит, что все, к чему она прикасается, превращается в объект. Это никогда не было проблемой в естественных науках. Но уже в медицине это создало проблемы. Многие медики беспокоятся о том, не приведет ли к неблагоприятным последствиям растущая тенденция рассматривать человеческий организм как объект. Они бы предпочли снова рассматривать его как человека. Однако именно в науках о человеке это становится подлинной проблемой. Это значит, что люди, которых изучают ученые в этой области знания, выступают для них лишь объектами. В психотерапии и клиент, и психотерапевт становятся объектами анализа, но не людьми, с которыми вступают в жизненные отношения. На первый взгляд может показаться, что это не важно. Мы можем сказать, что индивид рассматривает других как объекты только в качестве ученого. Он может выйти из этой роли и стать человеком. Но если мы заглянем глубже, то увидим, что это поверхностный ответ. Если мы мысленно перенесемся в будущее и предположим, что у нас есть ответы на большинство вопросов психотерапии, – что тогда? Тогда мы обнаружим, что все более вынуждены обращаться с другими и даже с самими собой как с объектами. Знания о всех человеческих отношениях были бы настолько велики, что мы скорее бы использовали эти знания, чем практически существовали в этих отношениях, не размышляя. Мы можем заглянуть в это будущее, прибегнув к примеру опытных родителей, которые знают, что "любовь полезна для детей". Это знание часто мешает им свободно быть самими собой, не размышляя, любящие они родители или нет. Таким образом, развитие науки в такой области, как психотерапия, или не имеет значения для ее практики, или может только затруднить проживание отношений как личного опыта индивида".

3. У того, кто кладет в основу опыт, есть еще одна причина для беспокойства: "Когда наука превращает людей в объекты, как было показано выше, наблюдается еще один побочный эффект. Наука в конечном счете ведет к манипуляции. Это менее существенно, например, в такой науке, как астрономия, но в науках, изучающих живые тело и общество, знание событий и их отношений ведет к управлению некоторыми из членов уравнения. Без сомнения, это верно для психологии и было бы верно для психотерапии. Если мы знаем все о том, как происходит научение, мы используем это знание, чтобы манипулировать людьми как объектами. Я не даю какой-либо оценки этой манипуляции. Она может проводиться и с соблюдением высоких правил этики. Используя эти знания, мы даже можем манипулировать собой как объектом. Так, зная, что научение происходит быстрее при многократном повторении, чем при длительном сосредоточении на чем-то одном, я могу использовать это знание для управления моим изучением испанского языка. А знание – сила. Когда я усваиваю законы научения, я использую их, чтобы управлять другими с помощью рекламы и пропаганды, предугадывая их реакции и контролируя их. Не будет преувеличением сказать, что рост знаний в науках о человеке заключает в себе мощную тенденцию социального контроля, контроля немногочисленной группы людей над всем обществом. Равная по силе тенденция – ослабление или разрушение человека, живущего настоящим. Когда все рассматриваются как объекты, ослабляется, обесценивается или разрушается субъективный индивид, внутреннее "Я", человек, пребывающий в процессе становления, неразмышляющее сознавание бытия, вся внутренняя сторона существующей жизни. Лучше всего, на мой взгляд, это отражено в двух книгах. Так, Скиннер53 в "Уолдене-2" дает психологическую картину рая. Автору, должно быть, она казалась желанной, если только это не было потрясающей сатирой. В любом случае это рай манипуляций, в котором степень, в которой можно быть человеком, весьма уменьшается, если ты не член Правящего Совета. "Дивный новый мир" Хаксли54 является откровенной сатирой и живописно изображает потерю личности, связанную, по мнению автора, с ростом психологических и биологических знаний. Таким образом, можно прямо сказать, что развивающиеся науки о человеке (если они и дальше будут развиваться и пониматься так, как сейчас) ведут к социальному диктату и потере личности у индивида. Эту опасность видел Кьеркегор еще сто лет назад, а сейчас, в связи с ростом знаний, она кажется еще более реальной, чем тогда".

4. "И последнее, – говорит представитель направления, основанного на опыте, – не указывает ли все это на то, что этика гораздо важнее, чем наука? Я не отрицаю ценность науки как инструмента и прекрасно знаю, что она может быть очень важным и нужным инструментом. Но до тех пор, пока она служит инструментом не человеку высоких нравственных принципов, не может ли она стать кровавым танком для всего того, что подразумевается под словом "человек"? Мы очень долго не сознавали этой проблемы, так как естественным наукам потребовались века, чтобы этические вопрося стали для них решающими, но сегодня наконец это произошло. В науках о человеке этические проблемы появляются быстрее, потому что они связаны с человеком. Но в психотерапии эта проблема возникает еще чаще и имеет более серьезное значение. В ней сконцентрировано все субъективное, внутреннее, личное. Здесь отношения проживаются, а не рассматриваются; и в результате возникает не объект, а человек, который чувствует, выбирает, верит, действует не как автомат, а как личность. И здесь также проявляется самое главное в научном исследовании – объективное изучение наиболее субъективных аспектов жизни; сведение к гипотезам и в конечном счете к теориям всего того, что считается очень личным, полностью внутренним, совершенно индивидуальным миром. И поскольку здесь предметом обсуждения служат эти две резко противостоящие позиции, нам приходится делать личный нравственный выбор своих ценностей. Этот выбор можно сделать заочно, решая в пользу истца и не поднимая проблемы. Можно сделать и выбор, в котором сохраняются оба приоритета, – но выбирать мы обязаны. Поэтому надо не торопиться и хорошо подумать, прежде чем отказаться от ценностей, имеющих отношение к человеку, к переживанию, к бытию в отношениях, к становлению ценностей, в которых я существую как процесс, как настоящий момент, как внутреннее субъективно живущее "Я"".

Дилемма

Итак, в современной психологической мысли имеются две противоположные точки зрения, иногда только подразумеваемые, иногда выраженные более открыто. Представленный спор этих позиций – это мои внутренние мысли: Куда мы идем? Правильно или нет описана проблема? Каковы ошибки восприятия? Если проблема на самом деле именно такова, какой она здесь представлена, должны ли мы выбрать одну из позиций? А если так, то какую? Или имеется какая-то более широкая формулировка, которая включает обе позиции, не нанося ущерба ни одной из них?