Отбрось свой ум — это все, что ты можешь сделать

 

Однажды, когда Риндзай пришел к Хорину, Хорин сказал:

— Лунный свет, падающий в море, чист и прозрачен, но глупая рыба обманывает себя.

Риндзай прокомментировал эти слова:

— Если лунный свет, падающий в море, про­зрачен, как может обмануться рыба?

Затем Хорин сказал:

— Вижу, что ветрено, — поднимаются волны; играя с водой, хлопает парус из грубой ткани.

Риндзай же сказал:

— Только туман сияет при свете месяца, все реки и холмы в покое. Долгий вздох ветра — голос осени на земле и в небе.

Хорин сказал:

— Ты можешь высунуть язык на три дюйма и озарить небесную тишь, но попробуй-ка сказать хоть одно слово, подходящее к случаю!

Риндзай ответил:

— Когда встретишь мастера-фехтоваль­щика — покажи ему свой меч, когда встретишь человека, не являющегося поэтом, не показывай ему свои стихи.

 

Маниша, путь дзэн требует выполнения опреде­ленных условий. Дзэн требует умения слушать, осознавать, воспринимать, понимать без слов и глу­боко проникать в безмолвие. Никакая другая религия не требует от тебя ничего подобного. Все остальные религии хотят, чтобы ты был морален, добродетелен и не прелюбодействовал. Но все это — поверхностные требования.

Дзэн требует подлинного. Лишь тогда учитель смо­жет поделиться с тобой знанием абсолюта. Иными сло­вами, дзэн — не теология, а способ взаимопонимания двух существ. Ученик должен подняться до высот учи­теля, иначе он упустит то, что ему говорят.

Учитель прекрасно знает, на каком уровне ты нахо­дишься, и в соответствии с этим выбирает слова. Он не теряет даром ни одного мгновения и ни одного слова.

 

Однажды, когда Риндзай пришел к Хорину, Хорин сказал:

— Лунный свет, падающий в море, чист и прозрачен, но глупая рыба обманывает себя.

Риндзай прокомментировал эти слова:

— Если лунный свет, падающий в море, про­зрачен, как может обмануться рыба?

 

Все обманы построены на том, что тень принимают за настоящее. Но, как ни странно (вы замечали?), сама тень никогда не отбрасывает тени. Вот откуда возник­ло древнее поверье: если видишь человека, не отбра­сывающего тени, знай — это призрак. Живой человек всегда отбрасывает тень. Лишь тот, кто только кажется настоящим — ты можешь просунуть сквозь него руку и ничего не ощутить, — лишь тот не отбрасывает тени.

Отражение луны в воде — само по себе тень. Разве тень может отбрасывать тень? Это невозможно. Хорин говорит: «Лунный свет, падающий в море, чист и про­зрачен, но глупая рыба обманывает себя».

Чем же обманывает себя рыба? В чем заключается ее самообман? Каковы ее иллюзии? Она принимает за настоящую луну ее отражение в воде.

Риндзай прокомментировал эти слова: «Если лунный свет, падающий в море, прозрачен, как может рыба обмануться?»

Рыба, безусловно, может обмануться — ведь даже человека могут обмануть тени. Комментарий Риндзая ясен — каждый в этом мире обманывается тенями. Что такое твое воображение? Что же такое твои сны?

Во сне ты не осознаешь нереальность своих снови­дений. Бодрствуя, ты, вероятно, можешь подумать — то, что происходит, нереально, похоже на сон. Во сне ты никогда не подумаешь: «Это сон», иначе в то же мгновение сон уйдет. Сновидение может продолжать­ся, пока ты находишься в бессознательном состоянии.

Риндзай и Хорин говорят не о рыбе. Рыба — всего лишь символ. Они говорят о человеке.

 

«Если лунный свет, падающий в море, прозрачен, как может рыба обмануться?»

 

Рыба может обмануться, принимая отражение за настоящую луну. Даже человек способен обмануться тенями — и не только во сне, но и в реальной жизни, наяву. Каждый день тебя обманывают, но ты не заме­чаешь этого до тех пор, пока не задето твое достоин­ство.

Ты видишь перед собой прекрасную женщину — и она действительно прекрасна, — но куда девается ее красота после того, как закончился медовый месяц? Проходит время, и ты готов убить женщину, ради ко­торой когда-то был готов умереть.

Ты можешь сколько угодно восхищаться женской красотой, но я еще не слышал про мужа, который вос­хищался бы красотой собственной жены. По-видимому, то, что он видел, пока не женился, не было реальной женщиной. Он видел то, что ему хотелось видеть.

Он был как во сне, а сновидение не может существо­вать долго. Рано или поздно ты просыпаешься, и тогда перед тобой предстает реальный человек. Ничего не изменилось: все та же женщина или все тот же мужчи­на. Трудно в это поверить.

Так что же произошло? Всего лишь через неделю... если ты достаточно разумен, то намного быстрее — всего лишь через пару дней... все дело в разуме. Только идиоты могут обманывать себя всю жизнь. Чем ра­зумнее человек, тем раньше он осознает, что видит не реальность, а собственные проекции. Тогда тучи рас­сеиваются. Теперь он видит чистое небо.

Риндзай говорит — мы все живем среди теней. Люди поют песни о Лейле и Меджнуне. Их любовь вечна. Но их помнят лишь потому, что родители и общество не позволили им быть вместе.

Поженись Лейла и Меджнун, мы бы о них так ни­когда и не узнали. Слышали ли вы хоть одну любовную историю, читали ли хоть одну поэму, посвященную су­пружеской паре? Лично я перерыл немало библиотек, но не нашел ничего подобного. Это невозможно — ког­да люди живут вместе, созданные ими проекции исче­зают. Но если влюбленных разлучить, их сны и мечты окажутся поистине прекрасными. Их воображение об­ретет крылья.

Мы живем среди теней, среди надежд. Что такое надежда? Нам кажется, что завтра произойдет нечто выдающееся, нечто, способное изменить нашу жизнь. Но ничего не происходит. Завтра случается только смерть.

Бесплодные надежды и страх смерти отнимают у нас будущее. Ты живешь в нереальном воображае­мом будущем, но вот приходит смерть и кладет всему конец. Никакого завтра больше нет. Будущее — всего лишь твое представление о том, что должно произойти в твоей жизни. Однако бытие не имеет перед тобой ни­каких обязательств, оно не обязано исполнять желания и воплощать надежды.

Люди любят давать обещания. Они не задумываясь говорят: «Я буду любить тебя всю жизнь!»

Один парень сказал своей подружке:

— Я буду любить тебя всю жизнь!

Затем он замолчал. Девушка удивилась:

— Почему ты вдруг замолк?

Он ответил:

— Скажи мне, в старости ты станешь похожей на свою мать? Нет. Тогда я не могу ничего обещать.

Ох уж эти тещи... я удивляюсь, почему их до сих пор не отстреливают?

Я слышал историю о том, как один человек собрал­ся отправиться в лес на охоту. Его жена захотела идти вместе с ним, и не одна, а с тещей. Чтобы не осложнять семейные отношения, этот человек сказал:

— Ладно! Только вы обе будете сидеть на дереве. Оттуда вы увидите все, что происходит.

Теща была еще достаточно молодой женщиной, она сумела взобраться на невысокое дерево. Вдруг к этому дереву подошел лев. Жена охотника, которая сидела на соседнем дереве, закричала мужу:

— Погляди, лев рядом с моей матерью!

— Это не моя проблема! — ответил он. — Это его проблема. Конечно, он влип, но думаю, все-таки смо­жет убраться отсюда.

Люди всегда чего-то ожидают, несмотря на то что их надежды никогда не оправдываются. Повсюду разочаро­вания. Люди отчаиваются, причина их отчаяния в том, что они вечно чего-то хотят... С какой стати бытие будет при­слушиваться к их желаниям? Если хочешь быть счастлив, сам следуй за бытием и смотри, куда оно тебя приведет.

Я называю это «свободный полет»: ты отказываешь­ся от своих проекций и позволяешь бытию управлять твоей жизнью. Тогда разочарование невозможно — для него нет причин. Нет боли, нет беспокойства — ты заод­но с бытием. Что бы ни происходило — все к лучшему.

Бытие мудрее тебя. Будда называет это «таковостъю» — что бы с тобой ни происходило, помни: такова природа бытия. Осознавай себя в единстве с бытием.

Можно сказать: «таковость», «естьность» или «этость». Смысл один и тот же: что ни происходит — все к лучшему. Ты должен уметь этому радоваться, уметь этим наслаждаться. Лишь в этом блаженство; иначе появится чувство, что ты обманулся.

Человек приходит к смерти с мыслью... ну, может быть, за исключением одного из тысячи... что он обманут жиз­нью. Почти каждый умирает с мыслью: «Что это было? Семьдесят лет я за что-то боролся, но в чем был смысл игры?» Надежды разбиты, мечты растаяли, обещания остались невыполненными. Ты умираешь банкротом.

Там, где дело касается надежд, банкротом становится каждый. Лишь человек свободного полета не обманыва­ется. Все, что встречается на пути, он принимает весело и радостно. Если обстановка изменяется, он изменяется вместе с ней, не создавая препятствий ни себе, ни дру­гим, не пытаясь помешать изменениям. Такой человек не знает, что такое обманываться. Он сознает: жизнь никогда не обманывает его, она исполняет даже такие его желания, о которых он и не подозревал.

 

Затем Хорин сказал: «Вижу, что ветрено, под­нимаются волны; играя с водой, хлопает парус из грубой ткани».

 

Он даже не понял, что Риндзай говорит вовсе не о рыбе, и пытается продолжить разговор, не слушая Риндзая.

 

Риндзай же сказал: «Только туман сияет при свете месяца, и все реки и холмы в покое. Долгий вздох ветра — голос осени на земле и в небе».

 

Все так, как и должно быть. Холмы при свете луны... реки спокойно несут свои воды. Танец волн превраща­ет отражение луны в серебряный покров. Все пребы­вает в тишине и покое — ни холмы, ни реки не знают разочарований. Светящийся туман заставляет вспом­нить об одиночестве.

Если посмотреть на природу в состоянии не-ума, все в ней — блаженство, все в ней — будда. Проблемы создает лишь ум человека, не способный к свободному полету.

 

Долгий вздох ветра — голос осени на земле и в небе.

 

Какая радость — приход осени! Луна исполнена бла­женства, и все сияет в лунном свете, кроме человека...

Человек может быть таким же радостным, как реки, и таким же спокойным, как холмы, если он поглядит на луну не прибегая к помощи ума. Без единой мысли он станет частью окружающего его ландшафта.

Но человек вечно занят своими глупыми идеями. Когда все бытие радуется, озабоченным остается лишь человек. Видел ли кто-нибудь озабоченное дерево? Ни одно животное никогда ни о чем не заботится. Даже умирая, животное остается спокойным. Таков закон бы­тия: все, что рождено, когда-нибудь должно умереть.

И только ум человека вечно во все вмешивается и создает проблемы. Ум не может принять таковость бытия. Кто-то говорит об этом откровенно, кто-то по­малкивает, однако каждый считает, что все должно быть «по-моему». И все-таки это невозможно. Никому из нас не дано изменить бытие.

 

Хорин сказал:

— Ты можешь высунуть язык на три дюйма и озарить небесную тишь, но попробуй-ка сказать хоть одно слово, подходящее к случаю!

Риндзай ответил (и этот ответ имеет необы­чайное значение):

— Когда встретишь мастера-фехтоваль­щика — покажи ему свой меч, когда встретишь человека, не являющегося поэтом, не показывай ему свои стихи.

 

С каждым нужно вести себя так, как он того стоит. Не говори того, что человек не может воспринять. Я не могу прочесть тебе стихи, потому что ты поймешь их неверно.

Я слышал историю про одного воришку. Его при­вели в суд. Судья сказал ему:

— Почему ты забрался в дом этого человека? Бедняга-воришка ответил:

— Я залез в его дом, чтобы красть. Но этот человек оказался таким странным! Поймав меня, он сказал: «Не волнуйся! Я написал стихотворение. Присаживайся и послушай!» Я решил, будет лучше, если я тихонько по­сижу. Но стихотворение оказалось таким длинным! Он держал меня за руку и все читал и читал. Я не понял ни слова. Эта пытка продолжалась всю ночь.

Утром прибыла полиция и доставила меня сюда. Прошу вас об одном: не заставляйте меня слушать его стихи. Лучше я отправлюсь в тюрьму. Я не знал, что этот дом принадлежит поэту.

Все поэты таковы. Им очень трудно найти слуша­теля. Все убегают, оправдываясь: «Мне срочно нужно сделать одну вещь», «Нет, нет, сейчас я очень занят». Кому охота терять время?

Если ты поэт, ничего не говори человеку, который не способен тебя понять. Иначе ты унизишь его, твои слова будут намекать на его никчемность. «Не проси меня сказать тебе слово, — говорит Риндзай Хорину, — ты не стоишь его. Ты ничего не понял. Ты — не рыба и не знаешь, что происходит в мозгу у рыб».

Человек сопротивляется бытию и хочет все сделать по-своему. Но это невозможно. Человек пытается сде­лать невозможное и терпит неудачу. Дело даже не в том, что он делает что-то не так. Что бы он ни делал, его все равно ждет неудача. Никто не может быть мудрее кос­мического бытия. И потому мудрецы позволяют себе плыть по течению реки бытия, не спрашивая: «Куда это мы направляемся?»

Бытие никуда не направляется — оно просто есть. Оно принимает тысячи форм, создает все больше и больше сознания, все больше и больше счастья, все больше и больше любви. Если ты не чувствуешь этого, значит, твои двери закрыты.

Просто расслабься, открой сердце, и ты увидишь: Только туман сияет при свете месяца. Тебе не нужно иное общество — только туман. Не нужно стремиться ни к какой политической должности — все реки и хол­мы в покое. Они не обладают ничем, и пребывают в покое, который тебе не купить.

 

Долгий вздох ветра — голос осени на земле и в небе.

 

Просто оставайся с бытием, что бы ни происходило, и ни о чем не заботься. Твое напряжение исчезнет. Ты будешь счастлив, как ребенок, и прекрасен, как цветок.

Иккю писал:

 

Сломив вишневую ветку,

погляди:

ни одного цветка;

цветы приносит весенний ветер.

Хоть ты и паришь в безграничном небе

над облаками,

не полагайся на учение Гаутамы.

 

Иккю говорит о двух вещах: во-первых, ты не мо­жешь заполучить цветы, которых еще нет. Всему свой срок. Ты должен быть терпелив. Ты не должен возму­щаться: «Почему вишня еще не цветет?» Дерево перед тобой. Ты можешь поливать его и ждать. Иккю гово­рит, что глупо ломать ветки.

Цветы приносит весенний ветер. Пусть же придет весна, пусть она воцарится, и пусть весенний ветер овеет дерево. Дерево расцветет внезапно, оно взорвет­ся невероятной красотой.

Вишня ждет; она никуда не спешит, не пытается пе­регнать весну. Она просто ждет — безмолвно и радост­но. Весна придет, разве что на день или на два позже. Какая разница? Весна всегда приходит.

Во-вторых, Иккю говорит: Хоть ты и паришь в без­граничном небе над облаками, не полагайся на учение Гаутамы. Только мастер дзэн может сказать такое: «Не полагайся на учение Будды Гаутамы». Учение Будды возникло в ином историческом и культурном контек­сте. Будда обращался не к тебе. Ты — совсем другой че­ловек. Времена изменились.

Полагайся лишь на свое сознание. На сознание Гаута­мы полагаться не следует. Иккю не говорит, что Гаутама не прав, он хочет сказать, что Гаутама создавал свое уче­ние в иной ситуации — пятнадцать веков назад.

Я уже как-то рассказывал вам об одном эпизоде, когда, в один и тот же день... Утром один человек спро­сил Гаутаму: «Есть ли Бог?» Гаутама сказал: «Нет, Бога нет». Ближе к полудню другой человек спросил Гаута­му: «Есть ли Бог?» Гаутама сказал: «Да, Бог есть».

Теперь вы представляете, что думал по этому по­воду Ананда, который всегда был рядом с Гаутамой. Я думаю, у него началась мигрень. Что это за чело­век? Утром он заявляет: «Бога нет», а в обед говорит: «Бог есть».

Вечером к Гаутаме подошел третий человек и сказал ему: «У меня нет никаких идей ни за, ни против суще­ствования Бога. Просто помоги мне разобраться».

Будда Гаутама ничего не ответил. Он просто закрыл глаза и пребывал в безмолвии. Увидев это, подошед­ший человек тоже закрыл глаза и сел рядом. Он решил, что Будда что-то скажет ему позже. И они просидели в безмолвии два часа.

Через два часа человек, обратившийся к Будде, по­чувствовал себя возродившимся — он стал другим. Он прикоснулся к стопам Будды Гаутамы и сказал: «Я и не смел ожидать этого. Ты дал мне так много. Ты дал мне почувствовать вкус. Я пришел к тебе, чтобы задать во­прос, но ты дал мне переживание. Я буду благодарить тебя за это всю жизнь».

Поздним вечером Ананда сказал Будде:

— Ты должен был подумать обо мне. Весь день я не знал, что и думать. Утром ты говоришь «нет», днем ты говоришь «да», а вечером не говоришь ничего. При этом парень получает ответ, хотя ты промолчал.

Будда ответил:

— Первый человек, которому я сказал «Бога нет», был атеист, и он пришел получить подтверждение. Он думал, что, если даже Будда Гаутама окажется атеистом, лично у него не будет никаких проблем. Безусловно, атеизм — правильный подход. Бога нет.

Второй человек также пришел ко мне за подтверж­дением. Он был теист. Ни тот, ни другой не были ис­кателями истины — они искали утешения. Их вполне устраивали собственные идеи, им больше ничего не было нужно.

Третий человек — искатель истины. Он прямо ска­зал: «У меня нет никаких идей ни за, ни против суще­ствования Бога». Для такого человека ответом может быть лишь тишина. И поскольку он был непредубеж­ден, увидев, что я закрыл глаза и молчу, он тоже закрыл глаза и погрузился в безмолвие. Я не сказал ему ни сло­ва, и все-таки он ушел от меня обогащенным.

— Так что, Ананда, — продолжал Будда, — тебя не должны смущать мои ответы. Ни один из вопросов не был твоим, так что это не твоя проблема.

— Да, это не моя проблема, — ответил Ананда, — но у меня есть уши, и я всегда рядом с тобой.

Будда сказал:

— Ты должен запомнить: у меня нет никакой неизмен­ной философии, поэтому я не могу давать готовые ответы на любые вопросы. Я должен увидеть человека, оценить его возможности. Мне не хочется никого оскорблять. Я не хочу говорить человеку то, чего он не способен понять.

Если подобные ситуации возникали еще при жизни Будды, Иккю прав: «Не полагайся на учение Гаутамы». Ищи свои собственные истоки, уходи вглубь себя. Там ты найдешь подтверждение всему, что говорил Будда.

Не полагайся на учение. Не потей над текстами, года­ми изучая и перечитывая их. Это не поможет. Будда не читал этих текстов перед тем, как обрел просветление, соответственно, они не дадут просветления и тебе. Не принимай на веру слова Будды — эти слова предназна­чались для его современников, для людей, с которыми он беседовал лично. Просто делай то же, что и Будда.

Да — делай то же, что и Будда. Он стал не-умом. Стань не-умом и ты, и для этого отбрось от себя даже Будду с его текстами. Лишь в пустоте вишневое дерево твоей сущности сможет расцвести. Обретая не-ум, ты встречаешь весну.

Когда придет время твоего не-ума, придет время тысячи чудес. Однако не ищи чудес; если ты начнешь желать их, не-ум не придет. Желания не дадут тебе сде­лать свой ум пустым.

Запомните одно из главных условий: нельзя слиш­ком серьезно относиться к поиску истины. Нужно со­хранять внутреннюю легкость: «Если где-то существует истина, я когда-нибудь обязательно встречусь с ней».

Не будьте серьезными. Будьте игривыми. Тогда вы сможете встретиться с самим Буддой Гаутамой. Но тогда зачем вам его учение? Кому тогда нужны все эти тексты? Иккю прав, совершенно прав.

 

Вопрос первый.

Маниша спрашивает:

 

Является ли созерцание присутствием или же оно просто отсутствие — отсутствие ото­ждествления себя с умом и телом?

 

Маниша, это трудный вопрос. Он труден потому, что ум, в отличие от бытия, не признает противоре­чий. Собственно говоря, бытие как раз и соткано из противоречий. И потому оба эти слова — присутствие и отсутствие — подходят.

При созерцании отсутствует твоя личность, твой ум, твои мысли, твои чувства — отсутствует все, что есть в твоем уме. Если взглянуть на вещи с этой точки зрения, получается, что не-ум означает отсутствие.

Но в тот миг, когда ты избавляешься от всего, твой потенциал начинает увеличиваться. На свет появляет­ся новое присутствие, то, чье появление сдерживалось всем тем хламом, который ты носил в своей голове. И вот, когда хлам выброшен, когда почва готова, воз­никает подлинное присутствие.

Отсутствие и присутствие... Верно и то и другое. Медитация — это попытка создать отсутствие. Но ког­да ум действительно отсутствует, в этом безмолвии, в этом безграничном пространстве твой потенциал на­чинает расти, цвести и сиять. Внезапно тебя наполняет цветение вишни — новое присутствие, новый аромат.

В медитации, с одной стороны, ты опустошаешь себя, с другой — пустое пространство наполняется тем, что присуще тебе потенциально. До этого момен­та не существовало пространства, в котором ты мог бы расцвести.

Медитация создает пространство, необходимое для того, чтобы твой потенциал стал цветком. Человек, практикующий медитацию, обладает такой степенью присутствия, что ты физически чувствуешь это.

У меня в столовой стояла небольшая статуэтка Буд­ды. Это была просто статуэтка, но когда ко мне впервые пришел Джаеш и увидел ее, он сказал: «Она обладает большим присутствием». Я любил эту статуэтку и во­зил ее из Индии в Америку, из Америки в Индию — ведь она обладала присутствием. Это всего лишь статуэтка медитирующего Будды. Иногда сама поза медитирую­щего излучает живую ауру.

Я привез сюда другую статуэтку, чтобы поставить ее у дверей аудитории. Вы увидите: поза для медитации, даже запечатленная в камне, излучает нечто. Присев ря­дом с этой статуэткой, вы почувствуете, как что-то стру­ится от нее к вам. Это не поклонение; это — безмолвная близость и созерцание позы. Поскольку это поза меди­тации, медитативным становится даже камень.

Итак, медитируя, ты делаешь две вещи: с одной стороны — выбрасываешь из головы мусор, с другой стороны — помогаешь розе расцвести. Ты обретаешь как отсутствие, так и присутствие — отсутствие всего, что есть в тебе безобразного, и присутствие поистине прекрасного.

А сейчас пришло время Сардара Гурудаяла Сингха. Надеюсь, он все еще в своем тюрбане цвета радуги. Этот тюрбан обладает особым присутствием!

 

В Белом Доме Рональд Рейган и Нэнси Рейган дают прощальный ужин. Нэнси Рейган предлага­ет вновь избранному президенту Джорджу Бушу экскурсию в президентскую спальню.

Когда они возвращаются к гостям, Джордж Буш видит, что Рональд Рейган заснул, сидя на кушетке.

— Эй, Рональд! — говорит Буш, растолкав его. — У тебя не найдется фотографии обнажен­ной Нэнси?

— Чего? — бормочет Рейган, часто моргая со сна. — Ты что, идиот?

— Тогда, может быть, купишь парочку? — го­ворит Буш, указывая на свой фотоаппарат.

 

Джеф и Дорис уже шесть лет состоят в браке, и у них трое детей. У Джефа странная привыч­ка — заниматься любовью в полной темноте. Дорис, долгое время мирившаяся с этим, наконец не выдерживает — любопытство берет верх — в самый разгар полового акта она внезапно зажи­гает свет. И тут она видит, что Джеф занима­ется с ней любовью с помощью огурца.

— Ты, импотент-извращенец! — кричит она мужу. — Может ты объяснишь, зачем это тебе нужно?

— Конечно, объясню, — тихо отвечает Джеф, — если ты сумеешь объяснить, откуда у нас дети.

 

Адольф Гитлер стоит у ворот рая и настой­чиво звонит в звонок. Святой Петр решает по­звать Иисуса Христа, чтобы тот утихомирил наглеца.

— Я хочу войти! — кричит фюрер. — И я ще­дро награжу тебя, если ты откроешь ворота.

— Но это невозможно, — говорит Иисус, — погляди-ка, что ты натворил на земле!

— Но я награжу тебя очень щедро, — не уни­мается Гитлер, — я вручу тебе высшую награду за храбрость — Железный Крест.

— О, это очень соблазнительно, — говорит Иисус Христос, — но позволь мне сначала позво­нить в одно место.

Иисус берет телефон и звонит Богу Отцу.

— Послушай, папа, — говорит Иисус, — тут ко мне просится Гитлер. Что ты на это ска­жешь?

— Иисусе! — отвечает ему Бог Отец. — Ты что, шутишь? Это же опасный психопат!

— Но он обещает вручить мне Железный Крест, — говорит Иисус в трубку.

— Железный крест! — в испуге восклицает Бог Отец. — Неужели ты забыл, чем все закон­чилось, когда тебе вручили деревянный?

 

Ниведано...

Ниведано...

Погрузись в тишину.

Закрой глаза.

Почувствуй, как замерло твое тело.

 

А теперь обрати свой взгляд внутрь себя.

Погружайся в себя насколько можешь.

Глубже и глубже-

Пока не достигнешь самих истоков своего суще­ства.

Оно совсем рядом — нужно лишь сделать шаг

и ты — будда.

У будды лишь одно качество —

созерцательность.

 

Просто созерцай, твое созерцание

становится все более глубоким.

В этот вечер ты —

самый счастливый человек в мире,

ибо быть буддой — значит быть

Эверестом сознания.

Тогда тебе не нужна никакая дисциплина,

никакая мораль.

Все, что ни есть хорошего, будет следовать

за тобой

подобно тени.

 

Просто оставайся свидетелем все двадцать четыре

часа в сутки.

Чтобы ты ни делал,

делай это с полным осознанием и изяществом,

доказывающим, что ты

узнал будду в самом центре своего существа.

Чтобы было понятнее,

 

Ниведано...

Расслабься. Наблюдай.

Ты просто наблюдатель,

Ты — не твой ум. Ты — не твое тело.

Ты просто наблюдатель. Наблюдение — это ты.

Это твое просветление.

 

Пришла весна, и вишня зацвела —

тысячи цветов.

Собери же как можно больше этих цветов

и наблюдай...

 

Пусть будда со всеми сокровенными тайнами

появится на периферии твоей жизни,

пусть он войдет в твою повседневную жизнь.

Будда всегда приходит. Нужно только

найти нужные слова, чтобы

убедить его это сделать.

Докажи свою созерцательность

созерцанием.

 

Прежде чем Ниведано призовет тебя назад,

собери столько опыта и цветов,

сколько сможешь

собрать. Позови будду с собой. Он идет...

Он — твоя истинная природа.

И он может быть на периферии,

не только в центре.

 

Ниведано...

В этот миг Аудитория Будды становится

безмолвным озером сознания.

Вы слились друг с другом. Ты — часть океана.

Не спрашивай, где океан.

Это и есть океан.

Быть здесь и сейчас — это океан.

Океаническое сознание и есть полное освобождение.

 

Возвращайся, но возвращайся как будда,

безмолвно, тихо,

с изяществом.

Присядь на несколько мгновений.

Вспомни, где ты был,

какой дорогой ты шел.

То, что ты пережил, станет частью твоей

повседневной жизни.

Твои поступки, твои жесты,

твои слова, твое безмолвие —

все это будет выражением будды.

Понемногу старое исчезает

и новое рождается.

Этот новый человек —

единственная надежда мира.

 

Будучи со мной, ты получил возможность,

которую не найдешь больше нигде на земле.

Когда-то таких возможностей было много,

но те золотые дни миновали.

 

Я же стремлюсь предоставить вам возможность

заглянуть, хоть на миг,

в те золотые дни, когда тысячи людей в разных

уголках света

стремились достичь абсолютного сознания,

бессмертия, вечности.

 

Если ты не достигнешь своего центра,

твое вишневое дерево не зацветет.

В тот миг, когда ты достигнешь центра,

придет весна.

Вся твоя жизнь превратится в поэзию, песню,

танец.

 

Верно, Маниша?

Да, любимый Мастер.

 

 

Глава седьмая

У пути нет конечной цели

 

Кингъю, увидев, что Риндзай входит в его мо­настырь, уселся в комнате, держа свою палку го­ризонтально. Риндзай три раза стукнул по его палке рукой, затем вошел в зал и уселся на первое место.

Кингъю вошел вслед за ним и сказал:

— При встрече гостя с хозяином каждый дол­жен соблюдать привычные формальности. От­куда ты и почему ты так груб?

— О чем это ты толкуешь, старый ошо? — ответил Риндзай.

Не успел Кингъю открыть рот, чтобы дать ответ, как Риндзай ударил его. Кингъю притво­рился, что падает, и Риндзай ударил его еще раз. Кингъю сказал:

— Сегодня обстоятельства складываются не в мою пользу.

Спустя некоторое время Исан спросил у Кёдзана:

— Кто из досточтимых мастеров был побе­дителем, а кто побежденным?

Кёдзан ответил:

— Когда побеждаешь, побеждаешь необусловленно, когда проигрываешь, проигрываешь необусловленно.

 

Маниша, эту историю, можно понять, если по­нимаешь дзэнский взгляд на обусловленность. В нашей жизни все обусловлено — обусловлено об­стоятельствами, обусловлено традициями. Говоря «все обусловлено», я хочу сказать: все, что у тебя есть, при­шло со стороны. Ты — просто место, где все собирает­ся. Сам же ты пуст.

Дзэн хочет, чтобы ты подходил к жизни необусловлено. То есть ты должен жить без предубеждений, без отговорок, без ожиданий. Таким ты можешь быть, лишь находясь в центре своего существа.

Да, ты любишь, но твоя любовь обусловлена. Да, у тебя есть друзья, но и их дружба обусловлена. Лишь небольшая перемена в обстоятельствах — и любовни­ки становятся врагами, а дружбе приходит конец.

Макиавелли в своей книге «Государь» очень тонко подметил одну вещь. Хотя это книга о дипломатии, а не о религии, в ней есть прозрения, которые помогут вам многое понять. Макиавелли пишет: «Король никогда не должен говорить своему другу то, чего он не мог бы сказать врагу. Ведь кто может знать: возможно, завтра твой друг станет твоим врагом, а твой враг завтра ста­нет твоим другом». Макиавелли излагает основы ди­пломатии. Но разве вся наша жизнь не дипломатия? Мы стараемся говорить то, что нравится нашим со­беседникам. Это и есть обусловленность. Мы должны говорить правду, не думая о том, понравится ли это кому-нибудь или нет.

Гурджиев учил своих учеников необусловленности. Он считал, что только так можно прийти к истине. Если задать условия, эти условия станут барьерами. А что такое религии, как не множество условий?

Медитируя, последователь Кришны стремится уви­деть Кришну. Христианин стремится увидеть Христа. И каждый видит то, что обусловлено его воспитанием. Обусловленность верующих приводит к галлюцинаци­ям. Верующие галлюцинируют и радуются тому, что якобы познали Бога.

Все ваши так называемые «святые» — просто пси­хопаты. Они не понимают, что первое условие поиска истины — очистить ум от обусловленности. Ты должен войти в бытие абсолютно пустым. Пусть бытие говорит само. Не задавай ему вопросов.

В дзэн нет обусловленности, поэтому дзэн — выс­шая форма религиозности. Сравните-ка это со словами Христа: «Проси, и будет дано тебе». Только прислушай­тесь: «Проси»! В просьбе содержится желание, ожида­ние, алчность. О чем ты можешь просить? Бытие не обязано исполнять твоих просьб.

Иисус продолжает: «Стучитесь, и отворятся вам двери». Неужели бытие закрыло двери и не отопрет их, пока ты не постучишь?

Истина в том, что у бытия нет дверей. Так куда же стучаться? Бытие совершенно открыто — это твои две­ри заперты. Ты должен стучаться в собственную дверь? А кто тебе ее отопрет?

И еще Иисус сказал: «Ищите, да обрящете». Если не вдумываться в смысл — великая поэзия. Но, подумав, ты понимаешь — эти красивые слова не могут быть фундаментом подлинно религиозного сознания.

Религиозное сознание выворачивает все наизнанку: ищи, и потеряешь; не ищи, и ты уже нашел. Стучи, и не достучишься — бытие не имеет дверей; все открыто. Проси — и будешь жить с иллюзиями. Их даст тебе не бытие, а твое собственное воображение.

Не ставь бытию никаких условий, не дави на него. Будь открыт и радуйся всему, что к тебе приходит. Если ты не ограничен условиями и условностями, бытие по­дарит тебе себя в таком избытке, что ты изумишься. Ты никогда не просил о тех богатствах, тех сокровищах, тех тайнах, которыми одаривает тебя бытие. Ты не ис­кал, а истина уже здесь.

Ты и есть истина. Поэтому поиск бесполезен. Чем больше ты ищешь, тем дальше уходишь от истины. Итак, прекрати искать — желание найти истину ничем не лучше других желаний. Оставайся в собственном центре, будь открыт и доступен, не ограничивай себя никакими условиями — и ты найдешь то, что не под­дается описанию.

Это предисловие поможет прояснить суть истории, принесенной Манишей.

Кингъю, увидев, что Риндзай входит в его мона­стырь, уселся в комнате, держа свою палку го­ризонтально. Риндзай три раза стукнул по его палке рукой, затем вошел в зал и уселся на первое место.

Конечно, первое место принадлежит Кингъю — ведь он учитель в этом монастыре. Гость ведет себя странно: он три раза ударяет рукой по палке мастера, а затем на­правляется в зал, где занимает его место.

Кингъю вошел вслед за ним и сказал: «При встре­че гостя с хозяином каждый должен соблюдать привычные формальности. Откуда ты и почему ты так груб?»

Вот где проявляется разница между Риндзаем и Кингъю. Любой великий мастер не похож на всех остальных. У Кингъю было намного больше учеников, чем у Риндзая, — люди понимали его лучше. Он соблю­дает формальности и ожидает что Риндзай...

Он говорит Риндзаю: «При встрече гостя с хозяи­ном — он считает Риндзая гостем, а себя хозяином... собственно, формально так оно и есть, — каждый дол­жен соблюдать привычные формальности».

Риндзай, великий мастер, не может с этим согла­ситься. Традиционные формальности? Тогда чему учит дзэн? Ведь дзэн — это бунт против всего формального. Все в нем спонтанно, все непривычно.

 

«Откуда ты и почему ты так груб?»

 

Но Риндзай вовсе не груб. Он может показаться грубым только со стороны. На самом деле он ясно вы­ражает свою позицию. Стукнув по палке Кингъю три раза, он говорит: «Пойми, пришел великий мастер. Ты здесь учитель только формально».

Три раза стукнув по палке Кингъю, Риндзай пока­зывает: «формально — хозяин ты; по существу — хо­зяин я. Ты — гость». То, что считается правильным на периферии, не всегда оказывается истинным, когда ты погружаешься в центр.

Риндзай говорит: «Учитель пришел к ученику». Он ясно показал это, постучав по палке Кингъю. «Пока я здесь, учитель — я». Нет, он не груб, он — прямолине­ен. Это качество присуще подлинным мастерам.

Кингъю спрашивает его: «Откуда ты и почему ты так груб?» Он не может понять поведение гостя, хотя тут все понятно. Мастер трижды постучал по его палке и уселся на его место в зале собраний.

Риндзай говорит: «Ты — простой учитель. Ты — еще не мастер. Все твои знания заимствованы — они не основываются на экзистенциональном опыте».

«О чем это ты толкуешь, старый ошо?» Обратите внимание, Риндзай называет Кингъю ошо. Лишь од­ним этим словом он показывает: «Я не был груб; я про­сто объявил о своем прибытии».

«О чем это ты толкуешь, старый ошо?» Риндзай говорит: «Ты стар, и я уважаю тебя, но это вовсе не означает, что тебе известна истина. Ты честно старался, ты всю жизнь дисциплинировал себя, ты тренировал себя, но это вовсе не означает, что ты достиг цели».

«Я не груб, но истина должна быть сказана, даже если она кажется грубой. О чем это ты толкуешь, старый ошо?»

Обратившись к Кингъю как к «ошо», Риндзай по­ясняет свою позицию: «Я не груб, я не могу быть гру­бым по отношению к кому бы то ни было. Я сострадаю тебе и все-таки стукнул твою палку, показывая, что ты недостоин держать ее. Я хотел сказать, что твоя палка должна быть в моих руках, но ты не понял. Вот поче­му я вошел в зал собраний и сел там, где обычно си­дишь ты.

Ты почувствовал себя оскорбленным, потому что я говорю: пришел настоящий мастер, а он — всегда хозя­ин, он — никогда не гость».

Не успел Кингъю открыть рот, чтобы дать ответ, как Риндзай ударил его. Риндзай не позволил ему гово­рить — здесь нет места разговорам, это — не диалог.

Запомни: не нужно думать о том, что сказать. Нуж­но присутствовать в ситуации. Кингъю хотел было от­крыть рот, он собирался что-то сказать. Но Риндзай ударил его: «Ничего не говори — только смотри! Не теряйся в объяснениях, старайся осознать ситуацию и смотри мне в глаза!»

Кингъю притворился, что падает, и Риндзай уда­рил его еще раз — в дзэн притворство неуместно. Либо ты падаешь, либо... Но не притворяйся — это не спек­такль.

Кингъю притворился, что падает, и Риндзай ударил его еще раз. Этот удар Кингъю получает за притвор­ство — не за притворное падение, нет! — за то, что вся его жизнь была притворством. Кингъю — не мастер, он притворялся мастером.

Кингъю сказал: «Сегодня обстоятельства скла­дываются не в мою пользу».

Риндзай сделал очень много: он вновь и вновь давал Кингъю возможность осознать — мастер спустился с гор, пришел в его монастырь и попытался его разбу­дить. Но Кингъю заботит только одно — складываются ли обстоятельства в его пользу...

 

Спустя какое-то время Исан спросил у Кёдзана: «Кто из досточтимых мастеров был победите­лем, а кто побежденным?»

 

В дзэн этот вопрос задается уже не одно столетие: «Кто победил, кто проиграл?»

 

Кёдзан ответил: «Когда побеждаешь, побеждаешь необусловленно, когда проигрываешь, проигрыва­ешь необусловленно».

 

Это очень глубокий ответ. Кёдзан говорит, что во­прос о том, кто победитель, а кто побежденный, не имеет смысла. Важно другое — что бы ни происходило, все должно происходить необусловленно, спонтанно. Спонтанно потерпеть поражение столь же почетно, как и спонтанно одержать победу. Истинную ценность имеет не поединок, а спонтанность, необусловлен­ность.

Если проигрываешь, прими свой проигрыш не­обусловленно, с радостью. Это — дар природы. Никто ничего не знает наперед — даже темная ночь внезапно может превратиться в прекрасный восход. Не следует судить о том, кто проиграл, а кто выиграл. Оба участ­ника дзэнской встречи должны оставаться спонтанны­ми, что бы ни происходило.

Победа и поражение принадлежат обусловленному миру. Дзэн не обращает на них внимания, с точки зре­ния дзэн и то и другое бессмыслица. Смысл — в спон­танности.

Был такой случай: самурай, практикующий дзэн, вернулся из военного похода раньше, чем его ожидали, и застал жену в объятиях слуги.

Будучи человеком дзэн, самурай сказал слуге:

— Не спеши. Когда закончишь, я буду ждать тебя во дворе. Ты возьмешь меч и будешь сражаться со мной.

Бедняга слуга затрясся от страха — он не знал, как дер­жать меч, а ведь его хозяин был прославленный воин.

Итак, слуга выскочил на улицу через заднюю дверь и побежал к мастеру дзэн — учителю своего хозяина. И он сказал мастеру:

— Я попал в беду. Это всецело моя вина. Но так случилось.

Мастер выслушал слугу и сказал:

— Не волнуйся. Я научу тебя держать меч. Запом­ни: то, что твой хозяин великий воин, не имеет зна­чения. Значение имеет только спонтанность, и в этом ты должен его превзойти. Сейчас он слишком уверен в себе. Он думает: «У моего слуги нет шансов остаться в живых. Я буду играть с ним, как кошка с мышью!»

Соберись с духом и бей его изо всех сил — это твой единственный шанс выжить. Не думай о том, что он, возможно, простит тебя. Он никогда тебя не простит. Тебе придется биться. Ты сам спровоцировал его, сам бросил ему вызов. Однако, насколько я могу судить, ты выйдешь из этой схватки победителем.

Слуга не мог поверить. Мастер продолжал:

— Он обусловлен тем, что должен победить. Ты дол­жен действовать необусловленно. Будь целостным. На твое счастье, ты не знаешь, как и куда нужно бить, — так что бей куда попало. Бейся как одержимый!

Слуга сказал:

— Я сделаю все, как ты говоришь. У меня все равно нет шансов выжить. Я могу себе позволить что угодно.

Он взял у мастера меч и двинулся прямо к хозяину, крича:

— Выходи на бой!

Самурай не мог поверить своим ушам. Он думал, что слуга упадет к его ногам и будет молить о пощаде.

Но тот ревел как лев, и у него в руках был меч масте­ра. Самурай узнал меч и спросил:

— Где ты его взял?

— У твоего учителя, — ответил слуга. — А сейчас иди сюда. Решим наш спор раз и навсегда: либо ты остаешься в живых, либо я. Выживет кто-то один.

Самурай почувствовал, как по телу его пробежала легкая дрожь. Но он подумал: «Что он может сделать? Нужна многолетняя тренировка... Я много лет провел на войне, а этот несчастный слуга...» И он извлек меч из ножен.

Слуга бросился на него как одержимый. Не зная, куда бить, он бил куда попало... Самурай растерялся. Этот человек ничего не знал и наносил самые неожи­данные удары. Слуга прижал самурая к стене, и тот был вынужден попросить о пощаде:

— Хватит. Ты же убьешь меня. Ты же не знаешь, как нужно сражаться... Что ты делаешь?

— Дело не в умении, — отвечал слуга, — это по­следняя минута моей жизни.

Побежденный самурай отправился к своему учите­лю и сказал:

— Что за чудо ты сотворил? Всего за пять минут ты сделал из моего слуги великого воина. Он нано­сил такие удары... такие идиотские удары... он же мог убить меня! Он не знает ровным счетом ничего, но он мог меня убить. Он прижал меня к стене и приставил острие меча к моей груди. Я попросил его о пощаде.

Учитель ответил:

— Ты получил урок абсолютной необусловлен­ности. Нельзя победить человека, который действует безоглядно.

Вот почему Кёдзан говорит: «Когда побеждаешь, по­беждаешь необусловленно». Не следует упиваться мыс­лью: «Я — победитель». Побеждает необусловленное сознание.

«Когда проигрываешь, проигрываешь необусловлен­но». Ты отдаешь борьбе все силы, но если природа ре­шила, что победить должен кто-то другой, — пусть он побеждает. «Я отдал все силы без остатка, я сделал все, что мог. Я действовал спонтанно. Большего я сделать не в силах».

В Японии, когда сражаются два воина — а это про­исходит достаточно часто, — как правило, никто не побеждает и никто не проигрывает. Ведь оба действу­ют безоглядно. Действия и того и другого настолько спонтанны, что поединок заканчивается ничьей побе­дой и ничьим поражением. Если кто-то проигрывает, его проигрыш целиком зависит от обстоятельств. По­бедитель не тешит свое эго — напротив, он обнимает побежденного и восхищается тем, как тот сражался: «Лишь по воле случая я оказался победителем, а ты — побежденным. Это — случайность. Что касается спон­танности и безоглядности — ты ничуть не уступаешь мне». Это — совершенно иной подход. Ни победа, ни поражение в сущности не имеют значения. Происходит сдвиг всей системы ценностей: спонтанность, целост­ность, способность поставить все на карту — вот, что имеет ценность. Чем все закончится, победой или по­ражением, не столь важно.

Немецкий профессор Херригел стал одним из пер­вых учеников японского мастера дзэн. Херригел изучал искусство стрельбы из лука. Он считался выдающимся лучником в Германии — но там совершенно иная си­стема ценностей. Там он был великим лучником, по­тому что его стрела всегда попадала в цель, всегда в «яблочко» — сто процентов. В Германии успех измеря­ется в процентах: сто процентов, девяносто процентов, восемьдесят процентов. Точно так же измеряют успех во всем мире — везде, кроме Японии.

Херригел был чемпионом Германии в стрельбе из лука. Он приехал в Японию и учился у мастера три года. Он не мог понять, почему мастер всегда говорил ему: «Ты промахнулся», когда стрела попадала точно в «яблочко».

Мастер говорил: «Забудь о цели. Дело не в том, по­падешь ты в нее или нет. Помни о главном: ты должен быть спонтанным, ты не должен прилагать усилия».

Прошло три года. Херригел никак не мог уяснить, чего хочет от него мастер. Каждый день он старался изо всех сил, и каждый день учитель говорил: «Нет!»

Тогда Херригел решил вернуться домой: «Это совер­шенно бесполезная трата времени!» Он не мог предста­вить себе, как это лучник может действовать спонтан­но. Ведь ты должен взять в руки лук, должен вложить стрелу, должен прицелиться — как это сделать, не при­кладывая усилий? Какое-то усилие всегда необходимо. Согласитесь, — по-своему, Херригел был прав.

Вот только дзэн с этим никогда не согласится.

На прощание Херригел хотел сказать учителю: «Зав­тра я уезжаю. Мне жаль, но я так ничего и не понял. И все же мне кажется, что я прав на все сто процентов. Как вы можете утверждать, что я ничего не смыслю в стрельбе из лука?»

Итак, на следующее утро он пришел попрощаться с учителем. Учитель был занят с другим учеником, и профессор присел на скамью. Впервые он ни о чем не беспокоился: он уезжал, он больше не хотел изучать дзэн при помощи искусства стрельбы из лука. Он был совершенно расслаблен и наблюдал — просто наблю­дал за тем, как мастер накладывает стрелу, как он на­тягивает тетиву и при этом остается совершенно спо­койным, как будто ему безразлично, достигнет стрела цели или нет. Не было и намека на напряжение или стремление поразить цель — мастер действовал легко, играючи.

Херригел наблюдал за мастером на протяжении трех лет, и вдруг, впервые, он осознал — действитель­но, цель не имеет значения. Значение имеешь ты сам, твои жесты. Ты расслаблен? Ты безогляден? Твой ум безмолвен? Иная ориентация... ведь сама стрельба не важна, важна стрельба как медитация. Медитирующий человек легко попадает в цель, не стремясь к этому. Он попадает в цель, отставив в сторону ум, в полном без­молвии.

Дзэн принес с собой новую систему ценностей. В Китае говорят: «Когда музыкант достигает совер­шенства, он отбрасывает в сторону музыкальные ин­струменты; когда лучник достигает совершенства, он отбрасывает в сторону лук и стрелы». Странно... какой смысл достигать совершенства в стрельбе из лука, если ты не собираешься стрелять?

Один молодой человек заявил китайскому импера­тору:

— Ты должен провозгласить меня первым лучни­ком Китая. Я готов встретиться с любым, кто бросит мне вызов.

Он действительно стрелял превосходно — как про­фессор Херригел — стопроцентное попадание.

Но император сказал ему:

— Слышал ли ты про старого лучника, который живет высоко в горах?

— Я слышал о нем, и я готов к состязанию.

Император засмеялся и сказал:

— Сходи к нему. Если он признает тебя, я тоже тебя признаю. Ведь я ничего не смыслю в стрельбе из лука... А он великий лучник, возможно величайший на свете. Так что отправляйся в горы. Как он скажет, так и будет. Состязание здесь ничего не решит.

Итак, наш герой отправился в горы. Там он встре­тил горбатого старика.

— Ты и есть великий лучник? — спросил он.

— Да, — ответил старик, — когда-то я им был. Но с тех пор прошло полвека. Когда я действительно на­учился стрелять, то, по совету своего учителя, выбро­сил лук и стрелы. Ты считаешь себя непревзойденным мастером. Наверное, ты пришел получить мое призна­ние?

— Да, — ответил молодой человек.

— Тогда зачем ты носишь с собой лук и стрелы? — спросил старик.

— Но ведь я лучник, — удивился молодой человек.

Старик засмеялся и повел его в свою хижину, рас­положенную на вершине утеса. Старик был очень стар — наверное, ста сорока лет от роду, — а утес был очень высок и крут — несколько тысяч футов над до­линой. Если ты сделаешь хоть один неверный шаг, усо­мнишься в себе — тут же упадешь вниз и разобьешься в лепешку.

С трудом поднявшись наверх, молодой человек по­дошел к самому краю утеса и посмотрел вниз, в бездну. Он задрожал, сделал два шага назад и сел на землю. Старик засмеялся и спросил:

— Сколько птиц ты можешь убить одной стрелой?

— Конечно же, одну птицу, — ответил молодой че­ловек.

Старик сказал:

— Ты должен пройти обучение у мастера дзэн. Убивать стрелой лишь одну птицу — недопустимое расточительство. Мой учитель не называл лучником человека, который не мог сбить одной стрелой целую стаю птиц.

— А скольких птиц можешь сбить ты? — спросил молодой человек.

— Назови число сам, — сказал ему старик.

Как раз в эту минуту над ними пролетала птичья стая. Старик посмотрел вверх, и на землю упало семь птиц.

— Боже мой! — воскликнул молодой человек.

— Если ты действительно смотришь, — сказал ему старик, — твой взгляд становится выстрелом. Но ведь ты новичок. Ты испугался на краю утеса. Если ты дрожишь, тебе не удастся достичь совершенства. Ты, конечно, сможешь попадать в цель, но суть не в этом. Суть в том, что ты должен несокрушимо и безоглядно присутствовать в любой ситуации. Само твое присут­ствие должно стать острее любой стрелы.

Вот откуда происходит древняя пословица: «Когда му­зыкант достигает совершенства, он отбрасывает в сторо­ну музыкальные инструменты». Ведь музыкант, который достиг совершенства, сам становится музыкой.

Когда лучник достигает совершенства, само его присутствие может оказаться смертельным для стаи зверей или птиц.

— Отправляйся назад, — продолжал старик, — и учись всему заново. Твоя цель — это ты сам. Если я буду жив, то навещу тебя через пять лет и посмотрю, можешь ли ты получить мое признание. Если меня не станет, придет мой сын. Ты узнаешь его — он может то же, что и я.

Через пять лет старик пришел к нему.

— Где твои лук и стрелы? — спросил старик.

Молодой человек ответил:

— Я отложил их в сторону всего два года назад, но кажется, с тех пор миновали века. Сейчас я могу делать взглядом то же, что делал ты.

Старик посмотрел на него и сказал:

— Я чувствую твое несокрушимое присутствие. Ты можешь сказать императору, что старик признал тебя. Ради этого я спустился сюда с гор.

Дзэн все преображает и ничего не отрицает. Это не жизнеотрицающая религия, это — жизнепреображающая религия. Необусловленность, безоглядность, спонтанность — странные ценности, не правда ли? Ни о чем таком не говорит ни одна религия. Но это под­линные ценности, которые способны преобразить все твое существо.

Все религии толкуют о формальностях, об этикете, о манерах. Все они стремятся отполировать твою личность. Они делают тебя притворщиком, актером — они не про­буждают твой центр. Кёдзан говорит: «Когда побеждаешь, побеждаешь необусловленно». Здесь нет желания победить, просто человек легок и наслаждается медитативностью, спонтанностью. Что бы ни произошло — не важно.

Конечно, когда двое сражаются, один победит, дру­гой — проиграет. Но какая разница, кто победит, а кто проиграет? Главное, чтобы оба действовали необуслов­ленно. Необусловленный человек, согласно дзэн, находит­ся на высшем уровне сознания, а это — истинная победа. Формальная победа — ничто по сравнению с этим.

Иккю писал:

 

Меня былого

не стало в природе:

нет конечной цели,

нет ничего, что имело бы ценность.

 

Это настоящий манифест дзэн. Меня былого... в природе... я исчез, растворился в природе. Я не веду дневника и даже не помню, когда это произошло.

Меня былого не стало в природе: я не нашел себя, я нашел лишь природу. Нет конечной цели... я никуда не направляюсь. Конечной цели нет, потому что конечная цель означает смерть.

Жизнь продолжается всегда. Конечной цели пути не существует. Лишь паломничество, лишь путешествие в саму жизнь — нет пункта прибытия, нет конечной цели пути — лишь танец и паломничество, движение, исполненное радости, — без цели.

Люди пытаются найти цель жизни. Никто не спра­шивает себя, что он будет делать, придя к этой цели...

Предположим, ты достиг цели в жизни, и что? Ты растеряешься. Больше некуда идти... ты достиг всего, к чему стремился, и по дороге растерял все, что имел. В конце пути ты будешь стоять нагишом, оглядываться по сторонам, как идиот, и думать: что дальше? Ты так старался, так страдал — и вот результат.

Я когда-то уже говорил вам об одном рассказе Рабиндраната. Это песня, рассказ-песня: «Я искал Бога много веков подряд. Иногда Он был там, где луна, но когда я долетал до луны, Он оказывался среди звезд. Я отправлялся к звездам, но Он улетал все дальше и дальше. Я не мог достигнуть Его, и все-таки меня радо­вало, что Он где-то там. Когда-нибудь я найду Его. Как долго Он может прятаться? Как долго может убегать?

И вот, однажды, я пришел к дому, на котором была вывеска: «Дом Бога». Я испытал огромное облегче­ние — ведь мое желание исполнилось. И я уже взошел вверх по ступеням, я уже готов был постучать в дверь, как вдруг меня остановила мысль: "Постой! Что ты бу­дешь делать, если Бог отворит тебе дверь? Что ты бу­дешь делать дальше?"»

Вся твоя жизнь была походом, паломничеством, по­иском истины. Ты тренировался как бегун на протяже­нии миллиона лет. И вот — ты встречаешь Бога. Что ты можешь Ему сказать?

Задумывался ли кто-нибудь из вас, что вам, в сущ­ности, нечего сказать Богу? Стремиться к Богу — зна­чит зря изматывать себя. Конечная цель неизменно означает смерть.

Иккю совершенно прав, говоря: «нет конечной цели, нет ничего, что имело бы ценность». Не спрашивай о конечной цели. Наслаждайся, пой, танцуй. Радуйся всему, отправляйся во всевозможные паломничества, и помни: жизнь продолжается вечно, путешествие ни­когда не заканчивается, караван будет идти и идти. Нет в мире такого места, где бы оканчивался твой путь.

 

Вопрос первый. Маниша спрашивает:

 

Когда больше нечего постигать — сигналы не поступают ни от мозга, ни от тела, и ты не можешь определить себя, — остается ли тогда лишь одно созерцание? Похоже, что не осталось даже созерцателя — лишь осознание того, что здесь никого нет.

 

Совершенно верно. Нет созерцателя, есть только со­зерцание. Существует сознание, но не личность. Лишь осознание, появляющееся из ниоткуда и исчезающее в никуда, и посреди ты видишь пламя.

Видели ли вы свечу? Куда исчезает пламя? Сам Буд­да Гаутама использовал этот образ, чтобы описать выс­ший опыт — свеча погасла. Нирвана — это погасшая свеча. Нет ничего кроме чистого осознания, не ограни­ченного рамками личности, — невероятная естьность, великая радость.

Но это не твоя радость, потому что тебя нет. Бла­женство и радость приходят в твое отсутствие. В то мгновение, когда ты исчезаешь, приходит чистое со­зерцание. Это и есть будда.

Но хватит о серьезном. Сардар Гурудаял Сингх, че­ловек великого терпения... Даже если я буду вести се­рьезные разговоры весь вечер, он все равно терпеливо дождется своего часа. Какое доверие! Вот почему он смеется, прежде чем будет произнесена шутка: он ве­рит — что бы ни произошло, все к лучшему.

 

— Моя жена, — говорит Пэдди, — вроде Ве­неры Милосской.

— Ну да? — недоверчиво говорит Симус, от­рываясь от кружки пива. — Ты хочешь сказать, что у нее такие же формы?

— Да нет, — отвечает Пэдди, — она пример­но того же возраста, что и статуя, и ей недо­стает некоторых частей.

— Ага! — говорит Симус. — Зато моя — как Мона Лиза.

— Ты хочешь сказать, — спрашивает Пэд­ди, — она итальянка и в ней есть что-то зага­дочное?

— Не совсем, — отвечает Симус, — она та­кая же плоская, как картина, и ее давно пора от­править в музей.

 

Малыш Эрни готовит себя к политической карьере. Отец решает взять его с собой в Ва­шингтон, на инаугурацию нового американского президента, Адольфа Задобарана.

Во время инаугурации Эрни замечает рядом с президентом священника.

— Папа, что тут делает священник, — спра­шивает мальчик, — молится за президента?

— Сынок, — отвечает отец, — я думаю, что он, посмотрев на президента, молится за все остальное человечество.

Ковальский решил зайти после работы в бар, чтобы пропустить рюмочку-другую. После оче­редного коктейля ему приспичило.

Ковальский подходит к бармену и спрашива­ет, где туалет.

— О, вы его легко найдете, — отвечает бармен, — вниз по лестнице, затем направо, а там — вторая дверь налево.

— Ага, — говорит Ковальский, пьяно ми­гая, — все понял.

 

Ковальский доходит до лестницы, но вместо того, чтобы спуститься, поднимается этажом выше. Он долго бродит по коридору и наконец, отчаявшись найти туалет, отрывает от пола плохо прибитую доску и делает свое дело в от­крывшуюся дыру.

Когда Ковальский спускается в бар, он, к свое­му удивлению, видит, что там не осталось ни одного посетителя.

— Послушайте, — обращается он к барме­ну, — куда подевались люди?

— А где вы были, — говорит бармен, — когда дерьмо упало на вентилятор?

 

Ниведано...

Ниведано...

Погрузись в тишину.

Закрой глаза.

Почувствуй, как замерло твое тело.

 

А теперь обрати свой взгляд внутрь себя.

Погружайся в себя насколько можешь.

Глубже и глубже, словно копье, проникающее в центр,

пока не достигнешь самих истоков своего существа.

В тот миг, когда ты достигнешь центра, —

ты свидетель:

свидетель тела, свидетель ума,

свидетель множества иных вещей —

безмолвия, тишины, спокойствия

и прохладного ветерка, наполненного ароматом

тысячи роз.

В этом центре ты принадлежишь вечности.

В этом центре ты — будда.

 

Будда никогда не рождается и никогда не умирает —

такова твоя природа.

 

Познай же свою природу как можно лучше,

ибо постепенно мы собираемся впустить будду

в обыденную жизнь —

в свои поступки, в свои жесты, свои ответы.

 

Перенести будду из сокровенного центра

на периферию — вот подлинное искусство религии.

Все остальное — не важно.

 

Чтобы было понятнее, Ниведано...

Расслабься.

Наблюдай. Твой ум здесь, но ты — не твой ум.

Твое тело здесь, но ты — не твое тело.

 

Ты просто наблюдатель.

 

Ты даже не человек.

 

Внезапно Аудитория Будды становится озером

безмолвного сознания.

Все личности исчезли, словно капли росы в океане.

Бесценное мгновение...

 

Уговори будду собрать все цветы,

падающие ливнем вниз,

собрать весь аромат, блаженство, безмолвие.

 

Я стараюсь, чтобы в мире было как можно больше будд,

тех, кто полностью познал себя...

ведь это единственная защита против тупых

политиканов и вояк,

которые мечтают разрушить эту прекрасную

планету.

 

Лишь сознание будды, распространяющееся подобно

лесному пожару, покоряя

сердца миллионов, способно защитить

эту прекрасную планету.

 

Во всей вселенной — огромной, бесконечной,

безграничной —

жива лишь эта маленькая планета.

Эта маленькая планета обладает сознанием будды.

 

Прежде чем Ниведано призовет тебя назад,

собери столько опыта и цветов,

сколько сможешь собрать.

Позови будду с собой. Он идет...

Он — твоя истинная природа.

И он может быть на периферии,

не только в центре.

 

Тот, кто познал свой центр,

познал бессмертие, познал вечность.

Будды не умирают и не рождаются.

Они появляются и исчезают в океане,

словно волны.

 

Ниведано...

Возвращайся, но возвращайся как будда:

изящно, безмолвно, спокойно.

Садись как будда.

Это место стало святым.

Этот вечер — бессмертен,

этот миг — твоя вечность.

Вспомни то место, где ты был,

путь, по которому шел.

 

Жизнь должна стать поэзией, живописью,

музыкой, танцем.

 

Верно, Маниша?

Да, любимый Мастер.

 

 

Глава восьмая

Выходные не для святых

 

Риндзай сказал:

— Я толковал дхарму основы ума, благодаря которой человек может проникнуть в земное и священное. Но вы ошибаетесь, если считаете, что ваше настоящее и временное, земное и свя­щенное может дать имя всему настоящему и временному, земному и священному. Оно не смо­жет дать имя этому человеку. Последователи Дао, хватайте и используйте, но никогда не да­вайте имени — это и есть «тайный принцип».

Когда Риндзай понял, что его дни сочтены, он надел свой лучший наряд и сел в дзадзэн. Он ска­зал ученикам:

— Когда меня не станет, не разрушайте со­кровищницу подлинного глаза закона.

Его старший ученик, Сансё, сказал:

— У кого же хватит дерзости сделать та­кое?

Риндзай ответил:

— Если кто-то спросит вас о подлинном гла­зе закона, что вы скажете?

Сансё воскликнул:

— Кватз!

Риндзай сказал:

— Кто бы мог подумать, что слепой осел раз­рушит это?

 

Маниша, это последняя беседа прекрасной серии медитаций «Риндзай: Мастер иррационального». Находиться рядом с Риндзаем, хотя бы на несколько

мгновений сделать его нашим современником... это было прекрасное время. Итак — последняя беседа о Риндзае.

Но, прежде чем перейти к обсуждению этой послед­ней истории... Авирбхава, генеральный директор Му­зея богов, доставила сюда новый экспонат. Имя ему — Дракон.

«Согласно Ветхому Завету, драконы — потомки ва­вилонского дракона женского пола по имени Тиамат. В христианстве дракон — олицетворение дьявола, и потому на многих иконах изображены сражения свя­тых с драконами.

Тогда как Запад видит в драконах зло, Восток, наобо­рот, приписывает им положительные качества. В Китае говорили, что император после смерти взмывает ввысь подобно дракону. В древности существовало поверье: когда дракон наступает на тучи, идет дождь. В китай­ской мифологии дракон почитается как вестник не­бес, открывший Желтому Императору инь и ян — две силы, управляющие вселенной.

В «И-Цзине» дракон символизирует мудрость.

В Японии дракон с тремя когтями символизирует императора, обладающего мирской и духовной вла­стью.

Наш Музей богов имеет огромное значение. Мы утверждаем, что все боги мертвы. Теперь их место — в музее. Боги больше не имеют никакого отношения к жизни; они останутся в памяти человечества как мифы, выдумки, ухищрения священников, как по