Центральная часть Терской области

 

Среди основных линий социального напряжения в 1890-е годы остаются отношения между казаками и горцами в Терской области. Аграрная перенаселенность в горских округах, особенно в нагорной полосе, подталкивает горцев к арендному использованию излишков казачьих наделов, придавая этим отношениям выраженный классовый характер. Наиболее проблемная ситуация складывается там, где горцы вынуждены арендовать земли, некогда используемые ими до расселения здесь казачества (Ассинское ущелье, по Камбилеевке). Непростыми являются и отношения между некоторыми группами самого горского населения. Значительные различия в обеспеченности населения горских округов земельными/пастбищными угодьями приводит к росту напряженности по их границам.[20] Аренда/покупка участков у частных землевладельцев или сельских обществ, обоснование здесь хуторов и сел «иноплеменного» и «иногороднего» населения (в том числе русского — в горских округах и горского — в казачьих отделах) становятся фактором размывания четких племенных границ.

И все же администрирование территории Терской области в начале XX века — один из примеров (моделей) предельно возможного совмещения административных границ с этническими. Относительно компактные и этнически гомогенные ареалы расселения горцев, равно как и сплошные полосы казачьих станиц, отражены в административном разделении области на казачьи отделы и округа различных горских народностей. Такая модель имеет и свои исключения: в частности, балкарские горские общества остаются вместе с Кабардой в составе Нальчикского округа, а Хасавюртовский округ включает чеченские ауховские общества, аварскую Салатавию и кумыкскую плоскость, с многочисленными хуторами разноплеменного населения — от чеченцев до немцев-меннонитов. Но эти исключения только подчеркивают некую общую административную логику, лежащую основе данной модели и связанную с тем, что этнический критерий управленческого упорядочения территории, даже будучи доминирующим, не может быть исключительным. Его использование с необходимостью ограничивается учетом хозяйственно-экономических, ландшафтных, военно-стратегических и иных характеристик территории (Табл. 2).[21]

 

Таблица 2. Округа и отделы Терской области на 1912 год

* в скобках — для войскового сословия

 

Другими словами, административные границы не являются ни произвольными, ни тем более условными, а отражают доминирующую модель управления с поправками на группу факторов, касающихся хозяйственной практики или элементарной ландшафтной досягаемости для устойчивого управления. Современные суждения о «произвольном определении административных границ в империи», где «недостаточно учитывался национальный фактор», упрощают историческую картину. Не вполне ясно, какой именно должна быть эта идеальная мера, позволяющая считать «учет» этнических границ «достаточным». Полагается, видимо, что чем более тщательно административные границы калькированы с этнических, тем меньше в них произвольности. Однако даже такое совмещение административных границ с этническими, которое было проведено в Терской области, создает чрезвычайно сложную конфигурацию чересполосных этнических сегментов. Постепенное размывание «кромки» этнических ареалов (в процессе аренды земельных участков, создания хуторов) и общая практика хозяйственной миграции неизбежно создают необходимость периодической «подправки» границ. Дальнейшее наращивание анклавно-дисперсного характера этнического расселения в пределах округов, обладающих земельными излишками, делает столь же «относительной» всю тщательность в использовании этнического критерия. Ясно, что логика совмещения этнических и административных границ при попытках предельного их совмещения («должного учета») может быть легко доведена до управленческого абсурда.

Относительное совмещение этнических и административных границ в Терской области имеет иной важный эффект. Это совмещение способствует тому, что компактные этнические ареалы (территории исторически традиционного, преимущественного расселения, homelands) обретают устойчивую административную определенность. Происходит постепенное насыщение этнических границ формально-правовым смыслом границ протонациональных, т.е. охватывающих территории, где утверждается некое коллективное неформальное первенство. В структуре административно-территориального деления Терской области уже легко читаются границы и состав будущих титульных советских автономий. Ко времени октябрьского переворота 1917 года горские народы еще не имеют, конечно, даже зачатков своей государственности. Однако они обретают административно закрепленные за ними территориальные единицы — округа Терской области (и Дагестанскую область в целом), границы которых предельно приближаются к границам этническим. Именно эти округа станут в итоге территориальным основанием санкционированных советской властью национально-государственных образований на Северном Кавказе.

 

Несколько локальных сюжетов

- Дефицит земли в горских округах создает общий пояс межэтнической напряженности в Терской области. В 1906 году учреждается специальная т.н. «Абрамовская комиссия», целью которой является обследование землепользования и землевладения в Нагорной полосе области и выработка мер для ослабления земельного дефицита.

- Наиболее острые поземельные конфликты зреют по всему периметру соприкосновения казачьих станиц с чеченскими и ингушскими сельскими обществами. В 1905 году происходит выделение земель ингушских сельских обществ из территории Сунженского отдела Терской области в отдельный Назрановский округ. Однако значительная часть ингушских и чеченских поселений размещается на арендуемых казачьих землях, вне пределов своих округов.

- Малая Кабарда, входившая после 1883 года в казачий Сунженский отдел и населенная различными этническими группами, вновь передается в Нальчикский округ. Одновременно продолжаются уточнения и корректировки границ землепользования по южному периметру богатой землею Большой Кабарды и связанных с нею арендными отношениями, и бедных землею горских обществ, главным образом балкарских и карачаевских. Так называемые «запасные кабардинские пастбища», равно как и кабардинский общественный лес, отделяющие кабардинскую равнину от карачаево-балкарских обществ, становятся объектами сначала хозяйственно-поземельных, а затем и этнотерриториальных противоречий.

- Грабежи хуторов и частновладельческих экономии становятся рутинным явлением для области и начинают восприниматься русским/казачьим населением как определенная хозяйственно-культурная черта преобладающей части горского населения. Территориальное рассеяние этнических групп на фоне значительных сословных, имущественных и культурных различий между ними отчасти способствует «этнизации» социальных противоречий, формированию представлений о межгрупповом антагонизме казачества и горцев.

 

Карта 15 (1903–1914).

Административно-территориальное деление Кавказа: последний имперский вариант

 

Рост социальных противоречий и первые кровавые столкновения на межэтнической почве в Закавказье в начале 1905 года подталкивают Николая II к восстановлению института Кавказского наместничества, в пределы которого включаются все территории Закавказья и Северного Кавказа, кроме Ставропольской губернии. Администрации наместника (граф Воронцов-Дашков) с помощью более гибкой национальной политики и одновременно жестких полицейских мер удается добиться относительной стабилизации положения в регионе. В частности, восстановление имущественных прав Армянской церкви приводит к снижению активности армянских радикальных организаций. В Терской области создается комиссия для изучения состояния землепользования и землевладения, имеющая одной из своих целей ослабить острые земельные противоречия между казачьим и горским населением. И все же нарастающая поляризация политических сил в стране и крае в 1905–1907 годах не позволяет сколько-нибудь эффективно разрешать накапливающиеся социальные и межэтнические проблемы.

Административно-территориальные изменения в этот период имеют локальный характер и не касаются общей конструкции региона, состоящей из «гражданских» губерний и «военных» областей и округов. Области с военным управлением представлены казачьими Кубанской и частью Терской области (отделы), а также преимущественно «туземными» областями — частью Терской (округа), Дагестанской, Карсской и восстановленной Батумской. Воронцов-Дашков критически оценивает необходимость сохранения военной формы управления, которая функционально становится все более тождественна общегубернской. Однако на характер административно-территориальных различий воздействует целый ряд факторов, как социальных, так и общеполитических, которые препятствуют реформе управления.

Развитие товарного производства хлеба на Кубани и на Тереке, серьезно сдерживается войсковым (общинным) землевладением. Но сам военно-политический и социальный статус войска в решающей степени опирается на такое общинное землевладение. Возможное его упразднение воспринимается как угроза войску, связанная, в том числе, с перспективами дальнейшего социального расслоения в казачьей среде, а также с возможным переходом земли в собственность «лиц невойскового сословия». На фоне кризиса русской колонизации в Закавказье такие перспективы не представляются хорошими, хотя доля этнических русских среди «иногородних» на Кубани и Тереке делает именно эту группу наиболее вероятным субъектом нового хозяйственного подъема. В целом, сдержанность земельных реформ на Северном Кавказе ясно связана с остротой существующих здесь этносоциальных противоречий. И если для русских «иногородних» социальные реформы во многом ассоциируются с упразднением казачьих привилегий, то для горцев — с ликвидацией самого неравенства с казачеством в обеспеченности землей. Более того, ко времени кризиса 1917 года в горских политических кругах уже формируются взгляды о том, что такое неравенство может быть устранено только вместе с переселением ряда казачьих станиц Терского казачьего войска за Терек. Таким образом, решение земельных проблем, и в первую очередь проблемы аграрного перенаселения в Нагорной полосе, прочно увязывается с изменением этнических границ.

Закавказье по своей этнотерриториальной композиции представляет собой регион не менее сложный, чем Северный Кавказ. Но будучи более развитым экономически, Закавказье оказывается и более «проблемным» для имперских властей по своему политическому ландшафту: здесь кристаллизуется три национальных ядра (представлены организационно и программно продвинутыми грузинскими и армянскими партиями социалистического толка, а также более консервативными мусульманскими организациями). Траекторию восходящей политизации и радикализации этнических элит, спровоцированную правительственным курсом в 1890-е годы, уже не удается надежно нейтрализовать. Связка социальных и национальных противоречий здесь сопряжена с более явственной тенденцией к обретению регионального самоуправления, а также соперничеством вокруг национального представительства в городских думах главных экономических центров Закавказья.

Ни одна из влиятельных национальных партий не заявляет о сецессии как цели, развивая программы территориальной/региональной автономии в составе империи в общем контексте «национального движения». Однако внутренние противоречия между тремя национализирующимися элитами с неизбежностью ставят на повестку дня вопрос об этнической композиции такого регионального самоуправления, то есть о вероятном территориальном размежевании. Композиционное отличие Закавказья от Северного Кавказа проявляется, в частности, в том, что пресловутая мера «должного учета национальных границ» при гипотетическом размежевании оказывается здесь еще более проблематичной. Если Грузию еще возможно очертить в ее вероятных границах (уже давно не совпадающих с «историческими») и если еще возможно определить отдельные тюркские и армянские районы численного доминирования, то вместо этнических границ мы обнаруживаем целые уезды и зональные полосы анклавно-чересполосного расселения.

Хотя возможное размежевание в закавказской территориальной автономии мыслится преимущественно в «категориях» наличных губернских и отчасти уездных границ, но сами различия в характере расселения трех основных национальных групп сделают стратегии их партий также принципиально различными. Грузинские партии четко определяют пространство своей гипотетической автономии «историческими границами грузинских государств».[22] Мусульманские и особенно армянские политические группы оказываются перед более сложной проблемой — сохранения Закавказья политически единым пространством, охватывающим все основные районы, соответственно, мусульманского и армянского расселения (в значительной мере — это одни и те же районы на всем протяжении от Батума до Баку).

Не только русская государственная власть и армия, не только экономическая интеграция края, воплощенная в формировании общерегиональной сети железных дорог, но сама структура расселения и хозяйственной мобильности армянской общины и тюркских (и шире — мусульманских) групп, охватывающих практически весь регион, казалось бы, добавляет Закавказью внутренней связности. Однако эта связность и общий интерес национализирующихся элит остались преобладающими только в рамках русского политического доминирования (в том числе, над любыми внешними вызовами). Сползание российского государства к катастрофе 1917 года обусловливает то, что созревшие внутренние социальные противоречия на Кавказе начинают «разрешаться» насильственным путем.

Именно внешний — для региона и России — фактор становится ключевым в общей конфликтной реконструкции кавказского пространства в 1917–21 году. Кризис России возвращает Кавказ в сферу межимперского соперничества и, соответственно, усиливает разницу между векторами устремлений национальных элит региона, между их «коллективными» интересами. Очевидно, что единство региона обваливается в 1918 году не в результате внутренних распрей и серии взаимных армяно-азербайджанских погромов, а как следствие «изъятия» русской государственной основы из под иллюзорного единства кавказского этнополитического пространства. Турецкая экспансия 1918 года фактически поляризует основные политические партии Кавказа по этноконфессиональному признаку и взламывает мозаичную композицию Закавказья серией вооруженных конфликтов.

 

Несколько локальных сюжетов

-В конце 1904 года из Сухумского округа выделяется район Гагринской климатической станции и включается в состав Черноморской губернии. Цель — способствовать колонизации побережья русскими переселенцами, на основании действовавших в то время в пределах Черноморской губернии льготных правил[23].

- В 1906–07 годах в Терской области обостряются отношения между смежно расположенными осетинскими селами и казачьими станицами, с одной стороны, и ингушскими селами — с другой.

- По всему закавказскому поясу чересполосного армяно-тюркского расселения сохраняется межэтническая напряженность, вытесненная с политического на хозяйственно-экономический и бытовой уровень.

 

Карта 16 (1918).