Большевизм против коммунизма 6 страница

¹²² Avrich, p. 142, 155.

¹²³ Дзогаев. С. 5.

¹²⁴ Schueddekopf. Положение усугубилось тем, что национал-большевизм Лауфенберга и Вольфгейма принял вскоре антирусский характер, но важен был сам пример сотрудничества между коммунистами и националистами.

¹²⁵ Reventlow, s. 8.

¹²⁶ Greife, s. 59.

¹²⁷ Radek, 1919,s. 33.

¹²⁸ Собр.соч. Т. 41. С.60.

¹²⁹ В статье Струве в «Русской мысли», 1921, № 5—6.

¹³⁰ «В борьбе за Россию».

¹³¹ Там же. С.5.

¹³² Там же. С.13.

¹³³ Ответственность министров.

¹³⁴ Что такое Учредительное собрание.

¹³⁵ См. напр., Вишняк, 1932; Кроль, 1922; Устрялов, 1925.

¹³⁶ Под знаком революции. С. 279.

¹³⁷ Кроль. С. 46.

¹³⁸ Там же.

¹³⁹ Под знаком революции. С. 64.

¹⁴⁰ Rosenberg, 1974.

¹⁴¹ Гинс. С. 336-337.

¹⁴² Мельгунов. Т. 4. С. 181.

¹⁴³ Гинс. С. 332.

¹⁴⁴ Русская мысль, 1916, №10.

¹⁴⁵ Россия и Европа.

¹⁴⁶ Berlin.

¹⁴⁷ Виппер, 1899.

¹⁴⁸ Besancon.

¹⁴⁹ Кроль, 1922.

¹⁵⁰ Тыркова-Вильямс. С. 305.

¹⁵¹ Под знаком революции. С. 19.

¹⁵² Русская мысль, 1921, № 5—6.

¹⁵³ Последние новости, 1921,19 февраля.

¹⁵⁴ 1920.

¹⁵⁵ Русская мысль, 1921, №1.

¹⁵⁶ Там же.

¹⁵⁷ Под знаком революции. С. 354.

¹⁵⁸ Там же. С. 185 (цитируется изд. 2).

¹⁵⁹ Россия (из окна вагона). С. 45—46.

¹⁶⁰ Там же. С. 311.

¹⁶¹ Там же. С.354.

¹⁶² Там же. С.288. ^t63 Там же. С.346.

¹⁶⁴ Там же. С.353.

¹⁶⁵ Там же. С.277.

¹⁶⁶ Там же. С.278.

¹⁶⁷ Там же. С.295.

¹⁶⁸ См. полемику Ленина с Громобоем. Собр. соч. Т. 20. С. 147—156.

¹⁶⁹ Рис Вильямс. С. 162.

¹⁷⁰ Последние новости, 1921, 15 февраля.

¹⁷¹ На Чахотина ссылается также И. Эренбург в своих мемуарах «Люди, годы, жизнь». Собр. соч. Т. 8. С. 473. Жил в Италии и Германии. Был в немецком концлагере во время войны. В конце 40-х годов вернулся в СССР, причем обстоятельства возвращения неизвестны. Неизвестно также, был ли он арестован после возвращения, (см.: Федюкин, 1972, с. 269).

¹⁷² Последние новости, 1921, 23 февраля.

¹⁷³ Русский опыт. С. 112.

¹⁷⁴ Русская мысль, 1921, № 5-6. С. 215.

¹⁷⁵ Там же. С. 222.

¹⁷⁶ Любопытно замечание Луначарского по поводу отношения Струве к национал-большевизму. Струве, по словам Луначарского, «болезненно переживает противопоставление устряловских идей его идеям. Я даже не удивлюсь, если Петр Бернгардович сам со временем переживет подобный же внутренний процесс» (Культура и жизнь, 1922, №1. С. 49—50).

¹⁷⁷ Резкой критике подвергли национал-большевизм и эсеры. М. Вишняк, например, утверждал, что большевизм давно пользовался «защитным национальным цветом» для самосохранения и «что не только бездарные (?) Устряловы начинали славить красный империализм, усматривая в нем выявление русского великодержавия» (Вишняк. Современные записки. 1921, №6. С. 155). Эпитет «бездарный» по отношению к Устрялову весьма странен. Как бы ни относиться к его взглядам, как мыслитель, Устрялов стоит намного выше Вишняка.

¹⁷⁸ Кирдецов, 1921.

¹⁷⁹ Очерки философии коллективизма, СПб., 1909.

¹⁸⁰ Горький. «Разрушение личности», в вышеуказанном сборнике. С. 358.

¹⁸¹ Смена вех, 1921, №7.

¹⁸² Ключников. С. 32.

¹⁸³ Смена вех, 1921, №2.

¹⁸⁴ Там же.

¹⁸⁵ Львов, 1921.

¹⁸⁶ Смена вех, 1921, №5.

¹⁸⁷ Ruble, p. 104.

¹⁸⁸ Собр. соч. Т. 10. С. 39-41.

¹⁸⁹ Там же. С. 33—38.

¹⁹⁰ Там же. С. 51—54.

¹⁹¹ Там же. Т. 3. С. 631.

¹⁹² Там же. С. 632.

¹⁹³ Там же. С. 662.

¹⁹⁴ Там же. С. 624.

¹⁹⁵ Смена вех, 1921, №6.

¹⁹⁶ Под знаком революции. С. 40.

¹⁹⁷ Вестник Маньчжурии, 1926, №1—2. С. 90.

¹⁹⁸ Под знаком революции. С. 250.

¹⁹⁹ Там же.

²⁰⁰ Россия (из окна вагона). С. 31.

²⁰¹ Там же. С.188.

^{202 107} Там же.

²⁰³ Там же.

²⁰⁴ Там же.

²⁰⁵ Там же.

²⁰⁶ Вестник Манчжурии, 1925, №1. С 37.

²⁰⁷ Под знаком революции. С. 178.

²⁰⁸ Там же. С. 220.

²⁰⁹ Там же. С.303.

²¹⁰ Там же. С. 143.

²¹¹ Там же. С. 141.

²¹² Там же. С. 118.

²¹³ Вестник Манчжурии, 1925. №3-4.

²¹⁴ Там же.

²¹⁵ Мамай.

²¹⁶ См. напр., Boss; Williams; Utechin; Варшавский; Мейснер и др.

²¹⁷ Европа и человечество.

²¹⁸ София. 1921.

²¹⁹ Леон Поляков (Poliakov, 1974) считает, что в основе евразийства лежит арийский миф.

²²⁰ Mirsky, p. 318.

²²¹ Евразийство, 1926. С. 32.

²²² Исход к Востоку. С. 4.

²²³ На путях. С. 306.

²²⁴ Там же. С. 301.

²²⁵ Собр. соч. Т. 41. С. 3—4.

²²⁶ Евразийство, 1926. С. 6.

²²⁷ Евразийский временник, 1923. Кн. 3. С. 36.

²²⁸ На путях. С. 243.

²²⁹ Там же. С. 258—259.

²³⁰ Русская мысль, 1922, №1—2. С. 268.

²³¹ Там же. С. 228. Митр. Антоний (Храповицкий), горячо приветствовавший евразийство при его появлении, изменил свое мнение о нем, после того, как решил, что оно подпало под влияние идей о национальном возрождении русского народа под властью большевиков (Архиеп. Никон. Т. IX. С. 131).

²³² Мейснер. С. 188.

²³³ В советской литературе имеется попытка доказать, что сменовеховство возникло не в эмиграции, а имело корни внутри страны. Эта точка зрения принадлежит С. Федюкину. Он утверждает, что сменовеховство не могло повлиять на интеллигенцию внутри Советской России по техническим причинам, в частности из-за трудности доставки литературы из-за рубежа. Этот аргумент кажется Федюкину вполне достаточным. «В силу сказанного, — говорит он, — представляется сомнительным, чтобы они [сменовеховцы] могли воздействовать на психологию интеллигенции в массовом масштабе и достаточно эффективно. Таким образом, — заключает Федюкин, — сменовеховство следует считать в основном явлением внутреннего порядка, возникшим среди интеллигенции, остававшейся в Советской России» (с. 265). Ясно, почему для Федюкина важно доказать внутренний характер сменовеховства. Он задался целью его реабилитации, но эмигрантское происхождение сменовеховства все еще компрометирует его в глазах советских идеологов. И хотя аргумент Федюкина чисто политического происхождения, он имеет свои сильные стороны. Безусловно, что у сменовеховства были внутренние корни, но исторически оно было высказано и окончательно сформулировано в эмиграции. Неверно утверждение, что сменовеховство не было хорошо известно внутри страны. Из работ И. Трифонова (1959, 1969), на которые Федюкин ссылается, он не мог не знать, что ведущие статьи из сборника «Смена вех» и журнала «Смена вех» перепечатывались в «Правде» и «Известиях», а основные сменовеховские идеи могли быть известны широкому читателю из многочисленной полемики вокруг сменовеховства в советской печати. Вообще отделять в этот период эмиграцию от советской метрополии было бы серьезным анахронизмом. Они не были разделены железным занавесом и могли легко влиять друг на друга.

²³⁴ Azrael, p. 35.

²³⁵ Хохунова.

²³⁶ Трифонов, 1959.

²³⁷ Там же.

²³⁸ Известия, 1921, 1 ноября.

²³⁹ О смене вех.

²⁴⁰ Смена вех, 1921, №10.

²⁴¹ Еженедельник ВЧК, 1918, №2.

²⁴² О нем см. также митр. Мануил (Лемешевский).

²⁴³ См. Регельсон; Левитин и Шавров; Левитин-Краснов; Шишкин; Scherer;Johannes Chrysostomus.

²⁴⁴ Шишкин. С. 84. См. также Скворцов-Степанов. О «смене вех» в церкви и о наших задачах // Коммунистическая революция, 1922, №9—10.

²⁴⁵ С. 138.

²⁴⁶ Литература и революция. С. 28—29.

²⁴⁷ Левитин и Шавров.

²⁴⁸ Регельсон. С. 327—328. ²⁴⁹Там же. С.328.

²⁵⁰ Коммуна. Самара, апрель 1923; Известия, 1923, 18 июля.

²⁵¹ Этот факт упоминается многими авторами: Левитин и Шавров; Johannes Chrysostomus, Bd. I, s. 220; Тан-Богораз (Россия, 1922, №3).

²⁵² Об этом есть в записке прот. Виноградова Альфреду Розенбергу (см. Winogradow, Archiv Rosenberg, CXLVa-65).

²⁵³ Об этом можно найти справки у Левитина и Шаврова (с. 247, 248, 260); в справочных материалах митр. Мануила (см. Мануил (Лемешевский).

²⁵⁴ «German intelligence report», «Religion in Communist Lands», 1977 v.5, №2.

²⁵⁵ Известия, 1923, 4 июля.

²⁵⁶ Левитин и Шавров. С. 160—162.

²⁵⁷ Безбожник, 1923, 26 августа.

²⁵⁸ Рабочая Москва, 1923, 22 августа.

²⁵⁹ Левитин и Шавров. С. 160—162, 214-215.

²⁶⁰ Русское возрождение, 1978, Nsl.

²⁶¹ Известия, 1924, 26 января.

²⁶² Там же, 30 января.

²⁶³ Безбожник, 1925, 6 сентября.

²⁶⁴ Об этом см. Левитин и Шавров. С. 282.

²⁶⁵ Цитируется по статье: А. Бубнов. Возрождение буржуазной идеологии // Правда, 1922, 27 июля.

²⁶⁶ В сб.: О «Смене вех».

²⁶⁷ Там же.

²⁶⁸ Там же.

²⁶⁹ Краткие биографические данные о Лежневе можно найти в предисловии А. Дымшица к его «Избранным статьям». Другим источником являются его собственные «Записки современника»

²⁷⁰ С. 259—261.

²⁷¹ Апофеоз... С. 199.

²⁷² Исповедь. С. 145.

²⁷³ Новая Россия, №1.

²⁷⁴ Там же.

²⁷⁵ Там же.

²⁷⁶ Апофеоз...С. 120-121.

²⁷⁷ Записки современника. С. 279.

²⁷⁸ Новая Россия, 1922, №1.

²⁷⁹ Россия, 1922. №24.

²⁸⁰ Новая Россия, 1923, №8.

²⁸¹ Россия, 1922, №1.

²⁸² Иванов и Гершензон. С. 11.

²⁸³ Россия, 1923, №7.

²⁸⁴ Там же.

²⁸⁵ Новая Россия, 1922, №1.

²⁸⁶ Исповедь. С. 172.

²⁸⁷ Новая Россия, 1922, №1.

²⁸⁸ Там же.

²⁸⁹ Исповедь. С. 148.

²⁹⁰ Новая Россия. 1922. №1.

²⁹¹ Очерки... С. 138—140.

²⁹² Россия. 1923, №9.

²⁹³ Под знаком революции. С. 144—146.

²⁹⁴ Россия, 1923, №9.

²⁹⁵ Правда, 1937, 25 января.

²⁹⁶ Schotem, p. 78—141.

²⁹⁷ Новая Россия, 1922, №1.

²⁹⁸ Россия, 1922, №3.

²⁹⁹ Там же, 1922, №4.

³⁰⁰ Эйнштейн и религия. С. 116.

³⁰¹ Смена вех, 1922, №1.

³⁰² Россия, 1922, №3.

³⁰³ Там же.

³⁰⁴ Там же, 1923, №9.

³⁰⁵ Новая Россия, 1922, №1.

³⁰⁶ Россия, 1922, №3.

³⁰⁷ Новая Россия, 1922, №1.

³⁰⁸ Литература и революция.

³⁰⁹ Избранные произведения. С. 73, 83—84.

³¹⁰ Там же.

³¹¹ Там же.

³¹² Там же.

³¹³ Там же. С. 95.

³¹⁴ Сб. Писатели об искусстве... С. 83—84.

³¹⁵ Новая Россия, 1922, №1.

³¹⁶ Курга-баба. С. 50.

³¹⁷ Избранные... Т. 1. С. 33.

³¹⁸ Там же. С.82.

³¹⁹ Тамже. С. 10.

³²⁰ Собр. соч. Т. 1. С.359.

³²¹ Там же. Т. 2. С. 407.

³²² Новый ЛЕФ, 1927, №2.

³²³ Хохунова.

³²⁴ Экономист, 1922, №1.

³²⁵ См. такие его статьи, как «Обмирщение» (Россия, 1923, №9), «Судьба Европы (Россия, 1924, №3).

³²⁶ Вестник Маньчжурии, 1926. №1—2.

 

Часть 3

ВСТРЕЧНЫЙ ПОТОК

 

Под давлением доминирующей в стране русской национальной среды большевизм, большевистская партия шаг за шагом начали встречное движение в сторону приспособления к новой обстановке, в сторону выработки такой политической платформы, в сторону таких идеологических изменений, которые, не подрывая ее положения как правящей партии, смогли бы мобилизовать как можно большую поддержку русского населения новой системе. Эволюция большевизма вначале происходила стихийно, под действием различных факторов, под действием различных групп.

 

КРАСНЫЙ ПАТРИОТИЗМ

Если до революции главным врагом большевиков была русская буржуазия, русская политическая система, русское самодержавие, то после революции, а в особенности во время гражданской войны, главным врагом большевиков стали не быстро разгромленные силы реакции в России, а мировой капитализм. По существу же, речь шла о том, что России противостоял весь Запад. Это не было неожиданностью, и дело было даже не в самой России, а в потенциях марксизма, который бессознательно локализовал мировое зло, капитализм, географически, ибо капитализм был достоянием лишь нескольких высокоразвитых стран.

По существу, капитализм оказывался аутентичным выражением именно западной цивилизации, а борьба с капитализмом стала отрицанием самого Запада¹. Еще больше эта потенция увеличилась в ленинизме с его учением об империализме. Борьба против агрессивного капитализма, желающего подчинить себе другие страны, превращалась невольно в национальную борьбу. Как только Россия осталась в результате революции одна наедине с враждебным капиталистическим миром, социальная борьба не могла не вырасти в борьбу национальную, ибо социальный конфликт был немедленно локализирован. Россия противостояла западной цивилизации.

Давление национальной среды, сам факт, что революция произошла именно в России, не мог не оказать сильнейшего влияния на большевистскую партию, как бы она ни декларировала свой интернационализм. Прежде всего, для большинства русских членов партии такие цели революции, как диктатура пролетариата, борьба с империализмом и даже мировая революция, автоматически связывались с гегемонией Советской России, несмотря на то, что в этом контексте такое отождествление не имело сколько-нибудь выраженного национального характера.

Это было результатом органического процесса, в котором социалистическая Россия оказалась противопоставленной всему остальному буржуазному миру, несмотря на то, что большевики неустанно подчеркивали, что их цель — это мировая революция, в которой Россия не будет иметь какого-либо исключительного положения образцовой страны, которой следует подражать другим странам. Ленин даже предупреждал, что в случае победы коммунизма хотя бы в одной развитой стране может произойти сильное изменение в статусе революционной России, и она перестанет быть образцовой страной, снова превратившись в страну отсталую.

Пока же неожиданное положение России как страны образцовой, как страны, зовущей весь мир следовать её примеру, не могло не импонировать многим коммунистам. Это явление вскоре получило название «красного патриотизма».

Настроения подобного рода проявляются уже накануне Октябрьской революции. На VI съезде партии, в августе 1917 года, первым высказал их Сталин. При обсуждении резолюции съезда Преображенский предложил поправку, согласно которой одним из условий изъятия государственной власти большевиками было наличие пролетарской революции на Западе. Выступая против этой поправки, Сталин заявил, что не исключена возможность, что именно Россия явится страной, пролагающей путь к социализму. «Надо откинуть, — сказал Сталин, — отжившее представление о том, что только Европа может указать нам путь»².

Несколько лет спустя, в 1921г., в речи на Х съезде партии один из руководителей украинской парторганизации В. Затонский жаловался на широкое распространение в партии красного патриотизма.

«Национальное движение, — сказал он, — выросло также и в Центральной России, и именно тот факт, что Россия стала первой на путь революции, что Россия из колонии, фактической колонии Западной Европы превратилась в центр мирового движения, этот факт исполнил гордостью сердца всех тех, кто был связан с этой русской революцией, и создался своего рода русский красный патриотизм. И сейчас мы можем наблюдать, как наши товарищи с гордостью, и небезосновательно, считают себя русскими, а иногда даже смотрят на себя прежде всего как на русских»³.

Красный патриотизм гражданской войны становится заметным и привычным явлением, созданным самой жизнью, самим органическим процессом революции, которая неожиданно выделила Россию и противопоставила ее всему остальному миру, причем в положении, когда эта Россия хотя бы из чувства самосохранения должна была пропагандировать себя как образец для подражания, как знаменосца всего человечества.

С течением времени красный патриотизм стихийно подвергается дальнейшему влиянию национальной среды, с одной стороны, незаметно черпая свое вдохновение в тех идеях противопоставления России бездушной западной цивилизации, основанной на капитализме, которые давно возникли в русском обществе, а с другой — подвергаясь незаметному влиянию небольшевистских попутчиков революции.

Сила красного патриотизма состояла в том, что позволяла многим большевикам отождествлять себя не только с партией, не только с рабочим классом, который в годы гражданской войны превратился в фикцию, но со всем народом. Не все большевики в этом нуждались, полагая, что отождествления себя с партией и классом вполне достаточно. Но те, кто чувствовал себя менее прочно в партии, кого не утешала фикция рабочего класса, которого на деле почти не было, тот охотнее посматривал на красный патриотизм как на средство более широкой национальной идентификации своей личности, а может быть, даже и в поисках личной опоры.

Так или иначе, но самым неожиданным образом мы обнаруживаем ревностных красных патриотов именно среди маргинальной группы партийных руководителей, не имевших базы в партии и пришедших туда незадолго до большевистской революции.

По-видимому, этим объясняется парадокс Анатолия Луначарского, вернувшегося в большевистскую партию в августе 1917 г. и оставшегося в ней аутсайдером, несмотря на пост наркома просвещения, который он занимал до 1929г. Луначарский оказывается самым рьяным покровителем русского национализма, который шел на сотрудничество с большевиками, и сам высказывал порой такие мысли, которые было более чем странно слышать от партийного вождя.

Поведение Луначарского могло объясняться еще и тем, что он был, по-видимому, вообще не уверен в марксизме как идеологии, пригодной для народа в целом. Уже после разгрома революции 1905 г. Луначарский в поисках более широкой, чем марксизм, идеологии пытался предложить религию социализма, вложив тем самым свою лепту в богостроительство⁴. Луначарский никогда, по крайней мере, до 1931 г., не каялся в своем богостроительстве⁵, продолжая и в годы советской власти как можно больше расширять идейную базу новой системы за счет попутчиков.

Быть может, именно Луначарский первым в партии выступает в защиту русского национального характера, противопоставляя его национальному характеру западных наций. Он первым выступил против очень распространенной среди большевиков привычки считать русских менее активными, чем другие народы, в особенности чем американцы. В полемике с идеологами Пролеткульта, желавшими переделать русский национальный характер, Луначарский уверяет, что национальный характер, например, американцев безвозвратно изменился под действием машинной цивилизации. «Управлять машиной, — утверждает он, — не приспособившись к ней, не поспевая за ней, не ставши ее живой разумной частью — невозможно. Но эта машинизация человека проникла дальше, чем нужно, она выбросила из него в значительной мере живое, в том числе и тот идеализм, то чувство солидарности, которое, несмотря на весь трезво-научный склад свой, и Маркс и Энгельс ставили так высоко»⁶.

Луначарский явно заимствует свою аргументацию у скифов, с которыми он был слишком хорошо знаком, чтобы заподозрить случайное совпадение, и как бы пересказывает их взгляды следующими словами: «Да, американец в высшей степени производителен, в высшей степени целесообразен, и русский кажется рядом с ним рыхлым и сиволапым. Но американцу в то же самое время как бы нет времени углубленно мыслить о своем бытии — индивидуальном и социальном... Как только тот или другой американец переходит от обороны перед нищетой в наступление, в нем развивается планомерная жажда увеличивать количество принадлежащих ему долларов — не только ради поднятия материального уровня жизни, но и ради своего социального веса». Итак, по словам Луначарского, душа американца — «индустриально-коммерческая». Этому выродившемуся типу человека Луначарский противопоставляет более глубокую, стихийную русскую душу. По его словам, «русский рабочий класс был в состоянии, обливаясь собственной кровью, принося громадные жертвы, из глубины самодержавия и варварства подняться до положения авангарда человечества, несмотря на свою сиволапость и неладность, которые зато... вознаграждались варварской свежестью (скифы!) чувств, способностью увлекаться грандиозными лозунгами — словом, наклонностью к активному реалистическому идеализму»⁷.

Этот апофеоз русского характера, и, надо сказать, не только скифский, а почти славянофильский, был перепечатан в «Известиях», так что с ним могли познакомиться миллионы.

Другой партийный диссидент (того времени!) С. Лозовский (Дридзо), пришедший к большевикам накануне Октября и в начале 1918 г. исключенный из партии почти на два года, но ставший затем главой Профинтерна и сталинистом, обнаружил красный патриотизм уже в первые дни революции. Выступая на заседании ВЦИК в ноябре 1917 г., он воскликнул после выступления старого крестьянина: «Велика Россия, если пламя воодушевления горит не только в молодых, но и в старых сердцах!»⁸

Если принять предложенное выше объяснение, что красный патриотизм поддерживали прежде всего маргинальные группы в партии, становится ясным, почему теоретиком красного патриотизма и едва ли не его вождем оказывается Лев Троцкий. Троцкий пришел в партию лишь накануне революции, не имея в ней личной базы власти. Старый руководящий состав большевиков ненавидел его как выскочку, незаслуженно занявшего положение лидера наряду с Лениным. Как верно замечает невозвращенец А. Нагловский, в прошлом большевик, Троцкий сам был первым «сменовеховцем»⁹. Он все время нуждался в расширении опоры своей личной власти. Кроме того, как глава армии он был объективно заинтересован в эффективном использовании кадровых военных в Красной Армии, не видя лучшего для этого средства, чем русский национализм, подчиненный большевизму. К тому же военные казались ему той опорой личной власти, в которой он так нуждался, и это осознавалось его противниками в партии. Но как бы то ни было, и его поведение обуславливалось узкой политической базой новой власти и давлением национальной среды, которая прежде всего ощущалась маргинальными группами.

Троцкий развивает концепцию национального характера большевистской революции, зависимую как от скифов, так позднее и от сменовеховцев. Но она отличается от скифского противопоставления русского национального характера западному, которое повторял Луначарский. Троцкий считал, что русский характер заново выковывается в процессе революции. Он пытается найти оправдание своей точки зрения в марксизме, чего Луначарский даже не попытался сделать. «В динамике, — утверждает Троцкий, — национальное совпадает с классовым». Это означает, что по крайней мере в процессе революции единственным носителем русского национального начала оказывается рабочий класс. С другой стороны, Троцкий признает, что революция вытекает из национальной стихии, но для него это не значит, как для скифов, что в революции жизненно только то, что национально. «Октябрьская революция глубоко национальна, — провозглашает Троцкий, — но это не только стихия, это также и академия нации»¹⁰. Это означает, что национальный характер русских должен меняться в ходе революции. В любом случае для Троцкого несомненно, что в революции совершаются процессы, в разных точках соприкасающиеся с национализмом. Большевизм для Троцкого национальное монархизма, и с этой точки зрения Буденный национальное Врангеля. В этом Троцкий повторяет основные положения сменовеховства, уже высказанные до него.

Любопытно, как Троцкий развивает идею Иванова-Разумника о Петре 1 как русском государственном деятеле, предвосхитившем некоторые стороны большевизма. Если главный идеолог скифства утверждал, что Петр 1 был в тысячи раз более взыскующим Града Нового, чем девяносто из ста староверов, то лидер большевиков передает ту же мысль следующим образом: «Варвар Петр был национальное всего бородатого и разузоренного прошлого»¹¹.

Естественно, что и Ленина Троцкий представляет как высший пример русского национального характера. Чтобы вести такую революцию, беспрецедентную в истории народов, доказывает Троцкий, Ленину было необходимо иметь неразрывные связи с основными силами народной жизни, что должно было исходить из глубинных корней русского народа.¹² В отличие от Луначарского Троцкий так характеризовал русские национальные черты Ленина, свойственные, по его словам, всему русскому рабочему классу: отсутствие привычной рутины, конформизма и соглашательства, решительность в мышлении, дерзание. Он не противопоставлял эти черты Западу, как это делал Луначарский, замечая, однако, что Ленин не только внешне напоминал русского крестьянина, но даже его психология во многом была крестьянской.

Но Троцкий впадал в явное противоречие, настаивая на том, что в ходе революции происходит переплавка русского национального характера. Если русский рабочий класс, русский народ во главе со своим национальным вождем Лениным добился таких успехов, имея столь выдающиеся национальные черты, зачем еще ему их менять? От добра, добра не ищут!

Карл Радек, прибывший в Россию из Германии, не имея никаких корней в партии, также стремится играть на струнах красного патриотизма. Так, он обвинял лорда Керзона в том, что тот ненавидит Россию независимо от класса, господствующего в ней. «Он ненавидит русский народ!» — восклицал Радек¹³.

К периферическим, маргинальным группам, способствовавшим укреплению красного патриотизма, несомненно, принадлежали и бывшие эсеры, примкнувшие к партии большевиков, о чем говорилось выше. Они были особенно благодатной для него почвой, раз этот патриотизм принимался самими большевистскими руководителями и не рассматривался как криминальный.

Особенно резкий подъем красного патриотизма вызвала война с Польшей в 1920 г. и военные действия Японии на Дальнем Востоке в 1920—1922 гг. Война с Польшей и Японией рассматривалась как национально русская, несмотря на все коммунистические лозунги. Один из организаторов партизанской борьбы на Дальнем Востоке, Петр Парфенов, впоследствии председатель Госплана РСФСР, утверждал, что «военные действия партизан на Дальнем Востоке носили характер «русско-японской» войны! Это не случайная оговорка для Парфенова. Позднее он отождествляет себя с т. н. русской группой в партии.

Как мы уже видели на примере Сталина, Троцкого, Лозовского, Радека, красный патриотизм был присущ отнюдь не одним лишь русским. Еще в большей мере он привлекал представителей некоторых русифицированных меньшинств, потерявших связи со своей национальной средой. Неуверенность людей, неожиданно оказавшихся в руководстве страной, доселе в принципе отвергавшей участие инородцев в политическом управлении, они вполне могли компенсировать красным патриотизмом, при котором их деятельность оказывалась не антинациональной, а напротив — приведшей к возвеличению России. Красный патриотизм снимал с них широко распространенное обвинение в преследовании русских, в стремлении уничтожить Россию как таковую. Если склонности к красному патриотизму способствовала личная неукорененность в партии большевиков, как в случае Луначарского, то тем более такая склонность должна была усиливаться у людей, не чувствовавших себя достаточно укорененными в национальном отношении. Красный патриотизм и для них оказывался той компромиссной идеологией, которая давала им возможность сохраниться в качестве привилегированной группы.