Кинтал-рус поражает гилянского вождя зериванда

 

Ранний кравчий предстал, и рубином вина

Окропил он всю землю; проснулась она,

 

И враждебные рати, поднявшие луки,

Вновь, сверкая броней, напрягли свои руки.

 

И пошли они в бой, и была не нова

Для любого охота на каждого льва.

 

Грозно колокол выл; не имели защиты

От него все умы и бледнели ланиты.

 

Волчьей кожи литавр так был грохот крылат,

Что терзал он сердца, что мягчил он булат.

 

Сотрясалась земля, обнаружились корни,

Заскакал небосвод, строй нарушился горний.

 

От эйлакцев помчался топочущий конь.

Гордый всадник на нем был, как быстрый огонь.

 

Весь в железе, кружился он по полю вирой,

Злобным сердцем он схож был с крутящимся миром,

 

И ждала с ним враждующих доля одна:

Погибать, будто смяты ногами слона.

 

Смельчаки оробели; никто с ним сразиться

Не хотел. Ото льва отвели они лица.

 

Час прошел... Из румийской средины на бой

Черный двинулся лев за своею судьбой.

 

Конь бухарский, что слон. Громче рокотов Нила

Страшный голос бойца, - такова его сила.

 

И сказал он эйлакцу: "Взгляни, Ариман!

Солнце встало над миром. Растаял туман.

 

Чашу поднял я ввысь. Видишь, - участь в ней ваша:

Алой кровью эйлакцев наполнена чаша".

 

Так промолвив, коню сильно сжал он бока,

Булавою тяжелой взмахнула рука.

 

И эйлакец, слоном бывший мощным и смелым,

Пал, сраженный мгновенно бойцом слонотелым.

 

Был раздавлен тяжелою он булавой, -

Прах насытился кровью его огневой.

 

Но эйлакец второй, что горе был подобен,

На крушителя гор мчался ловок и злобен.

 

Под ударом вторым он коснулся земли,

И немало других ту же участь нашли.

 

Черный лев опьянился врагов низверженьем.

Многих, сжатых броней, опьяненных сраженьем,

 

Раздробил булавою стремительной он,

Но и сам был врагом беспощадно сражен.

 

От намаза полудня до третьей молитвы

Все притихшие львы уклонялись от битвы.

 

Кровью печень опять закипела, и рок

Быстросменной судьбе дал отменный урок.

 

Мощный выехал рус: чье стерпел бы он иго?!

Щеки руса - бакан, очи руса - индиго.

 

Он являл свою мощь. Он соперников звал.

Он румийских воителей бил наповал.

 

Исторгавшая душу из вражьего тела,

Булава его всех опрокинуть хотела.

 

Стольких опытных бросил он в смертную тьму,

Что уж больше никто не бросался к нему.

 

И когда грозный рус, незнакомый со страхом,

Славу Рума затмил в поле взвихренным прахом,

 

Он, сменив булаву на сверканье меча,

На китайцев напал и рубил их сплеча.

 

И, подобный копью, он скакал горделиво.

Вслед за тем и копьем он играть стал на диво.

 

Но на бой от румийцев на гордом коне

Дивный выехал всадник в красивой броне.

 

В его стройном коне не орлиная ль сила?

Меч ли взял он с собой или взял крокодила?

 

Шелк - на шелковом теле, блистает кафтан,

Блеск лазури шелому булатному дан.

 

Джинн мечтал о сраженье, как будто о пире,

У копья его тяжкого - грани четыре.

 

Закричал он врагу, приосанясь в седле:

"Не желаешь ли тотчас уснуть на земле?!

 

Пред тобой - Зериванд. Я посланец Гиляна.

Для меня лишь забава сразить Аримана!"

 

Лишь узрел его облик воинственный рус,

На устах своих горький почувствовал вкус.

 

"Перед ним. - он решил, - ничего я не значу.

Враг чрезмерно силен. Я утратил удачу".

 

Он коня повернул. Как степной ураган,

Он стремглав поскакал в свой воинственный стан.

 

Но копье в убегавшего всадника следом

Тотчас бросил гилянец, привыкший к победам.

 

И копье, пронизавшее спину, гляди:

На четыре ладони прошло из груди!

Но коня задержать оно все ж не сумело:

Конь доставил на место пробитое тело.

 

И столпились над телом эйлакцы: оно

Словно распято было. И было дано

 

Всем взиравшим увидеть, что змей из Гиляна

Распинает могучих враждебного стана.

 

Опустились поводья. Ни рус, ни буртас

Не спешили на бой. Весь их пламень угас.

 

И когда истомились войска ожиданьем,

Новый выступил рус. И, согласно преданьям,

 

Был сродни он Кинталу и звался Купал.

Зериванд перед ним тотчас грозно предстал.

 

Тяжко бились бойцы и звенели мечами,

И скрестились мечи огневыми лучами,

 

Но умелый гилянец, исполненный сил,

Все же голову вражью булатом скосил.

 

Так рубил Зериванд всех врагов несчастливых:

Скоро семьдесят русов легло горделивых.

 

Взор отважных бойцов нерешительным стал,

И на грозного льва рассердился Кинтал.

 

Шлем надел кипарис, застегнул он кольчугу,

И с мечом он к коню - к неизменному другу -

 

Поспешил и вскочил на него, как дракон,

И коня вскачь направил на недруга он.

 

И узрел Зериванд облик руса могучий.

И взревел он гремящею бурною тучей.

 

Два индийских мгновенно скрестились меча.

Эта схватка, как полдень, была горяча.

 

То гилянец был точкой, а битвенный лугом

Поскакавший соперник - стремительным кругом,

 

То Кинтал скакуна останавливал. Жар

Двух воителей рос. Лют был каждый удар.

 

Но друг друга сразить все ж им не было мочи.

С часа третьей молитвы сражались до ночи,

 

И настал должный срок. Царь могучий - Кинтал

Поднял меч, и гилянец сверкающий пал.

 

Был он сброшен Кинталом с седла золотого.

Больше не было льва дерзновенного, злого.

И был счастлив Кинтал завершением дня,

И к своим он погнал вороного коня.

 

Но не мог Искендер не изведать кручины:

Станет верный царевич добычею глины!

 

И сказал он о теле ушедшего в тьму,

Чтобы должный почет был оказан ему

.

 

 

ДУВАЛ БРОСАЕТСЯ В БОЙ

 

Жаркий тюрк иль султан, озаряющий дол,

Из Китайского моря на горы взошел,

 

И войска, в жажде вражьего смертного стона,

Что гора Бисутун, свои взвили знамена.

 

Туча в громах росла. Из обоих лесов

Каждый лев был на битву метнуться готов.

 

И как будто бы рев раздался крокодила,

И опять рдяной кровью земля забродила.

 

И с мечом и с колчаном, как слон боевой,

Появился румиец; взмахнул булавой,

 

Бросил клич, - отзовутся ль во вражеском стане,

Встал пред витязем рус в своем желтом кафтане.

 

Булавой размахнулся румийский боец,

И пришел его недругу быстрый конец.

 

И второй его враг стал добычею праха.

Всех врагов поражал с одного он размаха.

 

И алан прискакал. Он звался Ферендже.

Чтил Он жбан, чтил он кровь на булатном ноже,

 

И, держа на плече свою палицу, разом

Он смущал всех бойцов, похищал он их разум.

 

Вскинул палицу рус, многомощен, угрюм,

Вскинул палицу воин, являющий Рум.

 

Словно дверь отомкнула железные створы,

И меж створ бились воины, яростны, скоры.

 

И когда неусталый постиг Ферендже,

Что стоит его враг на предсмертной меже,

 

Он смертельной своею взмахнул булавою,

И румиец на землю упал головою.

 

И алан, окровавив румийца чело,

Ввысь чело свое поднял. Изведавший зло

 

 

Многих лютых боев, битвы знающий дело,

Грозный витязь Армении, быстро и смело

 

Поражавший врагов, - тот, что был во главе

Всех армянских бойцов, достославный Шарве,

 

Меч свой быстрый взнеся, что с двумя остриями,

Меч, прославленный многими злыми боями,

 

На алана погнал своего скакуна.

Из меча брызжет молния. Злобна она.

 

Понял рус: этот меч бьет и быстро и точно, -

И свой щит укрепил у предплечия прочно.

 

Но ударил Шарве, и вспорхнула, спеша

Из разломанной клетки, алана душа.

 

Но исуец-силач, страшный в гневе великом,

На Шарве тотчас бросился с пламенным ликом.

 

Много смелых ударов явить он сумел,

Но напрасно он был и находчив и смел!

 

Он пред сильным врагом поднял голову даром:

Эту голову враг сбросил быстрым ударом.

 

Появился подобный упавшей скале

Витязь русов - Джерем; стало тяжко земле.

 

Из железа и бронзы, покрытый резьбою,

На Джереме был шлем, призывающий к бою.

 

Был в кафтане он шелковом, плотном, тугом,

Блеск сверкающей ртути бросавшем кругом.

 

Этот лев, к вражьей крови безудержно жадный,

Налетел на Шарве, словно мир беспощадный,

 

Поднял руку, взмахнул он во всю ее ширь,-

И на землю армянский упал богатырь.

 

И Джерем на Шарве - где нашлась бы защита? -

Боевого коня вмиг направил копыта.

 

 

И холодною злостью, бросающей в дрожь

Уничтожил он многих румийских вельмож.

 

И увидел Дувал, что свиреп этот воин,

Отрубатель голов, что он смерти достоин,

 

И убранство военное, быстрый и злой,

Он велел себе дать, чтобы ринуться в бой.

 

Скрыл он голову шлемом, что, дивно блистая,

Был прекрасным булатным твореньем Китая.

 

Взял он меч закаленный, обильный колчан,

Словно кудри кумира, в извивах, аркан,

 

И, коня облачивши в железные брони,

Устремился он в бой за победой в погоне.

 

Так сиял он лицом, к жаркой битве летя,

Будто это из школы спешило дитя.

 

И Джерем, увидав, как сияет он ликом,

Свое сердце увидел в смятенье великом.

 

Но кому для возврата не видится врат,

Тот с погибелью сдружится, рад иль не рад.

 

Он коня своего закружил вкруг Дувала,

И душа его к хитрым уловкам взывала.

 

И в игре они множество бросили слов,

Лишь на доброе слово был брошен покров.

 

И Дувал препоясанный, с боем освоясь,

Порешил разрубить на противнике пояс.

 

Лезвием, что привыкло к подобным делам,

Он большую скалу расколол пополам.

 

Брат Джерема, что с ним прибыл на поле вместе,

Словно слон, разъяренный, возжаждавший мести,

 

На врага поскакал, но ударил Дувал, -

И он также нашел свой последний привал.

 

И Дувала железного грозная сила

Еще много врагов многомощных скосила.

 

Жаркий рус Джовдере, для которого лев

Был ничтожней овцы, --- тот, чей страшен был гнев

 

Силачам, с ним схватившимся, грузный и тяжкий,

Даже сотням врагов не дававший поблажки,

 

На руках своих несший застывшую кровь

Многих смелых бойцов, крови жаждущий вновь, -

 

Затянул свой кушак и с мечом небывалым

Поскакал на сраженье с отважным Дувалом.

 

Их блеснули мечи, их расправилась грудь,

И для бегства закрылся спасительный путь.

 

Но хоть были удары и часты и яры,

Отражать эти двое умели удары.

 

И воззвал Джовдере к прежней мощи меча

И рассек шлем Дувала, ударив сплеча,

 

И к челу лезвием прикоснулся над бровью.

Покачнулся Дувал, весь обрызганный кровью,

 

И, слабея от раны, лишаясь огня,

В стан румийский поспешно направил коня.

 

Он чело обвязал, быстро спешившись в стане.

И встревоженный царь, все узнавший о ране,

 

Приказал, мудролюба к Дувалу позвав,

Чтобы тот приготовил целебный состав

 

И беседой развлек и утешил Дувала,

Дабы верный Дувал стал таким, как бывало.

 

Вот свой черный покров ночь повергла на стан,

И на месяц наброшен был синий аркан.

 

Вкруг шатров тихо встали дозорные; даже

Мошкам не было лета от бывших на страже.