Дарий требует от Искендера дань. Ответ Искендера

 

Кравчий! Чашу, как яркое зеркало, дай!

Ее место в руке! Как блестит ее край!

 

Выпью чашу, - и стану властней Кей-Хосрова!

И увижу весь мир, если выпью я снова.

 

* * *

 

Поспеши! От неправды ладони омой!

Будь правдив, чтоб указ этот выполнить мой!

 

Для чего у земли твоя служба радива?

Это - гулей дорога, пристанище дива.

 

Мир отнимет, что дал мне за много годин,

Он давал - по глоткам, а отнимет - кувшин.

 

Так вода дождевая сберется, и вскоре

Обратится в поток, убегающий в море.

 

Так пойдем, будем веселы, друг мой! Зачем

За дирхемом беречь каждый новый дирхем?

 

Смерть предстанет в пути... с ней не сыщется слада,

Что ж не сыпать нам золото нашего клада!

Ведь Карун, все сокровища мира собрав,

Все же скрылся в земле под покровами трав.

 

В сад Шеддада внесли кирпичи золотые.

Но пресек смертный час его грезы пустые.

 

Нет деревьев на свете, которых вовек

Топором не ударит седой дровосек.

 

* * *

 

Описавший престол, и венцы и уборы,

Начал так: славный царь, все прельщающий взоры,

 

В некий день, полный неги, среди опахал

От превратностей рока в тиши отдыхал.

 

То с пустой был он чашей, то, лалом играя,

Наполнялась та чаша до самого края.

 

Был он мудрости друг. Был он знанью сродни.

Мудрецы были с ним. Не хмелели они.

 

И, внимая звучанью различного лада,

Разрешать все вопросы была их услада.

 

Искендеру, сидевшему с чашей вина,

Толковал звездочет всех светил письмена.

 

И сверкали все чаши, как в молнийном блеске.

В винах сладость была, и веселье - в их плеске

 

У внимающих струнам кружились умы

И от песен полны были сладостной тьмы.

 

Слезы чаш воскрешали печали, и стона

Был исполнен сладчайший напев органон;

 

О смычки! От их сладких ударов смогло

Переполниться влагой сухое русло.

 

И в чертоге, который от края до края

Был в цветах, словно сад благодатного рая,

 

Искендер-повелитель, хранимый судьбой,

Возвышался, как месяц в ночи голубой.

 

Появился гонец, послан Дарием. Словом

Он владел, был он знатен, казался готовым

 

На почтительность. Выполнив рабский поклон,

Восхвалил Искендера и Дария он.

 

И румийца прославив и блеск его сана,

Начал он излагать пожеланья Ирана.

 

"Дарий шлет свой привет, - он промолвил, - и царь

Просит дани, ему посылавшейся встарь.

 

Почему ожерелья, венцы и каменья

К нам отправить опять не дал ты повеленья?

 

Или немощь увидел ты в наших делах,

Что оставил тебя твой почтительный страх?

 

Ты к былому вернись. Наш указ тебе ведом.

Приведет тебя спесь к неожиданным бедам".

 

Запылал Искендер... И, внезапен и яр,

Пламень сердца словам да неистовый жар.

 

Так царя Искендера нахмурились брови,

Что посланец запнулся на прерванном слове, -

 

И, увидев такой непредвиденный гнев,

Он с трепещущим сердцем стоял, побледнев.

 

Лютым жаром охвачен был царь, и досаду

Изливая, рассудка забыл он преграду.

 

Много слов он сказал, устрашивших гонца,

Как порой говорит обладатель венца.

 

У кого есть решенья благая основа, -

Тот, забывшись, не скажет излишнего слова

 

Если можешь ты в ярости сдерживать речь, -

От врагов ты сумеешь себя уберечь.

 

Хоть бы в речь свою вплел ты слова величанья,

Все же речь твоя будет опасней молчанья.

 

Ведь "язык твой из мяса, - я слышал слова, -

Из железа - клинок". Поговорка права.

 

Коль не прячешь ты гнева, горящего в жилах,

То себя самого охранять ты не в силах.

 

Некий муж, что от Кея вел славный свой род,

Описал всех событий стремительный ход:

 

В дни, когда драгоценности, шлемы, престолы

Посылались из Рума в иранские долы,

 

Золотое яйцо, это ведал посол,

Меж даров жадный Дарий однажды нашел.

 

И ковер, шитый золотом, послан был тоже, -

Тот ковер, что казался всех кладов дороже.

 

И лишь поднял гонец слов настойчивых меч

И о дани былой вновь повел свою речь,

Закричал повелитель всех смертных созданий:

"У всеславного льва ты потребовал дани!

 

Все иначе пошло! Дней не стало былых!

Нет уж более в гнездах яиц золотых!

 

И ковры эти древние свернуты роком!

Не мечтай, что былое вернешь ненароком!

 

Не всегда из горы добывают рубин,

Мир - то в мире, то - в громе военных годин.

 

Длить заносчивой речи тебе не пристало!

Иль желаешь, чтоб снова железо блистало?

 

Счастлив будь, что мечом я железным твой трон

И не тронул, - что все еще держится он!

 

Если, выйдя на Зинджей поспешным походом,

Не подверг твое царство я бранным невзгодам, -

 

Ты, довольно сокровищ приняв от меня,

Должен дать мне покой! Или с этого дня

 

Буду мыслить о схватке вседневно, всечасно.

Не влеки меня к этому! Это опасно.

 

Я отрину любовь! Узришь ты, побледнев,

Мою грозную власть, мой играющий гнев!

 

Иль забыто тобою, безумным владыкой,

Что за головы снес я в пустыне великой,

 

И в какие пределы водил я войска,

И каких силачей бьет вот эта рука?

 

Тот, кто слал тебе в дар и венцы и каменья,

Не пошлет тебе дани, как знак униженья.

 

Меч египетский мой ты увидишь, - не дань!

Ты о золоте, царь, говорить перестань.

 

В неоглядную даль я простер свои длани,

Только равный с меня мог бы требовать дани!

 

Грозной смуты не сей, своей спеси не дли, -

Или станешь бедой для иранской земли.

 

Тебе мир и покой и достаток подарен, -

Так не будь за блага эти неблагодарен.

 

Сохрани свой Иран, пожалей свои дни,

Мысли праздные быстрым пером зачеркни.

 

Ты за данью послал, - труд свершил ты напрасный,

С властным ты говоришь, - будь почтителен, властный"

 

Это выслушав слово, иранский посол

Позабыл пожеланье, с которым пришел.

 

В своем сердце почувствовав тяжкую рану,

Он сейчас же помчался к родному Ирану.

 

И когда у престола отчет был им дан,

Он увидел: высокий сгибается стан.

 

И гонца устрашил своим яростным криком

Грозный Дарий, вскипевший во гневе великом1.

 

"Он мне равен! Он Дарию равен? О нет!

С его именем нету на свете монет".

 

Столько злости и жгло и терзало владыку,

Что желтело лицо у внимавшего крику.

 

Но со смехом внезапным царь вымолвил;"Вот

Что решился творить голубой небосвод:

 

Дел, подобных сему, свет не видывал встаре.

Искендер захотел, чтоб унизился Дарий!

 

Искендер!.. Хоть бы Кафские встали хребты!

Кто взнесется, скажи, до моей высоты?

 

Хочет мошка с орлом состязаться! На горе!

Он - мельчайшая капля, я - мощное море!"

 

И немедля посла вновь отправивши в Рум,

Стал ответа он ждать, был он тих и угрюм.

 

Он и мяч и човган дал в дорогу вельможе,

Хмурясь, мерку кунжута послал он с ним тоже.

 

Тайну этого дара открыл он послу,

И зажгла злая радость очей его мглу.

 

И посол вновь помчался знакомой дорогой,

Чтоб исполнить, что следует, с точностью строгой.

 

Но когда пред румийским предстал он царем,

Весь он вспыхнул в смущенье нежданным огнем..

 

И, чело опустив, он склонился с поклоном

И простерся, как раб, перед блещущим троном.

 

И затем стал плести он словесную нить,

Чтоб сладчайшею речью слух царский пленить:

 

 

"Повелители мира дают повеленья,

Посылают послов лишь для их выполненья.

 

Что исполнить велишь, повелитель земли?

Все твой выполнит раб, распростертый в пыли..."

 

Но постиг Искендер: что-то скрыто за лестью.

И явился посол с неотрадною вестью.

 

Закричал он послу: "С чем ко мне ты пришел?"

И словесную нить вмиг распутал посол.

 

Привезенные вещи под пристальным взглядом

Он достал и с собой положил он их рядом.

 

Открывая подарок для царственных глаз,

Выполнять он стал Дария строгий наказ.

 

О човгане с мячом речь повел он сначала:

"Ты - дитя, а дитяти забава пристала.

:

Ну, а если ты все же затеешь войну, -

Лишь тревогу ты сыщешь, тревогу одну!"

 

И рассыпав кунжут, он промолвил проворно:

"Чтоб войска мои счесть, - сосчитай эти зерна".

 

Но увенчанный славой властитель царей

Разгадал предвещанье победы своей.

 

"Так, - промолвил он, - притча могла бы начаться:

Ловит ловкий човган то, что может умчаться.

 

Может статься, затем он послал мне човган,

Чтобы я у него взял човганом Иран.

 

Мне дарованный мяч не сочту за обиду, -

Скажет каждый мудрец: схож с землей он по виду.

 

Если в руки земной мне вручается шар,

Значит первенство в мире мне послано в дар".

 

Так он понял значенье игры, - потому-то

Стало ясно ему и значенье кунжута.

 

Он сказал, разбросать повелевши кунжут:

"Пусть ко мне во дворец тотчас птиц принесут".

 

И хоть всюду кунжутом был пол разузорен,

Во мгновенье не стало разбросанных зерен.

 

Царь сказал: "Это знаменье мне не во зло.

Из кунжута, как масло, оно истекло.

 

Коль войска твои - этот кунжут, вереницы

Моих войск исклюют их, как эти вот птицы".

 

Дал он мерку зерна мелкой руты тому,

Кто доставил кунжут, и промолвил ему:

 

"Если множество войска у Дария, - ведай,

Сколько войск я сберу, чтоб вернуться с победой".

 

И посол, увидав, что сгущается мгла.

Вмиг навьючил поклажу свою на осла.

 

Вновь опасность над ним свою руку простерла.

Стала речь его ядом, сжимающим горло.

 

Тяжко Дарий смущен был ответом: гласил

Он о мощном обилии вражеских сил.

 

И поддержки иранцев потребовал Дарий,

Чтоб всю мощь проявить в своем крепком ударе.

 

И от Гура, Китая, Хорезма, Газны

Стали конниц железных подковы слышны.

 

Крепче Кафской горы взял он рати: могли бы

Мять железо они, скал раскалывать глыбы.

 

Пожелавшие войско прикинуть на счет,

Увидали, что войско течет и течет.

 

Лишь одних легкоконных, идущих отрядом,

Девятьсот было тысяч. Под сумрачным взглядом

 

Полновластного Дария, - словно волна

За волною текла; вся бурлила страна.

 

Шел он в Рум. Шел по странам путем он суровым,

Оставляя развалины, годные совам.

 

Мча в Армению тьмы войсковых своих сил,

Ноги ветру он взвихренным прахом скрутил.

 

За страною страну проходил он, и вскоре

Вся земля затряслась, все запенилось море.

 

Злак полег перетоптанный: стал он таков

От подбитых шипами железных подков.

 

Хоть стремленье владык благотворно, но все же

Не оно ли порой с разорением схоже?