Свободный человеческий дух как творец кулътуры

Бердяев исходит из нового философского понимания духа, преодо­левая обезличивающую трактовку классического рационализма (и прежде всего гегелевского рационализма). Здесь он мыслит в рус­ле христианской традиции, но наполняет ее новым философским содержанием. По Гегелю, дух безличен и в конечном счете сводится к разуму с его логической необходимостью. По Бердяеву, дух есть такое внерациональное начало в человеке, которое выводит его за пределы необходимости, ставит человека «по ту сторону» предмет­ного мира, «по ту сторону» рационального мышления. И в то же вре­мя дух принадлежит человеку, сотканному из плоти и вписанному в порядок общественной жизни; именно дух соединяет сферу челове­ческого со сферой божественного: «Дух одинаково и трансцендентен (т. е. запределен, потусторонен, надмирен. — Авт.) и имманентен (т. е. посюсторонен, укоренен в этом мире. — Авт.). (...) Дух не тожде­ственен сознанию, но через дух конструируется сознание, и через Дух же переступаются границы сознания...» (Бердяев Н. А. Филосо­фия свободного духа. — М., 1994. С. 380).

По Бердяеву, дух есть свобода, но и дух и свобода не без­личны, они всецело принадлежат личности. Именно личность, а не безличный разум есть подлинный субъект творчества, подлинный творец культуры. Дух у человека – от Бога, но свобода, присущая духу, имеет не только божественное происхождение: свобода коренится в том безначальном и добытиином «ничто», из которого Бог сотворил мир. Свобода есть великая неопределенность и великий риск, в ней кроется как возможность добра и бесконечного возвышения человека, так и возможность а

бесконечного падения. Свобода духа есть подлинный источник всякой творческой активности. Свобода не связана ограничивающими путами и условиями бытия, но сама способна творит новое бытие. «Дух есть свобода, свобода же уходит в добытийственную глубину. Свободе принадлежит примат над бытием, которое есть уже остывшая свобода. (...) Поэтому дух есть творчество, дух творит новое бытие. Творческая активность, творческая свобода духа первична. (...) Но дух не только от Бога, дух также от начальной, добытийственной свободы, от Ungrund a. Таким

образом Бердяев отстаивает достоинство человека как творца культуры.

Свободный дух и символические формы культуры: внутреннее противоречие культурного творчества

Итак личность есть подлинный субъект культуры. Такое понима­ние позволило Бердяеву заглянуть в святая святых культурного творчества и увидеть подлинный драматизм отношений человека и культуры.

У Шпенглера даже не ставился вопрос о человеке как творце культуры. Наоборот, Шпенглера в первую очередь интересует специфическая культура («душа культуры») формирует соответствующего ей человека. У Бердяева же на первый план выходит иже человек как личность, и свободная творческая личность здесь выше культуры. Такой подход дает возможность увидеть прочие, коренящееся внутри самого культурного творчества - противоречие между безграничностью духа и сковывающими его симвоческими формами культуры.

Если у Шпенглера трагедия культуры начинается лили ростом цивилизации, то Бердяев смотрит на вещи глубже. К Шпенглер, Бердяев видит, какую опасность несут для культуры те формы цивилизации, которые заявили о себе в начале XX ве Там же; Бердяев Н. Предсмертные мысли Фауста //Лит. гс та - 1989 № 12, 22 марта. С. 15). Однако уже в самой сущности культуры кроется начало, ограничивающее и притягивающе творческий порыв духа. Культура и ее формы нередко противостоят личности как нечто принудительное и сковывающее творческую свободу. Это оберегает от опасного произвола и своеволия (и тогда это благо), но здесь же кроются и существенные ограничения твор­ческой свободы. Как понять эту «принудительную» и отчасти обез­личивающую роль культуры? У Гегеля все объясняется изначально безличной и рациональной природой культуры. Но Бердяев не приемлет такого объяснения.

Для Бердяева определяющая человека культурная форма есть не что иное, как «остывшая свобода» личного духа, это — от­делившиеся от человека результаты личного творчества, а не вы­ражение некого безличного мирового разума. Но. отсюда вытекает и трагедия культурного,творчества: дух вынужден воплощаться в предметно-символические формы, сковывающие его свободу и устремленность в беспредельное. Этой теме посвящена статья Бердяева «Воля к жизни и воля к культуре» (1922 г.). «Все дости­жения культуры, — пишет Бердяев, — символичны, а не реалис­тичны. Культура не есть осуществление, реализация истины жиз­ни..., красоты жизни..., божественности жизни. Она осуществляет лишь истину в познании, в философских и научных книгах...; кра­соту — в книгах стихов и картинах, в статуях и архитектурных памятниках, в концертах и театральных представлениях; боже­ственное — лишь в культе и религиозной символике. Творческий акт притягивается в культуре вниз и отяжелевает. Норая жизнь дается лишь в подобиях, образах, символах» (Бердяев Н. А. Воля к жизни и воля к культуре // Бердяев Н. А. Смысл истории. — М.., 1990.С. 164).

Как же решать эту вечную проблему? У Бердяева нет од­нозначного ответа на этот вопрос. В одном контексте, когда речь идет о соотношении культуры и цивилизации, Бердяев говорит о величайшей значимости «воли к культуре» в противовес упор­ной, но прагматично-бескрылой воли к «жизни» («жизнь» здесь выступает как синоним бездуховного благоустройства) (см.: Там же. С. 164—165). Но в этой же статье, обсуждая исторические судьбы России, Бердяев надеется на «чудо религиозного преобра­жения жизни» как альтернативу сковывающему символизму культуры и механически-бездушному порядку цивилизации, хо­тя при этом и считает, что России «придется пройти путь цивили­зации» (см.: Там усе. С. 174). А в докладе 1931 года звучат уже но­вые мотивы: «Техника', порожденная духом, материализует жизнь, но она же может способствовать и освобождению духа...» (Бердяев Н. А. Духовное состояние современного мира // Новый мир.-. iggQ pfe I. С. 218).

Подлинный мыслитель не ищет упрощенных решений и всегда готов уточнить свои взгляды, открывая новые стороны бесконечной проблемы. Его творческий дух последовательно и пытливо открывает для нас эту проблему во всей ее сложности и глубине, и это открытие навсегда остается в истории науки и культуры, вдохновляя нас на новое понимание мира и самих себя. В этом и состоит бессмертие мысли Н. А. Бердяева.

4.Культура и бессознательное начало человека: концепция Фрейда

Все проанализированные выше концепции культуры так или ина­че отстаивали духовную природу, духовное достоинство человека. Но не преувеличивает ли человек силы своего духа? Хорошо изве­стна одна человеческая слабость: ничто так не утешает человека, как иллюзии на свой собственный счет. Мы можем заметить эту черту не только в обыденной жизни, но и в философских построе­ниях, ибо и высокий разум бывает склонен к духовной лести в соб­ственный адрес. Правда, чаще всего эта «лесть» бывает безотчет­ной и идет от неизбежной неполноты осознания человеком самого себя. Не зря же древние связывали и высшую мудрость и высший уровень знания с одной великой задачей: «Познай самого себя!». Но тем больше роль тех немногих мыслителей, которые сумели пре­одолеть привычное «теоретическое самообольщение» человека и приоткрыли завесу над темными глубинами человеческого бытия. И пусть даже они, завороженные необычностью увиденного, пре­увеличили горечь открывшейся им истины, —- их открытия имеют непреходящее значение не только для теоретического мышлении, но и для полноценного человеческого бытия, нуждающегося в но­вых формах духовной самокритики.

Таким мыслителем и был Зигмунд Фрейд (1856—1939). И, наверное, не случайно, что человек, столь много сделавший для са­мокритики, а следовательно, и для духовного здоровья человека, был по профессии врачом — психиатром и невропатологом, созда­телем нового направления в психологии и медицине. Это направле­ние Фрейд назвал психоанализом. Однако значение фрейдовской концепции человека выходит далеко за пределы медицины: фило­софское обобщение психоанализа — фрейдизм — стало учением, вторгающимся в сферу философии и культурологии. В силу огра­ниченности объема мы не можем рассмотреть все содержание фрейдовского понимания человека и культуры и остановимся толь­ко на самых общих и принципиальных моментах.

Если попытаться сформулировать в двух словах суть фрей­довского открытия, то можно сказать, что Фрейд открыл в челове­ке бессознательное. Конечно, о наличии неосознанного содержа­ния в человеческой психике знали и раньше, но это содержание сво­дили к тому, что было сформировано в сознании, а потом вытеснено из него. Фрейд же открыл бессознательное как самостоятельное, независящее от сознания безличное начало человеческой души: «...Все вытесненное бессознательно, но не все бессознательное есть вытесненное». (Фрейд З.Я и Оно // Фрейд 3. Психология бессознательного: Сб. произведений. — М., 1989. С. 428).

При этом бессознательное активно вмешивается в человече­скую жизнь. Фрейд считает, что это только иллюзия, будто нашей жизнью руководит наше «Я». На самом же деле властвует природ­ное безличное начало, которое образует бессознательную основу нашей души (т. е. психики). Фрейд называет это бессознательное начало «Оно» и полагает, что наше «Я» есть лишь игрушка в руках этой древней и темной психической силы. Фрейдовское «Оно» име­ет чисто природное происхождение, в нем сосредоточены все пер­вичные влечения человека. Эти первичные влечения сводятся к двум: во-первых, сексуальные желания, а во-вторых, влечение к смерти, которое, будучи обращено вовне, становится влечением к разрушению. Темная бурлящая бездна «Оно» таится под тонкой пленкой сознания, которое даже не подозревает о том, что клокочет под его приглаженными образами и рафинированной логикой.

Наше «Я», стремящееся выжить в мире природы и общества, все время сталкивается с безрассудной силой «Оно». Если «Я» ру­ководствуется принципом реальности (т. е. стремится приспосо­биться к объективным условиям жизни), то «Оно» целиком исходит из принципа удовольствия. Отсюда вытекает неизбежная борьба между «Я» и «Оно». «По отношению к Оно Я подобно всаднику, ко­торый должен обуздать превосходящую силу лошади...» (Фрейд 3. Я и Оно // Фрейд 3. Психология бессознательного: Сб. произведе­ний. — М., 1989. С. 432). Однако «Я» не может своевольно управлять своим могучим «партнером». «...Сравнение может быть продолже­но. Как всаднику, если он не хочет расстаться с лошадью, часто ос­тается только вести ее туда, куда ей хочется, так и Я превращает обыкновенно волю Оно в действие, как будто бы это было его собст­венной волей» (Там же).

Иными словами, если Гегель замечает «хитрость разума», то Фрейд открывает «хитрость бессознательного», способного прово­дить в жизнь свои влечения, маскируя их под сознательные реше­ния «Я». Однако человек способен выжить лишь постольку, по­скольку разум и культура могут подчинять «Оно» своим важней­шим целям. Конечно, культура не может победить «Оно» в лобовом столкновении, ибо в нем сосредоточена вся психическая энергия человека. Поэтому Фрейд указывает на способ, которым культура проводит в жизнь свои цели, не совпадающие с примитивными вле­чениями «Оно». Этот способ Фрейд назвал сублимацией. Сублима­ция — это использование сосредоточенной в «Оно» сексуально-биологической энергии не по прямому биологическому назначе­нию (для удовольствия или продолжения рода), а в целях разума и культуры. Если имеет место сублимация, то примитивные влече­ния «Оно» обретают форму влечения к познанию, искусству, высо­кому идеалу. Тем самым фрейдовскую «сублимацию» по аналогии с гегелевской «хитростью разума» можно было бы назвать «хитрос­тью культуры». При этом культура, по Фрейду, выражает систему общественных норм и всегда стоит над отдельным человеком. Правила надо отметить, что во фрейдовском варианте «хитрость» культуры имеет более благородный характер, ибо у Гегеля те, с кем хитрит культура (мировой разум), — это люди, а у Фрейда в роли «об­дутых» выступают темные страсти.

Однако для того, чтобы хоть немного овладеть энергией «Оно», культуре самой приходится проникать в его сферу — сфе­ру бессознательного. Культура может руководить человеком лишь постольку, поскольку она сама стала частью его бессозна­тельного, оформилась в качестве особой бессознательной уста­новки, — так можно сформулировать важный вывод Фрейда. Эту установку Фрейд называет «Сверх-Я». «Сверх-Я» выполняет роль внутреннего цензора, который господствует над душевной жизнью человека и благодаря которому человек способен жить как культурное существо, а не как марионетка собственных тем­ных страстей.

Таким образом человеческое Я, по Фрейду, замкнуто меж­ду двумя противоположными полюсами — природной стихией и требованиями культуры. Оба этих полюса представлены в соот­ветствующих бессознательных структурах человеческого «Я» и сталкиваются в нем, пытаясь подчинить себе это Я и друг друга. И чем выше развита культура, тем неутешительнее оказываются ее, так сказать, побочные эффекты. Если культура требует от че­ловека больше, чем он может, «то у индивида это вызывает бунт или невроз, либо делает его несчастным» (Фрейд 3. Недовольство культурой // Фрейд 3. Психоанализ. Религия. Культура. — М., 1992. С. 132). Культура делает жизнь более безопасной, блокируя человеческие инстинкты, человеческую агрессивность, но платой оказывается психическое здоровье человека, который разрывает­ся между природной психической стихией и культурными норма­ми, между сексуальностью и социальностью, агрессивностью и моралью. И Фрейд с горечью констатирует: «Сколь же сильным должно быть выдвинутое культурой против агрессивности сред­ство защиты, если последнее способно делать людей не менее не­счастными, чем сама агрессивность!» (Там лее).

Учение Фрейда оказало огромное влияние на развитие науки и культуры XX века — без его идей трудно представить себе совре­менную психологию, психиатрию, философию, искусство. Однако, как это часто бывает с первооткрывателями, Фрейд в своей концеп­ции чрезмерно усилил некоторые очень важные, но все же не един­ственно определяющие стороны дела. Во-первых, он явно биологи-зировал бессознательное, которое оказалось сведено к чисто при­родному феномену, к чисто биологическим влечения. Во-вторых, Фрейд акцентировал внимание на одной стороне человеческого бы­тия — на бессознательном, но потерял из виду другую сторону — личность, и свободу человека. Фрейдовское «Я» лишено подлинной свободы, это «Я» есть не свободная личность, а марионетка, за право манипулирования которой бьются одинаково безличные «Оно» и «Сверх-Я», природа и культура, которая у Фрейда сведена к обще­ственно выработанным требованиям. И при изображении этой схватки у Фрейда не нашлось места для самоценной личности, об­ладающей духовной автономией от природы и общества.

5. Культура и коллективное бессознательное: концепция Карла Густава Юнга

Если Зигмунд Фрейд исследовал бессознательное в качестве природной сущности человека, то Карл Густав Юнг (1875—1961) открыл изначальные культурные истоки бессознательного. Юнг некоторое время сотрудничал с Фрейдом и многое воспринял из психоанализа, но основы концепции были заложены им самосто­ятельно (см.: Руткевич А. М. Жизнь и воззрения 'К. Г. Юнга // Юнг К. Г. Архетип и символ. — М., 1991. С. 11).