Отдел четвёртый: афоризмы и интермедии

 

 

Кто учитель до мозга костей, тот относится серьезно ко всем вещам, лишь принимая во внимание своих учеников, – даже к самому себе.

 

 

«Самодовлеющее познание» – это последние силки, расставляемые моралью: при помощи их в ней можно еще раз вполне запутаться.

 

 

Привлекательность познания была бы ничтожна, если бы на пути к нему не приходилось преодолевать столько стыда.

 

А

 

Бесчестнее всего люди относятся к своему Богу: он не смеет грешить.

 

 

Быть может, в склонности позволять унижать себя, обкрадывать, обманывать, эксплуатировать проявляется стыдливость некоего Бога среди людей.

 

 

Любовь к одному есть варварство: ибо она осуществляется в ущерб всем остальным. Также и любовь к Богу.

 

 

«Я это сделал», – говорит моя память. «Я не мог этого сделать», – говорит моя гордость и остается непреклонной. В конце концов память уступает.

 

 

Мы плохо всматриваемся в жизнь, если не замечаем в ней той руки, которая щадя – убивает.

 

 

Если имеешь характер, то имеешь и свои типичные пережитки, которые постоянно повторяются.

 

 

Мудрец в роли астронома. – Пока ты еще чувствуешь звезды как нечто «над тобою», ты еще не обладаешь взором познающего.

 

 

Не сила, а продолжительность высших ощущений создаёт высших людей.

 

 

Кто достигает своего идеала, тот этим самым перерастает его.

 

А

 

Иной павлин прячет от всех свой павлиний хвост – и назыает это своей гордостью.

 

 

Гениальный человек невыносим, если не обладает при этом, по крайней мере, еще двумя качествами: чувством благодарности и чистоплотностью.

 

 

Степень и характер родовитости человека проникает его существо до последней вершины его духа.

 

 

В мирной обстановке воинственный человек нападает на самого себя.

 

 

Своими принципами мы хотим либо тиранизировать наши привычки, либо оправдать их, либо заплатить им дань уважения, либо выразить порицание, либо скрыть их; очень вероятно, что двое людей с одинаковыми принципами желают при этом совершенно различного в основе.

 

 

Презирающий самого себя все же чтит себя при этом как человека, который презирает.

 

 

Душа, чувствующая, что ее любят, но сама не любящая, обнаруживает свои подонки: самое низкое в ней всплывает наверх.

 

 

Разъяснившаяся вещь перестаёт интересовать нас. – Что имел в виду тот бог, который давал совет: «познай самого себя»! Может быть, это значило: «перестань интересоваться собою, стань объективным»! – А Сократ? – А «человек науки»? -

 

 

Ужасно умереть в море от жажды. Уж не хотите ли вы так засолить вашу истину, чтобы она никогда более не утоляла жажды?

 

 

«Сострадание ко всем» было бы суровостью и тиранией по отношению к тебе, сударь мой, сосед! -

 

 

Инстинкт. – Когда горит дом, то забывают даже об обеде. – Да – но его наверстывают на пепелище.

 

 

Женщина научается ненавидеть в той мере, в какой она разучивается очаровывать.

 

 

Одинаковые аффекты у мужчины и женщины все-таки различны в темпе – поэтому-то мужчина и женщина не перестают не понимать друг друга.

 

 

У самих женщин в глубине их личного тщеславия всегда лежит безличное презрение – презрение «к женщине».

 

 

Сковано сердце, свободен ум. – Если крепко заковать свое сердце и держать его в плену, то можно дать много свободы своему уму, – я говорил это уже однажды. Но мне не верят в этом, если предположить, что сами уже не знают этого.

 

 

Очень умным людям начинают не доверять, если видят их смущенными.

 

 

Ужасные переживания жизни дают возможность разгадать, не представляет ли собою нечто ужасное тот, кто их переживает.

 

 

Тяжелые, угрюмые люди становятся легче именно от того, что отягчает других, от любви и ненависти, и на время поднимаются к своей поверхности.

 

 

Такой холодный, такой ледяной, что об него обжигают пальцы! Всякая рука содрогается, прикоснувшись к нему! – Именно поэтому его считают раскаленным.

 

 

Кому не приходилось хотя бы однажды жертвовать самим собою за свою добрую репутацию? -

 

 

В снисходительности нет и следа человеконенавистничества, но именно потому-то слишком много презрения к людям.

 

 

Стать зрелым мужем – это значит снова обрести ту серьезность, которою обладал в детстве, во время игр.

 

 

Стыдиться своей безнравственности – это одна из ступеней той лестницы, на вершине которой стыдятся также своей нравственности.

 

 

Нужно расставаться с жизнью, как Одиссей с Навсикаей, – более благословляющим, нежели влюбленным.

 

 

Как? Великий человек? – Я все еще вижу только актера своего собственного идеала.

 

 

Если дрессировать свою совесть, то и кусая она будет целовать нас.

 

 

Разочарованный говорит: «Я слушал эхо и слышал только похвалу» -

 

 

Наедине с собою мы представляем себе всех простодушнее себя: таким образом мы даем себе отдых от наших ближних.

 

 

В наше время познающий легко может почувствовать себя животным превращением божества.

 

 

Открытие взаимности собственно должно бы было отрезвлять любящего относительно любимого им существа. «Как? даже любить тебя – это довольно скромно? Или довольно глупо? Или – или -«

 

 

Опасность счастья. – «Все служит на благо мне; теперь мила мне всякая судьба – кому охота быть судьбой моей?»

 

 

Не человеколюбие, а бессилие их человеколюбия мешает нынешним христианам предавать нас сожжению.

 

 

Свободомыслящему, «благочестивцу познания», еще более противна pia fraus (противна его «благочестию»), чем impia fraus. Отсюда его глубокое непонимание церкви, свойственное типу «свободомыслящих», – как его несвобода.

 

 

Музыка является средством для самоуслаждения страстей.

 

 

Раз принятое решение закрывать уши даже перед основательнейшим противным доводом – признак сильного характера. Стало быть, случайная воля к глупости.

 

 

Нет вовсе моральных феноменов, есть только моральное истолкование феноменов…

 

 

Бывает довольно часто, что преступнику не по плечу его деяние – он умаляет его и клевещет на него.

 

 

Адвокаты преступника редко бывают настолько артистами, чтобы всю прелесть ужаса деяния обратить в пользу его виновника.

 

 

Труднее всего уязвить наше тщеславие как раз тогда, когда уязвлена наша гордость.

 

 

Кто чувствует себя предназначенным для созерцания, а не для веры, для того все верующие слишком шумливы и назойливы, – он обороняется от них.

 

 

«Ты хочешь расположить его к себе? Так делай вид, что теряешься перед ним -«

 

 

Огромные ожидания от половой любви и стыд этих ожиданий заранее портят женщинам все перспективы.

 

 

Там, где не подыгрывает любовь или ненависть, женщина играет посредственно.

 

 

Великие эпохи нашей жизни наступают тогда, когда у нас является мужество переименовать наше злое в наше лучшее.

 

 

Воля к победе над одним аффектом в конце концов, однако, есть только воля другого или множества других аффектов.

 

 

Есть невинность восхищения: ею обладает тот, кому еще не приходило в голову, что и им могут когда-нибудь восхищаться.

 

 

Отвращение к грязи может быть так велико, что будет препятствовать нам очищаться – «оправдываться».

 

 

Часто чувственность перегоняет росток любви, так что корень остается слабым и легко вырывается.

 

 

Что Бог научился греческому, когда захотел стать писателем, в этом заключается большая утонченность – как и в том, что он не научился ему лучше.

 

 

Иной человек, радующийся похвале, обнаруживает этим только учтивость сердца – и как раз нечто противоположное тщеславию ума.

 

 

Даже конкубинат развращен – браком.

 

 

Кто ликует даже на костре, тот торжествует не над болью, а над тем, что не чувствует боли там, где ожидал ее. Притча.

 

 

Если нам приходится переучиваться по отношению к какому-нибудь человеку, то мы сурово вымещаем на нем то неудобство, которое он нам этим причинил.

 

 

Народ есть окольный путь природы, чтобы прийти к шести-семи великим людям. – Да, – и чтобы потом обойти их.

 

 

Наука уязвляет стыдливость всех настоящих женщин. При этом они чувствуют себя так, точно им заглянули под кожу или, что еще хуже, под платье и убор.

 

 

Чем абстрактнее истина, которую ты хочешь преподать, тем сильнее ты должен обольстить ею еще и чувства.

 

 

У чёрта открываются на Бога самые широкие перспективы; оттого он и держится подальше от него – чёрт ведь и есть закадычный друг познания.

 

 

Что человек собою представляет, это начинает открываться тогда, когда ослабевает его талант, – когда он перестаёт показывать то, что он может. Талант – тоже наряд: наряд – тоже способ скрываться.

 

 

Оба пола обманываются друг в друге – от этого происходит то, что, в сущности, они чтут и любят только самих себя (или, если угодно, свой собственный идеал –). Таким образом, мужчина хочет от женщины миролюбия, – а между тем женщина по существу своему как раз неуживчива, подобно кошке, как бы хорошо она ни выучилась выглядеть миролюбивой.

 

 

Люди наказываются сильнее всего за свои добродетели.

 

 

Кто не умеет найти дороги к своему идеалу, тот живёт легкомысленнее и бесстыднее, нежели человек без идеала.

 

 

Только из области чувств и истекает всякая достоверность, всякая чистая совесть, всякая очевидность истины.

 

 

Фарисейство не есть вырождение доброго человека: напротив, изрядное количество его является скорее условием всякого благоденствия.

 

 

Один ищет акушера для своих мыслей, другой – человека, которому он может помочь разрешиться ими; так возникает добрая беседа.

 

 

Вращаясь среди ученых и художников, очень легко ошибиться в обратном направлении: нередко в замечательном ученом мы находим посредственного человека, а в посредственном художнике очень часто – чрезвычайно замечательного человека.

 

 

Мы поступаем наяву так же, как и во сне: мы сначала выдумываем и сочиняем себе человека, с которым вступаем в общение, – и сейчас же забываем об этом.

 

 

В мщении и любви женщина более варвар, чем мужчина.

 

 

Совет в форме загадки. – «Если узы не рвутся сами, – попробуй раскусить их зубами».

 

 

Брюхо служит причиной того, что человеку не так-то легко возомнить себя Богом.

 

 

Вот самые благопристойные слова, которые я слышал: «Dans le veritable amour c'est l'ame, qui enveloppe le corps».

 

 

Нашему тщеславию хочется, чтобы то, что мы делаем лучше всего, считалось самым трудным для нас. К происхождению многих видов морали.

 

 

Если женщина обнаруживает научные склонности, то обыкновенно в её половой системе что-нибудь да не в порядке. Уже бесплодие располагает к известной мужественности вкуса; мужчина же, с позволения сказать, как раз «бесплодное животное».

 

 

Сравнивая в целом мужчину и женщину, можно сказать следующее: женщина не была бы так гениальна в искусстве наряжаться, если бы не чувствовала инстинктивно, что её удел – вторые роли.

 

 

Кто сражается с чудовищами, тому следует остерегаться, чтобы самому при этом не стать чудовищем. И если ты долго смотришь в бездну, то бездна тоже смотрит в тебя.

 

 

Из старых флорентийских новелл, – также из жизни: buona femmina е mala fernmina vuol bastone. Sacchetti Nov. 86.

 

 

Соблазнить ближнего на хорошее о ней мнение и затем всей душой поверить этому мнению ближнего, – кто сравнится в этом фокусе с женщинами! -

 

 

То, что в данное время считается злом, обыкновенно есть несвоевременный отзвук того, что некогда считалось добром, – атавизм старейшего идеала.

 

 

Вокруг героя всё становится трагедией, вокруг полубога всё становится драмой сатиров, а вокруг Бога всё становится – как? быть может, «миром»?

 

 

Иметь талант недостаточно: нужно также иметь на это ваше позволение, – не так ли? друзья мои?

 

 

«Где древо познания, там всегда рай» – так вещают и старейшие и новейшие змеи.

 

 

Всё, что делается из любви, совершается всегда по ту сторону добра и зла.

 

 

Возражение, глупая выходка, веселое недоверие, насмешливость суть признаки здоровья: все безусловное принадлежит к области патологии.

 

 

Понимание трагического ослабевает и усиливается вместе с чувственностью.

 

 

Безумие единиц – исключение, а безумие целых групп, партий, народов, времен – правило.

 

 

Мысль о самоубийстве – сильное утешительное средство: с ней благополучно переживаются иные мрачные ночи.

 

 

Нашему сильнейшему инстинкту, тирану в нас, подчиняется не только наш разум, но и наша совесть.

 

 

Должно отплачивать за добро и за зло, но почему именно тому лицу, которое нам сделало добро или зло?

 

 

Мы охладеваем к тому, что познали, как только делимся этим с другими.

 

 

Поэты бесстыдны по отношению к своим переживаниям: они эксплуатируют их.

 

 

«Наш ближний – это не наш сосед, а сосед нашего соседа» – так думает каждый народ.

 

 

Любовь обнаруживает высокие и скрытые качества любящего – то, что у него есть редкостного, исключительного: постольку она легко обманывает насчёт того, что служит у него правилом.

 

 

Иисус сказал своим иудеям: «Закон был для рабов – вы же любите Бога, как люблю его я, сын Божий! Какое дело сынам Божьим до морали!» -

 

 

По отношению ко всякой партии. – Пастуху нужен всегда баран-передовик, чтобы самому при случае не становиться бараном.

 

 

Люди свободно лгут ртом, но рожа, которую они при этом корчат, все-таки говорит правду.

 

 

У суровых людей задушевность является предметом стыда – и есть нечто ценное.

 

 

Христианство дало Эроту выпить яду: он, положим, не умер от этого, но выродился в порок.

 

 

Много говорить о себе – может также служить средством для того, чтобы скрывать себя.

 

 

В хвале больше назойливости, чем в порицании.

 

 

Сострадание в человеке познания почти так же смешно, как нежные руки у циклопа.

 

 

Из человеколюбия мы иногда обнимаем первого встречного (потому что нельзя обнять всех): но именно этого и не следует открывать первому встречному…

 

 

Мы не ненавидим ещё человека, коль скоро считаем его ниже себя; мы ненавидим лишь тогда, когда считаем его равным себе или выше себя.

 

 

И вы, утилитаристы, вы тоже любите все utile как экипаж ваших склонностей – и вы находите в сущности невыносимым стук его колес?

 

 

В конце концов мы любим наше собственное вожделение, а не предмет его.

 

 

Чужое тщеславие приходится нам не по вкусу только тогда, когда оно задевает наше тщеславие.

 

 

Насчет того, что такое «достоверность», может быть, еще никто не удостоверился в достаточной степени.

 

 

Мы не верим в глупости умных людей – какое нарушение человеческих прав!

 

 

Следствия наших поступков хватают нас за волосы, совершенно не принимая во внимание того, что мы тем временем «исправились».

 

 

Бывает невинность во лжи, и она служит признаком сильной веры в какую-нибудь вещь.

 

 

Бесчеловечно благословлять там, где тебя проклинают.

 

 

Фамильярность человека сильнейшего раздражает, потому что за нее нельзя отплатить тою же монетой. -

 

 

«Не то, что ты оболгал меня, потрясло меня, а то, что я больше не верю тебе».

 

 

Бывает заносчивость доброты, имеющая вид злобы.

 

 

«Это не нравится мне». – Почему? – «Я не дорос до этого». – Ответил ли так когда-нибудь хоть один человек?