Из истории методологии психологии 3 страница

Остановимся подробнее на кантовской критике психологии. Как мы уже видели, И.Н. Тетенс, которого Кант очень ценил, признавал возможность рациональной психологии. Притязания рациональной психологии были развеяны И. Кантом, который, как известно, отрицал возможность существования рациональной психологии. Кантовская критика рациональной психологии в известной мере предопределила дальнейшее развитие психологии как эмпирической науки. «Рациональная психология как доктрина, расширяющая наше самопознание, не существует; она возможна только как дисциплина, устанавливающая спекулятивному разуму в этой области ненарушение границы, с одной стороны, чтобы мы не бросились в объятия бездушного материализма, а с другой стороны, чтобы мы не заблудились в спиритуализме, лишенном основания в нашей жизни; она скорее напоминает нам, чтобы мы видели в этом отказе разума дать удовлетворительный ответ на вопросы любопытствующих, касающиеся того, что выходит за пределы земной жизни, его же указание обращать свое самопознание не на бесплодную чрезмерную спекуляцию, а на плодотворное практическое применение, которое, хотя всегда и направлено только на предметы опыта, тем не менее заимствует свои принципы из более высокого источника и определяет наше поведение так, как если бы наше назначение выходило бесконечно далеко за пределы опыта, стало быть за пределы земной жизни» (Кант, 1964, c. 382).

В другой работе Кант возвращается к проблемам психологии. Кант настаивает на необходимости различения Я как субъекта и Я как объекта. «О Я в первом значении (о субъекте апперцепции), о логическом Я как априорном представлении, больше решительно ничего нельзя узнать – ни что оно за сущность, ни какой оно природы» (Кант, 1964, с. 191). «Я во втором значении (как субъект перцепции), психологическое Я как эмпирическое сознание, доступно разнообразному познанию...» (Кант, 1964, с. 191–192). Кант рисует перспективу эмпирической психологии: «Подтверждением и примером этого может служить всякое внутреннее, психологическое наблюдение, сделанное нами; для этого требуется, хотя это связано с некоторыми трудностями, воздействовать на внутреннее чувство посредством внимания (ведь мысли, как фактические определения способности представления, также входят в эмпирическое представление о нашем состоянии), чтобы получить прежде всего в созерцании самого себя знание о том, что дает нам внутреннее чувство; это созерцание дает нам представление о нас самих, как мы себе являемся; логическое же Я хотя и указывает субъект существующим сам по себе в чистом сознании, не как восприимчивость, а как чистую спонтанность, но не способно ни к какому познанию своей природы» (Кант, 1964, с. 192).

Авторитет Канта был велик, поэтому кантовская критика психологии была признана современниками сокрушительной. Мы здесь не станем оценивать и анализировать кантовские доводы против рациональной психологии. Это не входит в задачи этой работы. Отмечу лишь, что огромный авторитет Канта способствовал дальнейшему развитию психологии как эмпирической психологии. В плане дальнейшего развития эмпирической психологии нельзя пройти мимо одного замечания Канта, имеющего для будущего психологии несомненное методологическое значение. В предисловии к «Антропологии» (1798) Кант отмечает, что «учение, касающееся знания человека и изложенное в систематическом виде (антропология), может быть представлено с точки зрения или физиологической, или прагматической» (Кант, 1964, с. 351). Фактически, здесь речь идет об основаниях эмпирической науки. И хотя Кант строит свою антропологию как прагматическую, возможность систематического изложения антропологии с точки зрения физиологической (и, следовательно, психологии как частной науки) остается. Та возможность, которая «потенциально» содержалась в программе Вольфа, была артикулирована Кантом (правда, пока для антропологии). Не будем забывать, что психология (эмпирическая) могла рассматриваться как часть антропологии, а следовательно, «перенос» на психологию является достаточно правомерным.

Можно полагать, что судьбу психологии во многом предопределили кантовские слова, которые сейчас будут приведены. Они представляются своеобразным методологическим требованием к психологии, если она захочет быть наукой. Действительно, создается устойчивое впечатление, что многие психологи последующих поколений принимали «вызов», стараясь с удивительным упорством решать именно эти две задачи: экспериментировать и вычислять. Кант пишет в «Метафизических началах естествознания» (1786): «эмпирическое учение о душе должно всегда оставаться далеким от ранга науки о природе в собственном смысле, прежде всего потому, что математика неприложима к явлениям внутреннего чувства и к их законам... Но даже в качестве систематического искусства анализа или в качестве экспериментального учения учение о душе не может когда-либо приблизиться к химии, поскольку многообразие внутреннего наблюдения может здесь быть расчленено лишь мысленно и никогда не способно сохраняться в виде обособленных [элементов], вновь соединяемых по усмотрению; еще менее поддается нашим заранее намеченным опытам другой мыслящий субъект, не говоря уже о том, что наблюдение само по себе изменяет и искажает состояние наблюдаемого предмета. Учение о душе никогда не может поэтому стать чем-то большим, чем историческое учение и – как таковое в меру возможности – систематическое учение о природе внутреннего чувства, т.е. описание природы души, но не наукой о душе, даже не психологическим экспериментальным учением» (Кант, 1964, с. 60). Кантовские слова оказали огромное влияние на последующее развитие психологии. К ним прислушивались и безоговорочно соглашались. Другие пытались «отвоевать» позиции: Гербарт был убежден, что психология становится наукой потому, что начинает использовать математику (в отношении эксперимента, Кант, конечно же, прав). Как мы увидим, с кантовской критикой вынужден был считаться и сам В. Вундт. И, возможно, именно кантовские утверждения заставляли Вундта направлять энергию психологов-экспериментаторов на фиксацию «элементов», о которой говорил Кант. И. Кант может считаться «вдохновителем» элементаризма и атомизма. Кант, таким образом, «негативно» задал направление развития психологической науки... Итак, «психология никогда не станет наукой в собственном смысле слова, т.к. нельзя ни приложить математику к явлениям и процессам сознания, ни воздействовать экспериментально на душу других» (Дессуар, 1912, c. 126). «По иронии истории, психология именно от критицизма получила толчок к дальнейшему и существенному развитию» (Дессуар, 1912, c. 126). «К несчастью, Кант не посвятил научной психологии отдельного труда, но дал значительные указания к обоснованию этой науки на новых началах, производя при случае изменения в традиционном психологическом материале и вообще благодаря всему своему вмешательству. В рамках беспрерывно развивавшейся психологии способностей совершались... преобразования, которые в конце концов разрушили установленные границы» (Дессуар, 1912, c. 127).

Таким образом, есть основания говорить о своего рода «двойной программе» И. Канта применительно к психологии. Первая программа – кантовская критика возможности психологии стать естественной наукой («эмпирическое учение о душе должно всегда оставаться далеким от ранга науки о природе в собственном смысле»), вторая – возможность обоснования психологии посредством физиологии. Эта двойная программа составила методологическую задачу, над которой трудились несколько поколений психологов первой половины XIX столетия.

Иоганн Гербарт

Каждая наука должна иметь основания. После «Наукоучения» И. Фихте это становится неписаным правилом. Возникает методология науки как учение «об основаниях». Им руководствовался И. Гербарт, совершивший первую известную мне попытку сделать психологию наукой.

Мы уже упоминали имя Иоганна Готлиба Фихте (1762–1814), автора «Наукоучения», создателя науки о науке. И.Фихте, несомненно, не был психологом, поэтому то, что его не вспоминают в «Историях психологии», по-своему правомерно. К тому же И.Г. Фихте психологию своего времени явно не ценил. Можно привести его знаменитое высказывание из «Ясного, как солнце, сообщения широкой публике о сущности новейшей философии»: «Наукоучение – не психология, психология же сама по себе – ничто» (Фихте, 1993, т.1, c. 610). Оставим такую оценку на совести философа. Несомненно, что с работ Канта и Фихте начинается общая методология науки и недооценивать ее влияние на те области знания, которые претендуют на то, чтобы стать наукой, вряд ли целесообразно.

Не имея возможности анализировать воззрения Фихте в целом и по вопросам психологии в частности (хотя это и представляется достаточно увлекательным сюжетом – стоит только напомнить, что Фихте активно разрабатывал проблему деятельности), остановимся лишь на отдельных положениях «Наукоучения». И.Г. Фихте формулирует требования, которым должна удовлетворять любая наука.

«Должно быть достоверным по крайней мере одно положение, которое придавало бы другим свою достоверность; так что если и поскольку это первое достоверно, то должно быть достоверно и второе, то поскольку должно быть достоверно и третье, и т. д. Таким образом, многие сами по себе, может быть различные положения будут именно потому, что они все имели достоверность и одинаковую достоверность, иметь одну общую достоверность и через это будут образовывать только одну науку» (Антология …, 1971, c. 199). Фихте подчеркивает, что достоверное положение не может получить свою достоверность через объединение с другими положениями, но должно иметь достоверность до него. «Такое достоверное до соединения и не зависимое от него положение называется основоположением. Каждая наука должна иметь основоположение, она даже могла бы состоять по своему внутреннему характеру из одного единственного самого по себе достоверного положения... Но она не может иметь более одного основоположения, ибо тогда она образовала бы не одну, но несколько наук» (Антология …, 1971, c. 200). Согласно Фихте, основоположения системы должны быть достоверны до самой системы. Их достоверность не может быть доказана в ее пределах. Все, что следует из основоположений также достоверно. Важным представляются введенные Фихте различения: содержание и форма науки. «То, что должно заключать в себе само основоположение, и то, что оно должно сообщить всем прочим положениям, встречающимся в науке, я назову внутренним содержанием основоположения и науки вообще; способ, которым основоположение должно передать другим положениям это содержание, я назову формой науки. Поэтому вопрос ставится так: как возможно вообще содержание и форма науки, т.е. как возможна сама наука?» (Антология …, 1971, c. 200). Ответом на этот вопрос и является наука о науке. Общее наукоучение обязано обосновать систематическую форму для всех возможных наук.

С чувством сожаления прервем изложение основных идей наукоучения Фихте, поскольку это не входит в наши задачи. Вернемся к Гербарту. Попытка И. Гербарта сделать психологию наукой не может быть адекватно оценена, будучи рассматриваема вне контекста фихтевского наукоучения. Удивительным представляется то, что в отечественных работах по истории психологии найти указания на влияние Фихте на формирование психологии Гербарта не удается. Причина, видимо, в том, что даже среди профессиональных психологов, не чуждых идее историзма, популярно убеждение, согласно которому вся психология до середины XIX столетия представляла соединение интроспекции и ассоцианизма. О какой специальной методологии можно говорить? Представляется, что в этом случае мы имеем дело с очередным мифом истории психологии. Собственно, сам И. Гербарт фихтевское влияние на формирование своей психологической теории признавал. Примечательно, что он видел это влияние именно в методологии, а не в конкретных теоретических положениях, в которых как раз с Фихте расходился и с которыми полемизировал. Впрочем, лучше предоставить слово самому Гербарту. В докладе «О возможности и необходимости применять в психологии математику» (1822) Гербарт отмечает, что начало работы в этом направлении «относится еще к последним месяцам восемнадцатого столетия, а зародыш которого я, собственно говоря, нашел еще раньше в фихтевской школе» (Гербарт, 1895, c. 6). Гербарт тут же поясняет, что эти слова не должны пониматься в том смысле, будто Фихте предлагал основывать психологию на математике. Гербарт утверждает, что Фихте научил его тем, что «в особенной степени обладал стремлением к точности исследования» (Гербарт, 1895, c. 7). По-видимому, Гербарт прав – стремление к анализу оснований науки, стремление построить настоящую науку имеет истоки в фихтевской философии.

И. Гербарт предпринял первую известную попытку превратить психологию в науку. Напомню, что к тому времени психология была одним из разделов философии, а именно относилась к прикладной метафизике. Предисловие к первому изданию учебника психологии (1816) Иоганн Фридрих Гербарт начинает такими словами: «Хотя во всей философии психология не является ни самой глубокой, ни самой высшей частью, однако она – первая между тремя частями прикладной метафизики» (Гербарт, 1895, c. 94). А. Нечаев, переводчик Гербарта на русский язык, по этому поводу замечает: «Под метафизикой же в тесном смысле, или общей метафизикой, надо разуметь ту часть философии, которая занимается самыми общими понятиями бытия и бывания, без которых мы не можем себе представить ни внешнего, ни внутреннего опыта. Когда же метафизика переходит к рассмотрению более частных понятий, то получает название прикладной метафизики и образует философию природы, психологию и философию религии» (Гербарт, 1895, c. 38). О попытке выделения психологии как науки говорит само название важнейшего для понимания позиции Гербарта труда – «Psychologie als Wissenschaft, neu gegrundet auf Erfarung, Metaphysik und Mathematik» («Психология как наука, вновь обоснованная на опыте, метафизике и математике») (1824) (Гербарт, 1895). Как определяет сам Гербарт, «цель этого сочинения заключается в том, чтобы представить исследование о душе, которое равнялось бы исследованию о природе, поскольку это последнее повсюду предполагает вполне закономерную связь явлений и отыскивает ее при помощи разбора фактов, осторожных заключений, смелых, испытанных и исправленных гипотез, наконец, где это возможно, при помощи рассмотрения величин и вычисления» (Гербарт, 1895, c. 27). Гербарт подчеркивает «давно признанную величайшую важность точной науки о нас самих, о нашем духе и настроении...» (Гербарт, 1895, c. 28). Если психология должна стать наукой, то она должна строиться как наука, т. е. иметь основания (принципы) и методы и ориентироваться на научные образцы (такими образцами для Гербарта выступают механика и физика). Психология способностей (напомним, Гербарт вошел в историю психологии как «сокрушитель» психологии способностей) отвергается потому, что произвольность ее оснований очевидна: «я должен уклониться от всех тех, которые думают объяснить внутренние факты, классифицируя их и принимая для каждого класса особую, соответственную ему возможность, а затем перенося эти возможности на равное им число способностей, причем логические подразделения, употребляемые для предварительного обзора феноменов, вопреки всякому праву, выдаются за познание реальной множественности и реального же различия» (Гербарт, 1895, c. 28). В другой работе Гербарт определяет свой подход, проводя параллель с химией: «Хотя душевные способности изгоняются из научной психологии точно так же, как из химии должен был исчезнуть флогистон, потому что природа вещей ясно выставляет на вид негодность обеих гипотез; однако новый способ представления, как бы сильно ни приближался он к истине, получает согласие и благодарность не прежде, чем ученые поупражняются в его применении и достаточно сильно почувствуют бесполезность старого мнения» (Гербарт, 1895, c. 96). Хотя психология Гербарта оказала огромное влияние на все последующее развитие психологии (исключением не является даже фрейдовский психоанализ), «согласия и благодарности» не последовало. На этом мы остановимся ниже.

Каковы же основания психологии как науки? Психология способностей основывалась на метафизических допущениях - существовании особых способностей. Гербарт утверждает, что «психология нуждается в других основаниях, где с самого начала обращалось бы внимание на изменяющиеся состояния. Мы наблюдаем в себе непосредственно их (а не способности)» (Гербарт, 1895, c. 98). Гербарт вводит различие между принципом (основанием) познания и реальным принципом: принципом познания называет начальный пункт знания, реальным принципом начальный пункт «бытия и бывания» (Гербарт, 1895, c. 28). «Я прямо отрицаю все мнимое тожество идеальных и реальных принципов, и всякое утверждение подобного рода считаю шлагбаумом, с самого начала загораживающим дорогу к истине. Все непосредственно данное есть явление; все познание реального основывается на взгляде, что данное не могло бы являться, если бы не было реального. А эти заключения от явления к реальному основываются не на воображаемых формах интуиции и мышления» (Гербарт, 1895, c. 28). «Принципы и методы взаимно друг друга определяют. Именно, принцип должен обладать двояким свойством: во-первых, с самого начала иметь собственную достоверность и, во-вторых, производить другую достоверность» (Гербарт, 1895, c. 28). Как можно увидеть, И. Гербарт почти буквально воспроизводит методологические рекомендации Фихте. Метод, по Гербарту, тот «вид и способ», которым производится «другая достоверность» (Гербарт, 1895, c. 28).

Основания психологии Гербарт видит в фактах сознания: «Принципы психологии суть такие факты сознания, из которых могут быть познаны законы того, что в нас происходит. Факты сознания, без сомнения, служат начальными пунктами всякого психологического размышления...» (Гербарт, 1895, c. 28). Было бы не вполне правильно предположить, что Гербарт – раз он имеет дело с сознанием – ограничивается интроспекцией. Как раз и нет! «Внутреннее восприятие, знакомство с людьми, стоящими на разных ступенях образования, наблюдения воспитателей и государственных людей, сочинения путешественников, историков, поэтов и моралистов, наконец, наблюдения над сумасшедшими, больными и животными – все это доставляет материал психологии» (Гербарт, 1895, c. 97). Таким образом, сознание может раскрываться и в самонаблюдении, и в наблюдении за другими, и в анализе продуктов деятельности. Нельзя только экспериментировать: «Психология не смеет экспериментировать над людьми и не имеет для этого никаких искусственных приборов» (Гербарт, 1895, c. 100). Почему же тогда основной упор делается на непосредственных внутренних восприятиях? Гербарт отвечает: «Те факты, которые не воспринимаются непосредственно, но о которых только заключают из продуктов нашей деятельности, именно вследствие этого удаляются от принципов; они скорее проблемы, которые должны разрешаться наукою при помощи теорем» (Гербарт, 1895, c. 31). Непосредственные внутренние восприятия, таким образом, представляют основания, которые будут положены в основу теории. К этому стоит добавить, что сознание Гербартом понимается так, что в него включается и бессознательное («затемненные представления»).

Здесь мы приближаемся, возможно, к самому сложному вопросу, который неизбежно возникает перед любой общей психологической теорией, если она хочет быть научной теорией. Если найдено основание, принцип, то как из этого основания вывести теорию? Основание дано в опыте. Гербарт прекрасно понимает, что путь традиционной психологии способностей для него не подходит. Он отмечает, что вопросы о причинном отношении душевных способностей друг к другу остаются без ответа. Гербарт пишет: «...в основании психологии не лежит никакого материала, который можно было бы ясно видеть, определенно указать, подчинить правильному и постепенно восходящему вверх обобщению. Самонаблюдение, уже при самом схватывании фактов сознания, уродует их; оно вырывает эти факты из необходимой связи и предает их беспорядочному обобщению, которое не останавливается до тех пор, пока не дойдет до высших родовых понятий – представления, чувствования и желания; тут при помощи ограничения (т. е. путем обратным тому, который замечается в эмпирической науке), этим понятиям, насколько оно подходит, подчиняется наблюдаемое разнородное. Если теперь к ненаучно образованным понятиям того, что в нас происходит, прибавляется предположение способностей, которыми мы владеем, то психология превращается в мифологию» (Гербарт, 1895, c. 98–99). Чтобы психология не превратилась в мифологию, необходимо использовать какую-то объясняющую схему. Откуда она может взяться? Понятно, не из опыта. Посмотрим, что делает Гербарт. Во-первых, он использует «метод отношений». Поскольку опыт дает недостаточное понимание фактов, можно использовать процедуры, способствующие такому пониманию. «Та операция мышления, которою улучшается недостаточность, называется дополнением. И где недостаточность эмпирического наблюдения неизбежна, там должно быть предпринято дополнение умозрительным путем. А это возможно только при помощи указания отношений, т. е. таких реляций, в силу которых одно необходимо предполагает другое, и, что является признаком этого, одно без другого немыслимо» (Гербарт, 1895, c. 34–35). В «Главных положениях метафизики» И. Гербарт поясняет, что представляет собой метод отношений: «Метод отношений употребляется для отыскания необходимых дополнительных понятий, если они скрыты. Этого метода нельзя приравнивать к математической формуле, которой можно беспечно вверяться при вычислении. Он только описывает в общем (до известного пункта), какое направление неизбежно примет мыслитель, занявшись данным противоречием. Но без ближайшего знакомства с проблемой его совсем нельзя применять. Прежде всего, при помощи аналитического рассмотрения, проблема должна быть доведена до такой совершенной отчетливости, чтобы можно было ясно мыслить как противоречие то, что только чувствовалось как трудность. Если пункт противоречия в точности найден, то является необходимым его противоречивое отрицание. Обозначив главное понятие через А, различим в нем два члена – M и N, которые оно допускает как тождественные и которые все-таки (по какому-нибудь признаку, хотя бы одному) относятся к другу как да и нет. Противоречие не заключается ни в одном из членов, взятом самим по себе: оно заключается в их воображаемом тождестве. Это тождество и должно быть отрицаемо» (Гербарт, 1895, c. 35). Не буду подробно описывать метод, остановлюсь лишь на ближайших следствиях. «Вся психология не может быть ничем иным, кроме дополнения внутренне воспринимаемых фактов» (Гербарт, 1895, c. 36). «Данное в опыте не может быть мыслимо без предположения скрытого. А так как науке не дано ничего другого, кроме опыта, то в нем она должна встретить и познать следы всего того, что движется и действует за занавесью. Следовательно, в этом смысле она должна переступить опыт» (Гербарт, 1895, c. 36). По-видимому, И. Гербарт был первым, кто фактически поставил вопрос не только об основаниях психологии как науки, но и о логике развертывания теории. Где эту логику можно позаимствовать? Гербарт анализирует следующие возможности («Полезно будет предварительно сравнить психологию с тремя главными отраслями естествознания» (Гербарт, 1895, c. 98): 1) естественная история: «... в основании психологии не лежит никакого материала, который можно было бы ясно видеть, определенно указать, подчинить правильному и постепенно восходящему вверх обобщению» (Гербарт, 1895, c. 98). «По этой неопределенности низших понятий, сейчас же видно, что восприятие психологических фактов, неопределенное с самого начала, не допускает никакой чисто естественной истории духа» (Гербарт, 1895, c. 98); 2) эмпирическая физика: «эмпирическая физика, не знающая собственных сил природы, приходит к известным правилам, с которыми сообразуются явления. При помощи приведения (Zurückführung) к этим правилам, она вносит связь в многообразное содержание явлений. Великими вспомогательными средствами при ее открытиях являются эксперименты с искусственными приборами и вычисление» (Гербарт, 1895, c. 99–100). «Психология не смеет экспериментировать над людьми, и не имеет для этого никаких искусственных приборов. Тем старательнее нужно ей пользоваться помощью вычисления. Через него, прежде всего, достигается научная определенность основных понятий; затем начинается дело приведения» (Гербарт, 1895, c. 100); 3) физиология: «Физиология, рассматривая животную жизнь, употребляет три главных понятия, именно: живости (Vegetation), раздражительности (Irritabilitat) и чувствительности (Sensibilitat). Если попытаться сравнить способность чувствования с чувствительностью, способность желания с раздражительностью и способность представления с живостью, то окажется, что (насколько, по крайней мере, проливает свет эта аналогия), в то время, когда во сне бывает незаметной чувствительность, продолжается живость, и что раздражительность мускулов получает новые силы...» (Гербарт, 1895, c. 100). «...Вся душевная жизнь человека несравненно более переменчива, чем какой бы то ни было предмет физиологии» (Гербарт, 1895, c. 100).

Гербарт резюмирует. Хотя психология должна основываться на опыте и эти вопросы развиваются в общей метафизике, однако дальнейшая разработка «требует, сверх того, высшей математики, потому что представления должны быть рассматриваемы как силы, действие которых зависит от их напряженности (Starke), противоположностей и связей, а все это различается по степеням» (Гербарт, 1895, c. 101).

Для Гербарта главное – представить механику психической жизни. Недостаток предшествующей психологии Гербарт видит в том, что «оставляют совершенно скрытой сущность психического механизма» (Гербарт, 1895, c. 103). Гербарт строит статику и механику духа, опираясь на математические закономерности. Здесь нет возможности останавливаться на психологических теориях Гербарта. Наш краткий анализ касается лишь методологии, причем в той ее части, которая относится к обоснованию возможности существования психологии как науки.

Возможна ли научная психология, подобная гербартовской? По-видимому, возможна. Опыт развития математической психологии в ХХ столетии это подтверждает. Но, очевидно, что для выделения из философии в качестве самостоятельной науки этого оказалось недостаточно. Собственно говоря, задачи отделения от философии Гербарт и не ставил! Это обстоятельство крайне важно подчеркнуть: вопрос о выделении не стоял – внутренней потребности отделиться пока не существовало. Психология продолжала оставаться философской, но Гербарт пытался сделать ее наукой. Для этого он выполнил, насколько это было возможно, методологические требования, исходящие и от Фихте, и от Канта. А попытка конституировать психологию как науку во многом удалась. Как мы помним, по Канту, психологии не хватало использования математики и эксперимента. Отказавшись от эксперимента, и сосредоточившись на применении математики в психологии, Гербарт сделал шаг к приближению к идеалам научности. В связи с этим, необходимы, на наш взгляд, некоторые уточнения. Известно, к примеру, утверждение Рибо, что Гербарт даже не предчувствовал появления трудов по психофизике, которые показали возможность экспериментального исследования ощущений. Психофизика, как область физиологии и физики ощущений (Вебер, Гельмгольц и др.) или дисциплина, призванная решить глобальные философские вопросы (Фехнер), Гербарта не очень интересовала, т. к. он решал задачу создания психологии как науки, поэтому ориентировался на факты сознания (представления, чувства, волю), а до экспериментов в этой области было еще очень далеко. Гербарт был психологом, работавшим внутри психологии, решавшим внутренние психологические проблемы. Ни Вебер, ни Гельмгольц, ни Фехнер психологами не были. Конечно, справедливо утверждение А.Н. Ждан, что «само применение математики оказалось неудачным. Впервые эту поставленную Гербартом задачу осуществил Г. Фехнер» (Ждан, 1990, c. 131). Но не стоит забывать, что у Гербарта математика использовалась в качестве «теоретического» средства развертывания психологической теории, а у Фехнера как решение специальной задачи, связанной с обработкой эмпирического материала, т. е. речь шла о существенно различающемся использовании математики.

Могла ли гербартовская логика привести к отделению психологии от философии? На наш взгляд, нет. Отделиться от философии означало продемонстрировать несходство науки с философией. Первое отличие, безусловно, эксперимент. Как мы помним, Гербарт экспериментировать «не смел». Второе, Гербарт утверждал, что его психология основана на опыте. Но она так и не стала эмпирической (в современном значении этого слова). По вольфовской классификации, это была бы скорее «теоретическая» психология. (Кстати отметим, что Гербарт выделял в своей концепции и эмпирическую и рациональную психологии). Третье, Гербарт отчетливо осознавал, что для приобретения статуса науки психология должна «уподобиться» какой-то науке, «научность» которой сомнению не подлежит (т. е. естественной науке). Мы видели, что Гербарт рассмотрел эти возможности. С точки зрения современной психологии (да, пожалуй, и науки середины XIX столетия) такой наукой была физиология. Принцип психофизиологического параллелизма позволял «запараллелиться» с «настоящей» наукой, но сохранить свою самостоятельность. Этой возможности для Гербарта еще не существовало (напомним, шел 1816 год, а физиологии органов чувств и нервной системы предстоял этап интенсивнейшего развития; как мы видели, в физиологии «1816 года» такой основы попросту не существовало). И последнее, может быть, самое главное. Психология приступила к обоснованию своей научности. Гербарт свой выбор сделал: психология должна быть естественной наукой по образцу физики. Статика и механика представлений была Гербартом описана. Но задача отделения от философии – другая задача и возникла она, на наш взгляд, позднее. И, как это часто было в истории психологии, под влиянием внешних причин. По нашему мнению, существенное влияние на инициацию процессов отделения психологии от философии оказала положительная философия О. Конта.