Глава 13: Остановка в Ярославле

Под знамена Пожарского стекался служилый люд. На его содержание требовались средства. Ранее собранные деньги быстро разошлись. Найти новые в разоренной стране оказалось делом трудным, почти невозможным. Финансовая система давно находилась в полном расстройстве. Население, привыкшее к военному грабежу, запрятало имущество и затаилось, видя, что каждая новая власть приносит с собой лишь новые поборы. Жители городов разбредались по деревням. Торговля пришла в упадок.

В Нижнем Кузьме Минину понадобилось много недель, прежде чем ему удалось взять верх над скупыми богатинами, и те «с нужею» стали жертвовать крупные суммы. В родном городе старосту хорошо знали, и он мог рассчитывать на поддержку всего посадского мира. За пределами Нижнего Кузьме приходилось заново утверждать свой авторитет. В Балахне он столкнулся лицом к лицу с местными солепромышленниками, среди которых находились его родные братья. Красноречие народного трибуна не тронуло толстосумов. Они не спешили расстаться с нелегко нажитыми деньгами. Минин не имел времени на долгие уговоры. Нижегородская рать заутро выступала в поход. Единственный раз в Балахне Минин дал волю гневу, владевшему всем его существом. В длинной речи перед горожанами он объявил сущими преступниками тех торговых людей, которые пытались утаить свое имущество от обложения и пожертвований на ратных людей. За «пронырство» виновные достойны того, чтобы им «руки отсещи»! Минин говорил с такой убежденностью, что речь его проняла присутствующих. Они уразумели, что ради земского дела староста не пощадит и родных братьев. Поеживаясь, богатые торговцы принесли в съезжую избу деньги «в их оклад».

В Ярославле все повторилось сначала. Минин призвал местных купцов вносить средства на очищение Москвы. Но те остались глухи к его призывам. Богатые гости Никитников и Лыткин заявили, что их приказчики уже внесли свою долю в казну ополчения в Нижнем Новгороде. Ярославские лучшие люди искоса поглядывали на нижегородского старосту. Они видели перед собой своего брата «торгового мужика» и не понимали, почему им надо слушаться его. Прения в земской избе затянулись. Кузьма долго «истязал» ярославцев добрыми словесами. Но толка от этого не было никакого. Тогда выборный человек показал всем, что с ним шутки плохи. Он послал за стрельцами и велел им окружать земскую избу. Никитникова и прочих торговцев забрали «не в честь» и отвели в избу к Пожарскому. Перед воеводами и приказными Минин объявил вины купцов и потребовал лишить их всего имущества. Пожарский поддержал выборного человека своим авторитетным словом. Видя «жестокость» Кузьмы и свою «неправду», лучшие люди пали на колени и покорились.

Минин и Пожарский не думали, что им придется надолго задержаться в Ярославле. Переворот в таборах смешал все их планы. Надежды на скорое освобождение Москвы рухнули. Пожарский не мог выступить к столице, пока делами там распоряжались сторонники самозванца. Государевым «изменникам», не желавшим признавать «доброго Дмитрия», грозил самосуд.

Осада Москвы связала Заруцкого по рукам и ногам. Благодаря этому Пожарский получил возможность утвердиться в замосковных городах без больших трудов и усилий. Еще в Костроме к Пожарскому прибыли посланцы Суздаля, просившие прислать к ним воеводу и ратных людей, чтобы унять Просовецкого и его казаков. Нижегородцы немедленно отрядили в Суздаль князя Романа Петровича Пожарского. Просовецкий не желал начинать братоубийственную войну и, заслышав о приближении отряда нижегородских стрельцов, ушел под Москву.

Войска Минина и Пожарского утвердились в Ярославле. Но на дорогах к северу от Ярославля еще находились казачьи отряды, сохранявшие верность Заруцкому. Чтобы очистить путь на север и в Поморье, князь Дмитрий направил в Пошехонье Лопату Пожарского с ратниками. Воевода разбил находившихся там казаков. Их атаман Василий Толстой бежал в Кашин, где находился воевода князь Дмитрий Черкасский с отрядом. Черкасский нес службу в подмосковных таборах. Но он вскоре же перешел на сторону ярославского ополчения.

В мае 1612 г. жители Переславля-Залесского прислали Пожарскому просьбу защитить их от Заруцкого. Совет направил туда воеводу Ивана Наумова. Тот отогнал казаков и укрепился в городе. Дело обошлось без всякого кровопролития.

Ярославль стал подлинной Меккой для земских городов, отказавших в поддержке «вору». Замосковные, волжские и поморские посады посылали в Ярославль свои военные силы либо запрашивали к себе воевод с подкреплениями. Ратники Пожарского направились в разные стороны - в Тверь, Владимир, Ростов, Касимов. Они взяли под контроль дороги, связывавшие Ярославль с Севером. Поморье и северные города стали теперь базой снабжения нового земского ополчения.

Раскол земского освободительного движения привел к распаду территории земщины. Объединив вокруг себя многие города, ярославский совет поневоле должен был взять на себя управление ими. Смена власти сопровождалась, как обычно, хаосом и неразберихой. Но среди хаоса все выше вздымалась волна патриотического воодушевления. Именно она вынесла наверх Кузьму Минина. Скромный нижегородский мещанин стал душой нового правительства. Его титул выглядел необычно и внушительно: «Выборный всею землею человек». Минин обладал поистине неиссякаемой энергией.

Множество дел свалилось на плечи выборного человека и его ближайшего окружения. В течение короткого времени они заново организовали систему управления обширной территорией, отказавшейся признать власть Лжедмитрия III. В Ярославле стали действовать свой Поместный приказ, Казанский дворец, Новгородская четверть. В Ярославль стекались со всех сторон дворяне, стрельцы, пушкари. Воеводы производили смотр вновь прибывших и определяли им жалованье. Выдавая деньги, они требовали, чтобы помещики выставляли поручителей и давали письменное обязательство службу служить и со службы не сбегать. Поместный приказ приступил к раздаче земель оскудевшим дворянам.

В отличие от своих помощников дьяков выборный человек Кузьма Минин не прошел длинных и извилистых коридоров бюрократической службы в приказах. Он не был знатоком приказного крючкотворства. Там, где поседевший в приказах делец складывал руки перед неразрешимыми трудностями, Кузьма одним взмахом разрубал гордиевы узлы. В обычных условиях требовалась уйма времени, чтобы провести описание земель. Минин в считанные дни разослал дозорщиков в Суздаль, Кинешму, Торжок. Таким образом, ярославский совет смог выяснить реальные возможности налогоплательщиков.

Новая власть взыскивала налоги повсюду, где было возможно. Особого внимания она удостоила богатые обители. В Ярославле был организован Монастырский приказ. Его главою стал судья Тимофей Витовтов, человек безупречной репутации. Витовтов получил чин думного дьяка на службе в первом ополчении под Москвой.

Монастыри обладали крупными денежными богатствами, и Минин охотно обращался к ним за займами. Соловецкий монастырь согласился ссудить земскую власть деньгами. Но он выразил сомнение по поводу полномочий нечиновного человека Минина. Монахи потребовали, чтобы Пожарский сам расписался на заемном письме.

Купцы и солепромышленники Строгановы оказались сговорчивее старцев. По настоянию Кузьмы Минина их приказчики заняли ополчению четыре тысячи рублей. Староста договорился о займе также с тремя московскими и четырьмя ярославскими купцами. Так удалось раздобыть еще тысячу рублей. Кузьма обязался возместить деньги, когда нижегородские денежные доходы «в сборе будут». Но шла война, расходы умножались и поглощали новые поступления. Вождям ополчения приходилось думать не о погашении старых, а о заключении новых займов.

Земская казна постоянно пополнялась за счет добровольных пожертвований. В грамотах к населению выборный человек вновь и вновь просил народ «поревновать» о Родине, «пожаловать» земскую власть и самим «промеж себя» произвести обложение, «что кому с себя дать на подмогу ратным людям».

Призывы Минина приносили плоды. Из городов в Ярославль везли добровольно собранную казну. Вместе с пожертвованиями ополчение получило немало серебряных вещей. Кузьма мгновенно оценил ситуацию и устроил в городе Денежный двор. Мастера переплавляли вещи и били монету, которую казна тут же использовала на жалованье ратным людям.

Минин обладал талантом подлинного организатора и умел подчинить своей воле и направить к общей цели всех, даже и своих недругов. После кратковременного ареста Никитников и другие ярославские купцы были привлечены им на земскую службу и заняли место в совете земли.

Второе земское правительство поддерживало прочные связи с посадами и волостями. Население имело возможность влиять на деятельность совета через своих представителей - земского старосту Минина, купцов, влиятельных дьяков.

Приступая к сбору средств в той или иной волости, совет тотчас приглашал волостных старост, целовальников и лучших людей «для земского совета». При решении более важных вопросов совет вызывал в Ярославль местных представителей и требовал, чтобы сословия снабжали их письменными инструкциями. В таких случаях города получали наказ «по всемирному своему совету присылать изо всяких чинов людей человека по два (и по три) и совет свой отписать за своими подписями». Выборные с мест постоянно приезжали к Минину и Пожарскому. Воеводы либо задерживали их при себе, либо отпускали домой с поручениями. С Белоозера в мае прибыли в Ярославль протопоп, двое посадских людей, один крестьянин из черных государственных волостей. Минин отпустил посадских, но задержал при себе протопопа и крестьянина для совета.

Второе земское правительство было связано множеством нитей с первым. Многие авторитетные руководители уехали из столицы в Ярославль, чтобы уклониться от присяги Лжедмитрию III. Прямо из Подмосковья явились сюда боевые воеводы Мирон Вельяминов и Исак Погожий со многими детьми боярскими, подьячими и даже торговыми добрыми людьми, не желавшими целовать крест «вору». В стане Пожарского оказались такие организаторы первого ополчения, как Артемий Измайлов, воевода костромских дворян Федор Волконский, предводитель угличан Федор Погожий.

Ярославский совет имел, однако, свое лицо, отличное от ляпуновского совета. Раскол в земском движении привел к поляризации сил. Казаки остались под Москвой, дети боярские устремились в Ярославль. Сказывалась также и перемена в общем настроении русского дворянства. К весне 1612 г. семибоярщина не пользовалась и тенью прежнего влияния. Знать, прежде чуравшаяся земского движения, теперь заколебалась. Пожарский не жалел сил, чтобы сплотить вокруг Ярославля все национальные силы. Такой курс не мог не сказаться на составе ярославского собора. В отличие от ляпуновского совета он включал и больше знати, и больше посадских представителей. Старшими членами совета числились бояре князь Андрей Куракин, Василий Морозов, князь Владимир Долгорукий и окольничий Семен Головин. Родственники Куракина и Головина входили в семибоярщину, а Долгорукий сидел в Кремле с «лит-вой» до марта 1611 г. Членами совета в Ярославле стали князь Никита Одоевский (его брат возглавлял Новгородское государство), князь Петр Пронский, князь Иван Черкасский, Борис Салтыков, князь Иван Троекуров, князь Дмитрий Черкасский, братья Шереметевы и другие.

Наплыв богатых дворян в Ярославль имел многообразные последствия. Знать не забыла о своем унижении в ляпуновском совете и домогалась особого положения в новом соборе. Ее притязания привели к смуте и неурядицам в ополчении. Распри вспыхнули после того, как в Ярославль прибыла казанская рать.

Казанцы выступили с почином организации нового ополчения вместе с нижегородцами. Будучи в Нижнем, Пожарский назначил своим главным помощником дворянина Ивана Биркина и поручил ему сформировать и привести казанскую рать. Биркин выехал в Казань как полномочный представитель нижегородского совета. Его сопровождали местный протопоп Савва и несколько выборных смоленских дворян.

Земское правительство возлагало большие надежды на поддержку со стороны Казани. В сношениях со шведами Пожарский подчеркивал, что на его стороне выступают города Московского и Казанского государств. В качестве ветеранов движения казанцы рассчитывали занять в Ярославле подобающее место. Но вскоре они смогли убедиться в своей ошибке.

В Нижнем Биркин был заметной фигурой среди сподвижников Пожарского. В Ярославле не только Биркин, но и сам Пожарский затерялся в толпе бояр и знатных дворян. Когда Биркин явился в совет и от имени казанцев потребовал себе прежнюю должность, бояре и воеводы прервали его на полуслове. Будь то обычная местническая тяжба, спор не вышел бы из стен приказной избы. Но затронутыми оказались более глубокие интересы.

На стороне Биркина выступили не только казанцы, но и хорошо знавшие его смоленские дворяне и нижегородские стрельцы. Против него объединились бояре, ярославские и прочие дворяне. Раздор едва не привел к кровопролитию. Казанская партия изготовилась к бою. Но благоразумие все же взяло верх.

В Казанском государстве социальные противоречия приобрели более резкие формы, чем в замосковных городах. После убийства боярина Вельского управление городом перешло в руки худородного дьяка Шульгина. Местный воевода боярин Василий Морозов ушел в поход на Москву да так и не посмел вернуться назад в Казань. В качестве ярославского воеводы Морозов оказал казанцам худой прием.

Ляпунов умел подобрать ключи к казанскому граду. В обращениях к тамошним жителям он говорил на их собственном языке. Вождь ополчения поручил миру поднять на борьбу с завоевателями все волжское казачество, обещал волю вчерашним холопам. Биркин был личным эмиссаром Ляпунова в Нижнем Новгороде. После отъезда из Нижнего ему пришлось надолго задержаться в Казани. Как и Ляпунову, ему удалось достичь полного взаимопонимания с казанским посадом. Однако в Ярославле знать отнеслась к бывшему эмиссару Ляпунова и его родне Биркину без всякого уважения. Как язвительно выразился летописец, бояре «откинуша» Биркина.

Биркин уведомил Казанское государство о ярославских событиях, и дьяк Шульгин от имени местных властей отозвал казанскую рать домой. Его приказ вызвал раскол в войске. Тридцать помещиков и отряд татар отказались повиноваться Биркину и поступили на службу в ярославское ополчение. Прочие ратники вернулись в родной город.

Неудача Биркина служила признаком поражения тех сил, которые в свое время выступили инициаторами похода на Москву. Пожарскому пришлось проявить немало терпения, чтобы избежать новых расколов.

Минин и Пожарский не требовали от ярославского совета мандата на единоличную власть. Они помнили о судьбе Ляпунова и не помышляли о возрождении триумвирата. Пожарскому чужды были какие бы то ни было диктаторские замашки. Под текстом соборной грамоты князь Дмитрий приложил руку десятым, признав тем самым местническое превосходство девяти других более знатных бояр и стольников. Кузьма Минин приложил руку пятнадцатым.

Сдержанность Пожарского успокоила знать, но поколебала его собственные позиции. В апреле совет земли разработал план наступления против литовских людей. В наступлении должны были участвовать почти все наличные силы ополчения. Знать и слышать не желала о службе под началом неродословного стольника. Чтобы избежать местнических распрей, совет поручил руководить операцией не Пожарскому, а другому воеводе - князю Дмитрию Черкасскому. Прошлое Черкасского было более чем сомнительным. Он долгое время подвизался в Тушинском лагере, потом перешел к литовцам и лишь затем - в земское ополчение. Черкасский отличался знатностью и занимал высокое местническое положение. Предложив Черкасскому важный пост, совет окончательно перетянул его из Подмосковного лагеря на ярославскую службу.

В разгар зимних морозов литовцы попытались захватить Себеж на западной границе. Отряд запорожцев во главе с атаманом Наливайко после неудачи под Себежем ушел в район Старой Руссы, а оттуда к Бежецку. На пути казаки нещадно грабили население.

Появление запорожцев вызвало тревогу в Ярославле. Пожарский опасался, как бы Наливайко не повернул от Бежецка к Москве на соединение с зимовавшей под Волоколамском армией Ходкевича.

Ярославский совет решил собрать как можно больше воинских сил, чтобы разгромить отряд Наливайко, а затем повернуть оружие против Ходкевича с тем, чтобы оказать действенную помощь подмосковному ополчению. Князь Дмитрий Пожарский по своему местническому положению далеко уступал Дмитрию Черкасскому. Вероятно, по этой причине руководить наступлением поручено было Черкасскому. В его ставку в Кашине прибыли воеводы Прозоровский и Вельяминов с казаками, Лопата Пожарский с отрядами смоленских помещиков, Мансуров с вологодскими ратниками, остатки казанской рати и романовские татары. В апреле Черкасский выступил из Кашина в поход. Но в его собственном отряде нашелся предатель. То был Юрий Потемкин, один из участников убийства Ляпунова. Сменив несколько лошадей в пути, изменник предупредил «черкас» об опасности. Наливайко поспешно отступил на запад.

Князь Дмитрий Черкасский не пытался преследовать неприятеля. Он проявлял нерешительность потому, что в тылу у него оставались казачьи отряды, сохранившие верность Заруцкому. Они располагались в Угличе. Совет земли надеялся избежать кровопролития и привлечь казаков на службу в ярославское ополчение. Князь Черкасский получил предписание уговорить атаманов и привести их в Ярославль. Войско Черкасского подступило к Угличу. Четверо атаманов сразу перешли на его сторону. Прочие нехотя выехали в поле и начали биться с дворянами, но потерпели поражение.

Черкасский дурно исполнил поручение совета земли. Он не догнал «черкас» и довел дело до битвы в Угличе.

Вопрос о взаимоотношениях с казачьим лагерем служил предметом длительных обсуждений в недрах нового земского правительства. В начале апреля 1612 г. совет обратился с грамотой к Строгановым в Соль Вычегодскую. Грамота звучала как подлинное объявление войны казацким таборам. Историю первого ополчения авторы грамоты рисовали сплошь черной краской. Старые заводчики злы, тушинские атаманы и казаки с их начальником Иваном Заруцким, гласила грамота, убили Прокопия Ляпунова, стали чинить дворянам смертные позоры, предались грабежам и убийствам; после того дворяне разъехались из Москвы; тогда Трубецкой и Заруцкий с казаками целовали крест «псковскому вору», чтобы «по своему первому злому совету бояр, и дворян, и всяких чинов людей, и земских и уездных лучших людей побити, и животы разграбити, и вла-дети бы им по своему воровскому казацкому обычаю». Составители прокламации сознательно пугали Строгановых призраком крестьянской войны.

Ляпунов неизменно приглашал атаманов и казаков поставить подпись на главнейших соборных постановлениях. В ярославских грамотах, обличавших казачье воровство, подписи казаков, естественно, отсутствовали.

Переворот в пользу Лжедмитрия III напугал многих дворян, и некоторые из них не прочь были порвать с казаками и полностью исключить их из освободительного движения. Но Минин и Пожарский придерживались иной точки зрения, и их курс получил общее признание. К июлю 1612 г. на службе в ярославской рати числилось довольно много атаманов и казаков со станицами, присоединившимися к совету всей земли. Отъезд казаков из подмосковных таборов в Ярославль оказал немалое влияние на исход самозванческой авантюры.

Освободительная борьба всколыхнула народы России. Бок о бок с русскими в земских полках сражались украинские казаки («черкасы»), белорусы, татары, мордва и чуваши. Пожарский стремился установить сотрудничество со всеми, от кого можно было ждать серьезной помощи. Он охотно принял под свою команду ротмистра Хмелевского с поляками. В дальнейшем они оказали большие услуги освободительному движению.

Однако Пожарский забил тревогу, когда в Ярославль явился гонец от капитана Маржерета. Еще осенью 1611 г. бравый француз уехал в Голландию, а затем в Англию. Там он увлек рассказами о сказочно прибыльной службе в России дюжину авантюристов - подданных британской и австрийской короны. Кондотьеры направили в Москву гонца с письмом. Они готовы были служить любому, кто сможет им хорошенько заплатить. В своем послании наемники клялись, что будут верно служить, но не уточняли кому. Они адресовались к великим и вельможным князьям и к их величеству. Такое обращение могло удовлетворить и нового Лжедмитрия, и «воренка», и семибоярщину.

Маржерет, самовольно присвоивший чин полковника, полагал, что в Москве его примут с распростертыми объятиями. Но он ошибся. Князь Пожарский не забыл о его кровавых подвигах при, подавлении народного восстания в Москве.

Вопрос о найме солдат за морем Пожарский передал на рассмотрение соборным чинам. Собор энергично отклонил предложение Маржерета. «Наемные ратные немецкие люди,- гласил приговор,- нам не надобны: немцам найму дать нечего, да и верить им нельзя».

В письме к кондотьерам разрядный дьяк взялся объяснить им, что Российское государство не нуждается более в иноземной помощи, потому что все земские люди объединились, и теперь у них есть свой вождь Дмитрий Пожарский. Поясняя значение Пожарского, дьяк указал, что его избрали «за разум, и за дородство, и за храбрость». Перечитав написанное, он заколебался, вычеркнул слова «за дородство и за храбрость» и написал вместо них «за правду». Исправление весьма точно выражало отношение к Пожарскому, сложившееся в земском движении. Князь Дмитрий не обладал дородством или знатностью, считавшейся главным украшением воеводы. Зато он был мудр и смел, а главное, беззаветно стоял за правду.

Со времен московского восстания Пожарский завоевал славу выдающегося борца за освобождение. Знать должна была считаться с этим обстоятельством. Черкасский при всей его родовитости оказался непригодным возглавить народное ополчение. В условиях массовой борьбы рождались традиции, отметавшие местничество. Пожарский взял верх над всеми «дородными» воеводами, потому что пользовался доверием страны.

Вожди второго ополчения Минин и Пожарский носили мудреные титулы. Чем большей властью обладал суверен, тем пространнее был его титул. Своим титулом Пожарский мог поспорить с любым владетельным лицом. Но его длинный титул был порожден освободительным движением и воплощал торжество представительного начала. «По избранию всей земли Московского государства всяких чинов людей у ратных и у земских дел стольник и воевода князь Пожарский» - так звучал этот неслыханный в прежние времена титул.

В дни ярославского стояния земские люди учредили новый герб. Начиная с Отрепьева, самозванцы неизменно выступали под знаменами с двуглавым орлом. Ополчение избрало другую эмблему - льва. Большая земская печать несла изображение «двух львов стоячих», меньшая дворцовая печать - «льва одинокого».

Ярославскому совету пришлось взять на себя выполнение внешнеполитических функций, и тогда Пожарский заказал себе печатку с собственным гербом. Герб князя Дмитрия был примечательным во всех отношениях. Его украшало изображение двух львов. Львы поддерживали геральдический щит с изображением ворона, клюющего вражескую голову. Под щитом был помещен поверженный издыхающий дракон. По краю располагалась подпись: «Стольник, и воевода, и князь Дмитрий Михайлович Пожарсково Стародубсково». Глава земского правительства вспомнил о родовом прозвище своих далеких предков - удельных князей Стародубских, чтобы оградить себя от упреков в худородстве со стороны аристократов.

Остановка в Ярославле

Земский совет, функционировавший в Ярославле, непрестанно повторял в грамотах к городам, что земля должна без промедления избрать себе законного царя. «Сами, господа, все ведаете,- писали руководители собора,- как нам ныне без государя против общих врагов - польских и литовских, и немецких людей, и русских воров стояти? И как нам без государя о великих о земских делах со окрестными государи ссылатися и как государству нашему впредь стояти крепко и неподвижно!» Надо спешить, говорили земские люди, чтобы от свалившихся бед Московское государство без государя до конца не разорилось.

Ярославские власти приступили к практической подготовке дела царского избрания. Они предложили городам выработать специальные решения - приговоры и прислать их со своими представителями, «чтобы нам (собору) с совету всего государства выбрати общим советом государя».

Стремление к объединению национальных сил наложило печать на отношение ярославского совета к главным московским боярам. Ляпунов обличал их как предателей и предлагал отбирать у них земли. Ярославский совет возлагал вину за погибель государства на изменника Михаила Салтыкова и ни словом не упоминал о преступлениях семибоярщины. Ляпунов, писали члены совета, литовских людей в Москве осадил и тесноту им великую учинил. Члены боярского правительства словно бы и не сидели в осаде с «литвой» и не сражались против земских людей. В отличие от Ляпунова земская знать считала, что великих бояр нельзя отстранить от дела арского избрания. Особенно энергично эту точку зрения отстаивал Иван Шереметев, удостоившийся за свое рвение похвалы от семибоярщины. Минин и Пожарский принуждены были считаться с настроениями консервативных сил и старательно удаляли из соборных постановлений все, что могло компрометировать московскую думу.

Как только ярославский совет приступил к определению кандидатов на трон, сразу же возникли непреодолимые трудности. Василий Голицын томился в польском плену. Король Сигизмунд держал Филарета Романова в Польше как заложника. Ближайшая родня Филарета - князья Иван Черкасский и Троекуров, Борис Салтыков, дворяне Погожие и Михалковы подвизались в Ярославле и не прочь были подать голос в пользу избрания Михаила Романова. Но собор не мог наречь царем человека, вместе с семибоярщиной служившего царю Владиславу. Сторонники Романова выражали особую заинтересованность в примирении с семибоярщиной.

Избрание царя, по замыслу земского совета, должно было закрепить единство национальных сил. Но поставленная цель оказалась недостижимой. Избирательная кампания в недрах собора лишь разожгла страсти.

Опираясь на поддержку соборных чинов и земли, Минин и Пожарский энергично формировали отряды нового ополчения, пополняли дворянскую конницу, набирали горожан на стрелецкую службу и крестьян - на посошную. К концу весны результаты их усилий были налицо. Тем временем распутица кончилась. Грязь высохла, и дороги вновь стали проезжими. Земские ратные люди готовились к долгожданному походу на Москву. Но тут возникли обстоятельства, приведшие к новой задержке. В самом конце весны в Ярославле началась «моровая язва». Ратные люди стояли на постое во всех посадских избах. Скученность способствовала быстрому распространению эпидемии. С 15 мая 1612 г. мор приобрел угрожающие размеры. Умерших не успевали хоронить. Народ пришел в смятение. Чтобы успокоить город, Пожарский обратился к духовным чинам. Те предложили провести крестный ход. Поутру 24 мая Пожарский во главе процессии прошел от главного собора к предместьям и обошел городские стены. Мор мешал немедленному выступлению рати к Москве. Многие дворяне, спасаясь от беды, уезжали в свои поместья. С наступлением лета эпидемия прекратилась сама собой. В память о спасении от бедствия ярославские посадские люди в один день выстроили крохотную деревянную церковь - Спас обыденный.

Все помыслы Минина и Пожарского были обращены к тому, чтобы сплотить и выпестовать новую земскую рать. Но они не могли повести ее к Москве, пока с тыла им грозили войной шведы.