Я спасу свою маму

 

— Однажды мамы долго не было. Я подумал: «где она?» — и решил, что мама на соседней полянке, которая рядом с нашей, похожа на нашу, но на ней не так хорошо. Я пошёл на соседнюю полянку. Там я увидел маму. Она лежала, не двигаясь, и белая вся была. И вокруг лежавшей без движения мамы трава была белая.

Я сначала стоял и думал: «Почему такое происходит, не должно быть совсем белым лицо мамино и трава вокруг». Потом решил потрогать маму, она глаза с трудом открыла, но не пошевелилась. Тогда я за ручку её взял и тащить из белого круга начал. Она своей второй ручкой помогала, и перетащились мы из белого круга.

Мама, когда прежней стала, мне сказала, чтобы я никогда её не трогал, если ещё такое случится. Она сама справится, а я не справлюсь. После того, как я побывал в белом круге и маму тащил, у меня ручка и ножка онемели и долго отходят. Мама быстро прежней становится, а мои ручка и ножка долго отходят.

Когда я второй раз увидел маму в таком же круге… Как совсем белая она там лежит, я не стал сам маму трогать. Я крикнул, позвал медведицу сильную, на которой спал маленьким. Приказал медведице маму тащить. Медведица ступила на белое, и упала, и не живёт теперь медведица больше. Только дети медведицы остались.

Медведица сразу умерла, когда на белое ступила. На белой траве всё умирает.

Тогда я снова сам пошёл по белому кругу и стал тащить маму Анастасию. Мы вместе вытащились с мёртвой травы. Но мои ручка и ножка уже не немели так сильно, как первый раз, только тело всё дрожало немножко. Теперь не дрожит. Видишь, папа, не дрожит моё тельце, слушается меня. И ручка скоро подниматься будет, когда я захочу. Она уже сейчас немножко поднимается. А раньше совсем не поднималась.

Оторопев, я слушал рассказ сына. Вспомнил, как однажды сам видел Анастасию в подобной ситуации и тоже интуитивно постарался вытащить её из белого круга. Вспомнил, как говорил об этом явлении старый философ Николай Фёдорович.

Но зачем она подвергает себя такой опасности? Сыном даже рискует. Неужели это так важно — сжигать в себе направленную какую-то невидимую энергию?

Необычные круги правильной геометрической формы не раз показывали по телевидению. Они появлялись в разных странах, в основном, на полях со злаковыми культурами. Люди обнаруживали среди нормально растущих стеблей круг, в котором стебли оказывались прижатыми к земле. Не хаотично помятыми, а наклоненными в одну сторону и образовавшими геометрические фигуры. Учёные изучают эти непонятные явления, но объяснения им пока не дали. И в случае с Анастасией тоже круг, тоже примятая трава, но плюс к тому, что показывали по телевидению, трава ещё и белела, словно ей не хватало солнечного света.

Анастасия говорила, что это — негативная энергия, производимая людьми. Допустим, но почему она направлена строго на Анастасию? Что за люди её направляют? И, забывшись, сказал вслух:

— Зачем она с ней борется? Кому это нужно? Кому от этого может быть лучше?

— Всем понемножечку, — услышал я голос сына, — мама говорит, если станет меньше злобной энергии, если сможет она её уменьшить, сжигая в себе, а не отражая в пространство, станет меньше её. Те, кто производит её, сами подобреют.

— Покажи, сколько их, кругов белых? Где они?

— Рядом с нашей полянкой есть совсем маленькая полянка. Там всегда и появляются белые круги. Потом в них трава снова зеленеет, но сейчас ещё не вся позеленела, и видны белые круги. Если хочешь, пойдём, я покажу тебе их, папа.

— Пойдём.

Я быстро встал и взял за ручку своего сынишку. Ребёнок торопливо семенил маленькими ножками, но я заметил, что он слегка прихрамывает, и старался идти не так быстро.

Время от времени Володя стремился заглянуть мне в глаза и всё время лопотал, что-то рассказывая на ходу. Но я думал об этих странных белых кругах и о непонятном поведении Анастасии, о смысле её действий, вообще об этом странном явлении.

Чтобы как-то поддержать разговор с сыном, я спросил его:

— Почему ты, Володя, маму называешь то мама, то мама Анастасия?

— Я знаю о многих мамах, которые раньше жили на земле. Мне о них мама Анастасия рассказывала. Их можно называть бабушками, можно прапрабабушками, но можно и мамами. Бабушки родили маму. Их можно тоже мамами назвать. Я их чувствую и вижу, представляю, когда рассказы о них слушаю, а иногда сам представляю. А чтобы не запутаться, я иногда маму мамой Анастасией называю. Все мамы хорошие, но мама Анастасия для меня самая близкая и хорошая, она красивее цветов и облаков. Она очень интересная и весёлая. Пусть она будет всегда. Я так скоро разгоню мысль свою, что смогу вернуть её всегда…

Я не дослушал, не осмыслил сказанное. Мы пришли к маленькой полянке, и я увидел четыре белёсых круга на траве. Круги диаметром метров пять-шесть. Они были едва заметны, но один выделялся своей белизной, наверное, он образовался совсем недавно. И я понял, почему не встретила меня Анастасия и почему нет её сейчас рядом. Значит, где-то она совсем обессиленная. И не хочет, чтобы её жалели, расстраивались от её вида.

Я смотрел на белые круги, и мысли мои быстро мчались, переплетаясь. Конечно, множество людей бледнеют от неприятностей, на них свалившихся. Почти всегда люди бледнеют, когда злоба на них неожиданно направляется. Но здесь? Неужели возможно вот так, на большом расстоянии, чувствовать? Неужели может сконцентрироваться в единое огромное количество энергии злоба людская? Такое огромное, что не только сам человек, но и растительность вокруг него бледнеет? Значит, наверное, может. Вот они — следы злобнейших попыток. И снова вспомнились слова Анастасии, я привел их в четвёртой книге: «Всё зло земли, оставь дела свои, рванись ко мне, попробуй. Я одна пред вами, победите. Чтоб победить, все на меня идите. Сраженье будет без сраженья». Думал, просто слова. Всё сбывается. И книги есть, как она предрекла, и песни бардов, и стихи… Она не просто так говорит. Но тогда зачем: «Сраженье будет без сраженья»? В итоге, злобу она пытается просто сжигать в себе. Одна старается! А по мне, так с ними надо по-настоящему сражаться! Так, чтобы по морде… А она одна. Нет! Не будешь ты одна, Анастасия! Хоть сколько-нибудь… Хоть немного возьму на себя этой гадости. И поборюсь с ней. Эх, если бы я мог говорить так, как она. Я бы им сказал. Наверное, я распалился не на шутку и выпалил вдруг вслух:

— Давайте, злобные, ко мне валите, и я хоть сколько-нибудь вас сожгу!

Маленький Владимир вдруг выдернул свою ручку из моей, забежал вперёд, удивлённо и внимательно посмотрел мне в глаза. Потом топнул ножкой, взялся здоровой ручкой за ещё неокрепшую, поднял обе ручки вверх и в тон мне воскликнул:

— И на меня валите, злобные. Вот ручка уже выздоравливает у меня. Мама Анастасия не одна. Вот я, и мысль помчится всё быстрее моя. Спешите, злобные, дела свои оставьте, ко мне спешите. Вот, смотрите, как расту я.

И он на цыпочки привстал, стараясь приподнять руки ещё выше.

— Так, славны воины, отчаянны, смелы. С кем воевать собрались, витязи? — услышал я тихий голос Анастасии.

Я повернулся и увидел сидящую под кедром, прислонившуюся к его стволу головой Анастасию. Она явно была сильно уставшей, даже голову свою к стволу прислонила. И руки её были опущены к земле, и плечи. Лицо бледное, с чуть прикрытыми глазами.

— Мы с папой против злобы восстали, мама, — ответил за меня Володя.

— Но чтобы со злом бороться, надо знать, где, в чём оно. Противника в деталях представлять необходимо. — Анастасия говорила тихо и с трудом.

— Ты, мамочка, здесь отдохни пока, мы с папой представлять попробуем. Не сможем правильно представить, ты потом подскажешь нам.

— С дальней дороги папа твой, сынок. Ему бы отдохнуть сначала.

— Я отдохнул, Анастасия. И вообще, я почти не устал. Здравствуй, Анастасия. Как ты тут?

Почему-то от её беспомощного вида я замер на месте и заговорил сбивчиво, не зная как дальше поступать, что делать и говорить. Володя подошёл ко мне, взял за руку и продолжил, обращаясь к Анастасии:

— Я папу накормлю с дороги и искупаюсь с ним в чистой воде на озере. И травки очищающей нарву. Ты, мамочка, здесь отдохни пока. Не трать на разговоры силы. Я сам всё сделаю. Потом к тебе придём мы с папой. Пусть побыстрее силы возвращаются к тебе…

— Я с вами тоже искупаюсь, подождите. Я с вами.

Анастасия, цепляясь руками за ствол кедра, попыталась подняться. Она приподнялась слегка и вновь, скользя ладонями по стволу дерева, беспомощно опустилась на землю и едва слышно прошептала:

— О, что же я так оплошала. Встать не могу навстречу сыну и любви?

Снова, опираясь о ствол кедра, она начала с трудом подниматься с травы. Наверное, и в этот раз она не смогла бы встать. Но вдруг произошло что-то невероятное. Огромный кедр, на ствол которого опиралась Анастасия, вдруг стал направлять иголочки своих нижних веток в её сторону.

Направленные вниз иголочки стали испускать едва заметное голубоватое свечение. Оно медленно, почти невидимо, окутывало Анастасию. Потом я услышал, как сверху доносится потрескивание, похожее на то, что можно слышать, когда стоишь под проводами высоковольтной линии электропередач. Поднял голову вверх и увидел, что иголочки всех кедров вокруг тоже стали едва заметно светиться голубоватым светом. Но это ещё не всё. Они все были направлены к тому дереву, под которым пыталась встать Анастасия. Оно принимало иголочками верхних веток идущий от соседних кедров свет. И всё усиливалось свечение нижних иголочек. Это длилось примерно две минуты. Потом сверкнула голубая вспышка. Кедровые иголочки перестали светиться. Мне показалось, они даже немножко увяли. Анастасия была едва видна в окутавшем её голубом сиянии. Когда оно рассеялось или вошло в неё, непонятно, я увидел…

Под кедром стояла прежняя, полная сил, необыкновенно красивая Анастасия. Она улыбалась мне и сыну. Подняла голову вверх и тихо произнесла: «Спасибо». Потом… Ну надо же было вытворить такое взрослой женщине?

Анастасия, слегка подпрыгнув на месте, легко и стремительно побежала к самому большому белому кругу. У его края она снова, но уже высоко, подпрыгнула, сделала тройное сальто и оказалась в центре белого круга. И снова, прыгнув вверх, сделала шпагат, словно балерина. Засмеялась своим заливистым, манящим смехом и закружилась в танце над кругами белыми.

Вокруг лес, словно оживая, весёлым возбужденьем вторил ей. С ветки на ветку перескакивая, мчались по кругу белки. В кустах блестели бусинки глаз зверей ещё каких-то. Совсем низко к поляне, ниже деревьев, стремительно спустились друг за другом два орла и снова набрали высоту, и снова — вниз по кругу, снова — вверх.

Как акробатка и как балерина, танцевала и смеялась Анастасия. И зеленела под её ногами медленно трава. И даже самый белый круг едва заметным стал. Всё веселее становилось на душе от её танца, смеха и всего вокруг и вдруг... Вдруг разбежался маленький мой сын и на кругу ещё слегка белёсом перекувыркнулся через голову два раза, быстро вскочил, подпрыгнул, закружился, пытаясь танец Анастасии повторить. Не смог сдержаться и я, тоже рядом с ним начал плясать и просто прыгать радостно.

— Вперёд, к воде! Кто сможет обогнать? — воскликнула Анастасия и побежала стремительно к озеру, и мы за ней с сыном сразу побежали.

Я от прыжков запыхался слегка и приотстал. Но видел, как, подпрыгнув и перевернувшись над водой, нырнула в озеро Анастасия. За нею чуть позднее, с разбегу, с берега подпрыгнув, о воду попкой шлёпнулся сынок.

Я раздевался на бегу, бросал одежду по дороге, увлёкшись, ещё не сняв майку, брюки и ботинки, в одежде в озеро нырнул и вынырнул под смех раскатистый Анастасии. А от избытка чувств смеялся и ручкой хлопал по воде наш сын.

Я первым вышел из воды. Стал стягивать с себя мокрую одежду, выжимать её. Вышедшая из воды Анастасия быстро надела прямо на мокрое тело своё лёгкое платьице и стала помогать мне пристраивать на куст брюки, чтоб быстрей высохли на ветерке. Потом я достал из рюкзака спортивный костюм и надел его. Анастасия стояла рядом, и платье на ней было уже сухое. Мне хотелось обнять её, но почему-то не хватало решительности.

Она подошла ко мне совсем вплотную, от неё шло тепло. Мне захотелось сказать ей что-то хорошее, но слова не подбирались, и я сказал только два слова:

— Спасибо, Анастасия.

Она улыбнулась, положила свои руки на мои плечи и, голову приклонив к плечу, ответила:

— И тебе спасибо, Владимир.

— Здорово! — раздался весёлый голос сына. — Теперь я ухожу.

— И куда же? — спросила Анастасия.

— Ухожу к старшему дедушке, и разрешу ему похоронить тело, и помогу ему. Я пошёл.

Володя быстро и почти не прихрамывая ушёл.