ДЕЛАНИЕ ЕСТЬ-НОСТИ

 

ОШО,

в Упанишадах есть знаменитая история, о которой Ты тоже иногда упоминаешь в своих беседах. По соседству жили две птицы. Они были друзьями и свили себе гнезда на одном дереве. Одна из них, воплощенное существо, клюет вкусные плоды с этого дерева, а другая, наблюдающее сознание, просто наблюдает за тем, что происходит вокруг, и ничего не ест. Первая птица, попавшая в силки страстей, сокрушается, не в силах что-либо предпринять. Но вот она смотрит на свою подругу, видит ту во всем ее величии, и все ее печали рассеиваются. Пожалуйста, объясни нам смысл этой истории.

 

В этой истории скрыто все: страдания этой жизни, ее боль и тоска, но кроме того, возможность блаженства и счастья, которая открывается достигшему просветления человеку. В этой истории уместились все страдания и весь экстаз, которые может испытать человек. Давай для начала разберемся со страданиями, а затем перейдем к блаженству; тогда смысл этой истории проявится сам по себе.

Ночью ты спишь, и тебе снится сон, будто ты заблудился в темном лесу. Ты мечешься в поисках выхода, но дороги найти не можешь. Тебе хочется у кого-нибудь спросить, но вокруг ни души. Ты хочешь пить, ты проголодался, но нигде, куда ни глянь, не видно ни дерева со съедобными плодами, ни ручейка. Твои страдания столь глубоки и ты так громко рыдаешь, что наконец просыпаешься. Пробуждение тут же все изменяет. Твоя прежняя печаль сменилась весельем, и ты, осознав, что страдания тебе лишь приснились, начинаешь смеяться.

Но как получилось, что сон так глубоко тебя задел? Почему он показался тебе настолько реальным? Почему ты настолько погрузился в свой сон? Почему во сне ты не мог вспомнить, что все вокруг тебе только снится? Почему в тебе не появилось осознание того, что все это ненастоящее, что это лишь плод твоего воображения? Осознанность не проявилась в тебе, потому что даже в часы бодрствования тебе сложно оставаться свидетелем; как же ты можешь им стать во сне, в сновидении? Если, даже бодрствуя, мы предпочитаем быть делающими, то же самое непременно произойдет с нами и во^Сне. А ведь именно это состояние, когда мы являемся делателями, и есть причина наших страданий в этой жизни. Вот в чем заключается проблема.

Быть делателем означает, что, согласно нашим представлениям, мы делаем то, что на самом деле происходит само по себе. Я думаю, что все, происходящее с моими органами чувств, происходит со «мной». Что бы ни случалось в окружающем мире, мы считаем, что это событие направлено на нас. Быть делателем означает, что там, где ты на самом деле выступаешь только как свидетель, где твое присутствие — это лишь присутствие наблюдателя, ты питаешь иллюзию, будто являешься действующим лицом той пьесы, которую смотришь в эту минуту. Человек, который в твоем сне сбился с пути, это, конечно же, не ты, ведь все это время ты спокойно спал в своей постели! Тот, кто бродил по ночному лесу, — лишь плод твоего воображения.

Слышал я такую историю: у одного человека умерла жена. При жизни она держала его в ежовых рукавицах, не позволяя ему и шагу ступить самостоятельно. Мужу это очень не нравилось. Но вместо того, чтобы постоять за себя, он думал: «Зачем из этого делать проблему?» — а потом соглашался со всем, что ему говорила жена. Перед смертью жена наказала ему никогда не заглядываться на других женщин. «Иначе, — пригрозила она, — я стану призраком и буду неотступно тебя преследовать». Муж испугался, а напуганный человек вполне способен нарисовать в своем воображении любого призрака. Сам страх становится призраком.

Несколько дней после смерти жены человек себя сдерживал — от страха. Но знай: контроль, порожденный страхом, это не настоящий контроль; большинство ваших садху и святых держат себя под контролем, в основе которого лежит страх. Они страшатся, что могут попасть в ад, что Бог застанет их за каким-то предосудительным занятием и им придется пережить неприятные послед-

ствия. Вот они и контролируют самих себя. Самоконтроль этого вдовца был точно таким же.

Контроль, основанный на страхе, не только ненастоящий, это еще и большой самообман, не позволяющий тебе достичь подлинного контроля. И все-таки несколько дней это помогало.

Итак, тому человеку удавалось сдерживаться, но как долго он мог вытерпеть? В нем стали бурлить желания, они шептали ему: «Ты что, спятил? Ты боялся, когда она была живой, но даже теперь, после ее смерти, ты все еще ее боишься. Ты что, на самом деле думаешь, что она может стать призраком? Ты думаешь, что в ее власти принять такое решение?»

И вот человек познакомился с женщиной и стал за ней ухаживать. Вечером, вернувшись домой, он увидел, что жена сидит на кровати и поджидает его. Он весь затрясся от ужаса и, обессиленный, рухнул на стул. Жена произнесла: «Я знаю, откуда ты пришел». Затем она назвала ему имя и адрес той женщины, с которой он провел вечер, в подробностях описала все, что между ними происходило. Теперь у человека не было никаких сомнений. Его жена не только стала привидением, вдобавок она еще может в точности повторить каждое слово, которое он нашептывал своей новой возлюбленной, описать ее дом, обстановку в комнате, ее внешность. Но это было только начало. Теперь покойная жена приходила к нему каждую ночь и изводила его своими разговорами. Ему стало совсем худо.

Наконец человек в отчаянии отправился к мастеру дзэн Нан-иню. Выслушав его историю, Нан-инь расхохотался.

— Эта жена, которая так тебя изводит, — неживая, — сказал он. — Но она ничем не отличается от живых жен, которые пилят своих мужей. Все жены — призраки, как и все мужья. Только ум придает им видимость реальности. В этом мире реальным кажется все, на что мы направляем свой ум, но как только ты ум убираешь, реальное становится нереальным.

Вдовец проворчал, что он пришел к Нан-иню не для того, чтобы выслушивать заумные речи.

— Ты даже не представляешь, в какую бедуя попал, — проговорил он. —Я прихожу домой, а она уже тут как тут, поджидает меня у двери, и я весь содрогаюсь от ужаса. Я и при жизни не боялся ее так, как теперь, когда она умерла. Я знаю: она и сейчас рядом, она здесь, слушает наш разговор, и если ты мне посоветуешь, как от нее избавиться, вечером она мне скажет: «Значит, ты был у Нан-иня. Так ты хочешь избавиться от меня!» Что же мне делать? Я хочу, чтобы ты мне рассказал, как освободиться от нее, но ведь она же услышит все, что ты мне скажешь, и я уверен — мне это не поможет.

— Не волнуйся, — ответил Нан-инь, — я покажу тебе одну штуку, которая наверняка сработает.

Рядом с ним лежала горка семян, которую Нан-иню кто-то принес. Нан-инь взял горсть этих семян и дал их вдовцу с такими словами:

— Отнеси их домой, и когда тебе явится жена, пусть она сначала выскажет все, что ей захочется. После этого задай ей вопрос: «Сколько семян у меня в руке?» Если она не сможет назвать тебе их количество, ты будешь знать, что твой призрак — просто твоя собственная выдумка.

Человек помчался домой, и когда жена появилась, она, как обычно, пересказала ему все, что с ним происходило. «Я прекрасно знаю, что ты ходил к Нан-иню, — сказала она, — и что он велел тебе спросить

у меня, сколько семян в твоей руке. Но твоя уловка не сработает!»

Эти слова повергли человека в ужас, но ему удалось собраться с духом и совершить последнюю попытку избавиться от нее. Он спросил: «И сколько же у меня в руке семян?» Призрак тут же исчез. Человек был потрясен. Он снова пошел кНан-иню и спросил его, в чем секрет.

— А в том, — ответил Нан-инь, — что призрак может сказать тебе только то, что уже известно твоему уму. Если же ты чего-то не знаешь, призрак ничего тебе об этом не скажет, поскольку он — лишь продолжение твоего ума. Если бы ты сосчитал, сколько у тебя в руке семян, тогда твой призрак дал бы тебе ответ. Этот призрак — твоя собственная тень, твоя проекция.

Но мы на самом деле боимся призраков — они и вправду наводят на нас ужас. Когда Шанкара называет этот мир майей, иллюзией, он имеет в виду, что весь мир — это призрак. Мира не существует, и все-таки кажется, что он есть. Его нет, и все же он есть. Но «есть-ностью» наполняешь его ты. Поначалу ты наполняешь его есть-ностью, а затем попадаешь в силки и сети того, что сам же и создал. Ты обладаешь силой превращать сны в реальность. Ты теряешься в них, ты просто забываешь, кто ты. Твое тело испытывает голод — и ты думаешь, что голоден ты. Это иллюзия. Тело может быть голодньш, но ты — никогда. Ты не можешь быть голоден. Ты очень близок со своим телом — это правда. Между тобой и твоим телом, в сущности, нет никакого промежутка, и все же вы отделены друг от друга. Иллюзия отождествления случается оттого, что ты слишком близок своему телу.

В старинных трактатах говорится, что, если положить кусок стекла рядом с сапфиром, стекло тоже засияет голубым цветом. Конечно же, оно не становится голубым, а просто отражает голубизну сапфира. Точно так же все обстоит с тобой и твоим телом. Ты находишься очень близко к нему, но ты — не тело. Но поскольку вы так близки, все, что случается с твоим телом, тенью ложится и на тебя. Ты говоришь, что проголодался, но это иллюзия, и с этой иллюзии начинается мир майи. Голод испытывает тело, а ты утверждаешь, что голоден ты. Страдания испытывает тело, а ты утверждаешь, что страдаешь ты. Когда тело стареет, ты снова говоришь, что это ты постарел. А когда тело оказывается на пороге смерти, ты говоришь, что настал твой смертный час.

Все это не так.

Если бы ты только мог видеть, что тело испытывает голод, а ты только смотришь и знаешь это; если бы ты только мог видеть, что тело болеет, что оно стареет, что оно стоит на пороге смерти, и все это ты видишь и знаешь, как наблюдатель... Ты — свидетель всех этих событий. Вся эта пьеса разыгрывается в теле, будто оно — огромная сцена и все действующие лица — проекции ума в этом теле. А ты — ты смотришь на это со стороны, ты — публика. В тебе есть делатель, которым создается мир, твоя реальность, и в тебе есть наблюдатель, через которого виден брахман. В состоянии сна ты не можешь об этом помнить; даже бодрствуя в течение дня, ты постоянно об этом забываешь. Как только твое тело почувствовало боль, ты забываешь, что больно не тебе, а твоему телу, а ты просто узнал об этом событии.

В этом состоит сущность садханы: как только твое внутреннее пространство начинает заполонять делатель, проснись! Не позволяй ему заполнить это пространство. Оставь телу все действия — желания, голод, жажду. Пусть тело занимается своими делами, а ты лишь удерживаешь способность к осознанию, просто сохраняешь осознанность, искусство видения.

Вот почему у нас в Индии философию называют дар-шан — видение. Ты лишь оберегаешь эту способность к видению, и как только она в тебе появится, ты обнаружишь, что все твои сны исчезли — все призраки растворились, мира нет, сновидения рассеялись. Ты пробудился!

Это окончательное пробуждение мы называем буддо-востъю. Будда означает пробужденный, и в этом окончательном пробуждении мы достигаем высшего блаженства. Во сне наш удел — только страдания и страх. Есть только один вид страданий — когда ты забываешь о реальности своего существа; есть только одно блаженство — снова обрести эту реальность. Можешь называть это любым словом, которое тебе больше нравится, — самореализация, брахман-реализация, просветление, нирвана. Суть везде одна и та же.

Теперь вернемся к той маленькой истории из Упа-нишад. Стоит дерево, на нем живут две птички. Дерево стоит здесь с незапамятных времен, это символ жизни. Подобно тому как дерево вырастает из семечка, простирает свои ветви и тянется ими ввысь, исполненное надежды, что оно сможет прикоснуться к небу, так и жизнь вырастает из крохотного семени, распространяя повсюду свои великие желания и бесчисленные амбиции, стремясь заполнить собой все небо и дотянуться до самого дальнего горизонта. Дерево — это жизнь, а на нем сидят две птички. Одна пробует плоды, наслаждается их сладостью; другая только смотрит — она никогда ничего не ест, никогда не вступает на путь действий, никогда не становится делателем. Птица, потворствующая своим желаниям, сидит на нижних ветвях дерева; наблюдающая птица расположилась на верхних ветвях.

Конечным итогом потворства своим желаниям всегда будет страдание. Человек испытывает удовольствие, но оно всегда переплетено со страданиями, ведь каждое удовольствие несет в себе и свое собственное неповторимое страдание. Удовольствия длятся лишь мгновение, но при этом они оставляют по себе длинный след страданий. Чтобы испытать одно-единственное удовольствие, мы вынуждены пройти через множество страданий. А если проанализировать удовольствия чуть внимательнее, они окажутся лишь иллюзией. Если присмотреться пристальнее — весьма сомнительно, что мгновения наших удовольствий окажутся таковыми и в действительности. Оглянись на свою жизнь — сорок, пятьдесят, шестьдесят лет. Ты сможешь в своих шестидесяти годах отыскать хоть одно мгновение настоящего, подлинного счастья?

Сократ говорил: «Жизнь, которую не обдумали, не стоило и проживать». Но вспомни свою жизнь, и ты удивишься: окажется, что в ней нет ничего, что бы выдержало пристальный анализ. Просто оглянись на прожитые годы: где те минуты, когда ты был по-настоящему счастлив? Да, поначалу ты сможешь вспомнить парочку дорогих для тебя мгновений — например, свою первую любовь. Ты очень смутно помнишь прошлое, и тебе придется хорошо потрудиться, чтобы стереть всю пыль со своих воспоминаний. Но если ты отважишься на это и вспомнишь те памятные мгновения, тебя вдруг поразит осознание того, что все они были лишь иллюзией счастья, но не самим счастьем. И чем глубже ты станешь погружаться в свои воспоминания, тем меньше в них будет оставаться так называемого счастья.

Если человек не обманывает себя, он признает, что его жизнь пуста, так что ищущий всегда приходит к ощущению пустоты внутри себя.

Только глупцы думают, что живут наполненной жизнью. Они идут по жизни, волоча за собой мешки, набитые камнями, и думают, что там алмазы. Стоит им снять мешки с плеч и заглянуть внутрь, как они увидят, насколько их жизнь пуста и бессодержательна. Пока человек не увидел этой пустоты, дверь в религию для него закрыта. Только когда человек наконец осознает, что вся эта погоня за удовольствиями тщетна, он обращается внутрь себя. Ни одного мига подлинного счастья мы не переживаем, и все же в попытках пережить этот миг мы проходим через столько невзгод.

Преодолевая огромные трудности, человек строит дом своей мечты. И когда он наконец-то в нем поселяется, то задается вопросом: «А где же счастье?» Тогда он ставит перед собой другую цель, которая станет продолжением его поисков. Если у человека есть десять рупий, он приложит усилия, чтобы превратить их в десять тысяч. Когда он добивается своего, когда можно передохнуть и расслабиться, он понимает, что десять тысяч рупий не сделали его счастливым. Но и теперь он не позволяет своему разуму увидеть истинное положение дел. Это таит в себе такую опасность, что он тут же ставит перед собой новую задачу — десять тысяч превратить в десять миллионов. Так работает наш ум. Но даже когда эти десять миллионов будут у нас в кармане, это не сделает нас счастливыми; мы просто займемся превращением десяти миллионов в десять миллиардов! И вот что уж точно не входит в наши намерения, так это остановиться хоть на мгновение. Тогда мы могли бы оглянуться и оценить свои поступки, задуматься, поразмышлять, а доставляет ли нам хоть какую-то радость достижение всех этих целей.

Если ты взглянешь на свои желания, вспомнишь усилия, которые затратил, дабы сделать их реальностью, тебе станет горько. Столько стараний, а толку от них — ноль. Нельзя сказать, что ты старался недостаточно: на самом деле старания были так велики, что ты ушел в них с головой! Но ты боишься думать об этом, боишься, что тебе придется столкнуться с фактом — твой труд был напрасен, ты ничего так и не добился. В тебе живет огромный страх неудачи.

Есть такая история. На обочине дороги сидели двое нищих. Они завели разговор, и один из них все причитал и жаловался на свою тяжелую жизнь. Нищие жалуются по привычке, не важно, бедны они или богаты. Этот нищий сокрушался, что его профессия обречена на вымирание.

— Дела идут совсем худо: никто не хочет подавать, большинство людей проходят мимо, будто я — невидимка. Я не могу привлечь внимание людей, а заметив меня, они вместо того, чтобы подать пару монет, очень щедро делятся советами. Мир катится в тартарары. Люди, похоже, разучились быть добрыми и щедрыми, они не умеют проявлять любовь и человечность. Все вокруг только о том и думают, как заработать денег, а нищему жалеют подать даже монету. Я сыт по горло! Перебираешься с места на место, а толку от этого никакого. Теперь даже переезды стали тяжким испытанием; в толпе тебя всегда затолкают, на каждой второй станции выбрасывают из поезда за то, что у тебя нет билета. И везде эта полиция — они ходят за мной по пятам, будто полицейские только для того и придуманы, чтобы следить за нищими. Жизнь стала просто невыносимой.

Выслушав все это, второй нищий посмотрел на него и спросил:

— Ну хорошо, почему же ты все это не бросишь?

— Что? — воскликнул первый нищий с возмущением. — Признать, что я — неудачник?

Если даже нищий не желает признать свое поражение, неужели на это способен ты? Причина в твоем эго, которое не хочет признавать свои неудачи, поэтому оно не готово посмотреть правде в глаза; сделать это — значит увидеть длинную череду поражений. Все без исключений было твоим поражением. Никакого счастья не было и в помине, только безбрежное море бед и страданий.

Так живет первая птица, идущая на поводу у своих желаний и страстей. Таков ее образ жизни — под всем наносным в ней прячутся страдания огромной силы и глубокая печаль. И вот наступает миг, когда она поднимает голову и смотрит на другую птицу. Эти две птицы так похожи — они близнецы, появились на свет одновременно, каждая как две капли воды похожа на другую. Но вторая птица, свидетель, сидит спокойно и умиротворенно, испытывая блаженство. Никакие печали и невзгоды не оставили на ней ни единого следа. Она — это солнце блаженства, которое всегда восходит и никогда не садится за горизонт.

В чем секрет ее блаженства? В том, что она — не делатель; она не гоняется за удовольствиями и наслаждением. Она просто сидит на своей высокой ветке и наблюдает за играми, происходящими внизу. А когда ты не сидишь на карусели, когда не стремишься удовлетворить свои желания, то, возможно, счастья тебе не видать, но точно так же ты не испытаешь и несчастий. Именно желание стать счастливым неизбежно сделает ткоим уделом несчастья. Когда, оставаясь свидетелем, ты говоришь счастью «прощай», тем самым ты прощаешься и со всеми своими невзгодами. Конечно же, всем нам хочется распрощаться с неприятностями, но только с ними; счастье мы хотим оставить себе, чтобы и дальше им наслаждаться. Так что люди хотели бы оставаться наблюдателями именно в минуты несчастий. '

Ко мне приходит много несчастных людей. Они говорят, что наблюдают изо всех сил, стараются, как могут, но все без толку. Я говорю им, чтобы они перестали наблюдать за своими несчастьями и начали наблюдать, когда испытывают счастье. Наблюдать за своими невзгодами ты сможешь, только когда научишься наблюдать за собой в состоянии счастья. Все хотят освободиться от бед и несчастий. Но где же здесь религиозный аскетизм? Вот когда в твоей жизни случается какая-то радость, как раз и время просто понаблюдать за ней, оставаться в стороне от нее. И когда в твоей жизни ничего не происходит, все спокойно, ты тоже должен побыть в одиночестве и от всего отстраниться.

Если ты практикуешь медитацию и однажды на тебя нисходит божественное умиротворение, ты должен немедленно отделить себя от него. Это будет нелегко. Люди обычно думают, что следует отделять себя от желаний и слабостей своего тела. Нет, увлечение медитацией — это такое же увлечение. Однажды ты растворишься в молитвенном состоянии, тебя окутает аромат, будто из ниоткуда распустился цветок лотоса или внезапно в темноте вспыхнул огонек лампы. Ты окунешься в блаженство. Сразу же, в ту же секунду отдели себя от него.

Ты должен отстраниться не только от всех удовольствий, которые находишь в женщинах, вкусной еде, красивой одежде или, скажем, в крепком здоровье — но и от той радости, которую тебе дарит медитация. Там, где ты испытываешь радость и счастье, становись свидетелем, не погружайся в эти ощущения.

Да, тогда ты создашь основу для изменения своей жизни. Внезапно ты обнаружишь, что несчастья больше не способны задеть тебя. Несчастья задевают только того, кто стремится к счастью. Отождествить себя со счастьем — значит позвать к себе несчастья. А вы все так сильно хотите удержать свое счастье, хотя всегда получается так, что в руке у вас оказывается несчастье. Ты никогда не задумывался, что, как только ты вцепишься в свое счастье, оно тут же превращается в несчастье. Ты никогда не принимал это в расчет. Ты так резво бежишь, так торопишься в погоне за все новым счастьем, что тебе некогда обдумать свое прошлое. Это для тебя просто потеря времени.

Как только наступит мгновение, когда ты почувствуешь себя счастливым, когда где-то в глубине твоего существа зазвенят радостные колокольчики, немедленно призови свою осознанность. Это и есть настоящая медитация.

Оставаться осознанным, купаясь в счастье, — вот что такое подлинная медитация. Но это нелегко. Ты гак долго боролся за то, чтобы обрести это счастье, а теперь, когда оно нисходит на тебя, тебе говорят, чтобы ты отделил себя от него. Это так редко случается! Поэтому, когда я прошу своих саннъясинов не отождествлять себя с тем, что дает им медитация, они смотрят на меня так, будто хотят сказать: «Что? Отпустить этот экстаз, который дался мне с таким трудом?» Когда я смотрю им в глаза, то вижу, что на самом деле они хотят сказать: «Не так быстро. Позволь мне немного насладиться этим блаженством, позволь мне окунуться в него ненадолго. Это же именно то, за чем мы сюда пришли, то, чего мы искали. Мы хотим спросить у Тебя, как это можно продлить чуть дольше, как можно это счастье длиной в мгновение сделать вечным. А Ты просишь нас отпустить его».

Но ведь я потому и прошу вас отделить себя от своего блаженства, чтобы вы могли сделать его вечным. Если ты не можешь отстраниться от него, тогда все, что ты обрел, тоже исчезнет и завтра ты снова почувствуешь себя опустошенным и несчастным. Именно это и случается с теми, кто практикует медитацию. Они испытывают какую-то радость, а на следующий день им уже плохо оттого, что они не могут повторить это состояние. Тогда они спрашивают: «Когда же вернется счастье? Как можно снова открыть эту дверь? Есть ли какой-то способ сделать так, чтобы дверь всегда оставалась открытой и никогда больше не закрывалась?» Нет, это путь, ведущий к страданиям. Тот, кто стремится удержать свое счастье, падает в пучину несчастий; тот, кто жаждет повторения радости, утратит и ту, которая у него была.

Иисус сказал: «У тех, кто имеет это, отнято будет, а не имеющим это, дадут им». Запомни эту фразу, она верна и по отношению к счастью. Любое счастье обязательно испарится. Так что не цепляйся за него: пусть радости уходят, отпускай свое счастье, делай это легко, тогда никто не сможет отнять его у тебя. Если ты поступишь именно так, счастье снова и снова будет приходить к тебе. Если ты станешь отпускать его каждый раз, когда оно приходит, оно будет твоим еще сотни и тысячи раз. И вот наступит минута, когда ты поймешь, что счастье — это искусство отпускания, а несчастье — это искусство цепляться и удерживать. Чем больше ты держишься за что-то, тем несчастнее себя чувствуешь.

Несчастье тех, кто попал в ад, состоит в том, что они зацепились за слишком большое количество разных счастий. Счастье тех, кто оказался в раю, — в том, что они отпустили все свое счастье на волю.

Если ты понял это, то увидишь, что счастье — это свобода, а несчастье — зависимость. Вот почему высшее блаженство называется мокша — окончательное освобождение. Мокша — это состояние абсолютной свободы, когда отпущено все.

Птица, сидящая на верхней ветке дерева жизни, сидит и внутри тебя. Она сидит на твоем дереве. Иногда, когда ты становишься наблюдателем, когда твое сознание смещается от нижней птицы и становится единым с той, что на верхней ветке, ты ловишь проблеск. Ты замечаешь голубое небо. Все облака исчезли. Ты можешь узнать это или нет; ты можешь понять, что увидел, а можешь и не догадаться, но редко встретишь человека, который никогда не переживал ни секунды осознания. Когда ты переживал это мгновение, на тебя нисходило блаженство, твое лицо обдувал прохладный ветерок и все вокруг становилось живым.

Двадцать четыре часа в сутки мы ощущаем себя делателями. С утра до ночи мы отождествляем себя с нижней птицей и от этого страдаем и мучаемся. Теперь настало время поднять взгляд и посмотреть на птицу, сидящую на верхней ветке. Целую вечность она сидит на твоем дереве, дожидаясь, когда же ты отпустишь свои печали. Но ты не смотришь наверх, ты просто продолжаешь страдать. Создается впечатление, что на самом деле от своего несчастья ты получаешь удовольствие. Действительно, похоже на то, что в таком несчастливом состоянии есть для тебя своя особая радость. Ты сделал определенные вложения в свои страдания. Так что ты и дальше будешь рассказывать, как велико твое желание избавиться от страданий, но истина в том, что ты цепляешься за них. Даже когда ты приходишь к людям, в чьем присутствии легко можешь отпустить свои страдания, ты не приходишь к ним целиком. Возможно, ты оставил свой дом, но лишь часть тебя пришла, чтобы встретиться с этими людьми. Ты заинтересован в своих несчастьях.

Знал я одну женщину, которая каждый раз при встрече со мной только и делала, что жаловалась на своего мужа. Она жаловалась на то, что он играет в азартные игры, что пьет, что ничего не делает дома, — в общем, на любой его поступок. Жалобы, бесконечные жалобы — вот все, что она знала. Ее муж был вместилищем всевозможных пороков, а она трудилась, как пчелка, содержала в порядке дом и ухаживала за супругом. И конечно же, она валилась с ног от усталости, поскольку вдобавок ко всему их дочь была прикована к постели и даже есть не могла самостоятельно. Эта женщина тянула на себе столь непосильный груз, что ее жизнь воистину была жизнью мученицы.

Всякий раз, приходя ко мне, она выдавала один и тот же набор жалоб на своего мужа. Но, когда я заглянул в ее глаза, мне стало ясно, что такое положение дел доставляет ей какую-то особую радость. Было очевидно, что пьянство и азартные игры мужа приносили ее эго огромное удовлетворение; ведь по сравнению со своим никчемным мужем она выглядела как бриллиант, которому нет цены.

Мы живем сравнениями. Если муж велик и значим, тогда его жена должна быть ничем не примечательной особой. Но в этом случае в роли суперзвезды выступала жена, а благодаря распутному образу жизни ее мужа весь городок восхищался ею и глубоко сочувствовал ее бедам. Конечно же, всем и каждому она рассказывала, как тяжело ей приходится и насколько она несчастна, но на самом деле она меньше всего хотела бы изменить свою жизнь и положение дел в семье. Ведь избавиться от всех этих проблем — значило бы лишиться славы и почитания, которыми она так упивалась. Парализованная дочь тоже была лишь орудием, при помощи которого мать могла поддерживать свой образ мученицы: «Вы только посмотрите, как я забочусь о ней, как выполняю любую ее прихоть, как облегчаю ее страдания».

Люди любят страдать, так как это дает им возможность изображать из себя мучеников. Эта женщина на самом деле не жаловалась, он рекламировала свои добродетели. Спустя некоторое время ее бедная дочь умерла. С ее смертью половина забот женщины должна была исчезнуть. Она должна была почувствовать радость, ведь девочка освободилась от жизни, полной страданий, да и сама женщина теперь оказалась свободна от обязанностей по уходу за больной. А когда сбежал ее муж, это должно было положить конец всем ее бедам и горестям. Она часто мне говорила: «Если бы он умер или навсегда ушел, я была бы счастлива. Я не желаю его видеть».

Но когда он на самом деле ушел, причем навсегда, она стала терзаться еще больше. Ее лицо побледнело, ее обычным состоянием стала глубокая печаль, словно она потеряла всякий интерес к жизни. А ведь так оно и было. Ее муж, игрок и пьяница, формировал основу ее жизни;

разоблачения его дурных наклонностей составляли смысл и цель ее существования, в них были все ее надежды на будущее. Теперь, когда он ушел, с ним ушло все, что поддерживало ее, что давало ей силы. Она была низведена до положения обычной женщины. Теперь никто не поет ей дифирамбы, никто не восхваляет ее многострадальные добродетели. Когда я видел ее в последний раз, было видно, что она скоро умрет, поскольку отсутствовал механизм, который держал ее на плаву.

А теперь задумайся: всякий раз, когда ты говоришь о своих несчастьях, за твоими словами прячется фигура мученика. Осознай, как ты получаешь радость от своего так называемого несчастья. Человек — такой искусный мастер украшений. Он украшает даже свои печали, своим мастерством превращая их в орнаменты. Но затем перед ним возникает новая трудность; как отбросить все украшения и узоры, которые он на себя нацепил. Если бы ты не украшал свои страдания, ты давным-давно смог бы выбросить их прочь; ты бы вышел из своей тюрьмы. Но благодаря своим собственным творениям ты принял тюрьму за свое жилище. Только ты сам держишь себя в оковах, но эти оковы ты принял за орнаменты.

Вот почему наблюдающая птица ждет — и, наверное, смеется, — глядя, как ты там внизу страдаешь и рассказываешь всему свету о своих великих несчастьях. А ты ведь прекрасно знаешь, что эта птица, сидящая внутри тебя, смеется. Иногда ты ловишь проблеск. Это неизбежно, ведь она — твоя истинная природа. Как ты можешь напрочь забыть о ней? Время от времени ее образ должен возникать внутри тебя. Иногда ты должен чувствовать ее умиротворение и слышать ее гармонию. В минуту расслабления, когда ты совсем этого не ждешь, она заполнит тебя. Но ты избегаешь ее. ТЙ>1 так увлечен своим занятием — быть делателем, что избегаешь состояния свидетеля. Тебе доставляет удовольствие тащить груз своих страданий, оповещая всех и каждого о своем занятии. Твое несчастье еще не достигло пика. А когда это случится, ты наконец поднимешь голову и посмотришь вверх, и как только ты это сделаешь, твоему удивлению не будет предела: ты увидишь, что все страдания, которые ты переносил из жизни в жизнь, между всеми твоими бесчисленными рождениями и смертями, — не более чем ночной кошмар. Твоя истинная природа всегда была отделена от этих страданий.

Вот почему индуисты говорят, что ты — вечное блаженство, брахман, что ты никогда не совершал никаких грехов, никому не сделал никакого зла, и не можешь сделать, поскольку это занятие — создавать несчастья — противоречит твоей природе.

Когда на Западе переводили Упанишады, эта теория была встречена непониманием. Там задавались вопросом, а можно ли такое вообще назвать религиозным текстом. На Западе знают только одну религию — христианство. А все христианское учение построено на понятиях вины и греха. Ты — грешник, и твоя главная задача — искупить свои грехи. Ты сбился с пути истинного: «Вернись на этот путь». Тебя изгнали из Царства Божьего, и твоя задача — умилостивить Господа, признав все свои грехи и искупив их, дабы ты мог туда вернуться.

Искупление лежит в основе христианства, а эти Упанишады заявляют, что ты вообще никаких грехов не совершал, и не можешь этого сделать, даже если бы захотел, поскольку по самой природе вещей ты — не делатель. Ты можешь только погрезить о том, что согрешил или грешишь, но совершить грех ты не можешь. И не важно, как сильно ты этого желаешь, ты не можешь выйти из Царства Божьего, так как ничего другого, кроме этого царства, не существует. Тебя могут выгнать из этого сада, где мы сейчас сидим, но изгнать тебя из Божьего сада нельзя, потому что, куда бы тебя ни изгнали, везде будет Его сад. Райский сад христианства, наверное, был очень маленьким; а у индуистов райский сад огромный. Индуизму неизвестны места, которые не являлись бы частью этого сада, так что посылать тебя за пределы Божьего сада просто некуда. Даже если бы Бог пожелал изгнать тебя, куда бы он тебя послал? Есть только Он, потому, где бы ты ни был, ты всегда будешь с Ним. В этом месте Его столько же, сколько в любом другом. Его не может быть больше здесь и меньше там.

Я хочу, чтобы ты понял это хоть немного. Всего остального может быть меньше или больше — количество может изменяться, — но к существованию это не относится. Если что-то есть, его не больше и не меньше, чем чего-либо другого. Вот стоит дерево, оно зеленое; другое дерево — желтое. Цвета у них отличаются. Вот эта птичка — маленькая, а какая-то другая — большая. Они отличаются размером. Один человек не очень умен, а у другого — развитый интеллект. Они отличаются этим. Но дерево есть, птица есть, человек есть, камень есть, и в их бытии количественная разница отсутствует.

Бытие не знает ни большого, ни маленького; ни «больше», ни «меньше».

С точки зрения бытия все вещи и явления равны.

Камень существует точно так же, как и ты; ваши формы существования могут отличаться, но каждый из вас существует в той же мере, что и другой. Это существование, бытие, мы и называем брахман.

Когда Упанишады впервые попали на Запад, западным людям было крайне сложно признать эти тексты религиозными. «Что же это за религия?» — подумали они. Они сочли Упанишады опасными. Если люди верят, что они никогда не грешили и не могут согрешить, как же они исповедуются? Как они будут искупать прегрешения? А без искупления — как<они попадут в Царство Божие? А если грешник считает самого себя брахманом, какая польза тогда от священника? Что священник будет проповедовать?

Кого он сможет спасти? Как он сможет быть пастырем? Церковь исчезнет!

Ты, наверное, удивишься, когда узнаешь, что индуизм — единственная религия, у которой нет священников, нет церковной организации, отсутствует духовенство. В индуистском храме не найдешь ничего похожего на священника или какую-то организацию. Это религия, в основе которой лежит личное, индивидуальное понимание, без всякой организационной структуры. Религиозными делами никто не управляет; религия функционирует через личное, внутреннее переживание. Индуистская религия подобна текущей реке. Христианство — как поезд, бегущий по рельсам, там все организовано и налажено. Индуизм — это анархия; а религия может быть только анархичной, поскольку религия не империя, это высшая свобода — а это возможно, лишь когда царит анархия.

Утверждение о том, что ты никогда ничего не делал и никогда ничего не сделаешь, даже если захочешь, — очень анархично. Оно подразумевает, что твое существование — это высшая чистота. Ты не должен стремиться к чистоте, ведь ты никогда и не был нечистым; тебе просто нужно признать свою изначальную чистоту. Вот почему мы в Индии не ищем брахман. Все, что мы делаем, это пытаемся восстановить свою память о брахмане. Именно это имеют в виду мистики, когда говорят о смрити — вспоминании. Вот все, что нам нужно, — вспомнить. Кабир называет это словом сурати, которое является просто мягкой формой слова смрити. Представь, что сын императора отправился на улицу просить подаяния. И вдруг он осознает всю абсурдность своих действий. В ту же минуту он бросит это занятие. Благодаря одному этому событию, воспоминанию, в его сознании происходит переворот.

Перемены в твоей жизни наступят, только когда ты насытишься своими несчастьями и потеряешь к ним всякий интерес. Но поскольку ты все еще в них заинтересован, кто я такой, чтобы отнимать их у тебя? Пока ты нуждаешься в своем несчастье, держи его при себе. Спешка ничего не даст; плод упадет, лишь когда созреет, а срывать его незрелым — глупо.

Так что, если ты все еще заинтересован в своих несчастьях, погружайся в них, пусть это и будет твоя судьба. Не торопись, не останавливайся посередине пути только потохму, что тебе о чем-то таком рассказали другие; иначе тебе придется начать все сначала и пройти свой путь в будущем. Его нельзя обойти стороной. В этом мире никакой рост не может быть заимствованным. Следовательно, если ты обнаружишь, что все еще заинтересован в своих страданиях, прими это как данность и позволь страданиям достичь пика, чтобы ты мог покончить с ними. Если ты должен выпить яд, значит, пей его до дна, проглоти его весь, без остатка, чтобы, когда ты окунешься в него, ты смог бы снова всплыть на поверхность.

Твоя трудность в том, что ты и не приближаешься к нектару, и не пьешь свой яд до конца; поэтому ты застрял где-то посередине. Ты хочешь пить яд, он действительно манит тебя, но ты не желаешь терпеть те страдания, которые он тебе доставит. Потому ты по-прежнему пытаешься достичь невозможного — выпить яд и чувствовать себя, словно ты напился нектара. Такого не будет, потому что это противоречит природе вещей. Выпивая нектар, ты испытываешь блаженство; напившись яду, ты будешь страдать. Если ты предпочитаешь яд, тогда пей его, пока не напьешься; пей, пока твои страдания не достигнут предела, а твоя боль не закалит тебя; твои муки сделают тебя зрелым, твои страдания приготовят тебя к самому главному прыжку. Настанет день, когда ты посмотришь вверх и увидишь, что там, на ветвях, сидит вторая птица.

И запомни: истории об этой птице, которые ты услышал от других, не принесут тебе никакой пользы — ты должен увидеть ее сам. Не имеет значения, сколько раз ты читал о ней в Упанишадах. Это все равно что смотреть на картину с изображением Гималаев. Ты увидишь на ней огромные, укрытые снегом, сияющие на солнце вершины, но ощутить их прохладную безмятежность ты не сможешь. Все эти линии и краски на холсте — разве могут они сравниться с тем, что человек познает и ощущает, попадая в Гималаи? Ты можешь прижать эту картину к груди и представить себе, что уже очутился в Гималаях, уже отыскал это царство мира и счастья. Но если ты так и поступишь, твой путь закончится, даже не начавшись; ты даже не двинешься с места.

Слышал я такую историю. Жил-был один осел, который, к несчастью, стал образованным. У ослов обычно хорошая память, а этот воспитывался в Каши, центре наук и знаний, где полно ученых мужей. Случилось так, что, находясь в атмосфере учености, этот осел и сам скоро стал очень ученым. Он мог наизусть цитировать священные тексты.

Ты замечал, что память служит заменителем ума? Высоколобые интеллектуалы склонны к забывчивости, тогда как люди, не наделенные большим умом, не способные к истинному пониманию, в разных жизненных ситуациях часто используют память.

У этого осла была великолепная память: он запоминал наизусть все, что прочитывал. А свои знания он совершенствовал, устроившись у ног ученых мужей и слушая их беседы. И вот однажды он узнал, что такое марихуана, или индийская конопля, которая в Каши очень распространена. То колоссальное воздействие и состояние блаженства, в которое впадали употреблявшие эту траву, очень притягивали осла. Эти ошеломляющие беседы! Эти видения брахмана! Ему стало совершенно ясно, что

конопля — это врата, открывающие путь к брахману; ученые мужи испытывали именно то, что в священных книгах описывается как великое блаженство брахмана. Он решил, что должен отправиться на поиски конопли.

Прошло несколько дней, и, проходя мимо старой книжной лавки, он заметил стоящие на полке тома энциклопедии «Британника». Он полистал ее страницы и нашел там картинку с изображением растения, которое разыскивал. Он запомнил эту картинку в мельчайших подробностях. Теперь он знал все, что нужно, и не сомневался, что блаженство, которое сулит конопля, уже у него в кармане. Ведь он видел, как ведут себя обкурившиеся конопли, он смотрел в их стеклянные глаза; он знал даже то, какие разговоры положено вести в этом состоянии. В сущности, он уже был знаком с коноплей, насколько это возможно при помощи слов. А теперь он узнал и то, как она выглядит. Осталось только найти эту траву. И он без промедления отправился на ее поиски.

На берегу Ганга он нашел растение, которое выглядело в точности как на картинке из энциклопедии «Британника». Но как убедиться, что это та же самая трава? Осел решил спросить у самой травы. Да, именно так и следовало поступить. На самом деле это была никакая не конопля, а совершенно обычный сорняк. Садовники, натыкаясь на него, просто вырывают его с корнем и выбрасывают. Осел обратился к траве: «Уважаемая трава, — произнес он, — вы то самое растение, которое я разыскиваю? Вы конопля? То самое, о котором упоминают священные криги? Я видел ваше изображение в «Британнике», и, если мне не изменяет память, вы именно то растение, которое я ищу».

Эта трава была обыкновенным сорняком, еще никто не уделял ей столько внимания, никто не относился к ней с таким почтением и не возносил столь высоко. Правда, ее почитатель был всего лишь ослом, но любая похвала, даже звучащая из уст осла, тешит твое эго. Ему нет дела до того, кто тебя хвалит; иначе лесть исчезла бы с лица земли. Трава на мгновение съежилась, растягивая ускользающее мгновение славы и сознавая, что к той знаменитой конопле никакого отношения она не имеет. Но вдруг, понимая, что ей выпала редкая удача, что это возможность, которая никогда больше не представится, она ответила: «Да, так оно и есть. Я именно та, которую вы ищете!»

Осел тут же выполнил все ритуалы, которым обучился у специалистов по конопле, после чего проглотил траву. Но где же транс? Осел ждал, но ни малейших признаков расширения сознания он так и не почувствовал. Он подумал, что, наверное, еще не все узнал о конопле, но решил, что попробует вести себя как опытный курильщик. Он стал ходить пошатываясь и трясти ногами, начал хихикать и выкрикивать какие-то бессмысленные фразы. Но внутри его грызли сомнения. «Я все делаю правильно, — думал он, — но все это какое-то искусственное, поверхностное. Может, в «Британнику» закралась какая-то ошибка». Затем он подумал так: «Наверное, курильщики конопли ведут себя так же неестественно, как и я». И наконец после долгой паузы он решил: «Видно, трава меня обманула». Он изо всех сил пытался убедить самого себя, что все идет хорошо, но в глубине души знал, что все это притворство и ничего у него не вышло.

Ты можешь проглотить содержимое всех священных книг и забить свою голову знаниями о брахмане.

Ты можешь послушать историю из Упанишад о птице-наблюдателе, можешь выучить наизусть все притчи, можешь даже попробовать изобразить из себя саннъясина, научиться его походке и манере речи, но твой внутренний голос, идущий из глубин твоего существа, будет по-прежнему настаивать, что все идет как-то не так. Если у тебя нет собственного опыта переживания своей личности, если ты не познал свою внутреннюю сущность, все остальное не имеет никакого смысла. Разобравшись в истории из Упанишад, ты все равно ничего не поймешь. Лишь когда перед тобой раскроется твоя собственная внутренняя история и ты сможешь разглядеть вторую птицу, сидящую на твоем дереве жизни, ты обретешь способность понимать Упанишады. Но никак не раньше.

Можешь ли ты понять, насколько мне сложно? Я объяснял тебе эту историю, прекрасно сознавая, что ты ее не поймешь. Я отдаю себе отчет в том, что, если мои слова ты примешь за свое понимание, значит, я причинил тебе вред. И все же я объяснил эту историю, чтобы ты хотя бы знал, что существует и такая возможность. А теперь будет лучше, чтобы ты не принимал на веру, что где-то позади тебя сидит какой-то наблюдатель. Кто его знает, может, Упанишады ошибаются, в «Британнике» напечатали не ту картинку, а трава морочит тебе голову. Кто знает?

Так что не торопись усваивать это понимание, поскольку тот, кто верует, очень быстро лишается знаний. Я стараюсь сформировать в тебе понимание того, что это — возможность; что, кем бы ты ни был, это еще не все твое существо, возможно и нечто большее; что, где бы ты ни находился, возможно и дальнейшее продвижение; что твой путь еще не окончен; что все, чего ты достиг, еще не последнее твое достижение, там, впереди, возможны и другие. Даже если тьд-тюлучил очень смутное представление обо всем этом — не беда; в сущности, представление, идея и должны быть лишь смутными. Я говорю с тобой, чтобы создать в тебе это представление. Как только оно пустит в тебе корни, перед тобой откроется две возможности. Одна состоит в том, чтобы повторять и запоминать саму идею; тогда ты можешь всего за несколько дней тренировок научиться впадать в умеренный транс и ходить пошатываясь. Пробовать на вкус что-то настоящее для этого не обязательно. Конечно же, твой экстаз будет искусственным, твои пошатывания будут слабыми и ты заблудишься.

Второй путь состоит в том, что ты со всей очевидностью понимаешь: тебе может открыться нечто большее; что эта книга еще не завершена, что в ней нужно дописать еще несколько глав; что ты еще не исследовал весь свой дом — в нем еще остался неизученным фундамент, где могут лежать сокровища. Такова идея. Но не позволяй ей превратиться в твое знание, пусть она станет твоим жизненным поиском. Не принимай ее, чтобы потом держаться за нее мертвой хваткой; не нужно превращать ее в интеллектуальное упражнение, пусть она лучше поведет тебя к медитации и просветлению.

Есть несколько моментов, которые помогут тебе посмотреть на птицу, сидящую на верхних ветвях дерева. Первое: ты и есть та первая птица, которая сидит на нижней ветке. Получше познакомься с ней. До конца пройди через все ее страдания; полностью проживи всю ее боль, зависть и ревность. Пусть уколы тех шипов, которые будут впиваться в тебя со всех сторон, пронзят тебя настолько глубоко, что эта боль сожмет твое сердце в тиски. И не пытайся забыть о ней, не придумывай для этого разные искусственные способы, чтобы одурманить себя. У тебя в запасе столько разных уловок!

Ты говоришь, что причина твоих страданий — в карме из предыдущих жизней, но не в карме, накопленной за эту жизнь. Но почему ты так говоришь? Какое утешение ты в этом находишь? Первое утешение состоит в том, что с кармой предыдущих жизней теперь уже ничего не поделаешь. Все, что случилось, уже случилось, и человек должен из-за этого страдать. Но если я скажу, что причина твоих страданий — в поступках, совершенных тобой в этой жизни, то это уже более реальная задача и здесь уже что-то можно сделать. А если я скажу, что всему виной твое делание — то, что именно сейчас, в эту секунду ты являешься делателем, — твоя задача крайне усложнится. В теории кармы есть своя польза — она удерживает все эти вопросы на удобном расстоянии, все списывая на прошлое.

Нет, страдаешь ты не из-за кармы, причина твоих страданий в том, что ты — делатель. Ты был им в предыдущих жизнях и за это страдаешь; ты являешься делателем в этой жизни и за это терпишь страдания. Но причина страданий не в том, что ты сделал, а в том, что ты отождествил себя со своими деяниями. А это ты можешь отпустить прямо сейчас.

Поэтому медленно, постепенно учись быть чуть меньшим делателем.

Вместо поисков второй птицы измени себя немного прямо здесь, на этом самом месте. Пусть в тебе будет все меньше делателя, уделяй больше внимания тому, чтобы пребывать в состоянии свидетеля. В любой ситуации перед тобой открыты два пути — стать делателем или стать свидетелем. Попытайся стать свидетелем.

Вот мы сидим здесь. Я говорю, а ты слушаешь. Если ты будешь только слушать, ты становишься делателем; слушание и есть твое действие. Если ты превращаешься в наблюдателя, тогда, слушая мою речь, ты будешь осознавать еще и сам процесс слушания. А если наблюдатель есть во мне и такой же наблюдатель пробуждается в тебе, тогда там, где было только двое, появляется четыре человека: один говорящий, другой — наблюдающий за его речью, один слушатель, другой — наблюдающий за его слушанием. Получается, что ты слушаешь и одновременно наблюдаешь за своим слушанием. Ты можешь стать наблюдателем сию же секунду, для этого ничего специально не нужно делать. Ты слышишь, как я говорю. Слушание происходит в твоем теле и уме. А теперь понаблюдай за тем, как оно происходит. Встань позади слушания и наблюдай за ним. Уловив только проблеск этого состояния, ты почувствуешь, что в тот же миг исчезает твое несчастье, что испаряется тревожность, спадает напряжение.

Так что всякий раз, когда ты встаешь перед выбором — быть делателем или наблюдателем, выбирай наблюдателя. Делатель, сидящий в тебе, — это часть длинной, старой череды условностей и ограничений; стоит тебе дать малейшую слабину, и делатель заполоняет тебя всего. Но беспокоиться незачем: не имеет значения, как глубоко укоренились в тебе условности делателя, поскольку все они фальшивы и призрачны. А фальшивка не имеет ни веса, ни ценности, будь она сколь угодно огромной.

Ты, наверное, забыл, но наблюдение — это твоя истинная природа.

По этой причине достичь состояния наблюдателя не так уж и сложно — его можно снова пробудить в себе. Каждый раз, когда ты что-то делаешь — обедаешь, идешь вдоль дороги, принимаешь душ — основное внимание уделяй наблюдению, а не самому действию. Купаясь в душе, смотри, как твое тело моется, за обедом смотри, как оно ест, и вскоре ты обнаружишь, что наблюдающая птица внутри тебя стала расправлять крылья. Почувствовав, как взъерошились ее перья, ты все больше будешь осознавать ее присутствие на дереве. По мере того как ощущение ее присутствия будет в тебе усиливаться, присутствие нижней птицы будет постепенно уменьшаться.

Позволь мне сказать о том, чего в той истории нет: в один прекрасный день, когда твое ощущение присутствия станет тотальным, нижняя птица, делатель, исчезнет навсегда и ты обнаружишь, что на дереве осталась одна птица. Для человека несведущего здесь тоже только одна птица — делатель; разглядеть вторую он не может. И для человека пробужденного птица только одна — наблюдатель; второй он не видит. Упанишады говорят о двух птицах для того, чтобы охватить понимание и несведущего, и пробужденного. Но в реальности нет никаких двух птиц; для несведущего есть одна — делатель; и для человека знания есть одна — наблюдатель. Причина, по которой в Упанишадах упоминаются две птицы, в том, что там пробужденный обращается к несведущему. Человек знания описывает и свой опыт, и опыт человека несведущего. Пока опыт несведущего не будет взят в расчет, он не станет на свой путь.

Настанет момент, когда ты тоже увидишь, что есть только одна птица. В тот день, когда останется только одна птица, ты достигнешь состояния аЬвайты — не-дуальности. Имя той единственной птицы — адвайта.

 

Ошо,

если интеллект воздвигает такие высокие барьеры на пути к самореализации, то какой смысл в том, чтобы развивать его и заниматься его совершенствованием? Может, детей лучше сразу учить медитации, а не заниматься их интеллектуальным развитием, тем самым уничтожая их невинность?

 

Стоит поговорить на эту тему, она важна. Естественным образом возникает вопрос: если ум — столь мощная преграда, зачем его тренировать? Почему бы вместо того, чтобы посылать детей на учебу в университеты, не обучить их медитации, пока они еще невинны и простодушны? Почему бы вместо развития у них логики и мыслительных способностей, вместо обучения не погрузить их, со всей присущей им невинностью и простотой, в медитацию? Если ум — это препятствие, зачем помогать его укреплению? Почему бы не избавиться от него, даже не приступая к его развитию?

Если бы ум был только препятствием, это было бы замечательно. Но препятствие может стать и трамплином. Ты идешь по дороге и видишь впереди огромный камень, лежащий прямо посередине. Перед тобой возникло препятствие, и ты можешь повернуть обратно, решив, что этот путь больше никуда не ведет. Но если ты заберешься на эту скалу, перед тобой откроется новая дорога, причем на совершенно ином, более высоком уровне. Открывается новое измерение. Неумный человек повернет обратно, сочтя камень непреодолимым препятствием. Человек мыслящий использует камень в качестве лестницы. Способность к осмыслению, мудрость и то, что мы называем интеллектом, — совершенно разные вещи.

Если не развивать у детей интеллект, они так и останутся на уровне животных. Они не станут мудрыми, вовсе нет. Они не уподобятся Будде, Махавире, Кришне или Христу, а будут похожи на диких животных. Конечно, ни с какими препятствиями они не столкнутся, но и навыков по их преодолению у них не появится. Ни камень сам по себе не является препятствием, ни лестница не служит подмогой.

Следовательно, необходимо, чтобы интеллект каждого ребенка получил должное развитие. И чем активнее это развитие, чем оно выше, чем мощнее, больше и тверже камень интеллекта, тем лучше, ведь тогда с его помощью можно будет подняться на еще большую высоту. Того, кто разбивается об этот камень, называют ученым мужем. Тот, кто стоит на самом его верху, называется мудрецом. А тот, кто из страха даже не подходит к камню, это человек несведущий, невежда.

У невежды ум находится в зачаточном состоянии; ум ученого мужа хорошо развит, но он так и не смог выйти за его пределы; мудрец не только обладает большим умом, ему удалось оказаться вне его рамок.

Не избегай интеллектуального развития, это ничего не даст; нужно пройти через этот этап и пойти дальше. Что бы ни выпало на твою долю, этот опыт сделает тебя более сильным и просвещенным.

Будда и Кришна — люди редкого ума. Мухаммад, несмотря на свою неграмотность, был очень умен. Ты только представь: такой необразованный человек, как Мухаммад, дал миру Коран, книгу, которая взволновала и привлекла почти треть всего населения Земли. Изречения Корана по сей день являются основой мировоззрения мусульман. Может, этот человек, Мухаммад, так и не обучился грамоте, но острота его ума была непревзойденной. Созданные им законы все еще работают, вдохновляют и волнуют миллионы людей. А такой системы, которую он предложил в Коране, не найдешь ни в Библии, ни в Упанишадах, ни в Гите. В этом смысле Коран — многоплановая книга. В ней есть не только религиозные постулаты, но и законы общественного устройства; в ней изложена не только наука об обществе, но и основы политики.

Мухаммад пытался полностью структурировать жизнь во всех ее проявлениях. Он уместил в Коран все — от мелких подробностей обыденной жизни до безбрежного брахмана, высшей реальности. Вот почему исламу вполне достаточно одной священной книги, Корана. И потому же мусульмане говорят, что нет Бога, кроме Аллаха, и есть единственный пророк этого единого Бога. Одного пророка достаточно. Наверное, этот человек, Мухаммад, был очень умен, никто не станет оспаривать его ум. Он был необразован, но образованность не имеет никакого отношения к наличию или отсутствию ума. Образованный человек может оказаться неумным. Какое отношение образование имеет к уму? Ум, способность к пониманию — это способность извлекать суть из опыта жизни.

Так что интеллект ребенка развивать необходимо; нужно оттачивать его ум, чтобы он стал острым, как лезвие меча. А потом он или зарежет себя этим мечом, совершит самоубийство, или спасет чью-то жизнь. Все зависит от его способности применить этот ум.

Логика, интеллект — это лишь средство. Мы можем использовать его, чтобы лишить кого-то жизни, тогда это разрушительная сила. Мы можем применить его для создания новой жизни, тогда это сила созидательная. Но одно известно наверняка: если лишить детей интеллектуального развития, это не сделает их умными, способными к пониманию, осознанию. Они будут невинны, как животные, но не станут медитативными, как мудрецы.

Известно много случаев, когда волк уносил ребенка в лес. Лет сорок назад в джунглях около Калькутты нашли двух таких девочек. Приблизительно десять лет назад еще одного ребенка, воспитанного волками, нашли в лесу около Лакнау. Ребенок был уже довольно взрослым; ему было лет четырнадцать. Он никогда и ничему не учился у людей, не ходил ни в какие школы, не был в человеческом обществе; волки украли его, когда он был совсем крохотным младенцем. Вся его жизнь прошла среди волков. Он не умел даже стоять на двух ногах, потому что этому детей тоже учат взрослые. Не думай, что ты сам по себе стал прямоходящим; тебя этому научили.

Человеческое тело устроено так, чтобы передвигаться, используя все четыре конечности. Ни один ребенок вскоре после рождения не ходит на двух ногах, он ползает на четвереньках; прямохождение — обретенный навык. Если поговорить с психологами, они говорят странные вещи. Например, что тело человека никогда не будет таким же здоровым, как у животных. Причина в том, что оно устроено так, чтобы ходить на четырех ногах. А человек нарушил изначальный замысел; он ходит, используя только две, поэтому его организм разбалансирован.

Представь себе машину, которая не предназначена для езды в горах. Нарушаются законы гравитации, ведь, если ты ходишь по земле на всех четырех, ты сбалансирован, твой вес равномерно распределен и твое тело располагается параллельно гравитационному полю. По всей длине позвоночника на тебя воздействует равная сила гравитации, и все нормально. Но когда ты становишься на две ноги, все нарушается. Кровь должна течь в противоположном от земли направлении, вверх; легкие вынуждены нести ненужную дополнительную нагрузку. Происходит постоянная борьба с гравитацией, земля тянет вниз. Так что ничего удивительного нет в том, что люди умирают от сердечной недостаточности. Ни одно животное этой болезнью не страдает. Сердечный приступ не может случиться с животным и неизбежен для человека. Если же этого не происходит, то это чудо; ведь по большому счету он должен настичь каждого, поскольку сердце постоянно перекачивает кровь в противоположном от земли направлении, это просто необходимо. Но все это не было задумано природой.

Итак, этот мальчик не мог передвигаться на двух ногах, он привык бегать на четырех. И бегал он не как люди, а как волки. Кроме того, он ел сырое мясо, в точности как это делают волки. Он был очень силен, даже восемь огромных мужчин с трудом могли удержать и связать его. Он был почти как волк. Он кусался, мог отхватить кусок чьей-то плоти. Просто свирепый хищник! Он не стал медитативным святым, все, что из него получилось, — это дикое животное. Такие же случаи происходили и на Западе: там находили детей, живших среди животных в лесу. Эти дети вели себя как животные.

Того мальчика попытались чему-то обучить. Целых шесть месяцев его лечили разными электропроцедурами и делали массаж", но его едва удалось приучить стоять на двух ногах. Малейший повод — и он снова опускал-с я на четвереньки, так как стоять на двух ногах ужасно неудобно. Ты даже не представляешь, как здорово стоять на четвереньках, поэтому ты стоишь на своих двоих и страдаешь.

Мальчику дали имя. Ученым надоело его учить. Единственное, что он смог усвоить и выговорить, было слово Рама. Он просто называл свое имя. Через полтора года он умер. Ученые, занимавшиеся его обучением, утверждали, что причиной его смерти стали проводившиеся с ним занятия, ведь он был просто детенышем дикого животного.

Кроме прочего, это показывает, сколько всего в жизни детей мы губим, когда посылаем их в школу. Мы убиваем их веселость, мы убиваем их дикость. Вот в чем проблема школ. Мы доверяем одному учителю класс из тридцати детей, из тридцати диких зверенышей. Мы вверяем ему миссию сделать их цивилизованными. Вот почему нет на свете более скучной профессии, чем профессия учителя. Нет людей несчастнее, чем учителя; у них на самом деле очень трудная работа. Но этим детям нужно дать образование, иначе они не смогут стать людьми. Да, они останутся невинными, но это невинность невежества. Невинность человека тоже заключена в неведении, но когда он становится невинным ,уже познав, тогда в нем расцветают все цветы жизни.

Развитие ума — это необходимость; после чего нужно выйти за его пределы. Как можно утратить то, чем ты даже не обладаешь?

Вот почему я всегда говорю, что, если ты хочешь познать бедность Будды и Махавиры, ты должен скопить все богатства, которые были у Будды и Махавиры. Ты не можешь познать той бедности, которую познал Будда; радость этой бедности можно ощутить, лишь оставив свой дворец.

Если ты хочешь пережить состояние сознания, которое было у Кришны, ты должен стремиться к такому же уму, как у него. Ибо радость тебе принесет отказ от того, что у тебя есть. Как ты можешь пережить умиротворение, подобное тому, которое испытает Эйнштейн, отпустив свой ум? Это умиротворение не сравнимо ни с чем, ведь это будет покой после бури. Твоя буря еще не началась. Вкус, который ощущает человек, отказавшись от ума после активной интеллектуальной деятельности, подобен ощущению полного здоровья, приходящему с выздоровлением после болезни. Отказ — это великое блаженство в том смысле, что предшествующие ему страсти и желания были великим страданием.

Пройди через страдания ума, чтобы ты мог достичь блаженства мудрости. Пройди через боль и муку этого мира, чтобы просветление, высший восторг, пробуждение для Божественного могло стать твоим.

Ты должен будешь пройти через противоположности — это путь.

На сегодня достаточно.