Знамение для Мастера Чу

 

В ту ночь я так и не сумел заснуть.

Я лежал в спальном мешке, брошенном на траву рядом с палаткой, и неподвижно смотрел в звездное небо. Летчики давно угомонились. Вокруг стояла тишина, в которую вплетались лишь доносившиеся снизу звуки прибоя, да редкие крики ночных птиц. В моем уме почему-то все время крутились слова и мотив песни, которую довольно часто напевал Мастер Чу:

Мне об огне не говори, не жди подсказки изнутри, мы, может быть, сегодня здесь в последний раз. Чья в том вина, что ты вчера глядел на звезды до утра, и молча слушал море, не смыкая глаз?..

Рассветы дальних берегов, печати пройденных шагов, кто знает, где лежит его последний шаг? Лишь моря шум да ветра вой, и кто здесь мертвый, кто живой, где белый флаг, и кем убит последний враг?..

С утесов белых ветер пыль несет в глаза, а волны пахнут свежим сентябрем. Скатилась, дрогнув, по щеке слеза... Кто знал что мы опять себе соврем? Ну кто мог знать, что мы опять себе соврем?...

Что с нами сделает зима? В свои ли мы войдем дома? И кто сегодня - тот, кем был еще вчера?.. И каждый день мы на закат бросаем свой последний взгляд, а план на завтра - это только до утра...

Где здесь тепло, где - горячо? Украдкой - взгляды за плечо, а там - все то, что здесь у нас взаправду есть... И ветер северный придет, и солнце в море упадет, и наплевать на грусть и злость и честь, и лесть...

С утесов белых ветер пыль несет в глаза, а волны пахнут свежим сентябрем. Скатилась, дрогнув, по щеке слеза... Кто знал, что мы опять себе соврем? Ну кто мог знать, что мы опять себе соврем?..

 

Потом все повторялось с самого начала, потом - еще, и еще, и еще... Я не возражал, в этой песне даже было что-то, соответствовавшее моменту. По крайней мере, так мне казалось... Это продолжалось довольно долго, я даже утратил ощущение времени. А потом пришла Сила...

Я не знаю, когда это случилось, только помню, что светать еще не начинало. Я ощутил, как со стороны моря сквозь ноги в мое тело вваливается нечто огромное и абсолютно неотвратимое. Это был мощный толчок, тугой импульс чего-то, свернутого в гигантский невидимый конус, основанием уходивший в непостижимую бесконечность, а вершиной вонзившийся в мое тело сквозь ноги и промежность. Это что-то было никаким, я не мог видеть его, и я не мог его слышать. Я осознавал только то, что это и есть Сила. Она протащила меня вместе со спальником несколько метров по траве, приподняла и мягко встряхнула в воздухе на высоте примерно полуметра от земли. Это произошло в считанные мгновения, я даже не успел ничего сообразить, я так и продолжал пялиться на песчаные искры Млечного Пути. Потом Сила просочилась сквозь макушку моей головы и копьеобразно вытянутым острием пронзила бесконечность до самого другого ее конца. Я рухнул плашмя на землю, сильно ударившись спиной. От удара у меня перехватило дыхание, в глазах засуетились желто-фиолетовые искры, и я увидел пространство изумрудно-зеленой тьмы. Там была подвешенная в пустоте лунная дорога, по которой я шел, она вела в город, светлыми силуэтами прямоугольных строений проступавший на фоне бутылочного неба. Впереди - недалеко от города - дорога превращалась в широкое поле лунного света, простиравшееся до самых строений и с ними сливавшееся. В самой середине неба чуть-чуть слева от меня маячила волокнистая луна.

Впереди по дороге шел Мастер Чу. Почему-то босиком. Я видел его бритый затылок, фланелевую клетчатую рубаху с расстегнутыми рукавами и джинсы, как всегда, протертые до дыр.

Сбоку от дороги - прямо посреди темно-зеленой пустоты - сидел безобразного вида тощий и грязный носатый старик в набедренной повязке и намотанном на голову рыжем полотенце. Он делал вид, что ему нет до нас никакого дела, а сам все пристально косился в нашу сторону рубиновыми глазами, в серединках которых вместо зрачков мерцали яркие точки янтарного света. Мне стало жутко, я почувствовал, что старик этот очень опасен. Я понял, что ЗНАЮ, кто он такой, но признаться себе в этом побоялся.

Мы шли по дороге - Мастер Чу впереди, я - в нескольких шагах за ним, старик сидел и косился, луна переливалась в бутылочном небе, и все это было погружено в немыслимой плотности звенящую тишину.

Вдруг что-то сделалось с луной. Она начала вращаться, в ней появились красные и фиолетовые волокна, которые свивались в два вихря, делая луну похожей на двукрылую свастику или китайский символ Великого Предела - Тай Цзи. По небу побежали радужные сполохи. Они стягивались к луне, вплетались в ее вращение и все больше проявляли ее новое качество.

Знамение для Мастера Чу, - возникла в моем сознании четкая формулировка.

Едва я это подумал, как Мастер Чу побежал. Я испугался, что могу не угнаться за ним, и тоже начал было набирать темп, но что-то не пускало меня. Я продолжал идти шагом. Я посмотрел туда, где сидел старик. Его там больше не было, от него остался один только взгляд, и именно этот взгляд был тем, что не позволяло мне бежать. Он опутывал все мое тело чем-то похожим на тонкую световую паутину. Я повернулся, чтобы взглянуть, что делает Мастер Чу. Он бежал все быстрее и быстрее...

Я понял, что он уходит. Сейчас он как следует разгонится, взлетит и устремится к предельной луне, и навсегда в ней пропадет, она поглотит его, он сольется с ней и без остатка в ней растворится. И я останусь один на один с безсубъектно существующим в вездесущем нигде взглядом этого жуткого старика... Я не знал, хорошо это или плохо, но, тем не менее, не на шутку испугался. Мне захотелось, чтобы ничего такого не случилось, чтобы все оставалось по-прежнему, однако я не знал, как остановить Мастера Чу. Взгляд проклятого старика не давал возможности предпринять какие бы то ни было решительные действия.

Внезапно я вспомнил наставления о глазных вихрях, которые дон Хуан давал Карлосу в какой-то из его книжек. Ну да, левый глаз - втягивающий, правый - излучающий! Если сейчас мне удастся по взгляду отыскать глаза этого чертова старика, то, возможно, сквозь тот из них, который окажется левым, я сумею проникнуть внутрь его осознания. А там уже можно будет совершить какую-либо энергетическую диверсию и тем самым на пару минут нарушить его внутреннее равновесие. Я почему-то прекрасно понимал, что нанести ему сколько-нибудь серьезный энергетический или психологический ущерб, который надолго вывел бы его из строя, я не в силах, более того, что даже пытаться это сделать ни в коем случае нельзя.

Я изобразил полное отсутствие какого бы то ни было интереса к дальнейшей судьбе Мастера Чу, равно как и к тому, что с ним происходит в настоящий момент. Таким способом я рассчитывал усыпить бдительность жуткого старика. Через некоторое время моя уловка подействовала, поскольку я ощутил, что опутывающее действие его взгляда стало несколько более мягким. Тогда, дождавшись очередного вдоха - откуда-то у меня была уверенность в том, что проникнуть внутрь него легче в тот момент, когда он начнет делать вдох - я мягко и ненавязчиво скользнул по силовым линиям его взгляда в то место, где они, вихреборазно закручиваясь по часовой стрелке, втягивались в массу его осознания. Осторожно заглянув внутрь, чтобы удостовериться, туда ли я попал, я понял, что не ошибся: то, что я видел, действительно являлось осознанием этого дрянного старикашки. Следить за ритмом его дыхания было совсем не сложно, поскольку он в точности соответствовал ритму чередования моих собственных вдохов и выдохов. Поэтому на следующем же вдохе я нырнул в левый глаз старика, стараясь вытянуться в нить и слиться со спиралью естественного вращения его глазного вихря. Старик, вроде бы, ничего не заметил, по крайней мере, никаких изменений в его поведении я не ощущал.

Я не боялся, что после совершения энергетической диверсии не смогу выбраться наружу: втягивающее усилие его левого глаза не было таким уж значительным, и я чувствовал - силы моего намерения вполне хватит на то, чтобы это усилие преодолеть. У него, конечно, будет несколько неприятных моментов, но это уже не мои проблемы. Кроме того, он сам в этом виноват...

И тут этот чертов дед вдруг выкинул фокус, которого я от него никак не ожидал. Он просто-напросто закрыл за мной глаз. Я понял, что попался. Это была тщательно спланированная акция. Он отслеживал все до малейших подробностей, и своими мыслями об энергетической диверсии и проникновении внутрь его осознания сквозь левый глаз я сам предложил вариант безотказной ловушки, ему же оставалось только все это разыграть, что он и сделал мастерски, словно перед ним лежал лист с тщательно выписанными нотами...

Это же надо быть таким идиотом! Забыть, что глаза имеют свойство закрываться!.. Я понимал, что влип, так как вырваться сквозь мощную заслонку тяжелого века мне явно было не под силу.

Я срочно ринулся организовывать диверсию, но тут же обнаружил, что и здесь дед обвел меня вокруг пальца. Внутри его осознания не было ничего - ни единого объекта, ни одной точки фиксации, за которую можно было бы зацепиться, и от нее раскрутить шлейф провокационных мыслей и желаний. ТАМ НЕ БЫЛО НИЧЕГО ВООБЩЕ! Ничего, кроме кристально чистого плотно набитого пустотой пространства. ЕГО ОСОЗНАНИЕ БЫЛО АБСОЛЮТНО БЕЗУПРЕЧНЫМ! И я понял, что окончательно проиграл...

Смирившись с этим и окончательно утратив всякую надежду, я вяло втянулся в поток естественного хода его внутренней пустоты, полагая, что рано или поздно этот поток вынесет меня к правому глазу, и я смогу выбраться наружу. Я знал, что мое тело продолжает свой путь по лунной дороге, и теперь у меня в уме электродрелью звенела одна-единственная мысль. С отчаянным жужжанием она ввинчивалась в текучую слоистость межизвилинных промежутков и пульсировала в потоке венозной крови, с бульканьем и хрюканьем низвергавшейся в пропасть упавшего от ощущения поражения сердца: "Поскорее вернуть восприятие в тело, которое неприкаянно бредет по лунной дороге..." Откуда-то мне было доподлинно известно, что дед не закроет правый глаз, потому как вовсе не желает меня уничтожить или навечно зафиксировать мое осознание в себе. Он просто тянул время...

И тут меня осенило: "Он не знает, что я знаком с физиологией энергетических каналов, он намерен отправить меня по большому кругу - как минимум в обход всей его микрокосмической орбиты! Он думает, что я так и остался обычным советским инженером, для которого психофизический тренинг - не более чем просто врямяубойное хобби и повод поизъясняться многоумственно в клубах грязно-желтого сигаретного дыма на кухонной чайно-кофейной сходке альтернативных диссидентов от ЛСД и безнадежно богемных заложников самиздата!" Я удивился столь наворотистой формулировке, однако понял, что это - шанс взять реванш... И неторопливо двинулся вправо.

Вряд ли он что-либо заподозрит, скорее всего решит, что я смирился и направляюсь к нисходящему правому каналу, чтобы по нему скатиться в точку начала малого небесного круга.

Я чувствовал - он не догадывается о том, что я обладаю секретной информацией о тайной правой ветви восходящего левого канала. По словам Мастера Чу, о ней вообще мало кто знает... Если мне удастся обмануть его до конца, то через считанные мгновения я буду уже на свободе.

Приблизившись к развилке, я бросил взгляд вниз - в нисходящий канал. Старик, видимо, ощутил присутствие моего внимания в нем, и совсем успокоился. И тут, собравшись в жесткую точку, свернув в мгновенный жгут воли все свое намерение, я метнулся вверх и оттуда, не давая ему опомниться, - направо - в тайную правую ветвь восходящего левого канала, а из нее - наружу, сквозь излучающий вихрь правого глаза и дальше - по направлению его взгляда - в свое тело... Уже встраиваясь в собственную энергетическую структуру, краем восприятия я уловил восторженную мысль деда, щупальцем метнувшуюся мне вслед:

- Ловок, шельмец! Ну, уважаю!..

Поднастроив слегка расплывшееся за мгновения моего отсутствия зрение, я поискал взглядом Мастера Чу. Он уже достаточно сильно разогнался и взлетел, вытянувшись над дорогой. Мне было видно, как встречный ветер треплет нитки драных штанин вокруг его босых ступней. Еще чуть-чуть, и вернуть его уже не удастся...

И тут у меня вдруг совершенно непроизвольно вырвалось:

- Эй, а мама как же?

Это было настолько неожиданно, что я оторопел. Надо же! Ведь я ничего не знал ни о его маме, ни об их отношениях... И вообще эта фраза не была моей. Видимо, она незаметно прилепилась ко мне где-то там - в глубинах осознания этого деда. Она явно была оттуда...

Мастер Чу повернул голову и бросил через плечо, не переставая набирать скорость и высоту:

- А что - мама?

И этот поворот головы в корне изменил всю ситуацию. Плотным напором набегающей пустоты Мастера Чу завалило на левый бок, он, будучи не в силах сохранить направление полета, вынужден был сделать широкий вираж и, описав в небе плавную дугу, опуститься на дорогу метрах в двадцати позади меня. Пролетая мимо он с досадой пробурчал:

- Вот дятел!... Ну какое тебе дело?!

Я не мог его видеть, потому что не знал, как повернуть голову совсем назад, однако был доволен, ибо спиной ощущал, что он должен быть там. Потом я вспомнил, что никто никому ничего не должен, и он тут же свернул куда-то в сторону и пропал в плотной пустоте тягучей изумрудно-зеленой тьмы. Мне показалось, что он пошел по другой дороге лунного света, но я не был в этом уверен, поскольку не помнил, чтобы мы проходили что-либо, похожее на развилку.

Город исчез, исчезли луна и лунная дорога, вместо этого я смотрел в темно-синее с фиолетовым пространство, из которого прямо мне в глаза был устремлен жесткий немигающий взгляд золотого воина. Тела не было, я видел только его абсолютно безволосую голову, обтянутую сверкающей в лучах неизвестно откуда падавшего света идеально отполированной металлической кожей цвета червонного золота. Гладкие линии резких скул, мускулистые виски и жесткие контуры щек, прямой нос, широкий лоб и абсолютно отрешенный изучающий взгляд рубиновых с янтарными зрачками огромных глаз.

Дикий ужас охватил меня. Но он смотрел спокойно и неподвижно, и я вдруг обнаружил, что знаю, кто он, что всегда это знал, и что все мои страхи напрасны. Его взгляд словно говорил мне: "Ну что ты суетишься? Все о'кей... Мы ведь так давно знакомы. И теперь между нами нет посредников. Так что давай посмотрим, на что ты способен сам по себе."

Я почувствовал, что могу разговаривать с ним. Для этого не нужно было ничего произносить, достаточно было только подумать, и слова возникали сами собой, и обретали собственное независимое существование в пространстве безмолвного знания. Точно так же само собой возникало и существовало как безмолвное знание то, что он говорил мне.

- Ты - Шива, - сказал я.

- Да, - согласился он. - Но имя не имеет значения, у Меня есть много других имен.

- Я не знаю, почему назвал именно это...

- Просто тот Мой аспект, который принято называть Шивой, в наибольшей степени соответствует тебе в твоем нынешнем состоянии.

- Но откуда я знаю, что Ты - это Ты, а не дьявольское наваждение?

- Дьявольское наваждение? А что плохого в дьявольском наваждении? Любое наваждение - только шанс распознать обман и разрушить еще один слой бесперспективных иллюзий. В конце концов, дьявол - это тоже Я. Что же касается знания... Приобретать мы можем лишь информацию, которая необходима для того, чтобы проявить, выразить и измерить изначально присущее нам безмолвное знание, само же знание существует всегда. Все изначально знают все, просто предпочитают делать вид, будто им не сказали... А потом либо сваливают свой груз на чужие плечи посредством исповеди, либо заливают водкой, либо так и живут, маясь от душераздирающих шевелений поселившихся внутри стальных ежей угрызающей совести. В каждом человеке всегда присутствует нечто, знающее, кто есть кто, и что хорошо, что - плохо...

- Но ведь у каждого человека - свои критерии...

- Именно поэтому желательно не лгать самому себе.

- А если за всю жизнь тебя ничему другому никогда не учили?

- За которую из жизней?.. И - кто не учил?.. Окружающие?.. А при чем здесь они?.. Главное - прислушиваться к тем, кто ведет тебя изнутри тебя самого...

- То есть к Твоему голосу?.. Ты вел Мастера Чу, а теперь будешь вести меня...

- Я веду всех. Я вел тебя всегда, с самого твоего рождения. На этой планете...

- А были другие?

- И еще сколько...

- А кто вел меня там?

- Тоже Я, но только другой.

- Стало быть, Ты - мой Учитель...

- Можно сказать и так. Но лучше - "один из твоих Учителей". А еще лучше - "Я есть тот твой Учитель, который есть ты сам"... На некотором очень-очень тонком плане - там, где не существует ничего, кроме Силы.

- А где существует что-либо, кроме Силы?

- Ты прав... Но ты понял, что Я хотел сказать.

- А другие Учителя? Если Они - это тоже Ты, то значит, Они - это также и я?

- Да. В известной степени. Но больше всего все-таки ты - это Я.

- Ты говорил, что тот, кого зовут дьяволом - это тоже Ты...

Отнюдь не случайно я вновь к этому вернулся. Умом я всегда понимал, что, с точки зрения господствующих в человечестве идей, желательно было бы принадлежать к так называемым Светлым Силам, но за всю эту жизнь мне ни разу не довелось столкнуться ни с одним Их представителем, чей образ не вызывал бы во мне никакого неприятия. Все, кто заявлял о своей принадлежности к Светлым и активно поднимался на правый бой с Силами Тьмы, всегда почему-то оказывались с душком. Даже от самых чистых из них неизменно тянуло одной и той же эзотерической гнильцой - каким-то очень странным и тонким липким свойством, превращавшим общение с ними в занятие довольно-таки отвратительное. В этих людях никогда не было того, о чем они все время навязчиво толковали, а именно - терпимости. Вместо нее жизненное пространство вокруг них плотно заполняла вязкая подчеркнуто благостная обволакивающая агрессивность их гипертрофированного чувства собственной значительности, в поле которой только они сами имели какие бы то ни было права на собственное мнение и отношение, всем же остальным надлежало эти права чтить и строго следовать определенной схеме борьбы с абстрактным Злом. Любой шаг вправо или влево, вперед или назад, а особенно - шаги вширь - неумолимо карались склизким шепелявым заспинным и заглазным презрением с отлучением без права обжалования и ухода от возмездия... Мне очень не хотелось быть одним из них, куда в большей степени меня привлекала дерзкая свобода и твердая граненая ясность некоторых из тех, кого эти люди клеймили как Темных и кому было наплевать на шорох и шепот их слюноточивого осуждения.

- Дьявол - одно из моих проявлений, - ответил Он. - Чтобы создать новое, нужно разрушить то, что отжило и пришло в негодность. Нужно сделать так, чтобы отжившее само захотело разрушить себя...

- Но я не хочу быть разрушителем... - привычно покривил я душой.

А тебя никто не спрашивает. Почти все хотят быть хорошими и светлыми. По крайней мере, выглядеть такими в собственных глазах... Но не у всех получается. А те, у кого получается, не могут стать целостными. Если ты намерен достичь целостности, ты с неизбежностью принимаешь себя таким, какой ты есть. Ты видел когда-нибудь добро там, где нет зла? И, не зная тьмы, сможешь ли ты понять, что есть свет? Это - исходная точка, ибо только разрушение отжившего пробивает дорогу новому... Разрушение и созидание - две стороны одного и того же. Они не могут существовать одна без другой. Будучи однобоким, ты заживо разлагаешься и не можешь отыскать дорогу домой, потому что бродишь по замкнутому кругу, так как тебя все время ведет в одну сторону.

- Отыскать дорогу домой?

- Да. Ко Мне. К себе...

- Та дорога, которая вела в город, была дорогой домой?

- Да, дорога лунного света, по которой ты идешь - это дорога домой.

- Но сейчас я не иду по ней, сейчас я разговариваю с Тобой...

- Ты идешь по ней всегда. И особенно тогда, когда разговариваешь со Мной.

- А Мастер Чу - он тоже когда-нибудь должен вернуться домой?..

- Никто никому ничего не должен. Он может вернуться, если захочет.

- Но ведь дом у всех у нас - один?..

- Да.

- А он отправился совсем в другую сторону...

- Дом у всех один, а лунная дорога - у каждого своя. И никто не может знать, которая из них окажется прямее... Иногда две, три или даже несколько на каком-то этапе совпадают. Тогда можно немного пошагать в ногу и даже гуськом... Временами это бывает удобно... Он решил, что ему все надоело и хотел уйти насовсем - в бесконечное бессмертие самого верхнего слоя пустоты, однако ему не хватило отрешенности. Он не сумел не обратить внимание на твое замечание.

- Но я понятия не имел о его маме! Он настолько однозначно дал мне понять, что любовь для него исчерпана...

- Настолько же однозначно он дал тебе понять и то, что людям свойственно себя обманывать... А он - пока еще человек. Безупречность - штука тонкая...

- Безупречность?

- Безупречность... Умение ни в каких ситуациях не транжирить энергию.

- Транжирить энергию? Что это значит?

- Делать то, что можно не делать.

- Например?

- Все время забивать себе голову нескончаемой суетой мыслей и мыслишек, ни одна из которых не может быть додумана до конца, и которые в большинстве своем связаны с ни к чему не ведущими эмоциями и пустыми фантазиями... Принимать решения, не дав иссякнуть эмоциональному заряду и не достигнув состояния "все равно", а после - когда эмоции себя исчерпают - эти решения менять... Или волочить за собой сквозь всю жизнь чувство вины за то, что не можешь изменить... Да мало ли чего люди делают такого, что не нужно ни им самим, ни вообще кому бы то ни было... Почти у каждого человека, пока он жив, обязательно есть что-то лишнее, какой-нибудь груз, от которого он может избавиться... Скажем, самообман... Маленький, ну совсем крохотный...

- И у Мастера Чу?

- Естественно... Ведь он пока еще жив...

- А мне казалось, что он...

- Теперь тебе так не кажется. Нам свойственно полагать, что есть кто-то мудрый, кто знает все и может провести нас сквозь любые невзгоды поисков самих себя... Кто-то, за кем мы можем укрыться, как за каменной стеной. Кто расскажет нам красивую сказку о тайных магических кланах и об орденах рыцарей Духа, о мудрых учителях и могущественных посвященных, о едином плане творения и о стройной системе целенаправленно соединивших свои усилия источников воли и несгибаемого намерения, чьи абсолютно осознанные действия стоят за... Однако все неизмеримо проще и потому - неизмеримо сложнее...

- И что - тайных кланов и линий передачи знания, орденов там и всего такого прочего - ничего этого не существует? И изначальность истин, на которые опираются все религиозные конфессии - блеф?

- Почему не существует? Существует... Но только истина, которую исповедует каждая - даже самая глобальная - из подобных систем, действительно - блеф, ибо всегда остается относительной... Настолько же, насколько относительна собственная личная истина, которую носит в своем сознании в виде веры каждый отдельно взятый индивид... А война за насаждение с помощью огня и меча - в прямом смысле или в переносном, не имеет значения - своих взглядов как единственно правомерных есть не более чем способ системной борьбы за выживание и власть, которая, впрочем, тоже есть способ борьбы за выживание... Потому, чем в большей степени мы полагаемся на просветленных учителей, кажущихся нам безупречными, тем ощутимее бывает тяжесть утраты идолов в то мгновение, когда мы, наконец, понимаем, что, сколь бы ни были они могущественны и непостижимо мудры, сила их не безгранична и знание не всеобъемлюще, и они, точно так же, как и мы, и точно так же, как всякое осознающее существо в бескрайности этой Вселенной, находятся в вечно нескончаемом поиске путей к постижению самих себя... Ведь сказано же: "Не сотвори себе кумира..."

- Ты говоришь: "Мы..." Но какое отношение к этому имеешь Ты? Ведь Ты же...

- А что - Я? Я - как все... Я и есть все... "И создал человека по образу и подобию своему..." Вся Вселенная и все, что в Ней происходит - это Мой вечный нескончаемый поиск пути к постижению Самого Себя...

- А бессмертие?

- Что - бессмертие?

- Ну, все, что он говорил о непрерывном самоосознании и об истинном бессмертии...

- Истинное бессмертие есть сохранение универсальной непрерывности индивидуального самоосознания. А что он о нем говорил?

- Что истинное бессмертие - это когда человек, уходя, забирает с собою свое тело, переведя всю сконцентрированную в нем энергию в высшее вибрационное состояние...

- Можно, конечно... Однако для чего? Когда твое индивидуальное самоосознание становится тождественным самоосознанию Универсума, и вся энергия всех Сил Вселенной оказывается в твоем распоряжении - зачем тогда тебе этот хлам? Ведь ты можешь контролировать ВСЮ ЭНЕРГИЮ Вселенной, включая также и ту крохотную ее часть, которая образовалась из твоей рассеявшейся в процессе смерти энергетической структуры...

- А если я захочу собрать себя в теле где-нибудь? Он говорил, что истинное бессмертие дает нам свободу собирать тело в любом из миров...

- Ну, разве что захочешь... Это может случиться, если тебе не удастся вполне освободиться от человеческих привязанностей... Или вдоволь навоеваться... Но, в любом случае, зачем ограничивать себя, навязывая той бесконечности, которой ты являешься, какие-то внутренние структурные связи и зависимости? Свобода собирать и разбирать тело лишает тебя свободы от привязанности к телу, а следовательно, и свободы вообще...

- А как же те, кого я люблю?.. Если я уйду насовсем...

- Для тебя это - больной вопрос... Почему тебе все время кажется, будто ты что-то должен тем, кого любишь? Уж не потому ли, что в глубине души ты полагаешь, будто те, кого ты любишь, чем-то обязаны тебе? Это настолько типично для подавляющего большинства человеческих существ... Всеми правдами и неправдами человек старается убедить себя и других в том, что связан по рукам и ногам обязательствами перед близкими, а в действительности сам упорно не отпускает их от себя, фиксируя в своей жизни и порабощая своим подспудным убеждением в том, что все они перед ним в неоплатном долгу.

- А дети? Ведь они действительно многим обязаны нам...

- Дети не обязаны вам абсолютно ничем.

- Но мы же даем им жизнь!

- А разве вас об этом кто-то просит? Вы получаете наслаждение и заодно в процессе создаете ситуацию, которой может воспользоваться какое-нибудь из подлежащих воплощению человеческих существ... Но вас ведь никто не заставляет... Вы сами этого хотите, и сами за уши вытаскиваете из небытия собственных детей. И вовсе не для того, чтобы они потом с вами за это расплачивались. На вас лежит ответственность за то, чтобы дать им все необходимое для возможно более полноценной жизни в реальности этого мира. Если кто-то перед кем-то и в долгу, то не они перед вами, а вы - перед ними. И то лишь до тех пор, пока они не станут самостоятельными существами.

- А потом?

- А потом - все свободны... Большинство людей этого не понимает... Вернее, делает вид, что не понимает. И намертво фиксирует не только детей, но также всех остальных своих близких, да и вообще всех окружающих, в поле своего восприятия в качестве объектов, которые что-то якобы им должны. И этим превращают их и свою собственную жизнь в ад, поскольку все внимание и тех, и других узлом завязывается вокруг выяснения того, кто кому что должен, с каких пор и за что... И перспектива бесконечности утрачивается ими, причем, как правило, - необратимо. У людей просто-напросто не остается энергии ни на что, кроме постоянного выяснения отношений... Более того, когда процесс выяснения отношений окончательно сжирает всю их свободную энергию, люди начинают отдавать ему на съедение свои энергетические структуры. Это очень страшная вещь - желание во что бы то ни стало кому-то что-то доказать. Абсолютно бесперспективная и ультимативно разрушительная. Именно поэтому возникло расхожее мнение, будто бы семейная жизнь и жизнь в миру вообще препятствуют духовному продвижению. Ибо доказать никому ничего невозможно. Сейчас я говорю уже не только об отношениях меду родственниками, а вообще... И, что самое главное - не нужно никому ничего доказывать. Ибо никто никому ничего не должен...

- И я могу уйти в любой момент? Бросить все и уйти?

- Ты можешь уйти тотчас же, как только решишь, что вправе это сделать. Однако вряд ли стоит торопиться. Ведь ты пока еще здесь, а это означает, что именно здесь сейчас - наиболее подходящее место для концентрации твоего самоосознания. Когда этот мир исчерпает себя для тебя, ты уйдешь, и не сможешь остаться, даже если захочешь. Да ты и не захочешь. И когда ты думаешь, что необходимо непременно присутствовать в форме воплощенного существа рядом с теми, кого любишь, ты идешь на поводу у чисто человеческой привязанности к формальным вещам... Любовь помогает тебе растянуть самоосознание на всю бесконечность Вселенной, поэтому каким-то краем себя ты навсегда остаешься с теми, кого любишь. И они постоянно ощущают твое присутствие в их мире. А в остальном... Смерть освобождает тебя от всех придуманных тобою обязанностей перед живыми...

- Скажи, Мастер Чу был прав, когда говорил, что для него возможность воспользоваться любовью с целью достижения полноты истинного бессмертия окончательно утеряна в этой жизни, и что у него нет никаких шансов туда добраться?..

- Говорить можно все, что угодно... Например, что якорь безнадежно утерян... И в то же время где-то иметь запасной... Капитан отнюдь не всегда знает обо всем, что валяется у него в трюмах. А боцман часто в самый неподходящий момент оказывается пьян... Но ведь рано или поздно он проспится... Самовлюбленность - то, что опьяняет внутреннего боцмана.

- Самовлюбленность? Я был уверен, что Мастер Чу окончательно разделался с чувством собственной значительности... По крайней мере, когда он говорил...

- Говорил, говорил... Мало ли, что он говорил... Ведь это же он напомнил тебе о подлой бескостности языка... Мастер Чу окончательно разделался с чувством собственной значительности во всем, кроме одного... Он не сумел избежать ловушки серьезного отношения к Пути. Серьезное отношение к Пути сродни мужской сентиментальности. Очень часто выходит так, что большие и сильные мужчины, старательно уничтожающие в своей жизни всякие ростки сентиментальности, попадают в западню самой жесткой и дурацкой ее формы - сентиментальности настоящего мужчинства. Крепкая мужская дружба, "ты меня уважаешь?", кровавый спорт, боевое братство, честь флага, культ оружия, фундаментальная наука, большой бизнес ну, и все такое прочее...

- Что, это все - плохо?

- Нет, не плохо. Иногда совсем даже наоборот - просто замечательно. Только вот смешно. А это - гораздо хуже, чем просто плохо. Это - безнадежно. Точно так же, как и культ Пути и возвышенных духовных исканий. Степень жесткости силовых фиксаций в таких случаях огромна. Именно ею обусловлена катастрофическая ограниченность, а ограниченность всегда смешна. Нет ничего страшнее, нелепее и разрушительнее мужской сентиментальности, и нет явления более жалкого, убогого и потешного, чем гордый собою настоящий мужчина - великий воин на тропе войны или на пути духовных исканий, ибо именно его Дух влачит на себе тяжкие оковы эмоциональной рассудочности и шаблонного рабства... Однако как раз из многих тысяч самых безнадежных случаев, как правило, возникают единичные наиболее перспективные варианты.

- То есть из этого рабства можно вырваться?

- Да. Есть одна-единственная вещь, которая способна спасти человека, угодившего в западню подобного рода.

- И что это за вещь?

- Абсолютное чувство юмора, готовность смеяться над всем и вся, и в первую очередь - над самим собой. В одиночку и, что самое главное, - вместе с любым, кто к этому склонен. Вместо того, чтобы оскорбляться, затаивать злобу или вызывать обидчика на смертельный поединок. Иногда, впрочем, бывают случаи, в которых необходимо принять навязанную игру, сделать оскорбленный вид, вызвать на поединок и уничтожить. Но делать это следует спокойно и непременно с юмором. Если дать эмоциям и серьезному отношению возобладать над собой, даже выигранный поединок окажется безнадежным поражением.

- Но это - очень сложно...

- Конечно. И в то же время - очень просто. Жестокое сострадание - вот ключ... Разве он не говорил тебе об этом? Умение понять, принять и простить...

- Что-то такое говорил... Понять, принять и простить что?

- Все... Абсолютно все.

- И предательство?

- И в особенности - предательство.

- Но почему?

- Предательство - это либо ход в агентурной войне, либо - слабость. Но и в том, и в другом случае виноват в нем не тот, кто предал, а тот, кого предали, ибо предательство всегда обусловлено ошибкой или халатностью того или тех, кто предан.

- Как это?

- Никогда нельзя надеяться на кого-то другого. Ни в чем. Никто никому ничего не должен, и никто не имеет права что бы то ни было от кого бы то ни было требовать. Ты можешь предъявлять требования только лишь к самому себе и рассчитывать исключительно на свои силы. Таковы целесообразные правила жизни в этом мире, где, если отбросить иллюзии, каждый - сам за себя. Никто не имеет права навязывать кому бы то ни было свои правила игры. И полагаться здесь можно только на себя. Поэтому, если тебя предал прикинувшийся своим враг, твоя ошибка заключается в том, что ты вовремя не распознал его, а если тебя предал тот, кто оказался слаб, ты виноват в том, что пытался взвалить на плечи человека груз, который он не хотел или был не в силах нести... И в том, и в другом случае лучшее, что ты можешь для себя сделать - это понять его, принять и простить... И просто устранить из своей жизни, предоставив ему возможность самому разбираться со своей совестью и по возможности не причиняя ему вреда...

- И не наказывать?

- Предатель сам наказывает себя, делая то, что делает, и никто никогда не сумеет наказать его более жестоко... И вообще, кого-то наказывать и кому-то мстить - самые глупые и несуразные действия, какие только может предпринимать человек... В крайнем случае, если в этом есть настоятельная необходимость, можно ликвидировать предателя, чтобы его обезвредить. И то лишь руководствуясь отрешенным состраданием.

- Состраданием?

- Конечно... Нет ничего более трудного, чем предателю перешагнуть через свое предательство, понять себя, принять таким, как есть и простить... Ему гораздо легче себя убить... Если, конечно, он не агент, который получит награду за свое квази-предательство...

- На войне... А в обычной жизни?

- А чем обычная жизнь отличается от войны? Тем, что все как бы скрыто и физическое тело человека остается жить, когда сам он погибает в чем-то другом? Но иногда для Духа эта смерть оказывается куда более разрушительной, чем физическая. И потом, если такое происходит, физическая смерть - в результате самоубийства, от болезни или от чего-нибудь еще - не заставляет себя долго ждать...

- Из чего возникает сострадание?

- Сострадание - внутреннее состояние, сплав всех возможных эмоций и чувств. Чтобы понять, принять и простить кого-то другого, нужно самому уметь быть таким, как он...

- Но что самое главное?

- Чувство юмора и любовь... Улыбка - квинтэссенция чувства юмора и любви... Уметь смеяться и прощать... Смеяться над собой и прощать самого себя... Уметь оставить себя в покое и не капать на мозги окружающим... Это, кстати, - единственное, что может сейчас спасти Мастера Чу.

- Спасти? От чего?

- От самого себя, разумеется.

- Неужели он в опасности?

- В опасности? Да нет, в общем не то, чтобы очень... Хотя, в известной степени, все всегда - в опасности. Смерть уравнивает шансы. Но, тем не менее, пока человек жив, у него остается возможность...

- Ты хочешь сказать, что у Мастера Чу еще есть шанс растянуть свое осознание на всю бесконечность Вселенной?

- Я уже сказал, что и для него в этой безбрежности найдется дорога домой... Пока ты остаешься человеком, у тебя всегда есть шанс.

- Поэтому я должен был его остановить?

- Да.

- Было мгновение, когда я решил, что не смогу... Я уже утратил всякую надежду.

- И потому победил. Признайся, тебе ведь было все равно. Тебе было наплевать на него и на все его расклады, ты думал не о нем, а о себе. И с точки зрения Мастера Чу ты подложил ему крутую свинью.

- А с твоей?

- Неужели ты полагаешь, что смог бы это осилить, если бы я тебе не подыграл? Откуда, думаешь, ты взял фразу, которая подорвала его решимость и заставила бросить взгляд назад? Ведь он впервые в жизни позволил себе оглянуться в решающий момент... А это очень много значит...

- Но как можно победить, утратив всякую надежду?

- Так ведь это всегда так... Сначала ты теряешь всякую надежду, а потом все складывается как нельзя лучше.

Однако принято считать, что надежда умирает последней...

- Идеология дичи, неспособной вырваться из плена собственных шаблонов. Для нее за пределами надежды существует лишь неизбежная смерть... В действительности же, только лишившись последней надежды, ты делаешься по-настоящему свободным. Тебя ничто больше не держит, тебе становится все равно, и ты получаешь, наконец, возможность сосредоточиться на мыслях о том, что следует делать, а не о том, что теперь будет... Дичь не умеет действовать, дичь способна только питаться, размножаться и жалеть себя по каждому поводу.

- Но что делать, чтобы победить, утратив надежду?

- Воспользоваться свободой и поступить иначе...

- Поступить иначе по отношению к чему?

- Не имеет значения. К чему угодно... К себе, например, это - радикальнее всего... Главное - чтобы иначе... Надежда есть следствие привычки - смертельной инерции сохранения состояния. Пока ты на что-то надеешься, ты действуешь в жестких рамках привычного шаблонного состояния сознания и энергетической структуры. А это - неизбежность твоей собственной смерти... Лучше убить надежду... Освобождение от нее делает человека текучим и разрушает его стереотипы. Поэтому, когда умирает надежда, знай - все еще только начинается. Именно в этот момент появляется возможность реализовать свой самый главный шанс. Разве он не говорил тебе, что действительно стоящие вещи мы совершаем только тогда, когда нам становится все равно?..

- Говорил... А что теперь будет с ним самим?

- Может быть, он догадается еще раз задуматься о любви и вспомнить для себя все то, что говорил тебе. Мы не дали ему безвозвратно сорваться в пропасть никчемной возвышенности, и, возможно, в какой-то миг ему станет по-настоящему все равно. И он сможет, наконец, избавиться от последнего кумира - от серьезного отношения к величию того Пути, по которому он, как ему кажется, идет... Ведь на самом деле никакого Пути нет и не может быть. Говоря о Пути, о продвижении вперед или назад, вверх или вниз, должно отдавать себе отчет в фигуральности подобных выражений. Ибо существуют лишь невежество и знание, и мост через пропасть, их разделяющую, есть искусство осознания - то, что рассеивает тьму и образует Путь... Осознать то, что мы изначально знаем и всеми силами стараемся забыть - вот и весь фокус...

- Я и раньше слышал об ультимативной ловушке серьезного отношения к Пути. От Фигнера...

- Во сне...

- Точно - во сне...

- Но разве мог Фигнер быть Фигнером в твоем сне? Помнишь? В наших снах нет никого, кроме нас самих...

- В наших снах? Ты сказал: "Наших..." Но разве Ты когда-нибудь спишь? И видишь сны?

- Я бодрствую и сплю одновременно. Всегда. Все проявленное бытие - Мой нескончаемый сон.

- И Фигнер в том моем сне - это был Ты?

- Это был ты сам... И потому, конечно же - Я... И Рыба Дхарма, и червяк - тоже Я. Все - Я.

- Хорошо, допустим, Мастер Чу избавится от кумира... Что тогда?

- Он утратит надежду...

- Надежду на что? Разве он еще на что-то надеется?

- Я мог бы ответить на этот вопрос, но, поверь, это не имеет ровным счетом никакого значения.

- Однако именно тогда для него начнется самое интересное?..

- Да. Но разве тебе есть до этого дело? Взгляни в себя - ты увидишь там божественное "все равно"... И это касается отнюдь не только Мастера Чу и того, что с ним творится... В любом случае ваши с ним дороги разошлись теперь навсегда.

- А ты?

- Что - Я?

- Ты не будешь больше его вести?

- Я не могу его не вести, ведь он - это тоже Я. Так же, как и ты... Просто в большей степени его будут вести другие. Которые тоже - Я... И потом, он всегда может воспользоваться Моей Силой, ведь его воля и Моя Воля - одно и то же...

- А моя?

- И твоя... Чья угодно... Нужно только узнать и принять...

- Тот старик на обочине лунной дороги был абсолютно безупречен. В нем не было ничего лишнего. И в то же время он был настолько целостен и плотно заполнен пустотой... Только Ты можешь быть настолько безупречным... Тот старик - это был Ты... Я понял это сразу же, едва увидев его. Но я боялся в этом себе признаться. Ведь это был Ты?..

- Да.

- Но почему в таком жутком виде?

- Маскировка... Впрочем, у меня ведь масса обличий. Смотри.

- Его лицо вдруг начало меняться. В течение нескольких мгновений передо мной пронеслась феерическая галерея лиц и личин, их были тысячи и тысячи тысяч - драконы и святые, жуткие рыла и ужасающие хари, благостные физиономии и мудрые лики, суровые обличья великих воинов и добродушные жирные ряшки древних даосов... Белые, черные, светлые, красные, желтые, синие, темные, золотые, деревянные, железные, бронзовые... Чего только и кого только там не было!

- Таким Я приходил в мир людей, таким они видели Меня, таким запомнили в разные времена в разных народах... Но все это - маски, не более. И золотой воин, которого видишь сейчас перед собой ты - тоже маска. Я знал, что она тебе понравится. В конце концов этот Мой лик - только твое собственное отражение в бесконечном зеркале безупречной Силы...

- Но у Тебя есть собственное лицо?

- Вместо ответа Он исчез, растворившись в пространстве. А может быть, это и был Его ответ...

- Я проснулся. Ярко светило солнце. У летчиков уже вовсю гудела паяльная лампа, на которой они готовили себе еду.

- Все вышло именно так, как говорил Мастер Чу. Непонятно зачем отправившись в тот день прогуляться по берегу, я обнаружил труп погибшего аквалангиста - он лежал на мелководье среди камней километрах в трех южнее бухты. Я шел по самому верхнему ярусу обрывов и сначала почувствовал тяжелый трупный запах, а затем, присмотревшись, увидел и само тело.

Я спустился к нему и некоторое время молча стоял, разглядывая то, что еще несколько дней назад было телом молодого, полного сил и надежд человека. Я ни о чем не думал, но как-то очень остро ощутил, насколько непрочна и эфемерна нить, связывающая нас с тем, что мы зовем жизнью, не слишком ясно отдавая себе отчет в том, что же это в действительности такое. Пока я шел обратно в бухту, у меня в уме все время крутились одни и те же строчки из песни:

Dust in the wind, all we are is dust in the wind...

"Пыль на ветру, мы все - лишь только пыль на ветру..." И разглагольствования Мастера Чу о бессмертии казались мне чем-то таким же далеким, призрачным и лишенным смысла, как воспоминания о прошлых жизнях - менее реальные, чем даже видения, приходящие в самых глубоких из снов.

Возвратившись в бухту, я сказал о своей находке летчикам. Не говоря ни слова, Петр сел в машину и укатил в город. Через несколько часов он вернулся в сопровождении милицейского УАЗика, в котором прибыли следователь районной прокуратуры и эксперт-криминалист. Я отвел их к тому месту, где в волнах прибоя покачивался раздувшийся труп. Они молча осмотрели то, что оставалось от тела, забрали с собой валявшийся на мелководье рядом с трупом пустой акваланг и уехали.

На следующий день в бухте появилась моторка, из нее вышел следователь и попросил меня пройти по берегу и постоять наверху над тем местом, где лежал труп, поскольку с моря его видно не было.

Стоя на кромке обрыва, я видел, как парни из лодки обвязали серый расползающийся труп длинной веревкой, пропустив ее у него подмышками, сдернули его с мелководья и на буксире поволокли на юг - в сторону ближайшего пляжа. После того, как лодка скрылась за выступом береговой линии, я неторопливо двинулся в сторону своей бухты, все более явственно ощущая, что больше мне в этих местах делать нечего.

 

 

Часть четвертая