Одиннадцать 1 страница

Дженни Даунхэм

Ты против меня (You Against Me)

 

 

 

Аннотация

 

Мир Майки Маккензи рухнул, когда его сестру изнасиловал парень из богатой семьи. Мир Элли Паркер содрогнулся, когда ее брата обвинили в страшном преступлении. Когда их миры соприкоснулись, произошел взрыв. Семья должна быть на первом месте. Но что делать, если на одной чаше весов оказывается преданность родным, а на другой – любовь? Смелый и решительный роман о верности и необходимости выбора. Но прежде всего о любви.

 

Дженни Даунхэм

Ты против меня (You Against Me)

 

Один

 

Майки думать было тошно, во что превратилась его жизнь.

На прилавке стоял пакет молока. Аджай в нетерпении протянул руку. А Майки тем временем рыскал в кармане куртки в поисках монет, завалявшихся среди старых чеков и скомканных бумажных платков. Женщина в очереди за ним нервно переминалась с ноги на ногу. Парень, стоявший следующим, нетерпеливо кашлянул.

Майки почувствовал, как закипает злость.

– Прости, – пробормотал он, – придется оставить. Аджай покачал головой:

– Бери-бери, завтра заплатишь. И вот еще шоколадки для сестер.

– Да нет. Не надо.

– Не глупи, бери. – Аджай сунул в пакет к молоку пару батончиков. – Удачи тебе.

В этом Майки сильно сомневался. Удача ему не улыбалась уже пару месяцев.

И все же он заставил себя кивнуть в знак благодарности. Взял пакет и вышел.

На улице по-прежнему лил дождь, завесу из мельчайших брызг высвечивала из темноты флюоресцентная лампа над дверью. Майки глубоко вздохнул, надеясь учуять запах моря, но пахло холодильными камерами – вентиляция гнала теплый воздух из подсобок магазина. Натянув капюшон на голову, он двинулся через дорогу к дому.

Холли сидела на ковре перед теликом и ела чипсы из пакета. Карин наконец прекратила рыдать и стояла рядом на коленях, причесывая сестру.

Майки взглянул на нее:

– Тебе лучше?

– Немного.

– Так, может, расскажешь, что стряслось? Карин пожала плечами:

– Хотела выйти на улицу. Но дальше двери не получилось.

– Ну, уже кое-что. Она закатила глаза:

– Ага. Открывай шампанское.

– Для начала неплохо.

– Да нет, Майки, это конец. У Холли кончилось молоко для хлопьев, а я не смогла даже в магазин выйти.

– Зато я смог и принес молока. Чаю хочешь?

Он пошел на кухню и набрал чайник. Открыл шторы, потом и окно. Дождь почти кончился, с улицы повеяло свежестью. Где-то плакал ребенок. Кричала женщина. Трижды хлопнула дверь. Бум! Бум! Бум!

Зашла Холли и достала коробку с хлопьями. Майки потрепал ее за воротник пижамы:

– Почему в школу не одеваешься?

– Потому что не пойду.

– Еще как пойдешь.

Холли прислонилась к дверце холодильника, вскинула голову и закатила глаза:

– Как я могу идти в школу, когда сегодня слушание?

Майки нахмурился. Она-то откуда знает?

– Холли, смотри-ка. Если пообещаешь сейчас же пойти одеваться, я тебе шоколадку дам. «Кит-кат».

– Две или четыре палочки?

– Четыре. " Порывшись в пакете, он достал батончик и помахал у нее перед носом.

– И маму разбуди.

Холли удивленно вытаращилась на него:

– Правда?

– Да. – Если уж это не «особый случай», то что? Холли покачала головой, будто его идея показалась

ей полным абсурдом, схватила «Кит-кат» и бросилась вверх по лестнице.

Его мать считала, что в полиции Карин помогут, вот в чем проблема. Отвела ее в участок и сообщила о случившемся, а потом и успокоилась, видимо решив, что сделала все, что могла. Но от этих копов толку ноль. Назадавали Карин кучу личных вопросов, хотя видно было, что та расстроена. А потом еще женщина-коп, что привезла Карин домой, нахмурившись, оглядела бардак у них дома, как будто всю их семью осуждала. Мать не обратила внимания, но Майки от злости аж язык прикусил, так что во рту появился привкус крови, густой и ржавый.

Потом, когда она ушла, Майки выпытал у Карин адрес и велел Джеко заехать за ним на машине. Джеко и ребят привел, но когда они добрались домой к тому ублюдку – было уже поздно. Тома Паркера арестовали за несколько часов до этого, а на месте уже орудовали судмедэксперты.

Почти две недели Майки ждал, когда гнев утихнет. Но разве это возможно, если все внутри переворачивается, когда Карин плачет? Как можно не злиться, глядя, как Холли гладит ее по руке, трясет за плечи, похлопывает по щекам, как будто Карин – радио, которое нужно настраивать, или сломанный телевизор?

Его мать нашла тот еще выход – ото всех спрятаться. Но когда восьмилетняя девчонка утешает пятнадцатилетнюю, значит, мир перевернулся с ног на голову. И надо что-то делать.

Он заварил чай, принес его в комнату и поставил на стол перед Карин. Та устроила себе гнездо на диване. Она теперь все время так делала – обкладывалась кучей одеял, подушек и свитеров.

Майки подошел и сел рядом:

– Ну, как себя чувствуешь?

Ее лицо было в тени и оттого выглядело еще более печальным.

– Наверняка его выпустили, – пробормотала она. – Небось ходит уже, веселится.

– Его к тебе не подпустят. И запретят писать эсэмэски или разговаривать. Да и наверняка датчик на него навесили.

Карин кивнула, но уверенной не казалась.

– В школе есть одна девчонка, – проговорила она. – В прошлой четверти она гуляла с семью парнями, и все называли ее шлюхой.

Ну вот, опять.

– Ты не шлюха, Карин.

– А парень, с которым мы вместе ходим к репетитору, – у него было десять девчонок за одну только прошлую четверть. И знаешь, как его называют?

Майки покачал головой.

– Жеребцом.

– Что ж, они ошибаются.

– Ну а как тогда называть таких, как он?

– Не знаю. Она вздохнула, легла на диван и уставилась в потолок.

– По телевизору была передача, – сказала она. – То, что со мной случилось, со многими происходит. Даже не представляешь…

Майки разглядывал свои ногти. Они все были обкусаны. Неужто это он сделал? И когда?

– Большинство девчонок даже не сообщают в полицию, потому что редко кого за такое сажают. Шестерых из ста, кажется. Немного, да?

Майки снова покачал головой и закусил губу.

– Когда я утром вышла за дверь, во дворе дети играли. Видел бы ты, как они на меня вытаращились. Если вернусь в школу, все точно так глазеть будут. – Карин опустила голову, и он даже на расстоянии ощутил, как ей стыдно. – Будут смотреть на меня так, будто я это заслужила. Том Паркер пригласил меня домой, и я пошла, так значит, сама и виновата – разве он может быть виноват? – Она от -кинула волосы с лица. – По-моему, все ясно.

Как ему хотелось, чтобы она замолчала. В нем вдруг начала подниматься паника: если она не прекратит прямо сейчас, это будет длиться вечно. Может, она даже заговорит о той ночи, когда все произошло. У него не было сил еще раз это выслушивать.

– Я этого ублюдка достану, – вдруг сказал он. Сказал громко и очень уверенно.

– Правда?

– Да.

Странно: стоит произнести мысли вслух, и они уже что-то значат. Пока они лишь в голове, то тихи и безопасны, но стоит выпустить их наружу, и люди тут же цепляются за каждое сказанное слово.

Карин села:

– Что ты будешь делать?

– Пойду к нему домой и разобью ему башку. Карин накрыла лоб рукой, точно от одной только

мысли об этом у нее заболела голова.

– Тебе ведь это просто так с рук не сойдет…

Но глаза ее вспыхнули, и Майки понял, что она хотела, чтобы он это сделал. Ведь он никак не отреагировал, а надо бы. И если он сделает это, ей будет уже не так больно.

В их доме был один парень, с которым никто не хотел связываться. Когда какие-то ребята угнали у его сына мопед, он вернул его. У него были нужные знакомства. Этим человеком все восхищались. На него где сядешь – там и слезешь. Майки никогда раньше никого не бил так, чтобы в кровь, но, вспомнив о том парне, их соседе, почувствовал себя увереннее. Он встал, полный решимости. На этот раз он пойдет один, возьмет перчатки и наденет кофту с капюшоном. Не будет отпечатков – глядишь, не будет и вопросов.

Он вернулся на кухню и достал из-под раковины ящик с инструментами. Взвесил разводной ключ в руке – и от одного этого уже полегчало. Было что-то приятное в этой тяжести, в том, как уверенно ключ был зажат в кулаке. Словно его чувства передались неодушевленному предмету. Надевая куртку, он уже чувствовал себя заметно повеселевшим. Сунув ключ в карман, застегнул молнию.

Карин смотрела на него. Ее глаза сияли.

– Серьезно, пойдешь к нему?

– Ну да.

– И задашь ему?

– Раз я так сказал, так и будет.

В этот самый момент в комнату ввалилась мать с сигаретой в руке. Она прикрывала глаза, словно все вокруг было слишком ярким.

За ее спиной подпрыгивала Холли.

– Смотрите! – воскликнула она. – Мама проснулась. И спустилась вниз!

– Труба зовет, – сказала мать.

Она была похожа на пловца, вынырнувшего с глубины. Ей все приходилось вспоминать заново: кто она такая, правда ли, что живет здесь, а еще что сегодня день слушания, а семья в полном раздрае.

Холли расчистила место на диване, уселась к матери на колени и потерлась носом об ее нос:

– А мне обязательно сегодня в школу? Можно, я с вами дома посижу?

– Конечно можно…

– Нет! – воскликнул Майки. – Сегодня же к Карин из полиции придут, забыла?

Мать нахмурилась:

– Зачем это?

– Потому что так надо.

– Не хочу, чтобы эта тетка опять приходила, – заныла Карин. – Спрашивает всякий бред.

– Но она все равно придет, – огрызнулся Майки, – и Холли нельзя здесь оставаться, понимаешь? Хочешь, чтобы в полиции знали, что ребенок не ходит в школу?

Кажется, до матери наконец дошло. Она окинула взглядом гостиную и кухню; везде царил страшный бардак: стол завален мусором, в раковине – гора немытых тарелок и кастрюля.

– У тебя час на все про все, – сказал Майки. Она злобно уставилась на него:

– Думаешь, сама не знаю?

Холли включила телевизор на полную громкость, и они чуть не оглохли от музыки.

– Выключи! – заорал Майки. Еще не хватало, чтобы мать опять закрылась в своей комнате. Но Холли не обращала на него внимания, поэтому он выдернул провод.

Мать устало терла лицо.

– Сделай мне кофе, Майки.

«Сама сделай», – буркнул он про себя. Но чайник все-таки включил и вымыл чашку.

– Сейчас докурю и вымою посуду, – сказала она, затянулась, а потом посмотрела прямо ему в глаза, как часто делала, – как будто видела его насквозь. – У тебя усталый вид.

– Это потому что приходится тащить всех вас на себе.

– Где был вчера?

– Гулял.

– С новой девушкой, да? Как ее… Сара?

– Сьенна.

– Так же прошлую звали.

– Не, то была Шеннон. Холли рассмеялась:

– Ну ты хулиган, Майки!

В его кармане позвякивал ключ. Протянув матери чашку, он сказал:

– Мне надо идти.

– Куда это?

– По делам. Она нахмурилась:

– Пойдешь искать неприятностей на свою голову? Надо же, какая догадливая. На первый взгляд ничего

не соображает с похмелья, а потом раз – и просекла. И так всегда.

– Я серьезно, – продолжала она. – Ты лучше тихо сиди. А то мало нам бед.

Но он лишь повторил:

– Мне пора.

– А как же Холли? Она сама в школу не дойдет.

– Так отведи ее. Для этого и нужны родители – или нет?

Мать покачала головой:

– Знаешь, в чем твоя проблема, Майки?

– Нет, мам, но ты ж наверняка мне сейчас скажешь. Стряхнув пепел, она в последний раз затянулась, выпустив дым ему прямо в лицо.

– Не такой ты крутой, как кажется.

 

Два

 

Вниз по лестнице через две ступеньки. Бегом мимо стены, покрытой надписями: «Эйми шлюха», «Лорен сосет за бесплатно», «Звоните Тоби, кто хочет потрахаться». Через парадную дверь на улицу. Майки свернул влево, обогнув валявшиеся на тротуаре обертки от гамбургеров и пивные банки и двух старых бомжей с тележками, занимавшими всю мостовую, и ускорил бег. Прочь от дома, от толпы детей у магазинчика Аджая, завтракающих колой и чипсами, от лавки мясника, лавки с бейсбольными карточками; скорее вперед, к главной улице.

Серое небо нависло над головой. Пахло дизелем и рыбой. Он пробежал рынок. Продавцы только расставляли лотки; овощи и фрукты яркими пятнами мельтешили перед глазами. На скамейках, как обычно, тусовались одни и те же люди. Он миновал девушку с коляской, женщину, подсчитывающую мелочь у магазина, старика с костылем, старуху, вцепившуюся ему в рукав, – оба были крошечные и сгорбленные.

Он решил бежать и не останавливаться, пока не доберется до места. А потом растереть Тома Паркера в труху. Том Паркер никогда не состарится.

На светофоре какой – то парень высунулся из машины и посвистел вслед девчонке:

– Улыбнись, крошка!

Та показала ему средний палец, потом увидела Майки и улыбнулась:

– Эй, Майки!

Он задержался, поджидая, пока она перейдет через улицу.

– Сьенна, привет. Мне сейчас некогда. Она прижалась к нему, поцеловала в губы.

– Ты весь вспотел.

– Бежал.

– Не от меня, надеюсь?

Он пожал плечами: мол, сложно объяснять.

– Мне пора.

Она сложила руки на груди и нахмурилась:

– Мы сегодня увидимся?

Ему казалось, что мир вдруг стал больше, настойчивее, и все давили на него со всех сторон и о чем-то просили. Он взглянул на нее, пытаясь почувствовать то же, что минуту назад, когда увидел, как она машет, – хоть какой-то намек на теплоту.

– На работу заходи, – буркнул он. – Я не против.

– Не против? Что ж, спасибо большое. – Она еще крепче обхватила себя руками и пошла прочь, не оборачиваясь.

Он ей не подходит. Ему вообще казалось, что он никому не подходит. Он вечно что-то делал не так. Девчонки задавали слишком много вопросов и всегда рассчитывали, что ты угадаешь, что у них на душе, а он не умел читать мысли.

Он уже потерял несколько минут, потерял скорость. Он снова побежал. На этот раз прочь от главной улицы, по извилистой Лоуэр-Роуд. Компания подростков медленно шла в одном направлении; ближе к школе их становилось все больше. Карин сейчас должна быть с ними. Он выбежал на проезжую часть, чтобы не сталкиваться с ними, и пробежал мимо учительской парковки и ворот. Замер на месте, увидев друзей Карин на мосту: четыре девчонки сбились в стайку и смотрели на воду. Одна из них его заметила и толкнула остальных; они обернулись, как по команде.

Ему бы остановиться, подойти к ним и рассказать, как у Карин дела, поблагодарить за открытки и подарки, которые они присылали. Но он знал, что будет, сделай он так, – они станут расспрашивать. Когда она захочет нас увидеть? Почему не отвечает на сообщения? Когда суд? Думаешь, она когда-нибудь вернется в школу? И тогда ему придется отвечать, что он не знает, что ничего не изменилось с тех пор, как они задавали ему те же самые вопросы в прошлый раз.

Он выдавил улыбку и помахал. – Некогда, – крикнул он.

Быстрей, огибая машины, через перекресток, мимо вокзала и дальше, по Норвич-Роуд… Раз-два, как солдат-пехотинец. Он бежал и думал о Карин. Другого брата у нее нет, и его задача – о ней позаботиться. Он никогда ничего подобного не испытывал – ужасное чувство ответственности. Чувство, что он совсем взрослый, взрослый мужчина, что у него есть цель. Он вполне способен на это, вполне. Это будет легко. Он нащупал в кармане ключ – тот никуда не делся. Майки почувствовал, что ключ там, где и должен быть, что он поступает правильно.

Ноги уже подкашивались. Вкус во рту был соленым, словно море в этой части города впиталось в воздух. Здесь он был свежее, дышалось свободнее. Да ц, дома так не липли друг к другу. Рэттон-Драйв, Акация-Уок, Уилбур-Плейс… Даже названия улиц тут были другие, и деревья как будто выше.

Он перешел на бег трусцой и выбежал на дорожку – точь-в-точь картинка из журнала о загородной жизни. Вот и ворота. А за ними – дом с лужайкой и окнами, с занавесками, просторный, сияющий. Перед домом припаркован «ягуар».

Майки перемахнул через ворота и пошел по усыпанной гравием дорожке к дому. Сейчас он постучит в дверь, и все изменится навсегда. Он знал это, словно давным – давно его судьбу предначертали и скрепили печатью. Он убьет Тома Паркера и будет стоять и смотреть, как его мозги стекают по крыльцу.

Молоток на двери был медным, в виде головы льва с пышной гривой и золотыми глазами. Он трижды ударил с силой. Хотел, чтобы они сразу поняли: он не шутит.

Но ничего. Никто ему не открыл.

Вместо этого за дверью повисла тишина, будто все разом замолкли и прислушались, будто даже мебель внутри шикарного дома затаила дыхание и стала ждать. Он оперся о стену: закружилась голова – и снова постучал.

Дверь открыла девчонка. На ней были юбка и футболка. Руки и ноги почти не прикрыты. – Что вам? – спросила она.

Девчонку он никак не ждал увидеть. Да еще одного возраста с Карин. Он едва нашел в себе силы взглянуть ей в лицо.

– Вы из ресторана? – проговорила она.

– Что?

– Еду привезли?

Может, он не в тот дом попал? На всякий случай проверил номер на двери – номера не было. Заглянул внутрь, в коридор, как будто это могло дать какой-нибудь намек. Коридор был огромный – деревянные полы, роскошные ковры. Стол, скамейка, подставка для зонтиков, место для сапог и ботинок.

– Маму позвать? – спросила девчонка.

Он снова взглянул на нее – коротенькая юбочка, футболка с фиолетово – голубым орнаментом, волосы затянуты в хвостик, подпрыгивающий за спиной.

– Ты сестра Тома Паркера? – спросил он.

– Да.

– Он дома?

Ее глаза сузились до щелочек.

– Нет.

Где-то в доме залаяла собака. Потом перестала. Тишина.

– А где он тогда?

Она вышла на порог, закрыла за собой дверь и прислонилась к ней:

– Ты друг его, что ли?

– Да.

– Тогда сам должен знать, где Том. Майки нащупал ключ в кармане:

– Ну, я знаю, что сегодня слушание. Просто хотел спросить, когда он дома будет.

– Мы не знаем.

Прошло несколько секунд, а может, и минут. Тут он впервые заметил красный шрам, тянущийся от угла ее губ по подбородку. Она увидела, что он рассматривает шрам, и с вызовом ответила на его взгляд. Он знал девчонок достаточно, чтобы понять: шрама она стыдится.

Он улыбнулся:

– А как тебя зовут?

Она покраснела, но не отвела глаза:

– Папа написал на страничке Тома в «Фейсбуке», чтобы друзья знали, как у него дела.

Майки пожал плечами:

– Я несколько дней компьютер не включал.

– Вы с ним вместе в колледже?

– Ага.

– Что-то я тебя раньше не видела.

В городском колледже он однажды был – ездил узнать про курсы для управляющих ресторанами. Ее замечание его не смутило.

– А у меня времени общаться почти нет: учеба все отнимает. Не хочу напортачить с экзаменами.

Она, кажется, разделяла его волнения, потому что лицо ее смягчилось.

– Мне можешь не рассказывать. У меня экзамены в мае, а я пока вообще ничего не делала.

Май еще через сто лет, чего она беспокоится? Но стоило ей поделиться этим, как что-то в ней изменилось. Она наклонилась к нему чуть поближе, будто вдруг решила, что ему можно доверять.

– Послушай, – сказала она, – у нас тут попозже будет праздник.

Праздник? В честь того, что ее братца отпустили под залог?

– Приходи, если хочешь. Том будет рад сегодня увидеть друзей.

Но не успел он ответить, что думает по этому поводу, как из-за угла дома вышла женщина и энергично помахала.

– Ну, наконец-то, – воскликнула она. – Я уже испугалась, что вы вообще не приедете.

Девчонка смущенно взглянула на него:

– Она думает, ты из ресторана.

Женщина подошла ближе, размахивая папкой с бумагами и глядя на Майки:

– Вы же из «Приятного аппетита»?

– Нет, мам, – со вздохом ответила девушка.

– А откуда тогда? Шатер привезли?

Он знал, что нужно что-то ответить, объясниться, но мог думать лишь об одном: мать сразу поймет, ее не одурачишь, как дочь. И тогда она позовет собаку, охранников, вызовет полицию, наконец.

– Это друг Тома, мам.

– А-а… ясно. Том будет позже.

– Я ему так и сказала.

Мать Тома Паркера повернулась к ней:

– Все нормально, детка. Иди делай уроки. Девчонка улыбнулась Майки, вошла в дом и закрыла

за собой дверь. Он остался наедине с матерью.

– Надеюсь, ты не против, – сказала та. – Мы все сегодня очень заняты.

Он ненавидел ее. За то, что даже она не знала, кто он такой; за то, с какой легкостью развернула его у двери.

– Приходи на праздник. Друзьям Тома мы всегда рады. – Она быстро ушла прочь, прижимая папку к груди; зад у нее был костлявый и почти не раскачивался. Мясца нет, вот и пружинистой походке неоткуда взяться.

Он постоял на пороге еще минуту, думая, не издевается ли над ним Бог. Окинул взглядом дорожку, деревья вдоль забора, изгородь – как все это отличалось от их квартала, где все жили скученно: один дом – много квартир. Где машины, крики, хлопающие двери, звуки чужих жизней…

Ключ в кармане куртки впился в ребра. Майки дважды обошел вокруг «ягуара», улыбнулся. Карин говорила, что у ублюдка крутая машина. И верно: желтая, как канарейка, и так чисто вымыта, что в стеклах отражается небо.

Это было просто, как провести ручкой по бумаге, а когда он представил, сколько денег уйдет на ремонт, у него аж на душе потеплело. Он провел ключом ровную линию, у дверцы описал зигзаг, прорвал обивку на руле и откидной крыше, как будто открыл консервную банку ножом, обведя по окружности, а потом приподнял крышку. Казалось, еще немного – и «ягуар» закровоточит.

Но нет, за кровью он вернется позже.

 

Три

 

Оказывается, апельсин можно почистить так, что останется только мякоть, без белых горьких перепонок. Майк этого не знал. А Деке его научил. Он завороженно смотрел, как кожура сходит одной лентой, ни разу не оборвавшись, и ярко-оранжевые завитки летят на пол. Ему нравился липкий сок на пальцах. А еще он знал, что, когда дочистит всю партию, Деке покажет ему, как делать апельсиновую глазурь с бренди.

В пабе было тихо. Обычный день. Джеко засыпал горошек со сладкой кукурузой в кастрюли с кипящей водой. Деке у черного хода чистил картошку, выставив голые но -ги под дождь. Майки, как и каждое утро, сперва занялся салат-баром – коктейль с креветками, яичная «Мимоза», коул-слоу. Втроем им работалось хорошо. Все шло своим чередом. Об остальном мире легко было не думать.

– Что-то вы ребята сегодня притихли… – проговорил Деке. – Опять проблемы с девчонками?

Майки покачал головой:

– Не то, что ты думаешь.

– У меня проблема с девчонкой, – заметил Джеко, – ее просто нет.

– У Сьенны сестра есть, – сказал Майки.

– И как она?

– Не знаю. Ни разу не видел.

– А со Сьенной давно у тебя?

– Пару недель. Джеко рассмеялся.

– Тогда нам с ее сестрой надо срочно познакомиться, – заметил он, – а то две недели для тебя, Майки, мировой рекорд.

Деке погрозил ему картофелечисткой:

– Если бы у меня были дочери, вы двое меня такими разговорами здорово бы напугали.

– Это его надо бояться, – махнул Джеко в сторону Майки. – Он любую девчонку может заполучить, какую захочет, помяните мое слово. Эй, Майки, расскажи Дексу про свой первый раз.

– Со Сьенной-то?

– Да нет. Вообще первый. Майки улыбнулся:

– Не буду я вам ничего рассказывать.

– Она сама ему предложила минет сделать, – продолжал Джеко. – В баре познакомились, он даже имени ее не спросил, а она уж сама его обслужила.

Деке зацокал языком:

– Это личное. Разве можно такое выбалтывать?

– Нет, вы представьте… – не унимался Джеко. – Это ж какая девчонка такое сотворит?

– Вас послушать, так с вами постоянно что-то невероятное творится, – заметил Деке.

Майки представил, как бы отреагировал Деке, узнай он, что Сьенна вчера всю ночь проплакала в подушку. А все потому, что он не хотел ее целовать и не хотел даже раздевать, потому что в последний момент передумал и ушел домой посреди ночи.

Он взглянул на Декса, в который раз пытаясь понять, что у того на уме. У Декса была бритая голова и сильный французский акцент, и со стороны его можно было бы принять за бандита, но Майки ни разу не слышал, чтобы тот повышал голос или выходил из себя. На руках у него были самодельные татуировки – он их наколол булавкой и чернилами – «Я ЛЮБЛЮ СЬЮ», от костяшки до костяшки. Он ради этой Сью много чего делал – потрясные ужины после закрытия, подарки даже не на день рождения. Один раз песню ей написал. Джеко говорил, что Деке ведет себя как коврик, об который впору ноги вытирать. Но что, если это и есть любовь?

Дверь распахнулась, и на пороге возникла Сью. Скрестив руки на груди, она окинула их троих взглядом:

– Нужен кто-то чтобы убраться. Вчера кто-то в туалете наблевал.

– Перед тобой шеф-повара, милая, – ответил Деке, не отрываясь от чистки картошки.

Сью фыркнула, подошла ближе и постучала Майки по плечу:

– Ты вполне сгодишься для этой роли. Майки покачал головой:

– Я собрался пирог печь.

– Это паб, а не ресторан Гордона Рамзи. А ты здесь, чтобы мыть кастрюли или, если мне того захочется, чистить туалеты. Давай, через двадцать минут открываемся.

Майки надел целлофановый передник, повязав его поверх джинсов, и вслед за Сью прошагал к чулану с чистящими принадлежностями. Та вручила ему швабру, ведро, бутылку хлорки и отвела в туалет:

– И руки не забудь потом вымыть.

Майки почувствовал тяжесть на душе. Когда он хозяйничал на кухне или слонялся с Джеко, было еще ничего. Даже с девчонками она немного отступала. Но в эти последние две недели, стоило ему очутиться дома или просто наедине с собой, как давящее ощущение наваливалось разом. Вытирая стены шваброй, он думал о том, где окажется через год, два, пять лет. Высчитал, сколько кому будет лет. Через пять лет Карин исполнится двадцать, Холли – тринадцать. Его маме будет сорок два. Ему – двадцать три. Потом он сам на себя разозлился из-за этих расчетов. Такой ерундой только дети занимаются. Если так засчитаться, то и день своей смерти высчитать недолго.

Пытаясь не вдыхать вонючий воздух, он прополоскал швабру под краном, думая о том, что когда-нибудь и его работу начнут ценить по достоинству. Он переедет в Лондон и поселится, может, в Тоттенхэме, где выросла мама. Устроится шеф-поваром и заработает кучу денег. Будет ходить на футбольные матчи, покупая билеты на лучшие места и брать с собой Холли. Убирая швабру обратно в чулан и моя руки с жидким мылом из контейнера, он пытался верить, что все так и будет.

Перекур бы не помешал. Не станет же Сью его из-за этого долбить? Туалет-то вычищен до блеска. На улице дождь барабанил вовсю, обрушившись с неба внезапной завесой. Майки нравилось. Погода под стать настроению.

Он взглянул на машины, припаркованные у гавани: их стекла запотели, а сидевшие внутри клиенты ждали, пока откроется паб и их накормят ланчем.

Дверь открылась, вышел Джеко и тоже закурил. Они проводили взглядами девчонку, которая прошла мимо, сунув руки глубоко в карманы и ссутулив плечи под до -ждем. Джеко присвистнул:

– Что мне в них нравится, так это то, что все они такие разные.

Вечно он выдавал такой вот философский бред. Но Майки нравилось. Со старым другом можно говорить обо всем, что на душе.

– Сегодня слушание по освобождению под залог, – бросил Майки.

Джеко кивнул:

– Вчера видел в пабе маму твою. Говорит, на этот раз он точно выйдет.

– Это потому что копы заключили сделку с его адвокатом. И скоро он будет по улицам гулять, как будто и не сделал ничего.

– А ты как собираешься быть?

– Не знаю. Но что-то нужно делать, однозначно. Карин твердит, что никогда больше нос из дому не высунет.

Джеко долго и пристально смотрел на него.

– Серьезно?

– Я ей сказал, что его к ней близко не подпустят, но не помогло.

– Козел.

Майко кивнул. Он знал, что Джеко поймет.

– Я тут опять к нему домой ходил. Хотел врезать, но его не было.

– Один ходил?

– Разозлился я сильно. Надо было что-то сделать. – Майки выбросил бычок в лужу, послушал, как шипит горящий кончик. – А потом, ты был на работе.

– Я бы все бросил… – Джеко хлопнул Майки по спине. – Сам знаешь.

И Майки рассказал ему все – про разводной ключ, путь к тому дому, праздник в честь выхода под залог… Просто стоять и говорить об этом с кем-то было так приятно. У Майки на душе потеплело.

– У них там еда из ресторана и все такое. Виде^ его мать и сестру – подумали, что я его друг, даже пригласили на эту чертову вечеринку.

Джеко присвистнул:

– Чувак, да ты безумец просто.

– Представь, если б Карин об этом узнала. Каково бы ей было?

– Не рассказывай ей, это уж слишком. – Джеко швырнул окурок от самокрутки в лужу под ногами. Теперь два промокших бычка плавали рядом, как лодки.

Они стояли и молчали, и у Майки зародился план. План был безумный, и Майки попытался отогнать мысли о нем, но стратегия сама вырисовывалась в мозгу. Он вспомнил о своих, подумал, что надо бы погулять во дворе с Холли, чтобы та не обижалась, что он не повел ее в школу, сходить в магазин, если мать забыла. Но план все крутился и крутился в голове. Придется его родным как-то обойтись без него разок – не может же он быть с ними круглосуточно.