Моральные обязательства

В результате вкратце очерченных перемен, происходящих в социуме, к закату античных государств союз мужчины и женщины перестает быть единственным средством полноценного воспроизводства первичного социального организма, подобием клетки, несущей в себе всю полноту информации о том целом, структурной частью которого она является. Со всеми преобразованиями общества, что порождает разделение труда и диверсификация деятельности, межполовая коммуникация практически отрывается от межпоколенной и этот союз становится просто данью традиции и способом реализации полового влечения.

Правда, какое-то время долгом гражданина остается продолжение своего рода, поэтому вступление в брак считается обязательным, уклонение от него расценивалось как небрежение обычаем, заветами. К холостякам относились как к каким-то отщепенцам, не считающими нужным склоняться перед тем, что дорого их согражданам, и это, по нормам того времени, не сулило им ничего хорошего. Впрочем, дело не в одних заветах предков, в поклонении им: государство нуждается в своих защитниках, а значит, отец обязан оставить после себя сыновей. В Спарте мужчина наказывался не только за безбрачие, но и за позднее вступление в брак; по этим же основаниям не одобрялся и бездетный союз. Дело доходило до того, что взрослые спартанцы, не состоящие в браке, должны были в зимнюю пору нагими обходить рынок, распевая песню, в которой говорилось о том, что они не повиновались законам своего государства. Впрочем, могли быть применены и судебные санкции в виде крупного штрафа. В Афинах формального принуждения к браку нормами закона нет, но есть весьма ощутимое давление общественного мнения: В своих Законах Платон пишет: «…человеческий род бессмертен, ибо, оставляя по себе детей и внуков, род человеческий благодаря таким порождениям остается вечно тождественным и причастным бессмертию. В высшей степени неблагочестиво добровольно лишать себя этого, а между тем, кто не заботится о том, чтобы иметь жену и детей, тот лишает себя этого умышленно»[268]. Пусть это слишком возвышенно и абстрактно, но и на приземленном бытовом уровне долг человека перед своими предками существует. Ну и, конечно же, существует долг перед государством. Не в последнюю очередь именно осознание долга лежит в основе осуждения брака по расчету. В той же Спарте законами Ликурга спартиату предписывается жениться на бедной девушке (кроме прочего, это способствовало уравнению состояний). Осуждается брак по расчету и в Афинах. Что же касается продолжения рода, то мужчина, по нормам Греции, обязан оставить после себя двух сыновей (на случай смерти одного из них).

Однако чувству долга свойственно угасать. Мы можем видеть это на примере древнегреческого театра. Здесь уже было сказано, что он служил своеобразным университетом; этому способствовало то обстоятельство, что он тонко чувствовал изменение духовного климата полиса. Обратимся к двум выдающимся творениям, которые ярко характеризуют отношение гражданина к своему долгу,— «Ифигении в Авлиде» Еврипида и «Лягушкам» Аристофана. У Еврипида дочь Агамемнона должна была быть принесена в жертву богине Артемиде, чтобы обеспечить успех общеэллинскому делу — взятию Трои (разумеется, Троя — это не только обращение к далекому прошлому, но и иносказание каких-то будущих угроз).

…Калхант-вещун <...>

Изрек, что царь и вождь Агамемнон

Дочь Ифигению, свое рожденье, должен

На алтаре богини заколоть,

Царицы гладей этих. «Если, молвил,

Заколете девицу, будет вам

И плаванье счастливое, и город

Вы вражеский разрушите, а нет -

Так ничего не сбудется^[269].

В последнюю минуту и сама Ифигения изъявляет покорность судьбе, предпочитая смерть за отечество. У Аристофана состоятельные граждане, еще недавно считавшие своим патриотическим долгом исполнение разного рода литургий (общественных обязанностей), стремятся уклониться от них, чтобы не тратить свое добро:

Эсхил:

Из богатых и знатных не хочет теперь ни один выходить в триерархи]

Они рубища носят, как ты им велел, сиротами безродными плачут.

Дионис

Да, Деметрой клянусь, а внизу, под тряпьем — из отменнейшей шерсти рубашку^[270].

«Ифигения в Авлиде» была написана в 408 г. до н.э., и поставлена после смерти автора; «Лягушки» были поставлены в 405 г. до н.э., т.е. практически одновременно. Обе и трагедия, и комедия были встречены греческой публикой восторженно, и это говорит о многом. Патриотическое чувство начинает угасать, и в этой реакции не трудно увидеть и ностальгию по великому времени общенационального единения, и форму осуждения подобных «триерархов» (триерарх — это человек, который на свои деньги снаряжает военное судно). К тому же и подтекст трагедии говорит о том, что Ифигения приносится в жертву не одному отечеству, но и своекорыстным расчетам Агамемнона, который хочет укрепить свое положение главнокомандующего, и видам Менелая, у которого на уме только жажда мести за нанесенное ему оскорбление. Словом, в реакции публики уже видится своеобразная стрелка барометра, указывающего на опасные перемены в нравственном климате города.