Внутриобщинная интеграция

Из сказанного следует, что социальность возникает в результате качественного преобразования всей человеческой деятельности и, одновременно, всей человеческой психики. Но, разумеется, было бы ошибкой утверждать, что все новообразования возникают спонтанно из ниоткуда. Ведь и сознание строится на фундаменте сложноорганизованной психики высокоразвитых приматов, и знаковый обмен — из «материала» биологических форм общения, и социальные связи — из тех, что скрепляют совместную жизнь в стаде, стае. Возникновение и развитие человека — это продолжение единой линии развития природы, и, как всякое продолжение, оно возникает на фундаменте уже существующего в ней. Поэтому многое из того, что присуще этому субъекту всеобщей истории, в эмбриональной форме наличествовало задолго до появления нового биологического вида.

В принципе, живой природе известны и базисные формы социальности. Однако организация «биологического» общежития с его разделением исполнительских функций и стратификацией статусных ролей долгое время регулируются действием биологических же механизмов. И все же отличия есть. Они проявляются уже в том, что животное не требует специального обучения, для того чтобы овладеть ими. У человека же никакие врожденные инстинкты не делают его заранее приспособленным к жизни в социуме,— только регулируемый специальными институтами процесс введения в нее делает его полноправным членом сообщества и гарантирует выживание. Если по каким либо причинам механизмы социализации не включатся, он так и останется животным.

Биологически, то есть особенностями своей анатомии, физиологии, психики, новый вид оказывается способным к чисто социальным формам жизнедеятельности еще 40-50 тыс. лет тому назад, но в действительности овладевает ими лишь еще через двадцать, если не больше, тысячелетий. Это объясняется тем, что сами формы собственно человеческой жизнедеятельности появляются не одновременно с появлением биологически «законченного» субъекта, но много позднее. Только усложнение применяемых им средств и экспоненциальное расширение их спектра порождает и особые связи между технологически зависящими орудиями, которые становятся первым предметом сознания; и знаковую систему коммуникации; и, разумеется, мир никогда не существовавших вещей, производство которых выходит за пределы чисто биологических потребностей.

Точно так же диверсификация деятельности и разделение труда приводят к появлению новых форм кооперации, которые скрепляют сообщество. Вхождение в его повседневный быт искусственно создаваемых предметов, рождение не контролируемых психикой животного отношений не может не сказаться на принципах его собственного устройства. Ведь эти новые отношения инкрустируются не куда-нибудь, а в общую систему интеграционных связей, которая прежде действием врожденных инстинктов регулировала жизнь биологических сообществ. Новые же формы интеграции принципиально чужды биологическим механизмам управления. Поэтому можно ожидать, что, встраиваясь в их систему, технологические, предмет-предметные, причинно-следственные, пространственно-временные связи становятся подобием некоего вируса, который, преодолев критический предел накоплений, начинают взламывать «иммунитет» сообщества. Словом, с течением времени уже не врожденные инстинкты и не кровнородственные связи,— именно они становятся цементирующим его единство началом.

Таким образом, на месте еще недавно биологической группы рождается объединение, связанное не кровно-родственными узами, но принципиально иным типом отношений, которым начинает подчиняться жизнедеятельность человека и всего порождаемого им вещественного и социального микрокосма. Не генетически предопределенная (во всяком случае, не только она), но информация, которая не сводится ни к каким материальным структурам, начинает определять основные отправления совместной жизнедеятельности. А значит, все то, что связано с генетической преемственностью должно отходить куда-то на второй план, уступая место новой — виртуальной реальности.

Не трудно понять, что на определенном этапе развития действие близкородственных связей вступает в противоречие с нею и начинает препятствовать развитию качественно новых форм кооперации. Это порождает необходимость в появлении дополнительного механизма их вытеснения. Таким механизмом (подчеркиваем, дополнительным, стимулирующим действие новых законов, но никак не основным и уж тем более не единственным) становится обмен брачными партнерами. Так что необходимость в нем порождается не только неблагоприятными следствиями инцеста, но и объективной логикой развития предметно-практической деятельности.

Словом, мы вправе сделать вывод о том, что семья, складывающаяся из чужих по крови людей (а вместе с ними и чуждых их природе вещей) если и не является таким же продуктом «неолитической революции», как и прочие начала цивилизации, то во всяком случае появляется незадолго до нее. Ведь ее рождение немыслимо без выхода за узкие пределы полу-животного существования ограниченных в своей численности и изолированных друг от друга таких же полу-животных сообществ. И здесь имеет смысл вернуться к самому началу, к заключению о том, что не род происходит из семьи, а семья является продуктом его распада.

До появления человека род как форма общежития неизвестен живой природе. Его становление — это стихийная форма разрешения тех проблем, которые порождает, с одной стороны, инцест, с другой — новые, ранее не существовавшие формы объективной реальности, управление которой требует вытеснения биологических механизмов интеграции. Для новых форм (технологической) деятельности становятся тесными рамки живущих полу-животной жизнью семейств. Их освоение требует ее распределения и специализации, в результате чего отдельный индивид утрачивает способность к собственному жизнеобеспечению.

Как мы уже могли заключить, только отчуждение результатов специализированной орудийной деятельности, распределение и обмен ее результатами становится залогом совместного выживания. Точно таким же залогом оказывается и обеспечение всего ассортимента производимых продуктов — от предметов непосредственного потребления до промежуточных средств их получения. А значит, и соблюдение жестких количественных пропорций в распределении общих усилий по обеспечению совместного существования. Вместе с тем неразвитое, по существу, еще только начинающее формироваться сознание не в состоянии ни удержать «в головах» индивидов весь объем необходимой информации, ни регулировать количественные соотношения производимых продуктов. Это обстоятельство диктует необходимость распространения обмена на более широкую сферу. Ведь выпадение промежуточного продукта даже одного звена общей цепи ключевых технологических процессов (что может быть вызвано гибелью одного специализирующегося на его производстве индивида) ставит на грань выживания всю общину. Поэтому только стихийное расширение сферы обмена способно обеспечить сохранность требуемых товарных пропорций. А это означает распространение обмена (и формами деятельности, и ее результатами, и рождающейся информацией, которая кодирует те и другие) на межобщинный уровень.