XVIII. Диомед, или Фанатик

Паллада побуждала своего любимца Диомеда, пользовавшегося великой,исключительной славой, ни за что не щадить Венеру, если он встретится с нейв сражении. Он, и сам готовый к этому, повиновался ей, ранив Венеру в правуюруку. Некоторое время этот проступок его оставался безнаказанным, и он,покрытый славой своих деяний, вернулся на родину. Дома ему пришлось испытатьнемало бед, и он бежал на чужбину, в Италию. Там вначале также все шлодостаточно благополучно: он пользовался щедрым гостеприимством царя Давна,получал от него богатые дары, по всей стране были воздвигнуты его статуи. Нопервое же несчастье, которое обрушилось на народ, среди которого он нашелприют, сразу же заставило Давна подумать о том, что он привел под свой кровчеловека нечестивого, ненавистного богам, вступившего в борьбу с ними,напавшего с оружием и ранившего богиню, само прикосновение к которой было бысвятотатством. Поэтому, чтобы освободить свою родину от скверны, он, презревзакон гостеприимства, ибо закон религии представлялся ему важнее, неожиданноубивает Диомеда, уничтожает его статуи и отменяет все оказываемые емупочести. Никто не смел даже выразить сочувствие столь печальному исходу, асподвижники и друзья его за то, что они оплакивали смерть своего вождя и всенаполняли своими стенаниями, были превращены и каких-то птиц вроде лебедей,которые перед своей смертью издают нежные жалобные звуки. Предмет этого мифа редкий и чуть ли не единственный в своем роде. Ведьни в одном другом мифе не говорится, чтобы кто-либо из героев, кромеДиомеда, с оружием в руках нападал на кого-либо из богов. Во всяком случаемне представляется, что этот миф рисует в лице Диомеда судьбу и образчеловека, открыто провозглашающего целью всех своих действий преследованиесилой оружия и насильственное уничтожение какого-либо культа иликакой-нибудь религиозной секты, хотя бы даже пустой и незначительной. И хотядревним были неизвестны кровавые религиозные распри (ибо языческим богам незнакомо религиозное рвение, являющееся атрибутом истинного Бога), однакомудрость прошлого оказывается столь глубокой и всеобъемлющей, что то, чегоони не знали на опыте, они постигали силой своего мышления и воображения. Ивот те, кто стремится не исправить и убедить силой разума и науки, святостьюобраза жизни, весомостью примеров и авторитета какую-то религиозную секту,хотя бы и пустую, извращенную и бесславную (то, что изображается в образеВенеры), а огнем и мечом, жестокими казнями желают уничтожить и истребитьее, -- те, вероятно, побуждаются к этому Палладой, т. е. некоей жестокоймудростью и суровостью суждения, которые помогают им вскрыть обманчивость илживость такого рода заблуждений; ими движет ненависть к неправому делу ипохвальное рвение. На время они достигают громкой славы, и толпа (длякоторой не может быть приемлема никакая умеренность) прославляет и чуть лине обожает их как единственных защитников истины и религии (тогда какостальные кажутся ей нерешительными и трусливыми). Однако слава эта исчастье редко длятся до конца; ведь почти всякое насилие, если даже из-запревратности вещей и избежит скорой гибели, в конце концов терпит поражение.Так что, если случится обстоятельствам измениться и эта секта,подвергавшаяся преследованиям и гонениям, вновь обретет силы и поднимется наборьбу, тогда-то рвение подобных людей и их настойчивость становятсяпредметом осуждения, само имя их вызывает ненависть, и все былые их почестисменяются презрением. А то, что Диомед был убит своим другом игостеприимцем, указывает на то, что религиозные раздоры порождают коварствои предательство даже среди самых близких друзей. Рассказ же о том, что непозволяли даже оплакать его гибель и подвергали за это наказанию, напоминаетнам, что почти каждое преступление оставляет место для людского сострадания,так что даже те, кто с негодованием осуждает само преступление, тем не менееиз человеколюбия жалеют самих преступников и сочувствуют их участи, ибосамое страшное несчастье -- лишиться сострадания и сочувствия. Однако, когдаречь идет о преступлениях против религии, об обвинениях в нечестивости, дажевыражение сочувствия таким людям встречается с осуждением и подозрением. Сдругой стороны, стенания и плач сподвижников Диомеда, т. е. людей,принадлежащих к той же самой секте, придерживающихся тех же самых взглядов,бывают волнующими и как бы сладкозвучными, как песни лебедей, птиц Диомеда.И здесь мы находим замечательную и умную аллегорию: слова осужденных наказнь за религиозные убеждения, произнесенные перед смертью, подобнолебединой песне, поразительно волнуют сердца людей и глубоко и навечнозападают в их душу.