В каменных джунглях России

Сегодня о причинах, порождающих в стране детскую бездомность, на страницах нашей газеты, размышляют доктора педагогических наук, профессора Санкт-Петербургского государственного университета культуры Александр Александрович СУКАЛО и Борис Александрович ТИТОВ.

 

— Бездомные дети появились у нас лет десять назад, и считается, что сейчас их в стране вместе с воспитанниками детских домов, приютов, специнтернатов и детских колоний около миллиона. И до сих пор никто не дал вразумительного ответа на вопрос: как же такое с нами могло произой-ти?

Б. Титов: В обществе развиваются обычно те пороки, с которыми оно не борется. Вот почему современная Россия отождествляется с бездомными и беженцами, беспризорными детьми и безработными взрослыми, нищими стариками и коррумпированными чиновниками.

Поистине зияющей раной нашего общества являются брошенные дети — брошенные всеми, начиная с родителей, если их так можно назвать, и заканчивая государством, если оно при этом имеет право называться государством. А ведь еще совсем недавно все было совершенно иначе. Если, скажем, до 1992. года пропадал ребенок, то буквально на следующий, я подчеркиваю, уже на следующий день его искали три системы: социальная служба, школа и инспекция по делам несовершеннолетних. В настоящее время, по официальным данным, у нас в стране ежегодно пропадает 60—70 тысяч человек, и добрая половина из них — это дети. Найти же удается лишь ничтожную часть пропавших. Куда исчезают остальные? Старушки в очередях шепчутся о всяких ужасах, официальные лица в ответ твердят — не поднимайте зря панику Поэтому я буду говорить лишь о тех детских судьбах, с которыми сталкивался непосредственно, поскольку уже многие годы занимаюсь проблемой бездомных детей.

Выпускники нашего факультета работают в детских приютах, инспекциях по делам несовершеннолетних и социальных службах, сам я много раз спускался в городской коллектор, где обитают эти современные «дети подземелья». Из их уст мне известно, что и в Петербурге, и в Москве, и в других городах современной" России существуют подпольные притоны, где на положении рабов держат похищенных детей. Их невыпускают из четырех стен и принуждают удовлетворять сексуальные потребности в основном двух категорий населения: во-первых, бандитов и, во-вторых, простите, высокопоставленных особ, которые имеют не только деньги, но и власть, и хочется им еще чего-нибудь этакого — запредельного.

В приюте «Надежда» одна девочка из Молдавии поведала мне свою историю,-Eе продали цыганам, те привезли бедолагу в Петербург. И на окраине города в цыганском доме функционировал такой притон. Часть девочек 10—15 лет «обслуживали» клиентов, (а их порой бывало и по 10, и по 20 в течение дня), а других детей хозяева отправляли собирать милостыню на улицах и в метро Причем об этом знали соседи, знала милиция.

— Но почему же эти малолетние рабыни не бегут?

Б. Титов: Одна девочка попыталась, ее поймали и на глазах у остальных детей принялись бить, сломали; руки и ноги, отбили внутренности. На глазах у всех она умирала два дня. Потом ее похоронили тут же в огороде. После этого двери в этом доме уже не надо было запирать — детей надежно сковал страх.

Эта особенность детской психологии: страх лишает их способности к сопротивлению и делает детей очень удобным объектом эксплуатации.

Я работал с ребятами, которых истязали дома родители, — это просто затравленные звереныши, которые боялись всех людей в принципе. А у малолетних бродяжек, которых забивают их сверстники в подземных, коллекторах, любой человек отождествляется с насилием, с издевательством, со страданием.

Не менее тяжкая участь тех, кого хозяева посылают собирать подаяние. Вот еще одна детская судьба. Девчушка, тоже, кстати, из Молдавии, у себя на родине оказалась запутана в какую-то уголовную историю с убийством и тоже попала в этот притон. Не знаю, читали или нет ее хозяева роман Виктора Гюго «Человек, который смеется», но им доподлинно известно, что дети, просящие милостыню, должны вызывать сострадание. И они вылили на нее целое ведро крутого кипятка. С тех пор вся левая сторона тела у нее обварена с головы до ног. После чего несчастную возили в инвалидной коляске по вагонам метро и собирали милостыню. А возила коляску как раз та девчушка, с которой я начал рассказ. Ее перевели на эту «работу» после того, как ее, еще ребенка, кто-то из клиентов заразил сифилисом.

— Тогда, естественно, возникает вопрос: а куда смотрит милиция?

Б. Титов: Вот что говорят все жертвы этого современного рабовладельческого притона, и говорят так, что в это невозможно не поверить. По их словам, милиция закрывает на это глаза — побирайтесь, ребята, еще даже помогут спустить эту колясочку поэскалатору. Но наверх просто так уже не выпустят, милиционеры на выходе отбирают все деньги, которые успели собрать по вагонам эти маленькие побирушки. Те знают об этом и часть выручки прячут для хозяев, а самим малолеткам достается лишь миска баланды в притоне. Поэтому не удивляйтесь, когда видите в метро такое скопище и такое разнообразие нищих старушек, калек, детей, юных матерей с детьми — милиция их знает и пускает, но обратно выпускает только после поборов. Где власть? Где сострадание? Где порядочность? Где нравственность? Где справедливость?

Об этом знают на всех уровнях власти, но дела до сирых и убогих, сдается, нет никому. Впрочем, рискну высказать и другое предположение: не исключено, что милиции таким образом власти дают понять — вы, мол, их обирайте, но не ропщите, что мы вам платим нищенскую заработную плату.

В чем же заключается корень зла? В самой системе.

В системе, которая не может достойно содержать свои правоохранительные органы и говорит им — кормитесь сами тем, что найдете.

В системе, которая, не без помощи телевидения, сознательно искажает представление о нравственных ценностях подрастающего поколения и толкает его к жестокости, безнравственности, потребительству и социальной апатии.

В системе, где плоды культуры для большинства становятся просто недоступными. Нарушаются мир и целостность в душе человека, и он перестает видеть смысл своей жизни.

«Меня нет в этой жизни»

— Но все же наше государство хотя бы что-то делает для этих детей?

Б. Титов: Да, еще лет десять назад у нас была создана Федеральная программа «Дети России», которая, впрочем, носит весьма декларативный характер и никогда полностью не финансировалась. В начале девяностых годов у нас в Петербурге была разработана одна из лучших программ помощи уличным детям, но и здесь все уперлось в финансирование. А количество маленьких изгоев растет пропорционально тому, как в обществе накапливается яд разложения и распада. И вскоре число отверженных возросло настолько, что эта система социальной реабилитации не стала справляться, и тогда Законодательное собрание Петербурга вынуждено было принять решение, в соответствии с которым наши приюты и детские дома принимать иногородних не могут — это просто не предусмотрено городским бюджетом.

А унас в городе полно малолетних бродяжек с Кавказа, из Молдавии, Средней Азии — со всех окраин порушенного Советского Союза. Предполагалось этих детей депортировать обратно по месту прежнего проживания, но и на это, как потом выяснилось, не хватило ни людей, ни средств. В результате мы имеем то, что имеем, — под нашими ногами в канализационных коллекторах ютится молодая Россия, будущее нашей страны. Там они реализуют свое право на жизнь и «счастливое детство».

— Но как ребенок ухитряется выживать в таких условиях, где, казалось бы, должен погибнуть и взрослый?

Б. Титов: Никто их не кормит и не поит, значит, все эти тысячи уличных детей должны сами добывать себе средства к существованию. И что они делают? Кто-то попрошайничает, кто-то приворовывает, но все чаще происходит так, что, сбившись в стаи, эти юные изгои ловят людей в темных подворотнях или подъездах, бьют смертным боем и грабят.

Их жестокость обусловлена тем, что добра они ни от кого не видели. С ними жестоко обходилась система, они видят, как в том, «верхнем», взрослом мире более сильные издеваются над слабыми, и уличные дети со своей беспощадной детской логикой усвоили суть этой системы - «упавшего - добей», и они тоже забивают насмерть свои жертвы.

Я не раз встречался с этими юными налетчиками. Вот одна, стандартная по современным меркам, судьба. Мальчик из Казахстана, папа запил, мама бросает отца и переезжает с сыном в Петербург, где выходит замуж. В итоге ребенок оказался лишним и для того, и для другого. Этот мальчишка приходит в приют, а там говорят: «Не положено, мы иногородних не принимаем». Тогда он идет в инспекцию по делам несовершеннолетних: «Заберите меня куда-нибудь». И там получает примерно такой же ответ, как и в приюте. Так куда ему идти? В подворотню стаей грабить стариков, пока еще не хватает силенок на взрослых. Причем этот мальчишка не пил, не нюхал клей «Момент», не употреблял наркотики, но и семья, и общество, и государство отвернулись от него. И тогда в сердцах он говорит: «Меня нет. Поскольку меня нет, я ни за что морально не отвечаю. Я могу сделать все, что угодно». Я спрашиваю: «И убить?» — «И убить». — «Убивал?» — «А на этот вопрос я вам не отвечу».

И таких, как он, бесконечное множество. Еще лет 10—15 преступного бездействия — и нам невозможно будет выйти на улицу.

— Так все-таки в чем причина этого явления?

Б. Титов: Давайте смотреть правде в глаза: все эти бездомные воришки, юные бродяжки, малолетние жертвы сексуального насилия и сопливые грабители, все они — порождение беззакония и «свободы нравов», которые царят сейчас в России. И когда они стучатся в запертые двери наших государственных учреждений, им отвечают: «Уходите, на вас средств не отпущено».

Таким образом, породив поистине катастрофическую детскую бездомность и малолетнюю преступность, государство отрекается от своих детей и не признает своего отцовства. В то время когда должно, обязано разработать эффективную программу социальной реабилитации бездомных детей. Причем, подчеркиваю, региональными программами уже ничего изменить нельзя, ибо ни в Петербурге, ни даже в Москве, куда преимущественно устремляются обездоленные дети со всей России, нет таких средств, чтобы разгрести навалившийся на эти города вал детской беспризорности. Нужна программа федерального уровня.

А. Сукало: Я разделяю ваш обличительный пафос, но все же настаиваю, что проблему детской бездомности нельзя сводить только к действиям или бездействию государства. Ее надо рассматривать вконтексте всего общества. Вот один только пример, несколько лет назад Ельцин публично заявил, что у нас в стране беспризорных детей в 8 раз больше, чем было после Второй мировой войны. А ведь тогда зачастую гибли не только оба родителя, но и все родственники. И все равно сирот брали в свою семью соседи, наконец просто чужие люди. А сегодня у нас, по различным оценкам, до 1 миллиона детей — социальных сирот, и при этом у 90% из них хотя бы один из родителей и жив и здоров, хотя, может, и не всегда трезв.

Поэтому, кстати, не совсем правильно в данном случае говорить просто о «бездомных детях» или о «беспризорниках», точнее назвать их «социальными сиротами». Вот о чем надо думать — произошли такие глубокие изменения, что общество в целом утратило свой родительский инстинкт.

И еще одна большая проблема, подавляющее большинство современных беспризорников и не хотят возвращаться в тот мир, из которого они бежали. Беспризорность — это тоже своеобразная форма «социального отказа», как и наркомания. В подвале им жить хуже, но в чем-то легче, чем во взрослом мире.
В подвале беспризорника по крайней мере выслушают и поймут такие же, как он, бедолаги. А это очень важно для ребенка, вспомните, как один из героев фильма «Доживем до понедельника» говорит: «Счастье — это когда тебя понимают».

— Каким же тяжким недугом страдает наше общество, что даже перестало узнавать своих собственных детей?

А. Сукало: Я бы выделил три причины. Первая, и главная — это глубокий нравственный переворот, произошедший в обществе по сравнению с тем, что мы имели еще 10—15 лет назад. В результате кардинально изменилась система ценностей. Такие понятия, как коллективизм, товарищество, взаимопомощь, изменили свою полярность и трансформировались в стяжательство, насилие, жестокость. А ведущее положение в системе нравственных приоритетов занял «культ успеха». Причем главной технологией достижения успеха становится не добросовестный труд, а насилие.

Вторая причина заключается в тотальной криминализации общества. Присутствие криминалитета ощущается во всех сферах жизни, не только в экономике и политике, но и в культуре. Воровские авторитеты становятся определенным культурным эталоном. Ну вот, например, один из субкультурных постулатов преступного мира состоит в том, что уголовный авторитет непременно должен вызывать к себе сочувствие. Дескать, не душегуб он, а жертва обстоятельств. А по натуре своей — так и вовсе Робин Гуд. И, обратите внимание, именно на этом воровском мифе сейчас построены сюжеты практически всех фильмов на криминальную тему. Таким образом, воровская этика незаметно овладевает массовым сознанием.

Наконец, третья причина — это примитивизация и, я бы сказал, «де культу рация» телевидения. Большинство телепрограмм не только не несут в себе нравственного заряда, но и просто откровенно враждебны по отношению к традиционным культурным ценностям.

Б. Титов: Я хочу возразить Александру Александровичу в той части, которая касается «философии успеха». «Успех» сам по себе не несет ничего плохого, напротив, побуждает к развитию личности, открывает в человеке новые возможности.

Все зло — в распространившейся, как зараза, психологии обогащения, причем обогащения сиюминутного и желательно без приложения усилий. Страстное, я бы сказал, циничное, оголтелое стремление людей к обогащению привело Россию к порочному ажиотажу — «все на продажу»: честь, совесть, себя, природные ресурсы, средства защиты Отечества, которые в руках террористов становятся средством уничтожения нас же, Родину, наконец! Вот уж воистину: «От блага бренного все души тленные полны греха».

Русское общество поляризовалось и разделилось на тех, кто бессовестным способом обогатился, и на всех остальных. И дети в подавляющем большинстве оказались в той части, где — обездоленные и неимущие. А они кожей своей чувствуют эту несправедливость.

А. Сукало: Да, они оказались внизу, потому что ребенок слаб по своей природе, и у него нет таких стартовых возможностей, чтобы конкурировать с миром преуспевающих взрослых. Из-за своей незащищенности ребенок острее чувствует несправедливость мира, в котором живет.

Б. Титов: Чувство справедливости у ребенка обострено как ни у кого другого, поскольку он еще не знает понятия «компромисса» (оно появляется в 16—18 лет). А до этого возраста мир для ребенка черно-белый, и любой компромисс для него — это ложь и лицемерие. Ну а если чем и богато наше время, так это нравственными компромиссами.

А каково ребенку взирать на хамство и наглость, ложь и стяжательство, пьянство и наркоманию, вражду и жестокость, царящие вокруг.

Но напрашивается другой вопрос: а откуда к нам попали эти нравственные вирусы?

А. Сукало: На мой взгляд, произошло столкновение двух культур. С подобной нравственной коллизией русское общество встречается не впервые. Вспомните «Преступление и наказание» Достоевского: «Если я буду делиться с каждым нищим последней рубашкой, — говорит Лужин, — то рубашки не будет ни у меня, ни у нищего. Чем богаче и благоустроеннее отдельный индивид, тем богаче и благоустроеннее общество».

На что Раскольников ему логично отвечает: «Так ведь это означает, что и убивать, и воровать можно». Однако в русской культуре этот вопрос решался в нравственной плоскости, в пользу униженных и оскорбленных.

А теперь сравните с другим классическим персонажем, на котором воспитывается американское общество,— главной героиней романа Маргарет Митчел «Унесенные ветром» Скарлетт О'Харра: «Бог свидетель, я солгу, украду, убью, но так жить, как сейчас, я не буду».

Вы можете себе вообразить, чтобы эти слова прозвучали, например, из уст Сонечки Мармеладовой или Наташи Ростовой? Наоборот, Наташа Ростова говорит: «Папенька, сбросим все наше добро и отдадим подводы для раненых». Сейчас нам навязывается чужая нравственная парадигма, смысл которой — «успех любой ценой». Это порождает глубокий конфликт ценностей в молодежном сознании.

Я вспоминаю одного подростка 14 лет из благополучной семьи, никаких вредных привычек, полный материальный достаток, а он признается: «Я не хочу жить. Я не хочу жить в этом мире. Я бы покончил жизнь самоубийством, но не могу, потому что это очень больно. Я вынужден вести эту жизнь». И это говорится в 14 лет. То есть дети на своем уровне гораздо острее, чем взрослые, чувствуют фальшь и бесчеловечность общества.

Б. Титов: Хочу заметить, что подобное столкновение культур не всегда происходит стихийно, и порой за этим угадывается чья-то направляющая рука. Ведь известно, что в конце сороковых годов Аллен Даллес, тогдашний директор ЦРУ США, провозгласил программу, направленную на культивирование пороков в нашей стране, с целью изменить истинные ценности на фальшивые, посеять в стране хаос и предательство национальных интересов. Журналисты метко окрестили эту программу «Троянский конь». До 90-х годов в нашей стране этот план сталкивался с большими препятствиями, но после того как в стране в качестве базовой ценности под личиной свободы массовой информации наступил информационный беспредел, все шлюзы оказались открыты, и «Троянский конь» топчет души россиян. Что же касается самих американцев, они в сфере нравственности, как и в политике, пользуются двойным стандартом: для себя и для других.

Для себя — почти пуританская мораль, строжайшее соблюдение нравственных норм и правил, по крайней мере на уровне закона. И это вполне закономерно, потому что во всем, что касается обеспечения национальной безопасности (а нравственное здоровье детей — это будущее нации), США ведут себя как заурядная тоталитарная страна, и там каждого любителя просмотра в Интернете детской порнографии ожидает 3 года тюрьмы. Дочь Буша попалась на употреблении пива — последовали такие судебные санкции, которые у нас дают несовершеннолетним разве что за вооруженный грабеж.

Для нас же предлагаются образцы насилия, жестокости и разврата. Впрочем, лишь предлагаются, потребляем-то мы сами, добровольно, с энтузиазмом наивного глупца. В этой связи мне всегда хотелось взглянуть в лица тех чиновников, которые отбирают всю эту грязь и вбрасывают ее в средства массовой информации, рассчитываясь при этом нашими деньгами, как своими. Уверен, что они знают, как отзовется такое слово или кадр в сознании и поведении детей и подростков. И разве стремлением к успеху руководствуются эти люди? Отнюдь, жажда наживы движет ими, лишь та мзда, которую они получат за замусоривание России, интересует их.

Поэтому одним из ключевых является вопрос: как прекратить эту вакханалию в средствах массовой информации и прежде всего — на телеэкране? Вот почему я являюсь сторонником введения нравственной цензуры, не политической, Боже упаси, а именно нравственной.