История всемирной литературы 79 страница

«Песни о Нибелунгах», в отличие от архаической скандинавской версии, совершенно чужды элементы языческой мифологии, здесь сильно трансформируется фаталистическая концепция сюжета. Мир богатырских сказок и исторических легенд, заполняющий «Эдду», оттеснен на задний план. В первой части немецкой поэмы юношеские приключения Зигфрида (добывание клада, шапки-невидимки, победа над драконом и приобретение неуязвимости) носят чисто сказочный характер и вынесены за рамки основного действия. Сватовство к Брюнхильде также наделено сказочными чертами, но уже переделанными в стиле рыцарского романа. Сказочность подчеркивает историческую дистанцию, отделяющую читателя от героев. Столкновение сказки и придворного быта создает особый художественный эффект. Пришедшие из овеянных фантастикой северных стран герои (сказочный королевич и дева-воительница) преображаются при дворе в Вормсе, он — в учтивого рыцаря, заочно влюбленного в прекрасную даму, она — в тщеславную королеву. Сказочные мотивы заслонены в первой части пышными описаниями придворной жизни — пиров, турниров, охоты, куртуазного служения даме. Эти описания даны с большим мастерством, автор восхищается богатством двора, его внешним блеском и этикетным «вежеством». На авансцене находится Вормский двор, разумеется похожий не на историческую ставку бургундских королей в V в., а на феодальные дворы XII—XIII вв. Именно в обстановке придворного быта возникает конфликт, составляющий завязку поэмы.

Во второй части действие происходит в стране гуннов, в мире суровой героики исторического предания, представленного образами могучих и

524

великодушных Этцеля, Дитриха Бернского, Хильдебранда. Однако это лишь фон, на котором по-прежнему разрешаются внутренние коллизии Вормского двора и королевского дома Бургундов. Этцель и Дитрих напрасно пытаются добиться примирения Кримхильды и ее братьев. Мир придворной реальности стоит в центре внимания: в этом мире при внешнем блеске проявляется внутреннее неблагополучие, ибо власть Гунтера и блеск его двора зиждутся на тайной силе сказочного богатыря Зигфрида, на обманном сватовстве к сказочной богатырше Брюнхильде. Несоответствие сущности и видимости не может не обнаружиться и не повести к обидам, предательству, бесконечной феодальной распре и, наконец, к гибели королевского дома Бургундов.

Род и племя в «Песни о Нибелунгах» постепенно заменяются семьей и феодальной иерархией. Отсюда важнейшее сюжетное отличие от представленной в «Эдде» древнейшей ступени сказания. Кримхильда мстит не мужу за братьев, а братьям за мужа. Это изменение и дало возможность сосредоточить борьбу в пределах королевской семьи бургундов. Аналогичным образом Хаген превратился из брата Гунтера в его старшего вассала. Главный предмет ссоры королев — вопрос о том, является ли Зигфрид вассалом Гунтера.

Конфликт вассального долга и семейных связей определяет поведение созданного автором «Песни о Нибелунгах» благородного Рюдигера, который погибает от руки родичей жениха своей дочери.

Не случайно Кримхильда и Хаген, воплотившие идеалы семейной и вассальной верности, оказываются главными противниками. Следует, правда, заметить, что в соответствии с эстетикой народного эпоса (и в отличие от рыцарского романа) вассальная преданность Хагена Гунтеру перерастает в своеобразный «патриотизм» по отношению к бургундам и благодаря этому приобретает даже парадоксальный характер. Так, Хаген, узнав от дунайских русалок о предстоящей бургундам гибели в земле гуннов, разбивает челнок перевозчика, чтобы его соплеменники не могли опозорить себя бегством. Более того, Хаген обрекает Гунтера на казнь тем, что отказывается выдать Кримхильде тайну клада, пока живы его «господа». Честь бургундских королей дороже ему, чем их жизнь. Хаген не слуга Гунтера, а настоящий богатырь, по своему разумению защищающий интересы вормских правителей. Именно поэтому он и смог вырасти в колоссальную, чисто эпическую фигуру героического злодея. (В отличие от песен «Эдды» в «Песни о Нибелунгах» героический характер практически неотделим от демонизма.)

Так же верность Кримхильды Зигфриду дает только первоначальный толчок для превращения нежной и наивной девушки в мстительную фурию, неженская жестокость которой потрясает даже таких суровых воинов, как Дитрих и Хильдебранд. Разумеется, эпос, изображающий в основном внешнее действие, а не внутренние переживания, не показывает эволюции характера Кримхильды. Просто во второй части создается совершенно иной образ, чем в первой.

Вместе с тем почти маниакальная безудержность, проявляемая в борьбе Кримхильды с Хагеном, превышает и обычную в эпосе «меру» и в известной степени заслоняет те более общие начала (скажем, «семья» и «государство»), из которых борьба вырастает. В конце концов погибают не только сами герои, но и семья, государство, народ. Как сказано выше, фатализм теряет в «Песни о Нибелунгах» наивную прямолинейность. Мы явственно чувствуем дыхание неумолимого рока, но рок в значительной мере как бы порожден самими характерами и отчасти сложными противоречивыми ситуациями. При этом одни персонажи (Дитрих, Рюдигер и др.) хотят примирения, но не могут преодолеть ситуацию, а другие (Хаген и Кримхильда) развивают ее трагические возможности.

Драматически-трагический характер «Нибелунгов», в отличие от спокойно гармонической эпичности Гомера, был отмечен еще Гегелем в его «Эстетике». К теме Нибелунгов (с использованием и скандинавских источников) обратились драматурги середины XIX в. (Геббель, Вагнер, Ибсен). Особо знаменита музыкально-драматическая тетралогия Вагнера «Кольцо Нибелунга».

Другая своеобразная черта жанра «Песни о Нибелунгах» — сближение с рыцарским романом. Такое сближение широко распространено и в восточной литературе (например, знаменитая грузинская поэма Руставели «Витязь в тигровой шкуре», а также «Амиран-Дареджаниани», арабский эпос о подвигах Антары и др.).

К началу XIII в. относится создание в австрийско-баварских землях окончательной литературной редакции еще одной выдающейся поэмы — «Кудруна» (или — «Гудруна»), написанной вариантом «нибелунговой строфы». Благодаря широкому использованию сказочной традиции «Кудруну» иногда называют «немецкой Одиссеей».

Поэма состоит из вступления (рассказ о юности ирландского королевича Хагена, похищенного грифами и выросшего на необитаемом острове вместе с тремя принцессами) и двух частей, варьирующих одну и ту же тему богатырского сватовства. Первая, древнейшая часть поэмы имеет архаические скандинавские параллели,

525

окрашенные мифологической фантастикой. В немецкой поэме сказалась характерная для шпильманского эпоса сказочная авантюрность. Чтобы получить в жены прекрасную Хильду, отец которой убивает всех женихов, Хетель отправляет сватами своих вассалов под видом купцов; один из них, Хорант, привлекает Хильду прекрасной музыкой; с согласия Хильды организуется ее похищение. После поединка Хагена, отца Хильды, и Хетеля благодаря вмешательству Хильды происходит их примирение (в отличие от скандинавской версии с ее «вечным» боем Хёгни и Хедина).

Во второй части, отразившей эпоху норманнских набегов (IX—XI вв.), повествуется о судьбе дочери Хильды — Кудруны, похищенной норманнским герцогом Хартмутом. Отказавшаяся выйти замуж за своего похитителя и оставшаяся верной своему жениху Хервегу, пленница превращена злой Герлиндой, матерью Хартмута, в служанку. Печальная судьба Кудруны, напоминающая злоключения сказочной Золушки, рисуется на фоне быта рыцарского замка XII—XIII вв. Только через тринадцать лет Хервегу и его друзьям удается предпринять поход для спасения Кудруны. Поэма заканчивается поражением норманнов и счастливым возвращением Хервега и Кудруны домой. Великодушная Кудруна прощает взятого в плен Хартмута. Герлинду убивает старый Вате, который некогда участвовал в похищении Хильды.

В центре поэмы, так же как и в «Песни о Нибелунгах», — образ женщины, преданной своему избраннику. Но преданность Кудруны выражается в долготерпении, нравственной стойкости, а не в демонической мстительности, как у Кримхильды.

Ряд эпических произведений XIII в. разрабатывает сказания о Дитрихе Бернском. Судя по «Песни о Хильдебранде», свергнувший Одоакра с римского престола (493 г.) остготский король Деодрих (Теодорих) рисовался в эпосе исконным властителем Италии, незаконно изгнанным Одоакром и нашедшим временный приют при дворе «доброго» Аттилы. Интерпретация Аттилы как идеального эпического монарха стала возможной ввиду вассального положения остготов по отношению к гуннам. Впоследствии Одоакр был вытеснен Эрменрихом (Эрманарихом) — королем разрушенного гуннами древнего причерноморского царства остготов, уже стяжавшим славу злодея благодаря сказанию об убийстве им Сунилды (Сванхильд). Эрменрих оказывается дядей Дитриха. Роль воспитателя, вернейшего и старейшего дружинника Дитриха, традиция прочно закрепила за Хильдебрандом, а в качестве дружинника-изменника эпос рисует Витеге (упоминаемого Иорданом под именем Видигойя как храбрейшего из готов). Сам Дитрих всегда изображается благородным богатырем, возмущенным тиранией Эрменриха.

Иллюстрация: Эккехарт и Ута

Скульптура Наумбургского собора

Сказания о Дитрихе (за исключением поэмы «Розовый сад») были особенно популярны в крестьянской среде (свидетельство «Кведлинбургской хроники»); они меньше, чем «Песнь о Нибелунгах», испытали влияние куртуазных концепций.

В поэме «Бегство Дитриха» описывается, как Эрменрих, убив своего сына и племянников, вероломно нападает на владения Дитриха, учиняя повсюду насилия и грабежи. Благородный Дитрих добровольно отдает ему часть своих городов, чтобы вызволить из плена Хильдебранда и некоторых других своих витязей. Несмотря на измену Витеге, передавшего врагу Равенну, войско Дитриха и жители Равенны наконец разбивают Эрменриха, и тот вместе со своим советником Сибехом ищет спасения в бегстве.

526

В «Равеннской битве» и «Смерти Альпхарта» в центре внимания — измена Витеге, коварно погубившего ближайших родичей Дитриха и Хильдебранда. В поэме «Розовый сад» Дитрих и его витязи одерживают в турнире победу над Зигфридом, Гунтером, Гибихом и Гернотом, охраняющим розовый сад Кримхильды.

Поэмы о Дитрихе включают образцы не только героического, но и романического эпоса. Некоторые сказания, восходящие к народным сказкам, рыцарским романам и местным преданиям, повествуют о его борьбе с великанами и карликами («Песнь об Эке», «Виргиналь», «Лаурин», «Гольдемар», «Зигенот»).

Полная поэтическая биография Дитриха содержится в составленной по немецким источникам норвежской «Саге о Тидреке». Генеалогической циклизацией с Дитрихом оказались связанными и некоторые герои шпильманского эпоса, первоначально совершенно независимые, — Ортнит, Хугдитрих, Вольфдитрих и др. В поэме об Ортните, так же как в «Саге о Тидреке», фигурирует богатырь Илья, что свидетельствует о популярности среди других народов русских былин об Илье Муромце в начале XIII в.

Не только поэмы о Дитрихе, Вольфдитрихе и т. п., но и шпильманский эпос XII—XIII вв. в целом наряду с германской эпической традицией использовал совершенно иные фольклорные и литературные источники: народную сказку, легенду, рыцарский роман, подчас иноземного, в том числе восточного, происхождения. Излюбленная тематика ряда шпильманских поэм («Король Ротер», «Герцог Эрнст», «Освальд», «Орендель» и др.) — путешествия в заморские страны, разнообразные приключения, многочисленные истории о сватовстве.

Эти поэмы можно рассматривать в какой-то мере как демократический вариант героико-романического эпоса; в нем все с большим трудом просматривается реальная историческая действительность. Немало в шпильманском эпосе восточных (в частности, византийских) мотивов, а также сюжетов, заимствованных из агиографии.

 

526

ИСПАНСКИЙ ГЕРОИЧЕСКИЙ ЭПОС

Испанский эпос во многом близок французскому, а искусство испанских эпических певцов-хугларов — имеет много общего с искусством французских жонглеров. Сходным является не только ассонансированный стих, но и ряд стилевых формул — эпических «общих мест». Испанский эпос также базируется в основном на историческом предании; еще больше, чем французский, он сосредоточен вокруг темы реконкисты, войны с маврами. Учитывая сильное влияние французской культуры на испанскую в XI в., когда оформился испанский эпос, Г. Парис предположил, что испанский эпос возник непосредственно под влиянием французского, в подражание ему. Эта точка зрения, однако, в последнее время полностью отброшена. Прежде всего метрика испанского эпоса, как показал Р. Менендес Пидаль, представляет собой не искажение французского десятисложника, а неравносложный (асиллабический) ассонансированный стих, в принципе более архаический, чем французский, так и не совершивший перехода от ассонансов к точным рифмам.

Дистанция между «героическим веком» реконкисты и эпохой расцвета эпического творчества в Испании очень невелика, гораздо меньше, чем между «эпическим» временем Каролингов и временем распространения «chansons de geste». Сама реконкиста была в Испании народным движением, в котором участвовали и в успехе которого были заинтересованы широкие слои населения. В испанском эпосе почти полностью отсутствует фантастика, в том числе и христианская, да вообще всякая гиперболизация. Редкая в эпической поэзии точность в передаче исторических реалий сочетается с обилием бытовых деталей, с изображением довольно пестрого народного фона. Сами идеалы испанского эпоса имеют отчетливую демократическую окраску.

Лучший и при этом полнее всего сохранившийся памятник испанской эпической поэзии — «Песнь о моем Сиде». Дошедшая до нас в единственном списке, составленном в 1307 г. неким Педро Аббатом, поэма, по-видимому, сложилась около 1140 г., меньше чем через полвека после смерти самого Сида. Сид — знаменитый деятель реконкисты Родриго (Руй) Диас де Бивар (1040—1099). Сидом его называли арабы (аль-сеид — господин). Родриго был ближайшим советником и военачальником короля Кастилии Санчо, но при Альфонсе VI, когда выдвинулась на первое место не кастильская, а леонская знать, Родриго Диас часто бывал в немилости и несколько раз подвергался изгнанию. В изгнании Родриго сначала служил военачальником у графа Барселоны Беренгария, а затем у мусульманского царя Сарагосы. Через некоторое время Сид начал на свой риск и страх завоевание земель, находящихся под арабским владычеством, овладел Валенсией, после чего окончательно примирился с Альфонсом VI, наголову разбил войска североафриканских альморавидов, призванных арабским правителем Севильи.

Поэма и в общих чертах, и в ряде деталей, и в именах близка к истории. При этом некоторые события (такие, как три ссоры с Альфонсом VI, двукратное взятие в плен графа Барселонского,

527

две стычки с Гарсией Ордоньесом и т. д.) сливаются в одно. Из военных походов Руй Диаса хуглар особенно выделяет его первые победы в Мединасели — тогда пограничном районе с Кастилией. Хроники не сохранили следов этих событий. Скорее всего хуглар — сам житель пограничной полосы — почерпнул сведения из местных преданий.

Совершенно естественно, что поэма игнорирует службу Сида в Сарагосе и рисует его с самого начала последовательным деятелем реконкисты. Однако Сид не изображается фанатичным врагом мавров. В поэме нарисован эпизод дружбы Сида с мавританским правителем, но не с сюзереном исторического Сида, каким был одно время владыка Сарагосы, а с его вассалом — неким Абенгальвоном (возможно, лицо вымышленное). Абенгальвон выделяется благородством на фоне своих христианских соседей — графов Каррионских, избивших и бросивших в лесу своих молодых жен — дочерей Сида. Брак графов Каррионских (лиц исторических) с дочерьми Сида — вымысел автора поэмы, но, возможно, что в его основе было неудачное сватовство, прерванное очередным изгнанием Руй Диаса.

Изгнание составляет исходную ситуацию в истории эпического Сида, как гнев Ахилла — в «Илиаде». С величайшим сочувствием и эпической обстоятельностью повествует поэма о том, как обездоленный изгнанник с кучкой родичей и верных вассалов, оставив нежно любимую жену и дочерей в руках короля, начинает свой трудный путь. На первых порах Сиду негде приклонить голову, он не имеет ни продовольствия, ни денег и даже вынужден прибегнуть к хитрости — «одолжить» денег у богатых евреев, отдав в залог запечатанные сундуки, набитые камнями (распространенный новеллистический мотив). Постепенно, шаг за шагом обязанный только собственному ратному труду, своему благоразумию и самоотверженности верных воинов Сид достигает великих успехов в завоевании мавританских земель, добывает несметное богатство, а уже эти успехи и богатство делают возможным примирение с королем.

Конфликт «богатыря» с правителем — широко распространенная эпическая коллизия. Иногда этот конфликт ведет к бездействию героя (того же Ахилла) и даже открытому разрыву с сюзереном (вассалы-мятежники во французском эпосе). Иногда в решающий момент «богатырь» все же приходит на помощь несправедливому владыке из бескорыстной любви к родине (Илья Муромец в былине «Калин-царь», Гильом Оранжский во французском эпосе). В «Песни о моем Сиде» с «изгнания» начинается эпическая борьба Сида с маврами. Одерживая победы и отнимая земли у мусульманских властителей, Сид всячески подчеркивает свою вассальную верность несправедливому сюзерену, регулярно посылает ему богатые дары, часть своей добычи.

И на устах повсюду такое у них слово:
«Вот добрый был бы вассал, будь сеньор его добрым».

(Перевод Б. Ярхо)

Вассальная преданность Сида Альфонсу VI имеет прямую связь с делом реконкисты, оно было невозможно без объединения страны, которое исторически осуществлялось кастильскими графами, а затем королями.

 

Титульный лист первого издания «Поэмы о Сиде»

1525 г.

Уже после примирения с королем Сид должен утвердить себя в придворной среде, но ее представители, прежде всего инфанты Каррионские и их друзья, ведут себя по отношению к нему нагло и вероломно. Они спесивы, трусливы и алчны. Они презирают Руй Диаса как менее знатного инфансона, но зарятся на его богатство. Поэтому, посватавшись к дочерям Сида и получив богатое приданое, инфанты по пути в свои владения, избив юных жен, бросают их в

528

лесу. Сид требует созыва кортесов и восстанавливает свою честь судебным поединком и новым, еще более почетным браком дочерей с принцами Наварры и Арагона.

Таким образом, идея христианско-испанского единства (при этом, как уже отмечалось, без тени церковного фанатизма) сочетается в поэме с весьма критическим изображением придворной среды. Родриго Диас, который в действительности и сам был из весьма знатного кастильского рода, превращен хугларом в инфансона. Не при дворе Альфонса, а в отряде опального Сида господствуют гармонические патриархальные отношения. Непререкаемый авторитет Сида среди родичей и вассалов зиждется на его мудрости, справедливости, отеческой заботе о семье и войске. Сам Сид наделен чертами настоящего патриарха, идеального эпического властителя, и его окружение представляет образец подлинно эпического мира как бы в назидание Альфонсу и всей Испании.

Образ самого Сида крайне своеобразен: кое-какими чертами он приближается к типу богатыря-военачальника в арабском (Антара), а также тюркском эпосе (Манас, Кёр-Оглы). Даже внешний его облик — зрелый мужчина с пышной бородой — исключителен. На фоне, например, французского эпоса Сиду в поэме абсолютно чужда героическая неистовость, безрассудная смелость и другие аналогичные свойства типичного богатыря-воина. Наоборот, он уравновешен, рассудочен, сдержан, он прекрасный дипломат, не дает аффектам увлечь себя, он зорко бережет не столько сословно-воинскую честь, сколько собственное достоинство, понимаемое очень широко, общечеловечески.

Сид не только воин, он рачительный хозяин в своих владениях, в своем войске, нежный семьянин. Его постоянные заботы о семье, трогательное свидание с нею, предложение жене и дочерям наблюдать за сражением у стен Валенсии, чтоб увидеть, как он воинскими трудами добывает их благополучие, переживания Сида в связи с неудачным браком дочерей — все это весьма своеобразные жизненные и художественные черты, отсутствующие, например, во французском эпосе.

Образ Сида связан со всей концепцией героики «Песни». Представление о герое здесь решительно перерастает традиционный облик безрассудно смелого богатыря-воина и вместе с тем не приобретает сословно-рыцарских черт. Эпический герой в «Песни о моем Сиде» становится благоразумной и уравновешенной личностью, причем личностью, которая в какой-то мере оказывается уже носительницей государственно-правового сознания. Этим определяется характер вассальной верности Сида королю — не страсть (в которой неразличимы право и обязанность), как у Роланда, а щепетильная лояльность. По этой же причине Сид ищет не мести оскорбителям своей чести, а законной управы на них, возмещения ущерба, их посрамления и вовсе не жаждет их крови.

Соответственно и изображение войн, которые ведет Сид, не сводится к серии смелых поединков: описывается действие войска, тактические приемы. Рядом с «войной» зримо присутствует «мир» (в этом кардинальное отличие от «Песни о Роланде»). Для поэмы специфично переплетение политических и семейных интересов и забот, соединение сцен батальных и картин свадьбы, суда и т. п., освобождение родной земли и поиски богатой добычи, пестрый фон, в котором наряду с воинами реконкисты выступают мирные жители, мавры и евреи. «Песнь о моем Сиде» исключительна в том смысле, что рядом с идеальными, возвышенными мотивами (распространение христианства и т. п.) настойчиво выступают весьма материальные — например, военная добыча.

Таким широким, многогранным изображением поэма выделяется среди образцов героического эпоса. Эти отличия (широта фона, материальные мотивировки поступков, описание своего рода «карьеры» героя, преодолевающего неблагоприятные обстоятельства, назидательный элемент) предвосхищают грядущее развитие эпоса, в результате сближающее его с романом.

Другая дошедшая до нас поэма о Сиде (XVI в.) посвящена его молодости. Основной ее сюжет — месть двенадцатилетнего Родриго за своего немощного отца Диего Лайнеса, находящегося в распре с графом Гомесом де Гормас, и последующий брак Родриго и Химены — дочери убитого им графа. Далее следует рассказ о подвигах Родриго в войнах с маврами, о единоборстве с арагонским борцом для разрешения спора между Кастилией и Арагоном (это факт исторический), об участии в фантастической войне с Францией. Образ Родриго в этой поэме во многом противоположен Сиду из «Песни о моем Сиде» и ближе к традиционному героическому характеру. Родриго здесь безрассудно смел, нетерпелив, держит себя вызывающе с королем Фернандо, пугает его своим длинным мечом и дерзкими речами.

Следует учесть, однако, что поэма о юношеских подвигах Сида — типичный образец произведения об «эпическом детстве» известного героя (ср. аналогичные сказания о юности Роланда, Кухулина, Давида Сасунского и др.). А для таких произведений особенно характерно изображение прежде всего ищущей выхода богатырской энергии молодого героя. Лишь по достижении зрелости его энергия подчиняется определенной

529

общественной целеустремленности (таков, например, армянский герой Давид Сасунский, который после проявленного юношеского безрассудства переходит к сознательной борьбе с арабскими завоевателями, так же как Сид).

Кроме того, следует учесть и более позднюю обработку сказаний о Родриго в обстановке усилившейся феодальной усобицы. Эпизоды молодости Сида были широко разработаны в романсах. Сказания о Сиде составляют ценнейшую и самую популярную часть испанского средневекового эпоса, но испанский эпос далеко не сводится к ним.

Благодаря новейшим исследованиям было реконструировано большое количество эпических произведений, прозаизированные или полу-прозаизированные фрагменты которых сохранились в кастильских хрониках. Удалось восстановить ряд эпических песен о событиях X и XI вв. (о семи инфантах Лары, о Фернане Гонсалесе, о Гарси Фернандесе, об инфанте Санчо Гарсиа, об осаде Саморы и смерти короля Санчо).

Наиболее яркая в художественном отношении «Песнь о семи инфантах Лары» представляет собой традиционное повествование о родовой распре и кровавой мести. Политические отношения составляют в поэме только исторический фон: на свадьбе Руя Веласкеса и доньи Ламбры, родственницы графа Кастилии, произошла ссора одного из рыцарей доньи Ламбры с племянниками ее жениха, сыновьями Гонсало Густиоса. Ссора привела к жестокой вражде. С целью мести Руй Веласкес послал Гонсало Густиоса на явную смерть к мусульманскому правителю Толедо Альмансору, а его сыновей подговорил выступить против мавров, предупредив того же Альмансора. Все семь инфантов Лары были умерщвлены, а их головы были показаны отцу, находившемуся в плену Альмансора. Мстителем за них стал юный Мударра, рожденный сестрой Альмансора от Гонсало Густиоса. Мударра подверг мучительной казни сначала Руй Веласкеса, а затем и донью Ламбру. История ссоры и мести связана также с именем инфанта Санчо Гарсиа, последнего графа Кастилии.

Сказания о Гарси Фернандесе разрабатывают популярную фольклорную тему брака с иноземкой-изменницей. Гарси Фернандес был женат дважды, оба раза на француженках. Первый раз он убил жену-изменницу, бежавшую с французским графом. Вторая жена, сговорившись с Альмансором, умышленно плохо кормила коня Гарси Фернандеса и тем предала мужа. Ей и Альмансору отомстил сын убитого. Этот сюжет опирается на некоторые исторические реалии: женитьба Гарси Фернандеса на представительнице семьи графов Тулузских, смерть Альмансора вскоре после его похода в Кастилию и т. д.

Песнь о Фернане Гонсалесе была сложена на тему исторического предания о происхождении независимости Кастилии от Леона. Фернан Гонсалес, победоносно воюющий с маврами, тяготится зависимостью Кастилии от Леона; король Леона Санчо Ордоньес преследует его, но Фернана Гонсалеса выручает его верная жена. Леонский король должен даровать независимость Кастилии, так как не может платить долг за отданных ему коня и кречета. Долг этот растет в прогрессии за каждый просроченный день (популярный фольклорный мотив).

«Осада Саморы» повествует о распре детей короля Фернандо I после его смерти (1065). Санчо, тот самый, которому служил Руй Диас (Сид), пытался объединить страну под своей властью, но был убит под стенами Саморы, где заперлась его сестра Уррака. Его убийцей был некий Вельидо Дальфос, прикинувшийся перебежчиком. Королем становится Альфонс VI, но Сид требует у Альфонса очистительной клятвы, что тот не причастен к убийству брата. Благодаря этому Сид оказывается в немилости, возникает ситуация, с которой начинается действие в «Песни о моем Сиде». «Осада Саморы», где большую роль играет Руй Диас и явственно звучит пафос единства страны, по тематике и идейному содержанию близка к циклу произведений о Сиде.

В XIV в. испанский героический эпос приходит в упадок, но его сюжеты продолжают разрабатываться в романсах — коротких лиро-эпических поэмах, во многом аналогичных североевропейским балладам. Однако в отличие от баллад романсы часто выступают как непосредственное и буквальное продолжение эпико-героической традиции.

Во-первых, стихотворная форма романсов — тирада, включающая ряд шестнадцатисложных строк с единым ассонансом, — очень близка форме «chansons de geste». Во-вторых, фрагменты эпоса, особенно насыщенные драматизмом отдельные сцены и диалоги, переходя в романсы, разумеется, подвергались при этом известной лиро-эпической обработке. Так, эпизод «Осады Саморы», повествующий о встрече Сида, явившегося парламентером от короля Санчо, с подругой его детства инфантой Урракой, превратившись в романс, утратил исторический фон и передавал только личные переживания двух людей.

В романсах слушатель сразу вводится в определенную драматическую ситуацию («Устав сражаться, прилегли шесть братьев, которых зовут инфантами Лары»; «Взят в плен Фернан Гонсалес, великий граф Кастилии» и т. п.).

530

Предшествующие события должны быть известны слушателям, вместе с тем они не имеют большого значения для восприятия самого романса. Основная драматическая коллизия выражена здесь с помощью некоторых особо впечатляющих деталей: Гонсало Густиос со слезами на глазах стирает пыль с мертвых голов своих сыновей. Мударра не узнает под знойным солнцем своего врага и приветствует его.

Так называемые «старые романсы» разрабатывают эпические сказания об инфантах Лары, о Фернане Гонсалесе, о юности Сида, даже о Карле Великом и Роланде. Разумеется, они не ограничивались материалом народного эпоса. Целый ряд романсов отражает более поздние исторические события: романсы о Педро Жестоком, романсы, рожденные в обстановке войны против мавританского королевства Гранады, и т. д. Впоследствии в качестве фабульной канвы романсов использовались и разнообразные средневековые литературные источники, в том числе рыцарские романы.

Испанский героический эпос имел очень существенное значение для дальнейшего развития испанской литературы, эпической и драматической. Гильен де Кастро (1569—1631), вообще широко использовавший сюжеты средневековых поэм и романсов в своих драмах, как и другие драматурги XVI—XVII вв., две из них посвятил Сиду. Его «Юность Сида» была, в свою очередь, использована в знаменитом «Сиде» Корнеля (1637).

Героический эпос, рассмотренный в настоящем разделе, — исторически преходящая форма, тесно связанная с фольклорными истоками и определенным социальным укладом. В период расцвета городской средневековой культуры он отступает перед рыцарским романическим эпосом (куртуазным романом), который отчасти опирается на эпико-героическое наследие, отчасти его преодолевает. Тот же процесс, в несколько более смягченной форме, происходит и на Востоке.