Декабрь 2012

Острыми твердыми когтями впивался в он изящный изгиб нежной, шелковистой кожи. Очередная наивная жертва, очередной доверчивый зритель, поверивший в тонко обставленный спектакль. Прекрасно знавший, что его обаяние и влияние неисчераемы, искусство совершенно, талант - несомненен, он в очередной раз воспользовался своими возможностями. Дьявольская сволочь. Сволочной дьявол...нет, не звучит как-то.
Даже сейчас, когда он причинял её мягкой кожице ощутимую боль, она доверчиво смотрела в его глубокие глаза, в омутах которых со дна поднимались нехорошие искорки. Эта наивность зажигала его. Определенно. Эта маленькая несчастная девочка так купилась на его великолепный образ понимающего темного, что принесет своему хозяину наслаждения более остальных. Таких почти не осталось. Юная чистая прелестница - какой материал для демонического творца...
Второй ладонью он чуть приподнял её аккуратный, кругленький подбородок. Он хотел запомнить этот взгляд. Запечатлеть его в памяти, прежде чем вжаться в её маленькое тельце неистово и раскрепощенно, наполняя его изнутри болью до предела. Вцепиться в эти кругленькие губы и ощутить их сладкий вкус, размазывая кончиком языка по их мягкой кожице кровь, схватить ладонью послушные темные волосы, навевая их локоны на когти...Она просила прелюдии всей своей душой и существом, она требовала её самим божьим созданием. И все же... На то дьявол и дьявол, чтобы нарушать божьи законы.
На его ровно очерченных темных губах появилась наглая самовлюбленная ухмылка. Под слоем аристократического хлама навроде плаща, рубашки и шейного платка крест больно жег грудь, призывая, черт возьми, действовать. Перевернутый крест.
Как последний штрих перед таинством, он удовлетворенно прикрыл глаза. Пора. Пора, след остался в памяти. Он сделает это без взгляда.
С бешеной быстротой жесткими длинными когтями он разорвал в мелкие лохмотья её бедную одежду, уже не сдерживаясь, пронзая её молодую, незащищенную плоть, купая холодные бледные ладони в потоках теплой крови. Острыми зубами он обкусывал дрожащие, торчащие, очаровательные своей неимоверной мягкостью и теплотой, соски. В свежей девичьей крови их вкус был так соблазнителен, так...жив. С закрытыми глазами он все больше и больше плотоядно улыбался, железной хваткой прижимая её слабое тело к себе, чувствуя упругие горячие груди, мокрые, чуть округлившиеся от страха, и впадая в демоническое исступление. Не в силах держать себя в темноте, он резко распахнул глаза, пожирая ужас девушки, вынужденной смотреть на него. Распахнул глаза жестокие. Безжалостные. Одержимые. О, как он обожал этот момент, когда они понимали, КТО перед ними. Когда их божьи души охватывала нескончаемая паника и убийственный страх. Когда они бы вырвались, но уже никуда не смогут...Никогда.
Он слегка закусил быстро бьющуюся розовую жилку на её тоненькой женской шее. Дождался, пока по ней перестанут пробегать волны крови. Отпустил, разумеется, издеваясь. И, всунув руку между полноватых ног, на ходу прощупав клитор, вошел со всей сбереженной силой, с нечеловеческим удовлетворением ощущая, как внутри её все хлюпает и хрустит, ломает внутренности, торжественно наслаждаясь её дикими, срывающимися криками. Не вынимая пальцев, он, впитывая бесконечные страдания девушки, немного приподнял её над полом. Рука скользнула куда-то глубоко внутрь. Ногтями он ощущал её горячие склизкие кишки. Это показалось ему даже более соблазнительным, чем задыхающиеся всхлипывания-повизгивания полумертвой девочки. С каким-то непонятным удовольствием он начал ковыряться внутри, сжимая кишки в кулак и разжимая обратно, развлекаясь с ними, как с игрушками, уже не слушая каких-то непонятных жалобных звуков, которые только и могла издавать бедная жертва. Он был доволен. Вполне. Но ему хотелось большего.
Он вновь разжал глаза и одним движением отбросил девушку к другой стене. Словно труп, она шмякнулась об неё с сочным звуком и сползла вниз, на пол. Неплохо, неплохо. Какой чудесный звук в симфонии агонии.
С каким-то трепетом неизвестного ритуала он подошел к ней и начал цеплять её холодные запястья наручниками к стен
запястья наручниками к стене. Даже в смерти она была прелестна. Но, определенно, этого было мало.
Чуть отойдя, он достал цепь с тяжелым, колючим шаром на конце. Усмехнулся. Это была его любимая игрушка для особо важных персон. И вот она перед ним предстала, достойная, прекрасная своей юной красотой.
Иии-раз. Шар прошелся по обвисшим, но все ещё пухлым и привлекательным грудям, вырывая с мясом на своем пути соски. Два. Закачалась маленькая головка мученицы, а на шаре остались клоки темных волос. Три. Шар измазался в какой-то полупрозрачной красноватой жидкости. На лице не осталось глаз. Нет, не то.
Немного подумав, он обнажил нож. Острый, поражающий изяществом выделки, нож, так похожий на его когти. Да. Это - то.
С долей любопытства и накатывающим вожделением он вонзил в её развороченный изнутри живот ножик. Лезвие оставило ровную линию, через которую с сочными хлюпающими звуками начали валиться покрошенные, измочаленные кишки. Но он не стал
их рассматривать. Неожиданно для себя он ножом распахнул посиневшие губы девушки и прикоснулся к ним поцелуем, лаская её омертвевший язык. Странный, односторонний поцелуй, что на фоне всего, в общем, не смотрелось необычно...
Резко он отшатнулся. И не потому, что побоялся возможного трупного яда или испугался совершенного жестокого грехопадения. Нет. Это было не раз и не два, но на этот раз было особенно прекрасно...Но...Именно поэтому настало время прерваться.
Улыбаясь своим мыслям, он поправил плащ и вышагнул на улицу.
...где-то вдалеке сгорал старый, полуразрушенный храм...

5.07.2013

Неизменным хаммеритам из серии Thief посвящается.

Твои техногенные боги ничтожно стоят,
И ветер, что в трубах воет,
Вовсе не божий глас.
Твой молот разит невинных,
А грешность твоя - поспешна.
И ведьм не разит твой глаз.
Не верь, что судья - Строитель,
И Эдгара лик святого
Печален, ведь Эдгар не свят.
И свечи горят не верой,
А памятной горькой скорбью,
О тех, кто своею кровью
Кропил ваш алый наряд.
Твое наивное сердце
Доверчиво бьется молитвой,
И слову священника внемлет,
И верно порядку оно.
Ты юн и к себе беспощаден.
Порок должен быть уничтожен,
И свет воцареть, где темно.
Ты веришь в иллюзию правды,
О, бог, - в совершенство мира,
Что воды с святого Потира,
Пламением гниль осветят.
Мой смех в куполах застынет
Болезненно горькой насмешкой,
И ветер со мной рассмеется.
О, правый фанатик... Дурак.