Уголовные законы. Гражданские законы

По порядку, сперва обратимся к Олегову договору 911 года. Договор сей по содержанию своему разрешает много юридических вопросов, относящихся к Олегову времени на Руси; из статей его мы отчасти можем видеть насколько в то время Русский закон обнимал разные условия, разные случаи народной жизни. Чтобы удобнее и в большей связи рассмотреть разные понятия Олеговых Руссов о праве, высказанные в договоре, я разделяю статьи договора на уголовные, гражданские и статьи государственного права.

Уголовные законы. Начнем с статей относящихся к уголовному праву. Сюда относятся статьи 2, 3, 4, 5 и 12 Олегова договора с Греками.

Вторая статья договора свидетельствует, что русское общество, во время Олега, при разборе обид и преследовании преступников уже не допускало самоуправства, и требовало суда над преступниками, чтобы обиженные представляли свои жалобы общественной власти, a не сами разделывались с обидчиками. Статья говорит: «А о головах, когда случится убийство, узаконим так: ежели явно будет по уликам, представленным на лицо, то должно веритъ таковым уликам. Ho ежели чему не будут верить, то пусть клянется та сторона, которая требует, чтобы не верили и ежели после клятвы, данной по своей вере, окажется по розыску, что клятва дана была ложно, то клявшийся да приимет казнь». Здесь явно и прежде всего выступает суд, как главное основание общественного благоустройства. На суде главным доказательством и основанием обвинения считалось поличное; тогдашний суд решал дело по одному поступку, каким он есть на лицо; обвиняемый в убийстве был признаваем убийцею, ежели труп убитого был ему уликою. Но, впрочем, и при главном основном судебном доказательстве закон не отвергал других доказательств,— он допускал и спор против улик: обвиняемый мог по закону требовать, чтобы не верили уликам, т. е. отводить их от себя; но в таком случае он должен подтверждать свое требование клятвою, и ежели после клятвы по розыску оказывалось, что клятва была дана ложно, то клявшийся за это подвергался особой казни. Таким образом в числе судебных доказательств того времени кроме поличного мы находим клятву или присягу и розыск, может быть допрос свидетелей. Клятву по закону должен был давать тот, кто отрицал или отводил от себя улики. Сии судебные доказательства вполне согласны с доказательствами, находящимися в Русской Правде и других последующих узаконениях; следовательно нет сомнения, что суд и судебные доказательства Олегова договора принадлежат русскому законодательству. Теперь рождается вопрос,— кто по Олегову договору производил суд над преступниками? Ответа на этот вопрос договор не представляет, но, судя по тому, что по свидетельству летописи, князья были приглашены именно для того чтобы судить по праву, должно допустить, что суд производили или сами князья, или лица от них для сего поставленные, т. е. княжие мужи, наместники, тиуны и вообще судьи, которые, вероятно, бывали и между Руссами. приезжавшими в Константинополь; ибо известно, что между русскими купцами, ездившими в Грецию, отправлялись и гости, посылаемые собственно князем с его товарами, из которых, конечно, князь, выбирал людей, которым поручал в случае надобности и суд над отъезжающими в Грецию. A может быть таковые судьи выбирались и самими отъезжающими купцами на основании общинных начал, ибо ездить целыми обществами, с своими старостами и судья ми, было в то время в обычае повсюду — и у нас, и в западной Европе. Доказательством тому служат все торговые договоры того времени. В XII и XIII веках писались особые уставы, по которым купцы должны были поступать, живя в известном городе. До нас дошли уставы ганзейские, известные под названием «Скры». В каждом городе, куда приезжали ганзейские купцы, были конторы, где хранились эти законы.

По свидетельству третьей статьи договора, убийца по русскому закону подвергался смерти на месте преступления, но в то же время закон допускал выкуп, или вознаграждение ближних убитого имением убийцы, ежели убийца скрывался, при чем ближние убитого получали только то имение, которое по закону принадлежало убийце, и не могли брать имения, принадлежащего его жене. Статья говорит: «Убъет ли Русин христианина, т. е. грека, или христианин Русина, да умрет там же, где учинитъ убийство. Ежели же убежит учинивши убийство и ежели он имеет достаток, то часть ею, т.е. что ему принадлежит по закону, да возмет ближний убиенного, но и жена убившего да удержит то, что ей принадлежит по закону. Ежели убийца, убежав, не оставит имения, то иск не прекращается до тех пор, пока ею не отыщут и не казнят смертию». Настоящая статья указывает на замечательное развитие права в Олегово время, именно в том, что по закону невинная жена не отвечала за виноватого мужа, так что с первого взгляда эту статью можно почесть за заимствованную из римского права и внесенную в договор Византийцами; но назначение смертной казни, мало употребительно в подобных случаях по римскому праву, и особенно применение смертной казни выкупом или отдачею имущества убийцы ближним убитого, совершенно неизвестное по римскому праву и сильно развитое в древнем русском праве, ясно указывают, что настоящая статья выражает чисто русский закон Олегова времени; даже та часть статьи, где жена не отвечает своим имением за виноватого мужа, нисколько ни может указывать на византийское влияние, ибо с одной стороны во всем последующем русском законодательстве невинная жена никогда по закону не отвечала за виновного мужа, a с другой и в древних исландских законах, известных под именем Grаgаs, тоже говорится, что ежели между супругами общность имения не была утверждена особым актом, то в случае денежного взыскания на одном из них, виноватый платит только с своего имения, не касаясь имения принадлежащего другой половине. То же встречаем и в древних Моравских законах, как видно из грамоты Премысла Оттокара (1229 года), где сказано: «Всякий убийца обязан был платить суду 200 денаров, a жена его оставалась без проторей». Следовательно этот закон поскольку был общим для многих скандинавских и славянских законодательств, постольку был общим и для Руси, как составленной из элементов славянских и скандинавских. Обстоятельство, что кровавая месть в случае бегства убийцы могла быть заменена имуществом бежавшего, показывает, что русское общество во времена Олега стояло на той степени развития, когда месть была ограничена судом и голова убийцы могла быть выкуплена его имуществом. Но этот выкуп был только что вводим, он еще не был определен, назначался только в случае бегства убийцы и обычай торговаться с родственниками убитого о выкупе убийцы еще не существовал. Эту первую степень смягчения мести мы видим в славянских, скандинавских и вестготских законах. По этим последним убийца мог вступать в договор о выкупе с родственниками убитого, но прежде этого он должен был бежать в пустыню, в дикие леса и только по прошествии 40 дней после убийства мог вступать в переговоры чрез своих родственников. Если родственники убитого не соглашались на выкуп, то убийца снова мог возобновить свое предложение через год; если во второй раз его предложение отвергалось, то по прошествии года он мог вступать еще раз в переговоры. Но если и на этот раз не было согласия, то убийца лишался всякой надежды выкупить свое преступление.

Четвертая статья договора свидетельствует, что личные обиды, именно побои и раны, в современном Олегу русском обществе, также подчинялись суду и обиженный получал определенное законом денежное вознаграждение. Вот изложение самой статьи: «Ежели кто ударит кого мечем, или прибьет каким-либо другим орудием, то за сие ударение или побои по закону русскому да заплатит пять литр серебра. Ежели же учинивший сие не будет иметь достатка, — да отдаст столько, сколько может, да снимет с себя и ту самую одежду, в которой ходит, a в остальном да клянется по своей вере, что у него некому помочь в платеже, после чего иск прекращается», Эта статья вполне согласна со всем последующим русским законодательством, в котором постоянно личные обиды оценивались денежными пенями; так в Русской Правде читаем: «Аще ли кто кого ударит батогом, любо жердю, или рогом, то 12 гривен», Окончание настоящей статьи договора, по которому виновный должен поклясться, что у него некому помочь в платеже, весьма важно для нас тем, что указывает на русский закон о дикой вире, развитый вполне в Русской Правде, по которому община некоторым образом отвечала за своего члена и участвовала в платеже виры. Очевидно, что начатки этого общинного закона уже существовали при Олеге, в виде круговой поруки членов общины по своем члене, обязанном платить виру или продажу, точно также как подобные общества были в Скандинавии под именем герадов, которые были ничто иное, как гражданский союз, заключенный по общему согласию различных землевладельцев для охранения взаимного спокойствия и безопасности.

Пятая статья договора говорит, что по русскому закону в Олегово время, при преследовании ночного вора, хотя и допускалось некоторое самоуправство, но только в крайности, когда вор был вооружен и оказывал сопротивление; в статье именно сказано: «при поимке вора хозяином во время кражи, ежели вор станет сопротивляться, и при сопротивлении будет убит, то смерть его не взыщется». Но в противном случае, т. е. когда вор не сопротивлялся и дозволял себя связать, законы Олегова времени, равно как и Русская Правда, строго наказывали и запрещали всякое самоуправство и требовали, чтобы вор был представлен на суд и подвергся наказанию, определенному законом. В Олеговом договоре по русскому закону было постановлено: «ежели вор при поимке во время сопротивления был убит, то хозяин возвращал себе только покраденное вором; но ежели вор был связан и представлен на суд, то должен был возвратить и то что украл, и сверх того заплатить хозяину тройную цену украденного». Здесь относительно тройной цены, кажется по византийскому настоянию, в договор внесено было римское quadrupli, по которому открытое воровство наказывалось вчетверо, т. е. возвращалась покраденная вещь, или цена ее и сверх того в наказание тройная цена вещи. По Русской же Правде, в наказание за воровство назначалось не тройная цена покраденной вещи, a особенная пеня, называвшаяся продажею. Настоящая статья Олегова договора, преследуя воровство, в то же время запрещает и наказывает почти одинаково с воровством насилие, делаемое кем-либо под видом обыска, будто бы по подозрению в воровстве. Именно в статье сказано: «Ежели по подозрению в воровстве, кто будет делать самоуправно обыск в чужом доме с притеснением и явным насилием, или возьмет под видом законного обыска что-либо у другого, то по русскому закону должен возвратить в трое против взятого».

Наконец, преследование преступников по русскому праву, современному Олегу, не прекращалось и за пределами русской земли; закон требовал их возвращения и тогда, когда они успевали скрыться за границу, как прямо говорит 12-я статья договора: «между торгующими Руссами и различными приходящими в Грецию и проживающими там, ежели будет преступник и должен быть возвращен в Русь, то Руссы об этом должны жаловаться христианскому царю, когда возьмут такового и возвратят его в Русь насильно». Это настойчивое преследование преступников даже за пределами Русской земли служит явным свидетельством о могуществе власти и закона в тогдашнем русском обществе.

Законы гражданские. Рассмотревши статьи договора, относящиеся уголовному праву, или те законные меры, которые русское общество употребляло против нарушения прав, признанных законом, мы теперь перейдем к статьям, указывающим на тогдашнее частное или гражданское право, т. е. рассмотрим те права, которые русское общество предоставляло своим членам в отношении друг к другу. Здесь мы встречаем указание относительно прав на имущество. Владение имуществом, по тогдашнему устройству русского общества, тогда только почиталось правильным и заслуживающим общественное покровительство и законную защиту, когда имущество признано за владельцем по закону, как прямо говорит вторая статья договора: «да частъ его, сиреч иже его будет по закону». Но в чем состояла законность владения, из договора не видно; впрочем для нас уже важно и одно указание на различие между владением законным и не законным, ибо мы из него можем заключать о благоустроенности тогдашнего русского общества и о силе закона.

Законное понятие о принадлежности имущества лицу, a не роду, в тогдашнем русском обществе уже до того было развито, что закон признавал отдельное имущество мужа и отдельное имущество жены и, в случае взыскания за преступление мужа, в удовлетворение поступало только мужнино имущество, a женино имение закон в таком случае признавал неприкосновенным, как прямо сказано в третьей статье договора: «Ежели убежит учинивший убийство, и ежели он имеет достаток, то часть его, т. е. что ему принадлежит по закону, да возьмет ближний убиенного, но и жена убившего да удержит то, что ей принадлежит по закону». На отдельное имущество жены от мужнина имущества есть указания и в летописях; так Нестор, описывая браки в племени Полян, говорит, что невесты несли за собою приданое; или говоря об Ольге между прочим пишет, что ей принадлежал в отдельную собственность Вышгород: «Бе бо Вышгород град Волзин». Это кажется указывает на вено, которое муж давал жене в отдельную собственность от своего имения, ибо Ольга, псковитянка по происхождению, не могла иметь своим приданым Вышгорода, который находился в приднепровском краю. О вене ясно же упоминается при Владимире, как о давнишнем обычае в русском обществе.

В одиннадцатой статье договора изложен тогдашний русский закон о наследстве, по которому в тогдашнем русском обществе были уже известны два вида наследства: наследство по завещанию и наследство по закону. Статья договора прямо говорит: «Ежели кто из русских умрет, не распорядившись своим имением, или не будет иметь при себе своих, то имение его да отошлют к его ближним в Русь. Но ежели он по своему имению сделает распоряжение, то тот, кою он напишет наследником имения, да возьмет назначенное ему, да наследит имение». Закон о наследстве по завещанию ясно свидетельствует, что на Руси в Олегово время имущество принадлежало лицу, а не роду; ибо ежели бы имущество принадлежало роду, то не было бы места для завещания: член рода не мог бы распоряжаться и отдавать в собственность после своей смерти то, на что и сам не имел права собственности при жизни. Наследство же по закону указывает на то, что родственные отношения и в то время имели то же значение, какое они имеют и теперь, т. е. что закон не отрицал права родственников на имение после умершего, ежели тому не противоречило завещание, оставленное умершим.

Законы государственные. Наконец в Олеговом договоре мы находим несколько указаний на права лиц, вытекающие из различных отношений лиц к самому обществу, или вообще на тогдашнее государственное право в русском обществе. Здесь самые важные указания мы встречаем в вступлении и первой статье договора. Именно вступление указывает нам на верховного властителя Руси, великого князя, на князей — его подручников, на светлых бояр и на всю Русь подвластную великому князю. Первая статья также говорит о князьях, которых называют светлыми и властителями народа; далее десятая статья упоминает о гостях и.рабах. Таким образом из их упоминаний мы видим, что по отношению к обществу были особые права верховного властителя Руси, великого князя, потом особые права князей подручников великого князя, особые права бояр, высшего класса подданных, носивших название светлых бояр, особые права всех свободных людей, принадлежащих к русскому обществу, и наконец значение невольников или рабов. В договоре, конечно, мы не находим полного определения прав того или другого класса членов тогдашнего русского общества, но уже самое различие наименований, присвоенных каждому классу, намекает на различие прав, ибо ежели в языке образовались различные наименования, то это уже есть явный признак различия в значении и правах.

Впрочем договор представляет несколько данных и для определения прав того или другого класса. Так Олег, великий князь русский, называется властителем всей Руси,— ему подчинены и светлые бояре и другие князья; в договоре сказано: «Мы от рода русского, иже посланы от Ольга, великого князя русского, и от всех, иже суть под рукою его, светлых бояр, похотеньем наших князь и по повеленью великого князя нашего, и от всех иже сутъ под рукою его, сущих Руси». Здесь мы даже видим, что в сношениях с чужеземным народом распоряжался не один великий князь, но также имели голос и другие князья, подвластные великому князю, бояре и вся Русь. Некоторые думают, что название великого князя не есть Русское, туземное, а титул, приданный византийцами русскому государю; но этому мнению именно противоречат византийцы. До нас дошел придворный византийский обрядник, писанный императором Константином Порфирородным, в котором прямо сказано, что государь русский в византийских официальных грамотах титуловался просто князем, а не великим князем. Вот подлинный титул, записанный в обряднике: «грамота Константина и Романа христолюбивых царей римских князю русскому». Ясно, что в договоре Олега титул великого князя был домашний, а не византийский

Далее, первая статья договора называет властителями, владеющими над народом, и низших князей, подчиненных Олегу; статья гласит: «не вдадим елихо наше изволене, быти от сущих под рукою наших князь светлых, никакому же соблазну или вине». Но бояр договор нигде не называет властителями и оставляет за ними только титул светлости, благородства, особого почета в народе; отсюда мы можем заключить, что бояре не были властителями и не принадлежали к состоянию князей.

Десятая статья договора представляет нам данные для некоторого отделения прав, присвоенных тогдашним русским обществом сословию гостей; она говорит: «аще украден будет челядин русский и жаловати начнут Русь, да покажется таковое от челядина, да имут й в Русь; но и гостъе погубиша челядин; и жалуют, да ищут й». Здесь, как мы видим, гости противополагаются вообще другим Руссам, приезжающим в Грецию; следовательно признаются особым, отдельным сословием, особым классом, с своими правами. A Игорев договор ставит гостей после послов и указывает на них, как на торговцев, отправляющихся с товарами в чужие земли; в договоре Игоря сказано: «А великий князь русский и бояре его да посылают в Греки к великим царем Греческим корабли елико хотят со слы и с гостъми, ношаху сли печати злати, и гостье сребряни».

Наконец девятая и десятая статьи договора дают некоторые указания для определения состояния невольников, рабов, называвшихся тогда челядью. Так девятая статья говорит, что невольниками были пленники, что они продавались как товар и проданные отсылались в разные земли, что Олеговы Руссы вели большую торговлю невольниками и в этой торговле не только продавали своих пленников, но даже скупали невольников в других местах. В десятой статье указывается на невольника, как на вещь, на которую права хозяина были неприкосновенны и охранялись законом, — хозяин мог требовать своего невольника где бы его ни отыскал.

 

Договор Игоря

Вторым памятником русского законодательства в первом периоде был договор Игоря с Греками, написанный в 945 г. В этом договоре хотя большею частию повторяется то, что уже сказано в Олеговом, но есть и некоторые изменения и указания на такие стороны тогдашнего русского законодательства, которых не заметно еще в Олеговом договоре. Разбирая договор Олега, мы, конечно, не могли не заметить отсутствия в нем системы и перерыва между статьями. Причина этого заключается в том, что перед договором 911 года был заключен между Русскими и Грека ми словесный договор 907 года. Договор этот, по всей вероятности, был весьма подробен и заключал в себе условия, касающиеся различных предметов. Быть может договор этот и был записан, если не в форме трактата, то в византийских хрониках, и мог сохраняться еще в памяти народа, когда был заключен договор Олега. Но, видя нарушение словесного договора, Греки приступили к совершению письменного договора. Вот этим-то и объясняется, почему в договоре Олега не упоминается о некоторых статьях, вошедших в договор Игоря. Византийские хроники записали даже некоторые из условий словесного договора 907 года. В летописи нашей мы также встречаем известие об этом словесном договоре: «Олег же мало отступи от града, нача мир творити с царема грецкима, с Леоном и со Александром, посла к нима в град Карла, Горлофа, Велмида, Рулава и Стемида, глаголя: «имете ми ся по дань». И реша Греци: чего хощеши, и дамы ти. И запове да Олег дати воем на 2,000 корабль по 12 гривен на ключ; и потом даяти уклады на Руськия грады, по тем бо градом сидяху князи под Олегом сущи; да приходяще Русь хлебное емлютъ, ели ко хотяще; a иже придутъ гости, да емлютъ месячину на 6 месяц хлебъ» и пр. Греки подтвердили все эти условия словесного договора a потому они и не вошли в договор Олега 911 года. Итак, договор Игоря полнее, нежели договор Олега. Заметим касательно статей договора Игоря 945 года. Промежуток времени между 911 и 948 гг. был, само собою разумеется, значительнее, нежели промежуток между 907 и 911 гг. В это время некоторые статьи могли быть нарушены, a с другой стороны и сами Греки увидели невыгоды тех условий, которые они заключили с Русскими в 911 году, находясь под влиянием страха. Поэтому, хотя число статей договора и более и самые статьи подробнее, однако смысл их более или менее ограничивающий, сравнительно с договором Олега 911 года. Не разбирая всех статей Игорева договора, как или не относящихся к нашему предмету, или уже известных из договора Олега, мы пересмотрим только то, что указывает на незамеченные прежде стороны русского законодательства и общественного устройства.

1-е указание договора Игоря касается значения земщины на Руси. Так, на первой странице договора (Лавр. сп., стр. 24) мы встречаем целый ряд имен послов, отправленных в Грецию для заключения этого договора. Здесь, кроме послов от Игоря, от сына его Святослава, от княгини Ольги, мы встречаем имена послов от Сфандры, жены Улебовой, от какой-то славянки Предславы от знаменитых дружинников и от купцов. Из этого видно. что в заключении договора участвовало все общество, что в делах общественных значение князя было ограничено, и рядом с его властью рука об руку, шла власть земщины.

2-е указание касается прав и положения русской женщины. В договоре упоминаются послы от женщин — от Сфандры, жены Улебовой, и от Предславы. Из этого официального указания мы видим, что женщины в тогдашнем русском обществе имели не только семейное, но и чисто гражданское общественное значение. Общество признавало их не только, как членов той, или другой семьи, но и как членов целого общества, до некоторой степени равных мужчинам. В этом указании заключается подтверждение 3-й статьи Олегова договора, в которой значится, что жена могла иметь имущество отдельно от имущества мужа. В договоре Игоря упомянуто, что жена может иметь не только отдельное имущество, но может и распоряжаться им независимо от мужа, потому что послу от Сфандры и от Предславы могли быть не иначе, как по торговым делам; таким образом, мы здесь находим свидетельство не об одних правах по имуществу, но и о правах личных женщины на Руси. Женщины римские и германские всю жизнь были под опекой: незамужние под опекой родителей, замужние под опекой мужа, a вдовы под опекой сыновей. Русские же женщины, напротив, находились под опекой только до выхода в замужество, а вступив в замужество, они освобождались от всякой опеки. Что таким независимым положением пользовались не одни варяжские женщины, но и славянские, видно из того, что в заключении договора участвовал посол от Предславы, конечно, Славянки, что можно заключить по ее имени. Кажется с достоверностью можно сказать, что упоминаемая в договоре Предслава была вдова, ибо об ее муже в договоре ничего не упоминается, тогда как Сфандра прямо названа женою Улеба. A вдова в то время вполне занимала место мужа; мужнин дом становился ее собственностью и назывался именем. Она делалась главою семейства, и, в этом значении признанная обществом, пользовалась многими правами, как прямой, непосредственный член общины. Это, засвидетельствованное договором, общественное значение русской женщины вполне согласно со взглядом на женщину всего последующего русского законодательства. Так по Русской Правде женщина по смерти мужа делалась главою семьи, так что при ней семье не назначалось ни опекуна, ни попечителя; жена по смерти мужа по своему усмотрению управляла своим и мужниным именьем и по возрасте детей не отдавала в своем управлении никакого отчета. A по законодательству современному Судебникам, жена по смерти мужа принимала на себя и обязанности мужа в отношении к обществу, поскольку они не противоречили ее полу; так вдова даже несла воинскую службу, конечно, не лично, но высылкою в поход определенного (по ее имению) числа вооруженных людей.

3-е указание касается значения бояр. Между боярами времен Игоря были такие значительные мужи, что посылали от себя особых послов вместе с княжескими. Так, в договоре упоминаются послы: Улеб от Володислава, Прастень отъ Турда, Либіар от Фаста и др. Между боярами, отправлявшими послов, были и Славяне, как напр. Володислав. Конечно, мы не можем признать этих бояр чем-нибудь в роде феодальных баронов западной Европы потому что прежде изложенные исследования ясно доказывают, что феодализма у нас не было и не могло быть, но тем не менее нельзя не признать, что старейшие из бояр составляли сильную аристократию, имевшую свое значение независимо от службы князю, ибо если бы значение бояр заключалось в одной службе, то боярские посольства не имели бы значения при посольстве княжеском. В следующем периоде, когда значение бояр было ослаблено влиянием княжеской власти, мы уже не видим особых посольств от бояр, равно как и от других сословий земства. Так, во всех договорных грамотах князей 2-го периода и в подлинных списках посольств московских государей нет нигде и помину об особых послах от бояр[1]. Поэтому одно простое сравнение договорных грамот первого периода с грамотами второго периода ясно показывает большую разницу в общественном значении бояр, в том и другом периоде. Из трех договорных грамот первого периода нет ни одной, которая бы писалась от имени одного князя без участия бояр; даже в самой краткой из них — в грамоте Святослава упоминается имя старшего дружинника Свенельда, тогда как все договорные грамоты второго периода, за исключением новгородских, писаны от имени одного князя. Нельзя предполагать, чтобы упоминание о боярах было внесено в грамоты первого периода Греками для большего обеспечения договорных условий, ибо, как мы знаем, Греки не имели достаточных сведений о значении бояр на Руси. Доказательством этому может служить так называемый «обрядник греческого двора», составленный императором Константином Порфирородным. В этом обряднике читаем следующее: «К владетелю России посылается граммата за золотою печатью в два солида с следующим титулом: Граммата Константина и Романа, христолюбивых государей римских к князю России». Это была обычная форма, принятая византийским двором в сношениях с русскими князьями, и в этой форме нет и помину о русских боярах, послание титулуется к одному только князю; из этого ясно, что Византийцам не было известно важное значение бояр на Руси. Следовательно, упоминание о боярах в договорах первого периода принадлежит не Византийцам, a самим Русским.

4-е указание касается значения купцов в русском обществе. Из договора видно, что купцы, также как и бояре, участвовали вместе с князем в договорах с Греками и отправляли от себя послов. Это свидетельство указывает на купцов не только, как на особое сословие, но и как на людей, имевших в то время большую силу в обществе. Во 2-м периоде, когда значение их, как и всех других сословий, уменьшилось, они не принимали никакого участия в договорах с иноземными государями. Так, смоленские грамоты, хотя они имели и торговые цели, написаны от имени одного князя без участия смоленских купцов, когда бы по всему следовало быть тут купцам, так как дело главным образом касалось до них и по свидетельству грамоты 1229 года даже первоначально было ведено торговцами или купцами, как прямо сказано в грамоте: «про сей миръ трудилися добрии люди: Рольфо из Кашеня, Божий дворянин и Тумаше Смольнянин, аж бы мир был до века». Это простое сравнение договорных грамот первого и второго периодов показывает, что купцы в первом периоде пользовались высшим значением в русском обществе, какового уже не имели они впоследствии.

5- е указание (находящееся в 1-й ст. и в заключении договора Игоря свидетельствует о веротерпимости, которою отличалось русское общество времен Игоря. В договоре Руссы разделяются на крещеных и не крещеных. В 1-й статье говорится: «И иже помыслить от страны русские разрушити таку любовь и елико их крещение прияли суть, да примуть месть от Бога Вседержителя, а елико их есть не хрещено, да не имуть помощи от Бога, ни от Перуна». (Лавр. сп., стр. 24). Подобное же указание находится в заключении договора, где говорится, что даже между русскими послами были Христиане. Так, утверждая договор клятвою, русские послы говоят: «Мы же, елико нас хрестилися есмы, кляхомся церковью святаго Илии в сборней церкви и предлежащем честным крестом и каратьею.... А не крещеная Русь полагают щиты своя и мече под ноги, обруче свое, и прочя оружья, да кленутся о всем, яже тут написана на харатьи сей». (Лавр. сп., стр. 27). Эта статья служит доказательством того, что перед тогдашним русским законом все были равны, к какой бы религии кто ни принадлежал[2]. А это служит сильным подтверждением тому, что русское общество сложилось и развилось под влиянием общинных начал. Община, принимая в свои члены всех без различия, не разбирая того, кто к какому племени принадлежит, очевидно не обращала внимание и на то, кто какую исповедовал веру, ибо при разноплеменности одноверие не представляет необходимого условия для вступления в общество. При одноплеменности же и особенно при родовом устройстве общества разноверие решительно невозможно.

6-е указание свидетельствует о существовании в первом периоде письменных документов, выдававшихся правительством частным лицам. Во 2-й ст. договора говорится о проезжих Грамотах, выдававшихся князем послам и купцам, отправлявшимся в Грецию. В этой статье говорится: «Ныне же князь русский разсудил посылать Грамоты, в которых прописывалось бы, сколько кораблей послать, чтобы Греки по этому знали, с миром ли приходят корабли». Очевидно, это была совершенная новость в тогдашнем русском обществе, ибо при Игоре же, как свидетельствует та же статья договора, вместо грамот употреблялись печати для послов золотые, a для гостей серебряные. Но была ли заимствована эта новость от Греков, мы не знаем, и в договоре не только не сказано, что это сделано по настоянию Греков, но даже прямо говорится противное, т. е. так рассудил сам князь русский. Что же касается до употребления печатей, то это, кажется, было давнишним обычаем Славян, ибо они употреблялись и у Славян Дунайских[3].

7-е указание, заключающееся в 5-й ст. договора, содержит в себе уголовные законы Игорева времени о разбойниках и ворах. В статье говорится: «ежели кто из Русских покусится отнять что либо силою у наших людей, u ежели успеет в этом, то будет, жестоко наказан, a что взял за то заплатит вдвое, a также и Грек примет ту же казнь, ежели то же сделает с Русским» (Лавр. сп., стр. 25). Эта статья соответствует Русской Правде, где сказано: «за разбойника людие не платят, но вдадят ею u с женою u с детьми на поток u на разграбление». Хотя слова договори «будет жестоко наказан» не определяют собственно в чем должна состоять казнь, слова же Русской Правды «вдадят на поток и на разграбление» более определенны, тем не менее для того и другого закона остается один и тот же смысл — строгое преследование разбойников. Самая же неточность и неопределенность статьи о разбойниках в договоре Игоря произошла оттого, что наказания, определявшиеся разбойникам по законам Греции и Руси, были неодинаковы в частностях. В Греции в то время были в большом ходу и уважении пытки, которых мы не видим ни Руси до XVI в. Но в общих чертах законы о разбойниках в Греции и Руси были одинаковы — и в Греции, и в Руси разбойники наказывались жестоко. Поэтому, обе договаривающиеся стороны и не нашли нужным определять подробно, какому наказанию следует подвергать разбойников, a условились только в одном, чтобы разбойники были жестоко наказываемы, так как требовали тоги вообще законы Греции и Руси: «И то показнен будет по закону гречьскому, по уставу u закону русскому» (Лавр. сп., стр. 26), сказано в договоре. Та же статья договора заключает закон о ворах. Сравнивая закон о ворах по обоим договорам, мы находим, чти в Игорево время этот закон подвергся значительной перемене, вместо римского quadrupli (вчетверо), которое положено по Олегову договору, по Игореву договору вор обязывался платить только вдвое, т.е. возвратить украденную вещь с придачею цены ее, или же, если самая вещь не могла быть возвращена, — отдать двойную цену ее. К этим указаниям Игорева договора об уголовных законах того времени нужно присоединить свидетельство летописи Нестора о том, что в Игорево время назначалась особая вира с разбойников, которая определялась на оружие и на коней князя.

Вот и все законодательные памятники 1-го периода, которые сохранились до нашего времени. Были ли другие писаные законы в то время, этого мы не знаем; по всей вероятности их не было, и обычное право вполне заменяло право положительное.

 

Примечания:

[1] Договорная грамота квязя Федора Ростиславича Смоденского с рижским епскопом, магистром и ратманами (1284) начинается словами «Поклон от князя от Федора к пископу и к местеру и к ратманм. Што будет нам речь с пископом или с местером, то ведаем мы сами, а вашему гостеви nyть будет чист». Или грамота 1330 года смоленскаги князя Ивана Александровича к рижскому магистрату говорит: «Се яз князь великий смоленский Иван Александрович, внукь Глебов, докончал есмь с братом своим, с местером с рижским и с пискупом и с рыдели и с ратманы». Таким образом во всех дошедших до нас договорных грамотах, начиная с ХПІв., нигде не упоминается о боярах, как необходимых участниках договора, и нигде не встречаются послы от бояр вместе с послами князя.

[2] На веротерпимость русского общества Игорева времени указывает и древний русский пантеон, находившийся в Киеве против теремного дворца великого князя. В этом пантеоне были боги всех племен славянских, литовский, финских и др. При такой веротерпимости русского общества христианская вера, как это видно из самого договора, успешно распространялась на Руси, так что во время Игоря в Киеве была даже христианская церковь Св. Илии. Впрочем, это замечание о веротерпимости касается только жителей Приднепровья, чего однако же нельзя сказать о других местностях, напр. о Новгороде и др.

[3] Об этом свидетельствует договор Болгарского царя Крума с византийцами, писанный в 715 году, где в числе условий было сказано, чтобы купцы по своим делам являлись не иначе, как с грамотами печатями, так чтобы те из них, которые являются без печати, будут лишены своих товаров в пользу казны

 

Источник:

Библиотека Гумер: http://www.gumer.info/bibliotek

 

№ 2

ПСКОВСКАЯ СУДНАЯ ГРАМОТА

Эта грамота выписана из грамоты великого князя Александра, и из грамоты князя Константина, и изо всех приписок псковских исконных обычаев, по благословению отцов своих попов всех пяти соборов, и иеромонахов и дьяконов, и священников, и всего божьего духовенства, всем Псковом на вече, в 1397 (1467) г.

Ст. 1. Вот дела, подлежащие княжескому суду. Если обокрадут кладовую из-под замка, или сани, крытые войлоком, или воз, увязанный веревками, или ладью, заделанную лубом, или если украдут (хлеб) из ямы, или скот (из запертого хлева?), или сено из непочатого стога, то все эти случаи кражи подлежат княжескому суду, а пени (за каждый указанный случай) взыскивается 9 денег. А за разбой, нападение, грабеж (пени в пользу города Пскова?) - 70 (9) гривен, в пользу князя -19 денег и в пользу князя и посадника - 4 деньги.

Ст. 2. А (псковскому) наместнику (новгородского) архиепископа ведать свой гуд, и дел, подлежащих его суду, не разбирать (ни князю), ни городским судьям; равным образом, наместник владыки не должен вмешиваться в дела, подлежащие княжескому суду.

Ст. 3. Посадник при возведении на свою должность должен присягнуть в том, что судить ему справедливо, по присяге, не пользоваться городскими доходами, не мстить никому по вражде своим судом, не потакать на суде, дружа по родству, не наказывать правого, не миловать виноватого, а без разбора никого не осудить ни на суде ни на вече.

Ст. 4. Князь и посадник не должны производить суда на вече; судить им у князя в палатах, справляясь с законом, согласно присяге, Если же они не будут судить по закону, то да будет им бог судьею на втором пришествии Христове. А тайных поборов (с тяжущихся) не брать ни князю, ни посаднику.

Ст. 5. Если кому-либо из княжеских слуг будет назначено ехать в пригород в качестве наместника, то он должен (перед отъездом) присягнуть в том, что будет желать Пскову добра, а судит пусть справедливо, по присяге.

Ст. 6. Посадник, оставивший свою должность, обязан сам закончить разбор (начатых им) судебных и других дел, а его преемнику не пересматривать вынесенных им судебных решений.

Ст. 7. Вора, совершившего кражу в крому, конокрада, изменника и поджигателя лишать жизни.

Ст. 8. Если будет совершена кража на посаде, то дважды помиловать (не лишать жизни) виновного, а, доказав преступление, наказать сообразно со степенью вины; уличив же в третий раз, предать его смертной казни, подобно вору, совершившему кражу в крому.

Ст. 9. В случае тяжбы о полевой земле или о воде, если на этой земле окажется двор или пашня, а ответчик обрабатывает эту землю и пользуется ею или водою в течение четырех — пяти лет, то он должен (в подтверждение действительности владения) сослаться на соседей, числом 4-5. Если же соседи, которых ответчик призвал в свидетели, скажут на ставке истинно, как перед богом, что он действительно обрабатывает; спорную землю и пользуется ею или водою в течение четырех - пяти лет, а соперник его за эти годы не судился с ним и не заявлял своих претензий на землю или воду, то в таком случае его земля или вода освобождаются от всяких домогательств и ответчик не обязан присягой подтверждать свое право. А истец, не возбудивший судебного дела и не заявивший своих притязаний за указанные годы, таким образом теряет свой иск.

Ст. 10. В случае тяжбы о земле, неудобной для обработки (земле под лесом), если обе тяжущиеся стороны представят грамоты, по которым границы смежных владений не сойдутся, так что одна земля окажется в межах обоих владельцев, и тяжущиеся возьмут межевщиков, которые проведут им межи владений по грамотам того, и другого, а они, явившись в суд, заявят, что этим межеванием не довольны, тогда дело решается судебным поединком.

Ст. 11. А кто из тяжущихся одолеет своего противника (на судебном, поединке, тому присудить спорную землю согласно его грамоте).

Ст. 12. Кто же из тяжущихся потерпит на поединке поражение со своими грамотами, тому _в иске отказать и грамоты его признать недействительными, а выигравшему дело выдать на спорную землю письменное определение суда (правую грамоту); а судебных пошлин в пользу князя и посадника и со всеми сотскими взыскать 10 денег

Ст. 13. Если кто-либо будет требовать возврата отчужденной земли по праву выкупа, а у ответчика окажутся грамоты, свидетельствующие о данном владении, то дело решается по желанию предъявителя таких грамот: он может вызвать истца на судебный поединок или потребовать от него присяги, что еще не истек срок выкупа, установленный при отчуждении.

Ст. 14. Если кто-либо предъявит ко взысканию на умершего доску и станет по ней требовать с душеприказчиков отданного на хранение имущества: денег, или платья, или украшений, или какой-нибудь иной движимости, и при этом окажется, что умерший распорядился на случай смерти своим имуществом, у него написано духовное завещание и положено в городской архив, то такой иск на душеприказчиках (на основании простой доски), ни относительно хранения, ни относительно займа, ни относительно чего-либо другого, о чем не сказано в завещании, не допускается без заклада или (формальной) записи. При наличии же (формальной) записи или заклада (обеспечивающего доску), можно предъявлять иски. Точно так же, если кто-либо получил (от умершего при его жизни) имущество (на сумму, передача которой по закону должна быть обеспечиваема закладом или записью), а у душеприказчиков не окажется ни заклада, ни записи (умершего) на этого человека, они не имеют права ничего с него требовать: ни займа, ни торговой ссуды, ни хранения.

Ст. 15. Если после умершего останутся отец, или мать, или сын, или брат, или сестра, или кто-нибудь другой из близкой родни, то они могут и без заклада или (формальной) записи искать друг на друге, но не на чужих людях, как имущества, отданного умершим кому-нибудь из них, так и имущества, у него взятого кем-нибудь из них.

Ст. 16 — 17. Охранении. Если кто-нибудь (уезжая в чужую землю, или) во время пожара, или когда по грехам на него поднимется народ, отдаст на хранение свое имущество, а потом потребует его назад, а взявший начнет отрицать (факт поклажи), в таком случае истец должен заявить свой иск не позже одной недели по приезде из чужой земли, по пожаре или разграблении народом его дома; если ответчик (по прежнему) будет отказываться (от получения имущества на хранение), то дело решается по его желанию: хочет - сам примет присягу, или выйдет на судебный поединок с истцом, или же положит у креста (цену иска, предоставив присягнуть) истцу.

Ст. 18. Точно так же, если перехожий рабочий, нанимающийся в сельской волости пахать землю или пасти скот, возбудит иск о хранении или о хлебе, то суд, расследовав дело, должен решить его по желанию ответчика: хочет - сам примет присягу, или выйдет на судебный поединок с истцом, или же положит у креста (цену иска, предоставив присягнуть истцу).

Ст. 19. Кто станет требовать отданного на хранение имущества по доскам, без точного обозначения, по старому обыкновению, искомых вещей, тот теряет иск.

Ст. 20. Если кто-либо возбудит (без прямых улик) дело о побоях или грабеже, прося суд вызвать повесткой ответчика, то князь, посадники и сотские должны выяснить, есть ли у истца послух (который удостоверит), где он (в тот день) обедал или ночевал. И если послухом окажется его соночлежник или соучастник обеда, суд должен допросить и самого потерпевшего, где его били и грабили, и пусть он укажет на тех, кому об этом (тогда же) заявил. Если же тот, на кого будет сделана ссылка, будучи вызван на суд, скажет истинно, как перед богом, что потерпевший действительно заявлял ему о своих побоях и о грабеже, и послух на ставке покажет в одно слово с показаниями истца, то дело решается по желанию ответчика: или пусть он выходит на судебный поединок с послухом, или пусть положит у креста цену иска (предоставив послуху присягнуть).

Ст. 21. Если ответчиком, которому придется состязаться на поединке с послухом, окажется человек престарелый, или малолетний, или с каким-нибудь увечьем, или поп, или монах, то он имеет право выставить за себя наемного бойца, послух же (ни в каком случае) не может заменять себя наемным бойцом.

Ст. 22. Если послух, на которого сошлется истец, не явится на суд, или явившись, даст показания, не совпадающие полностью с показаниями истца - не скажет всего, или наоборот, скажет что-нибудь лишнее по сравнению с ним, - то такой послух не признается послухом, а истец теряет иск.

Ст. 23. Если истец сошлется на послуха, а ответчик (в свою очередь) также выставит послуха, говоря "истец меня сам бил с тем человеком, которого теперь призывает в послухи", то суд должен допустить и того послуха, который назван со стороны ответчика во время разбирательства дела.

Ст. 24. Если же ответчик по обвинению в разбое не выставит послуха, то для того, чтобы не руководствоваться одной только ссылкой истца, судьи должны отправить с суда своих приставов (для расследования дела на месте происшествия), а ответчика, не указавшего послуха, не признавать виновным в силу отсутствия только ссылки с его стороны. Пусть псковские судьи не удивляются (такому казусу).

Ст. 25. Если ответчик, вызываемый через пристава на суд, не пойдет на церковную площадь для слушания повестки, или же (явившись) спрячется (во время чтения, чтобы не слушать вызова), то повестку прочесть на церковной площади в присутствии священника. Если же ответчик, не считаясь с назначенным ему для явки сроком, все же не явится своевременно на суд, то судьям на пятый день выдать (новую) грамоту истцу и приставу о доставке ослушника силой.

Ст. 26. Истец, получивший (такую) грамоту (о приводе) своего ответчика задержав его в силу полученного предписания, должен представить на суд его и при этом не мучить, не бить его. А ответчик, подлежащий, согласно грамоте, приводу, не должен, при задержании, сопротивляться, если же он начнет сопротивляться с оружием в руках и совершит убийство, то подвергнется ответственности как убийца.

Ст. 27. Если произойдет драка в Пскове или пригороде, на рынке или на улице, или в сельской волости на пиру, но (при этом) ограбления не случится, и если эту драку видело много людей на рынке, или на улице (или на пиру, и из этих очевидцев человека четыре или пять, став перед, нами (судьями), скажут: "этого бил такой-то", тогда причинившего побои, выдать на их совесть избитому и взыскать с него, пеню в пользу князя. Если потерпевший будет возводить обвинение еще и в ограблении, то он должен вести иск при содействии послуха, который должен быть один, потому что в таком случае дело может решиться судебным поединком.

Ст. 28. Если кто-нибудь представит ко взысканию заемную доску, обеспеченную закладом (который должник признает своей вещью, отказываясь от самого займа), то дело решается по желанию истца хочет - сам примет присягу и получит свой долг, или положит у креста заклад, предоставив присягнуть и взять его ответчику. Решение же дела судебным поединком в долговом иске при наличии заклада не допускается. А досок, обеспеченных закладом, не признавать недействительными (в качестве доказательства на суде).

Ст. 29. Если кто-нибудь займет деньги под залог крепостных актов или какой-нибудь вещи (но не даст закладной доски), а потом, не дожидаясь взыскания со стороны кредитора или же на суде (по иску, последнего), сам потребует от него возврата заклада, (как отданного на хранение), то кредитору, представившему (на суде) заклад, не отказывать в иске долга на том основании, что у него, нет закладной доски, но верить, на слово (той долговой сумме, которую) он назовет, и решать дело по его желанию: хочет - сам примет присягу и получит деньги, или положит у креста заклад, предоставив присягнуть и взять его должнику.

Ст. 30. Разрешается давать в долг деньги без заклада или без (формальной) записи в сумме до рубля включительно. Денежные же займы на большую сумму без заклада или без (формальной) записи не допускаются. Если же кто-нибудь предъявит иск в денежной ссуде свыше рубля по (простой) доске, не обеспеченной закладом, то такой доски не принимать ко взысканию, и ответчик (не признающий долга) выигрывает дело.

Ст. 31. Если кто-нибудь предъявит ко взысканию доску, обеспеченную вещественным закладом- платьем, или вооружением, или конем, или чем-либо иным из движимого

имущества, причем стоимость заклада будет меньше искомой долговой суммы, и ответчик от него откажется, говоря: "я у тебя этого не закладывал и ничего не брал у тебя в долг", - то в таком случае заклад пусть переходит в собственность истца, а ответчик освобождается от взыскания.

Ст. 32. Если кто-нибудь поручится за должника в возврате взятых взаймы денег, а заимодавец возбудит иск о долговой сумме к поручителю, должник же, за которого ручался последний, предъявит в ответ на претензию заимодавца платежную расписку, говоря: "я, брат, уплатил тебе долг, обеспеченный этой порукой, а вот у меня и расписка в том, что истцу не требовать (больше) занятых денег ни с (самого) ответчика, ни с его поручителя", - то такой расписки не принимать на суде во внимание, если в (городском) архиве не окажется ее копии, а истцу предоставить взыскивать свои деньги с поручителя, ручавшегося по его должнике

Ст. 33. Порукой обеспечивается долг только на сумму до рубля включительно, в займах же, превышающих указанную сумму, порука не может служить обеспечением.

Ст. 34 - 35. Если кого-нибудь из псковичей обокрадут в Пскове, или в пригороде, или в сельской волости, то он должен заявить (об этом) старостам, или ближайшим соседям, или другим сторонним людям; если же (кража случиться) в (братском) пиру, то (заявить) пировому старосте или гостям, а хозяина дома, где происходит пир, это дело не касается. Псковитину (не вызывать ответчика из) волости к вольной присяге в Пскове, пусть он приводит подозреваемого к присяге в церковь, находящуюся там, где случилась покража. Точно также и жителю пригорода или сельской волости не вызывать (заподозренного в воровстве) псковитина кприсяге в пригород (или в село), а приводить к присяге на месте совершения покражи.

Ст. 36. Если в долговом иске, предъявленном на основании доски, истцом окажется женщина, или малолетний, или человек престарелый, или больной, или с каким-либо увечьем или монах, или монахиня, то (такие истцы) имеют право выставить за себя (на судебный поединок) наемных бойцов; тяжущиеся должны (однако, лично) давать присягу, а наемники (могут только) сражаться на поединке. Ответчику (в свою очередь) предоставляется право, если он не желает выходить на бой с подставным бойцом истца, также выставить против него своего наемника.

Ст. 37. Если суд приговорит тяжущихся к поединку, выйдя на который, истец одолеет своего соперника, то в таком случае он получает предъявленный к последнему иск, по в случае убийства ответчика взыскание не производится, победитель имеет право только снять (с убитого) доспехи или другое (одеяние), в котором тот вышел на поединок. Если поединок состоится, то побежденный должен уплатить пеню князю и пошлину обоим приставам, по 6 денег каждому, если же тяжущиеся кончат дело мировой (до поединка), то в пользу приставов взыскивается (с ответчика) по 3 деньги, а пеня князю с него не взимается совсем, раз истец (по мировой) откажется от своего иска.

Ст. 38. Если кто-нибудь предъявит иск по доскам о деньгах, отданных для торговых оборотов, а ответчик в ответ на претензию истца представит платежную расписку, в которой говорится об уплате именно торговой ссуды, но в архиве при Троицком соборе не окажется копии этой расписки, то такая расписка признается судом не имеющей силы, (а дело решается обычным порядком, установленным для исков о торговых ссудах).

Ст. 39 Если мастер плотник или (простой) наемный работник отживет срок, на который был нанят, или окончит условленную работу, то он может требовать своей наемной платы с хозяина (который отказывается ему платить) и без предъявления письменного условия, путем устной публичной огласки своей претензии.

Ст. 40. Если дворовый наемный работник отойдет от хозяина, не дожив до срока, то он получает наемную плату по расчету зажитого времени; а предъявить иск о следуемых ему зажитых деньгах (в случае неуплаты хозяином) он имеет право в течение гада со дня ухода хотя бы работник прожил у хозяина 5 или 10 лет, раз он не получил наемной платы, за работу, то он может требовать ее за все это время. По истечении же года с момента ухода наемные Работники теряют право иска на хозяевах.

Ст. 41. Если нанявшийся на работу плотник отойдет от хозяина, не окончив работы, и станет требовать с него наемной платы, говоря ему: "я у тебя отработал всю положенную работу", - а хозяин (в ответ) скажет: "ты не отработал всей следуемой с тебя работы", - то при отсутствии у них письменного условия дело решается по желанию хозяина: пусть или положит у креста искомую сумму, предоставив присягнуть истцу, или пусть сам примет присягу.

Ст. 42. Если землевладелец захочет отказать (зависимым) земледельцу, огороднику или рыболову (пользующимся участками в его имении), то отказ должен производиться в день Филиппьева заговенья (14 ноября); точно так же, если захотят отказаться от своих участков зависимый земледелец, или огородник, или рыболов, то для отказа устанавливается: тот же срок. Никакой другой срок отказа не допускается, независимо от того, по чьему желанию он совершается - землевладельца ли или же зависимых от него земледельца, огородника или рыболова.

Ст. 42-а. Если же земледелец, или огородник, или рыболов начнут отрицать факт (формального) отказа со стороны землевладельца, то в таком случае привести их к присяге (по принесении которой) землевладелец теряет иск о следуемой ему (при отказе) части продуктов с пахотного, огородного или рыболовного участков.

Ст. 43. Если рыболов-издольщик пропустит весенний улов, то он должен заплатить хозяину рыболовного угодья столько же, сколько ему доставалось с других участков того же угодья.

Ст. 44. Землевладелец имеет права требовать с зависимых от него земледельца, огородника или рыболова и без письменного документа, путем устной публичной огласки своей претензии, подмоги — денег и всякого хлеба, указывая, какого именно: пшеницы яровой или озимой, независимо оттого, с чьей стороны состоялся отказ—землевладельца ли или же земледельца, огородника или рыболова.

Ст. 45. Кто станет требовать денег, отданных для торговых оборотов, или долга по поручительству, или имущества, отданного на хранение, или займа, или наследства, без обозначения иска, тот теряет иск.

Ст. 46. Если кто-нибудь опознает свое пропавшее имущество у другого, а этот последний скажет: "я купил (эту вещь) на рынке, но продавца не знаю", - то ответчика привести к присяге в том, что он действительно совершил покупку на рынке, а не был соучастником в воровстве; если ответчик и не представит (на суд того человека, у которого приобрел покупкой спорную вещь), но сам он ранее не был замечен в воровстве и в обществе не будет на него подозрения, то истец теряет иск.

Ст. 47. Если кто-нибудь купит (вещь) в чужой земле, или в городе, или же найдет ее где-либо, а другой признает ее своею, то дело решается так же, как (и в случае покупки) на рынке.

Ст. 48. Если кто-нибудь станет требовать с должностного лица возврата неправильно взятого вознаграждения (и при этом обнаружится, что должностное лицо) насильно отняло у Истца одежду или увело коня, говоря: "я отнял одежду или увел коня в счет обещанного", - то виновный в отнятии одежды или своде коня привлекается к ответу, как за грабеж.

Ст. 49. Княжеским слугам или приставам отправляться в служебные ни поездки вдвоем, а прогоны взыскивать из расчета по одной деньге на каждую, версту, причем независимо от того, участвуют ли в поездке двое или же трое приставов, прогоны взыскиваются в одинаковом размере. Если же княжеский слуга или пристав откажутся выехать за эти прогоны, то псковитин имеет право отправить кого угодно за те же прогоны.

Ст. 50. За написание повестки о явке ответчика в суд, или обвинительного приговора вследствие неявки ответчика, или же грамоты приставу, княжеский писец должен взыскивать с истца пошлину по таксе. Если же ж писец потребует не по таксе, то истец, имеет право написать (названные документы) где-нибудь в другом месте, и князь (в таком случае) обязан приложить к ним свою печать; а если князь откажется приложить печать, то последняя может быть приложена в архиве Троицкого собора, и это не будет изменой князю.

Ст. 51. Если земледелец станет отрицать факт получения, подмоги от землевладельца, говоря: "я жил в твоем имении, но ничего тебе не должен (подмоги у тебя не брал)", то землевладелец должен представить (в качестве свидетелей) четырех или пятерых сторонних людей, которые скажут истинно, как перед богом, что (ответчик) действительно занимал участок в имении (на началах зависимости, получив подмогу), и в таком случае землевладелец, принеся присягу, взыскивает подмогу, или же, пусть, если хочет, предоставит присягнуть ответчику. Но если землевладелец не сможет представить свидетелей того, что земледелец занимал участок в имении (на началах зависимости, получив подмогу), то он теряет свой иск о подмоге.

Ст. 52. Если истец откажется от своего иска, предъявленного к вору или разбойнику, то в таком случае и князь лишается следуемой в его пользу с ответчика пени.

Ст. 53. Если сын откажется прокормить отца или мать до их смерти и уйдет из родительского дома, то в таком случае он лишается доли, причитающейся ему из неразделенного имущества.

Ст. 54. Если человек (у которого собственник опознал свое пропавшее имущество), представит на суд или к присяге того, у кого он приобрел (это имущество) покупкой, то последний отвечает по суду перед истцом, а первый ответчик, который отвел от себя иск, является его поручителем.

Ст. 55. Если к кому-нибудь будет предъявлен иск об имуществе, оставшемся ему по наследству от отца или по завещанию, и если соседям или посторонним людям будег известно (происхождение имущества) и человека четыре или пять (из них) скажут на ставке истинно, как перед богом, что (спорная вещь) действительно получена ответчиком по наследству от отца или по завещанию, то ответчик освобождается от присяги, а истец теряет иск (на основании одних свидетельских показаний). Но если не найдется четырех или пяти человек, которые подтвердили бы истинно, как перед богом (права ответчика на имущество), то он должен принести присягу в том, что это действительно отцовское наследство.

Ст. 56. Точно так же, если кто-нибудь купил (вещь) на рынке у незнакомого продавца и покупка, будет известна добрым людям и если (потом, когда на эту вещь) будет заявлено притязание другим лицом, человека четыре или пять скажут истинно, как перед богом: "он совершил покупку в нашем присутствии на рынке, - то ответчик считается оправданным и освобождается от присяги. Если же у него не найдется свидетелей, то в таком случае привести его к присяге (по принесении которой) истец теряет иск.

Ст. 57. Если кто-нибудь потребует у князя или у посадника пристава для выемки поличного у вора, то князь и посадник должны отправить в качестве приставов людей добрых, благонадежных, Если же посланные приставы (по возвращении) скажут следующее: "приехали мы на двор (человека, заподозренного в воровстве) для обыска, и он не дал нам произвести обыска, и не пустил нас в дом, и прогнал со двора", а ответчик (со своей стороны) скажет: "те приставы, господа судьи, у меня не были", или же скажет: "были у меня, господа судьи, те приставы, и я открыл им двери дома, а они, не произведя у меня обыска, по собственной воле бежали со двора, а теперь клевещут на меня, будто бы я их выгнал", то князю и посаднику расспросить приставов: "есть ли у вас свидетели, в присутствии которых ответчик прогнал вас со двора?" Тогда приставы должны представить в качестве свидетелей происшествия человек Двух или трех, и если они, явившись на суд, скажут истинно, как перед богом: "тот человек при час прогнал тех приставов со двора и не дал им произвести обыска, — то приставов привести к присяге, а ответчика (подозреваемого в воровстве и помешавшего выемке поличного) привлечь к ответственности как вора. Если же виновными (в оклеветании) окажутся приставы, то такие приставы не признаются приставами, а истец, отправивший их, теряет иск.

Ст. 58. Не допускается явка на суд с пособниками; в судебную горницу могут входить (только) двое тяжущихся, а помощников не должно быть ни со стороны истца, ни со стороны ответчика. Исключение составляют: женщина, или малолетний, или монах, или монахиня, или человек очень престарелый, или глухой, за которых разрешается выступать на суде пособнику. Если же явится пособник за кого-нибудь, кроме лиц, перечисленных выше, и попробует насильно проникнуть в судебную горницу или ударит привратника, то его заклепать в колодку и взыскать с него рубль пени в пользу князя и 10 денег в пользу привратников.

Ст. 59. А привратникам быть одному человеку со стороны князя одному - со стороны города Пскова; они должны принести присягу в том, что не будут наказывать правого и миловать виновного. А с каждой судебного дела взыскивать им с признанного виновным по две деньги на двоих.

Ст. 60. Показаниям вора не доверять; если он оговорит кого-нибудь (в соучастии), т«произвести обыск в доме оговоренного и в случае выемки поличного привлечь его также к ответственности за воровство, если же (при обыске краденые вещи) йе будут обнаружены, то он не подлежит задержанию.

Ст. 61. Князь и посадник не должны отвергать на суде документов, подлинность которых не возбуждает сомнений, и которые составлены по установленной законом форме; что же касается подложных документов, грамот и досок, то, подвергнув их проверке, признать по суду недействительными.

Ст. 62. В любых тяжбах, на основании (простых ли) досок или же обеспеченных закладом истец имеет право, по договоренности с ответчиком на суде или даже у присяги, уменьшить свой иск, и с него не взыскивается штраф (судебные издержки), хотя бы он и совершенно освободил ответчика от взыскания, не приводя его к присяге.

Ст. 63. Если какой-нибудь зависимый земледелец откажется у землевладельца от занимаемого в его имении участка, или же если отказ произойдет со стороны землевладельца то (в обоих случаях) в момент отказа (между ними) должен быть произведен (полный) расчет: землевладелец получит следуемую ему часть продуктов (с участка), земледелец — часть, причитающуюся ему.

Ст. 64. Приставам, из числа княжеских ли слуг, или же псковичей, за поездку для вызова на суд ответчика, или для снятия с него оков, или же для наложения оков, взыскивать прогоны из расчета по одной деньге на каждые десять верст.

Ст. 65. За поездку для производства обыска по делу о воровстве пристав имеет право на двойные прогоны, взыскиваемые с того, кто будет признан вором. Если же (пристав) не обнаружит поличного, то оплата пристава и привратников производится истцом, взявшим (для своего дела) пристава.

Ст. 66. Если какой-нибудь пристав или дворянин возьмут (у ответчика) в уплату за свою поездку коня или же какое-нибудь другое имущество, то, (ответчик) должен его дать под поручительство стороннего человека или, же отвести от себя (подозрение в воровстве), и в таком случае прогоны взыскиваются с истца, не выигравшего иска.

Ст. 67. Если истец, приехавший с приставом, возьмет (у ответчика) что-нибудь из имущества в возмещение, своего долга самовольно, а не по приговору суда, то за это он привлекается к ответственности, как за грабеж, За грабеж же присуждается рубль пени, точно так же и плата приставу ложится в этом случае на истца, виновного (в самоуправстве).

Ст. 68. Никакой посадник (ни псковский, ни пригородный) не имеет права выступать на суде в качестве поверенного в тяжбах другого. Он может вести только собственные судебные дела и дела по имуществу той церкви, где состоит церковным старостой.

Ст. 69. Точно так же не имеет права вести ничьих судебных дел, кроме своих собственных, никто из должностных лиц.

Ст. 70. Прихожане не должны являться (скопом) в суд для защиты церковной земли (от сторонних притязаний). Пусть в тяжбах о церковной земле выступают (на суде) церковные старосты.

Ст. 71. Одному поверенному не вести в один и тот же день двух судебных дел.

Ст. 72. Если кто-нибудь получит по завещанию (недвижимое) имущество в пользование, и если у него же в руках будут крепостные акты на это имущество, и (пользователь) продаст эту землю, или рыбную ловлю, или какую-либо другую недвижимость, то когда уличат его (в такой незаконной продаже), он обязан выкупить проданное имущество, а (кроме того) лишается (в дальнейшем) пользования им.

Ст. 73. Если кому-нибудь предстоит взыскание долга по записи, причем записью буду! обусловлены определенные проценты, то при наступлении срока уплаты он должен заявить суду о процентах, и тогда имеет право на начисление их и по истечении срока. Если же (истец) не сделает в срок такого заявления суду, то он лишается процентов (за время, протекшее от _срока платежа до момента действительной уплаты).

Ст. 74. Если кто-нибудь потребует со своего должника уплаты долга до истечения срока займа, то он лишается права взыскания процентов. Если же должник возвратит кредитору долг до истечения срока, то проценты взимаются по расчету времени.

Ст. 75. Если какой-нибудь зависимый земледелец предъя