Смерть Хмельницкого и начало усобиц 10 страница

Есть доказательства того, что до выборов короля Ян Казимир вел тайные переговоры с Хмельницким. Теперь же новый король отвечал Богдану: «Начиная счастливо наше царствование, по примеру предков наших, пошлем булаву и хоругвь нашему верному Войску Запорожскому, пошлем в ваши руки, как старшего вождя этого войска, и обещаемся возвратить давние рыцарские вольности ваши. Что же касается смуты, которая до сих пор продолжалась, то сами видим, что произошла она не от Войска Запорожского, но по причинам, в грамоте вашей означенным». Ян Казимир обещал, что Войско Запорожское отныне будет под непосредственной властью короля, а не польских старост, управлявших Малороссией. Король обещал исполнить желание казаков относительно унии, но требовал взамен, чтобы Хмельницкий отослал татар и распустил «чернь».

В первых числах нового 1649 года Хмельницкий торжественно въехал в Киев. Вокруг него ехали полковники в золоте и серебре, добытом у поляков, несли польские хоругви и другие трофеи. В толпе раздавались радостные крики, слышались мольбы за Хмельницкого. Духовенство и академия вышли ему навстречу, профессора говорили панегирики, называли Богдана Моисеем веры русской, защитником свободы русского народа, новым Маккавеем. Богдан усердно молился, раздавал церквям богатые дары из польской добычи, но в то же время расспрашивал колдунов и колдуний о будущем.

Из Киева Хмельницкий поехал в Переяслав, туда к нему приехали королевские комиссары – старый наш знакомец Адам Кисель с товарищами. Хмельницкий выехал им навстречу в окружении полковников, есаулов и сотников, с военной музыкой, с бунчуком и красным знаменем. При въезде комиссаров в город раздались залпы из двадцати пушек.

На следующий день Кисель торжественно вручил Богдану булаву и королевское знамя. Тем не менее, это было не примирение, а лишь красивое представление. Даже на этой церемонии пьяный казацкий полковник Дзялак закричал Киселю: «Король как король, а вы королевята, князья, проказите много, наделали дела! А ты, Кисель, кость от костей наших, отщепился от нас и пристаешь к ляхам!» А почти одновременно с этим в Варшаве трезвый польский пан закричал в лицо королю: «Мы и вся Речь Посполитая будем против Войска Запорожского и против своих холопов войну вести и мстить им до кончины своей. Либо казаков истребим, либо они нас истребят. Лучше нам всем помереть, чем видеть такое разоренье, упадок и вечное бесславие. Лучше умереть, чем казакам и своим холопам в чем уступить!»

Паны хотели мести казакам и полной покорности украинских крестьян, а десятки тысяч холопов, присоединившихся к Хмельницкому, не желали более видеть ляхов на Украине. Кроме того, примирение Хмельницкого с королем не устраивало ни крымского хана, ни турецкого султана. Поэтому и хан, и султан, и примкнувший к ним трансильванский князь Юрий Рагоцы предлагали Хмельницкому совместно идти войной на Польшу.

Богдан осмелел и в ультимативной форме предложил полякам свои условия мира:

«1. чтоб имени, памяти и следа унии не было;

2. митрополит киевский по примасе польском первое место должен иметь в сенате;

3. воеводы и кастеляны на Руси должны быть православные русские;

4. Войско Запорожское по всей Украйне при своих вольностях давних остается;

5. гетман казацкий подчиняется прямо королю;

6. жиды изгоняются изо всей Украйны;

7. Иеремия Вишневецкий никогда не должен быть гетманом коронным».[109]

Адам Кисель, просмотрев условия мира, заметил Богдану, что недостает самого главного для поляков пункта: каково будет число казаков, и услышал в ответ: «Зачем писать это в договор? Найдется нас и 100 000, будет столько, сколько я скажу».

Естественно, что на такие условия польское панство не пошло бы, даже если бы Хмельнцкий взял приступом Варшаву. Польский король собирал войско под Зборовом. Польские частные армии вырезали местечки, население которых сочувствовало казакам. В ответ хлопы и казаки в конце апреля 1649 г. устроили большой погром в Киеве. Как писал С. М. Соловьев: «На улицах началась потеха: начали разбивать католические монастыри, до остатка выграбили все, что еще оставалось, и монахов и ксендзов волочили по улицам, за шляхтою гонялись, как за зайцами, с торжеством великим и смехом хватали их и побивали. Набравши на челны 113 человек ксендзов, шляхтичей и шляхтянок с детьми, побросали в воду, запретивши под смертною казнию, чтоб ни один мещанин не смел укрывать шляхту в своем доме, и вот испуганные мещане погнали несчастных из домов своих на верную смерть; тела убитых оставались собакам. Ворвались и в склепы, где хоронили мертвых, трупы выбросили собакам, а которые еще были целы, те поставили по углам, подперши палками и вложили книжки в руки. Три дня гуляли казаки и отправили на тот свет 300 душ: спаслись только те шляхтичи, которые успели скрыться в православных монастырях».[110]

В тот же день Хмельницкий послал в Москву чигиринского полковника Вешняка с грамотой к царю. «Нас, слуг своих, – писал Богдан, – до милости царского своего величества прими и благослови рати своей наступать на врагов наших, а мы в божий час отсюда на них пойдем. Вашему царскому величеству низко бьем челом: от милости своей не отдаляй нас, а мы бога о том молим, чтоб ваше царское величество, как правдивый и православный государь, над нами царем и самодержцем был».

Царь Алексей отвечал очень осторожно, что вечного докончания с поляками нарушить нельзя, «а если королевское величество тебя, гетмана, и все Войско Запорожское освободит, то мы тебя и все войско пожалуем, под нашу высокую руку принять велим».

В июле 1649 г. порубежные воеводы получили из Москвы инструкцию, в которой содержалось предписание не давать Польше не единого повода для претензий. Казаков из Малороссии принимать на царскую службу только женатых с семьями, а холостых отправлять на Дон. Но и семейных казаков не держать в пограничных с Польшей городах, чтобы избежать конфликта с Речью Посполитой, а отправлять их в городки на южные границы для защиты от крымских татар.

В начале мая Ян Казимир с 25‑тысяччным польским войском двинулся с Волыни на Украину. С Галичины на помощь ему шло 15‑тысячное войско Иеремии Вишневецкого. Навстречу им из Чигирина вышло войско Хмельницкого. Вскоре Хмельницкий соединился с ордой Ислам Гирея, в которой вместе с татарами было 6 тысяч турок. Кроме того, на помощь к Богдану подошел отряд донских казаков.

Объединенная 80‑тысячная казацко‑татаро‑турецкая армия быстрым маршем двинулась навстречу Иеремии Вишневецкому и осадила его крепость Збараж. Вишневецкий отбивался от осаждающих более месяца. В начале августа Хмельницкий узнал, что Ян Казимир с главным войском стоит под Зборовом и, оставив пехоту под Збарожем, сам с конницей и ханом отправился к Зборову.

5 августа 1649 г. Хмельницкий внезапно атаковал королевское войско. К ночи поляки были окружены со всех сторон. Тогда канцлер Оссолинский, видя спасение только в расколе в войске противника, надоумил короля переманить Ислам Гирея на свою сторону. Ян Казимир послал передать хану о своем расположении и напомнить о благодеяниях покойного короля Владислава, который некогда отпустил Ислам Гирея из плена. Хан велел передать о его готовности вступить в переговоры. Есть основания полагать, что Ислам Гирей повлиял и на Хмельницкого, и тот тоже согласился начать переговоры с королем.

9 августа 1649 г. договор был заключен. Ян Казимир обещал Ислам Гирею единовременно прислать в Крым 200 тысяч злотых и потом присылать ежегодно по 90 тысяч. А для Хмельницкого были выговорены следующие условия:

«1) Число Войска Запорожского будет простираться до 40 000 человек, и составление списков поручается гетману; позволяется вписывать в казаки как из шляхетских, так и из королевских имений, начавши от Днепра, на правой стороне в Димере, в Горностайполе, Корыстышове, Паволоче, Погребище, Прилуке, Виннице, Блаславле, Ямполе, в Могилеве, до Днестра, а на левой стороне Днепра в Остре, Чернигове, Нежине, Ромнах, даже до московского рубежа.

2) Чигирин с округом должен всегда находиться во владении гетмана запорожского.

3) Прощение казакам и шляхте, которая соединилась с казаками.

4) В тех местах, где будут жить реестровые казаки, коронные войска не могут занимать квартир.

5) В тех местах, где будут находиться казацкие полки, жиды не будут терпимы.

6) Об унии, о церквах и имениях их будет сделано постановление на будущем сейме; король позволяет, чтоб киевский митрополит заседал в сенате.

7) Все должности и чины в воеводствах Киевском, Черниговском и Брацлавском король обещает раздавать только тамошней шляхте греческой веры».[111]

На следующий день, 10 августа, Богдан Хмельницкий прибыл к королю и, встав на одно колено, произнес речь, в которой повторил, что у него и в мыслях не было поднимать оружие против короля, но что казаки восстали против шляхетства, которое угнетало их как самых последних рабов. Король дал Богдану поцеловать свою руку, а литовский подканцлер прочел ему наставление, чтобы верностью и радением загладил свое преступление. На следующий день войска разошлись.

В октябре 1649 г. к Хмельницкому приехал Григорий Неронов – специальный посланник царя Алексея Михайловича. На обеде с послом Богдан по своему обычаю малость перебрал и начал выговаривать Неронову свои обиды на донских казаков, которые де ему не помогают, а наоборот, нападают на Крым и ссорят его с ханом. Гетман даже пригрозил, что может пойти на московские земли вместе с Ислам Гиреем. Наронов резко осадил Богдана: «Донцы ссорятся и мирятся, не спрашивая государя, а между ними много запорожских казаков. Тебе, гетману, таких речей не только говорить, и мыслить о том непригоже». Богдан сразу сник и ответил: «Перед восточным государем и светилом русским виноват я, слуга и холоп его. Такое слово выговорил с сердца, потому что досадили мне донские казаки, а государева милость ко мне и ко всему Запорожскому Войску большая».

Как писал С. М. Соловьев: «До Хмельницкого запорожские и донские казаки составляли почти одно общество: запорожцы жили на Дону, донцы на Запорожье; запорожцев на Дону насчитывали иногда с 1000 человек. Донцов в Запорожье – до 500; запорожцы жили на Дону лет по пяти, по шести, по осьмнадцати».[112]

В Чигирине Неронов познакомился с писарем Войска Запорожского Иваном Выговским. Тот был очень любезен с московским посланником, тем более что за эту любезность ему платили соболями. Неронов доносил в Москву, что дал Выговскому лишних соболей, и тот сообщил ему список статей Зборовского мира и про «иные дела» рассказывал.

Надо ли говорить, что условия Зборовского договора полностью не выполнялись ни одной из сторон. Возвратившийся в Варшаву из крымского плена гетман Потоцкий доносил, что вся Украина волнуется, Хмельницкий самовольничает: без королевского позволения призвал на Украину татар и послал их вместе с казаками опустошить союзницу Польши – Молдавию только за то, что господарь Липул не захотел выдать свою дочь за сына гетмана Тимофея. Хмельницкий по своей воле сносится с Турцией и со Швецией, а холопы и не думают повиноваться панам, и те терпят страшные убытки.

Польские шляхтичи боялись возвращаться на Украину. В конце 1650 г. в Варшаве был созван сейм. Прибыли туда и послы от Хмельницкого. Они потребовали, чтобы в трех воеводствах – Киевском, Блацлавском и Черниговском – ни один пан не имел власти над крестьянами: пусть живет, как хочет, наравне со всеми, и повинуется казацкому гетману. Казаки требовали уничтожить унию не только на Украине, но и во всех землях Короны Польской и Великого княжества Литовского, а православное духовенство должно получить право та те же почести, что и католическое. Эти требования наравне с другими статьями Зборовского договора должны быть утверждены присягой знатнейших сенаторов, и еще поляки должны дать в заложники четырех своих знатных панов, в том числе князя Иеремию Вишневецкого.

Требования эти привели панов в бешенство, и 24 декабря 1650 г. сейм единодушно постановил объявить войну казакам. В феврале следующего года поляки внезапно напали на казацкий отряд, который стоял в местечке Красном под начальством полковника Нечая, и перебили всех до единого. В апреле 1651 г. в Польше было объявлено «посполитное рушенье», то есть поголовное вооружение шляхты. Легат папы Иннокентия IX привез полякам благословение папы и отпущение грехов, а королю – мантию и священный меч и провозгласил Яна Казимира защитником веры.

В свою очередь коринфский митрополит Иоасаф опоясал Богдана Хмельницкого мечом, освященным на гробе господнем, кропил войско святой водой и сам шел при войске. На помощь казакам прибыл и хан Ислам Гирей со всей ордой.

Решающая битва произошла на Волыни у городка Берестечко на реке Стыри. По масштабам того времени силы противников были очень велики: 150 тысяч у поляков, включая 20 тысяч немецких наемников, и почти 100 тысяч казаков с 50 тысячами татар. Битва началась 18 июня 1651 г. и длилась несколько дней. Татары, натолкнувшись на решительное сопротивление хорошо обученных немецких наемников, бежали. Казаки же окопались и несколько дней выдерживали нападения поляков, но вынуждены были отойти. По разным сведениям на поле боя осталось от 7 до 30 тысяч убитых казаков и татар. Но, судя по тому, что трофеями поляков стали только 28 из 115 казацких пушек, Богдан отступил в полном порядке.

Через несколько дней после сражения умер естественной смертью ненавистный православным казачеством Иеремия Вишневецкий. Оставшаяся часть польского войска разделилась. Литовский гетман Радзивилл[113] повел свои войска на Киев, а король двинулся к Каменцу. Радзивилл почти без боя взял Киев. Значительная часть города была сожжена, все православные церкви горда и Печерский монастырь были начисто разграблены поляками.

От войска Радзивилла отделился отряд князя Четвертинского, который расположился на отдых у города Хвостова. На рассвете 5 сентября Хмельницкий атаковал Четвертинского и разгромил его отряд. Узнав об этом, гетман Радзивилл начал отступление из Киева в Литву. По пути Хмельницкий напал на войско Радзивилла, было убито много поляков и захвачен обоз с награбленным в Киеве имуществом. Однако большей части войска Радзивилла удалось организованно отойти.

Параллельно с боевыми действиями Хмельницкий проявлял активность и на дипломатическом фронте. Он вновь отправил посланцев в Москву просить царя Алексея о принятии Украины в его подданство. Но Москва опять дала уклончивый ответ.

Хан Ислам Гирей ушел в Крым и не проявлял более желания воевать с поляками.

Польские же войска на Украине находились, мягко говоря, в сложном положении. В результате 28 сентября 1651 г. в городе Белая Церковь гетманы Хмельницкий и Потоцкий подписали новый мирный договор. Согласно ему:

«1) Войска Запорожского будет только двадцать тысяч; оно должно находиться в одних только имениях королевских и в воеводстве Киевском, не касаясь воеводств Брацлавского и Черниговского.

2) Коронное войско не должно стоять в воеводстве Киевском в тех местечках, где будут реестровые казаки.

3) Обыватели воеводств Киевского, Брацлавского и Черниговского сами лично и через своих урядников вступают во владение своими имениями и пользуются всеми доходами и судопроизводством.

4) Чигирин остается при гетмане, который должен состоять под властию гетмана коронного.

5) Жиды должны быть обывателями и арендаторами в имениях королевских и шляхетских.

6) Гетман запорожский должен отпустить орду и вперед не вступать ни в какие сношения с нею и вообще с иностранными государствами».[114]

Как видно из статей договора, Белоцерковский мир был куда менее выгодным казакам, чем Зборовский. Но и польских панов такой мир не устраивал. Хмельницкий прекрасно понимал, что новая война может начаться в любой момент. Воевать в одиночку с Речью Посполитой означало для Богдана заведомо обречь себя на поражение. Поскольку Москва по‑прежнему отказывалась принимать Украину в свое подданство, Хмельницкий отправил послов к турецкому султану. И вот в 1651 г. Махмед IV признал Украину и запорожцев своими вассалами, пожаловав им тот же статус, которые имели Крым, Молдавия и Валахия.

Надо ли говорить, что православное население Украины не желало считать себя подданными бусурманского царя, а запорожцы к тому же лишались своего основного промысла – добычи «зипунов» у татар и турок.

У Богдана начались конфликты с запорожцами. Кстати, в 1652 г. запорожцы оставили свою Сечь на Никитином Роге и построили новую Сечь в устье реки Чортомлык. Строил новую Сечь кошевой атаман Лутай. Ни о причинах переноса Сечи, ни об иной деятельности кошевого Лутая данных найти не удалось.

Новая Сечь расположилась при впадении в Днепр (точнее, в протоку Скарбную) речки Чортомлык с правой стороны, ниже Никитина Рога. Сохранилось описание Чортомлыкской Сечи в акте 1672 г.: «Город Сеча, земляной вал, стоит в устьях у Чортомлыка и Прогною над рекою Скарбною. В вышину тот вал в сажень; с поля от Сумской стороны и от Базавлука, в валу устроены пали и бойницы, и с другой стороны, от устья Чортомлыка и от реки Скарбной по валу, сделаны коши деревянные и насыпаны землей. А в том городе башня с поля; мерою кругом 20 сажень, а в нем окна для пушечной стрельбы. Да для ходу по воду сделано на Сортомлык и на Скарбную 8 форток (пролазов), и над теми фортками бойница, а шириною деть фортки только одному человеку пройти с водою. А мерою тот городок Сеча с поля от речки Прогною до речки Чортомлыка сто ж сажень, да с правой стороны речка Прогной, а с левой стороны речка Чортомлык и впали те речки в речку Скарбную, которпя течет позади города подле самой ров. А мерою де весь Сеча город будет кругом с 900 сажень».[115]

Точная численность населения Сечи неизвестна, поскольку казаки никогда не давали себя переписывать. Однако известно, что в 1672 г. там постоянно проживало не менее 100 кузнецов.

Гоголь в «Тарасе Бульбе» описал именно Чортомлыкскую Сечь, хотя в повести сказано, что Тарас Бульба прибыл в Сечь на острове Хортица: «…все вместе въехли в предместье, находившееся за полверсты от Сечи. При въезде их оглушили пятьдесят кузнецких молотов, ударявших в двадцати пяти кузнецах, покрытых дерном и вырытых в земле. Сильные кожевники сидели под навесом крылец на улице и мяли своими дюжими руками бычачьи кожи. Крамари под ятками сидели с кучами кремней, огнивами и порохом. Армянин развесил дорогие платки. Татарин ворочал на рожнах бараньи катки с тестом. Жид, выставив вперед свою голову, цедил из бочки горелку. Но первый, кто попался им навстречу, это был запорожец, спавший на самой середине дороги, раскинув руки и ноги. Тарас Бульба не мог не остановиться и не полюбоваться на него.

– Эх, как важно развернулся! Фу ты, какая пышная фигура! – говорил он, остановивши коня.

В самом деле, это была картина довольно смелая: запорожец как лев растянулся на дороге. Закинутый гордо чуб его захватывал на пол‑аршина земли. Шаровары алого дорогого сукна были запачканы дегтем для показания полного к ним презрения. Полюбовавшись, Бульба пробирался далее по тесной улице, которая была загромождена мастеровыми, тут же отправлявшими ремесло свое, и людьми всех наций, наполнявшими это предместие Сечи, которое было похоже на ярмарку и которое одевало и кормило Сечь, умевшую только гулять да палить из ружей.

Наконец они миновали предместие и увидели несколько разбросанных куреней, покрытых дерном или, по‑татарски, войлоком. Иные уставлены были пушками. Нигде не видно было забора или тех низеньких домиков с навесами на низеньких деревянных столбиках, какие были в предместье. Небольшой вал и засека, не хранимые решительно никем, показывали страшную беспечность. Несколько дюжих запорожцев, лежавших с трубками в зубах на самой дороге, посмотрели на них довольно равнодушно и не сдвинулись с места. Тарас осторожно проехал с сыновьями между них, сказавши: „Здравствуйте, Панове!“ – „Здравствуйте и вы!“ – отвечали запорожцы».[116]

В центре Чортомлыкской Сечи запорожцы в 1652 г. возвели церковь Покрова пресвятой Богородицы. Через два года она сгорела, и попы не успели вынести церковную утварь. Запорожцы через сечевого посланца Стефана Астраханского просили царя Алексея прислать новую утварь, что и было сделано. В числе прочего царь прислал двенадцать книг Четь‑Минеи.

Но вернемся к судьбоносным событиям в Малороссии. Спору нет, Богдан страдал запоями, и, судя по фамилии, алкоголизм у него был наследственный, он был склонен к резким поступкам, но в этом случае гетман решил лишь попугать Москву. И, надо сказать, его замысел полностью оправдался. Алексей Михайлович и его бояре поверили, что гетман решил податься к туркам, и начали форсировать мероприятия по возможному соединению Украины с Россией.

Осенью 1653 г. в Москве был созван Земской собор. На Соборе было решено удовлетворить просьбу Богдана Хмельницкого и Войска Запорожского и принять православный украинский народ «под высокую руку» русского царя. 1 октября при закрытии Собора царь Алексей торжественно заявил, что Россия будет вести войну с Польшей, если последняя будет удерживать Малороссию силой.

9 октября из Москвы на Украину выехало великое русское посольство в составе ближнего боярина Василия Бутурлина, окольничего Ивана Алферова, начальника московских стрельцов Артамона Матвеева и думного дьяка Лариона Лопухина. При посольстве были стольники, дворяне, стряпчие, толмачи и охрана из двухсот стрельцов.

31 декабря посольство прибыло в Переяслав. А незадолго до этого Хмельницкий разослал по всем казацким полкам универсал с указанием прибыть в Переяслав на великую раду представителям казачества, горожан, духовенства и других слоев населения. Все выборные должны были прибыть в начале января 1654 г.

Вечером 7 января 1654 г. (по старому стилю) у Богдана Хмельницкого с полковниками, судьями и есаулами состоялась тайная рада, и все собравшиеся единодушно «под государеву высокую руку поклонились». После тайной рады в тот же день была назначена и явная. С раннего утра били в барабаны, чтобы собирался народ. Когда набралось несколько сотен человек, сделали просторный круг, куда вошел Хмельницкий под бунчуком, с ним судьи, полковники, есаулы и писарь.

Гетман стал посреди круга, войсковой есаул велел всем молчать, и гетман начал говорить: «Паны полковники, есаулы, сотники, все Войско Запорожское и все православные христиане! Ведомо вам всем, как бог освободил нас из рук врагов, гонящих церковь божию и озлобляющих все христианство нашего восточного православия. Вот уже шесть лет живем мы без государя, в беспрестанных бранях и кровопролитиях с гонителями и врагами нашими, хотящими искоренить церковь божию, дабы имя русское не помянулось в земле нашей, что уже очень нам всем наскучило, и видим, что нельзя нам жить больше без царя. Для этого собрали мы Раду, явную всему народу, чтоб вы с нами выбрали себе государя из четырех, кого хотите: первый царь турецкий, который много раз через послов своих призывал нас под свою власть; второй – хан крымский; третий – король польский, который, если захотим, и теперь нас еще в прежнюю ласку принять может; четвертый есть православный Великой России государь царь и великий князь Алексей Михайлович, всея Руси самодержец восточный, которого мы уже шесть лет беспрестанными моленьями нашими себе просим. Тут которого хотите выбирайте!»

Исход выборов был предрешен заранее: толпа закричала: «Волим под царя восточного православного! Лучше в своей благочестивой вере умереть, нежели ненавистнику Христову, поганину достаться!»

Потом переяславский полковник Тетеря ходил по кругу и спрашивал: «Все ли так соизволяете?» В ответ раздавалось: «Все единодушно!»

Тогда гетман стал снова говорить: «Будь так, да господь бог наш укрепит нас над его царскою крепкою рукою!» Народ кричал в ответ: «Боже, утверди! Боже, укрепи! Чтоб мы вовеки все едино были».

Затем Бутурлин, Хмельницкий и вся казацкая старшина проследовали в городскую церковь, чтобы скрепить решение взаимной присягой. Духовенство хотело было начать приводить к присяге по чиновной книге, присланной из Москвы, но Хмельницкий подошел к Бутурлину и сказал: «Тебе бы, боярину Василью Васильевичу с товарищами, присягнуть за государя, что ему нас польскому королю не выдавать, за нас стоять и вольностей не нарушать: кто был шляхтич или казак, или мещанин, и какие маетности у себя имел, тому бы всему быть по‑прежнему и пожаловал бы великий государь, велел дать нам грамоты на наши маетности».

Бутурлин ответил на это: «За великого государя присягать никогда не бывало и вперед не будет, тебе, гетману, и говорить об этом непристойно, потому что всякий подданный повинен присягнуть своему государю, и вы бы, как начали великому государю служить и о чем били челом, так бы и совершили и присягнули бы великому государю по евангельской заповеди без всякого сомнения, а великий государь вольностей у вас не отнимает и маетностями каждому велит владеть по‑прежнему».

Хмельницкий в гневе покинул церковь и отправился советоваться с полковниками. Через некоторое время в церковь вошли два полковника – переяславский Тетеря и миргородский Сахнович – и от имени гетмана стали говорить Бутурлину, чтобы он присягнул за государя. Но тот опять отказался: «Непристойное дело за государя присягать, никогда этого не повелось». Тогда полковники сослались на польских королей, которые подданным своим всегда присягают. Бутурлин парировал: «Польские короли подданным своим присягают, но этого в образец ставить не пристойно, потому что это короли неверные и не самодержцы, на чем и присягают, на том никогда в правде своей не стоят».

Полковники ушли советоваться со старшиной. Всем стало обидно, но отступать было уже некуда – пришлось присягать царю.

Позднее условия подписания Переяславского договора стали предметом многолетних дискуссий. Канадский историк Орест Субтельный насчитал пять основных истолкований Переяславского договора.

«По мнению русского историка права Василия Сергеевича (ум. 1910), соглашение 1654 г. относилось к разряду так называемых „персональных уний“, при которых две страны, имея общего монарха, тем не менее остаются самоуправляемыми.

Другой специалист по русскому праву, Николай Дьяконов (ум. 1919), доказывал, что коль скоро украинцы согласились на „личное подчинение“ царю, они тем самым безусловно принимали поглощение их земель Московским царством, и потому это соглашение было „реальной унией“.

Украинский историк Михайло Грушевский, а также русский историк Венедикт Мякотин (умер в эмиграции в 1937 г.) полагали, что переяславское соглашение по форме являлось ничем иным, как вассалитетом – т. е. такой системой отношений, при которой более сильная сторона (в данном случае царь) соглашается защищать более слабую (украинцев), не вмешиваясь в ее внутренние дела и получая взамен налоги, военную помощь и т. п.

Другой украинский историк, Вячеслав Липинский, пошел еще дальше и предположил, что соглашение 1654 г. было не более чем временным военным союзом между Украиной и Московией.

И совсем уж особняком стоит пятое истолкование Переяславского договора. В 1954 г., во время помпезного празднования 300‑летия воссоединения Украины с Россией, в СССР было объявлено (правда, не историками, а коммунистической партией), что Переяславское соглашение стало естественной кульминацией вековечного стремления украинцев и русских друг к другу, а союз двух народов явился главной целью восстания 1648 г.».[117]

Обилие мнений не в последнюю очередь было вызвано тем, что оригинальные документы давно потеряны, а сохранились лишь неточные копии и переводы. По мнению же автора, каковы бы не были тексты оригинальных документов, наиболее справедливым является «пятое толкование образца 1654 г.». В нем много пустословия, и оно, безусловно, создано на потребу дня, но, нравится кому или не нравится, оно верно по сути дела.

Естественно, что население Киевского и Брацлавского воеводств куда больше симпатизировало русскому царю и русскому народу, нежели султану с турками и татарами или королю с его панами. И если на Переяславской раде казаки голосовали саблями за союз с Москвой, то после Люблинской унии (1569 г.) десятки, если не сотни тысяч малороссов проголосовали ногами, бежав от поляков в Брянск, Путивль и на Дон.

Что же касается запорожцев, то Богдан Хмельницкий информировал запорожскую старшину о своих переговорах с Москвой. Кошевой и старшина поддержали позицию гетмана: «Потому не советуем и вам с этого времени заботиться о приязни к полякам, а мысль вашу об отдаче всего малороссийского народа, по обеим сторонам Днепра живущаго, под протекцию великодержавнейшаго и пресветлейшаго монарха российского принимаем за достойную внимания и даем вам наш войсковой совет, не оставляя этого дела, привести его к концу, к наилучшей пользе нашей малороссийской отчизны и всего запорожского войска. И когда будете писать вы пакты, то извольте, ваша гетманская милосць, сами усердно досматривать, чтобы в них не было чего‑нибудь лишяго и отчизне нашей шкодливаго, а предковечным правам и вольносятм нашим противнаго и неполезнаго. Мы достоверно знаем, что великодержавнейший и пресветлейший монарх, самодержец всероссийский, как православный царь, приймет охотно и ласково нас, яко чадолюбивый отец своих сынов, в том же святом православии непоколебимо стоящих, под свою крепкую протекцию, не требуя от нас никаких даней и платежей в свою монаршескую казну, исключая нашей войсковой службы, за что мы, по мере наших сил, всегда будем готовы идти против его монарших неприятелей…

Писано в Сичи запорожской, генваря 3 дня, року 1654».[118]

Как видим, запорожцы считали принятие русского подданства единственным выходом для Малороссии, но не забывали упомянуть о необходимости сохранения казацких вольностей.