А) понимаешь ли дальнейшее? 1 страница

Б) сохранился ли интерес к материалу?

Если вдруг стало непонятно, значит, непонятное осталось позади. Вернись и пойми!

Если стало скучно, значит, ты ничего не понимаешь!

Интерес к занятиям — вернейший признак понимания. По­нимание рождает увлечение, а увлечение помогает понима­нию.

Глава 7 • ТРУД ДУШИ

1

В практических делах неполное знание часто бывает хуже полного незнания. Если я не умею водить машину, я просто не сяду за руль; но если меня научили всему, кроме управле­ния тормозом, то я разобьюсь.

Кто решил узнать все главные секреты учения, тот не дол­жен пропускать ничего важного, иначе его знание будет не знание, а обман.

Ученые давно уже старались постичь тайны познания, учения и творчества. Но относительно недавно задача эта ста­ла особенно важной. Появились электронные вычислительные машины, ЭВМ, и дерзкое желание охватило людей: научить машины думать… Создать искусственный мозг, машинный ра­зум. Сначала казалось, что это довольно легко. Машину на­учили не только считать и производить всевозможные мате­матические операции, но и сравнивать, различать, выбирать лучшие варианты решения из многих, искать ошибки в соб­ственных вычислениях, доказывать теоремы и даже играть в шахматы! Чем не «разум»? Про человека, который умеет из­влекать корни, логарифмировать, переводить (хоть и коряво) с языка на язык и обыгрывает шахматиста-перворазрядника, — про такого человека мы сказали бы, что он ничего, спо­собный!

Машины оказались очень способными учениками — и в то же время непроходимо тупыми. Они могут проделать в своем электронном уме миллионы операций в секунду и запомнить целые библиотеки книг, но они не могут произвести на свет ни одной новой мысли. Они не способны к творчеству. Не спо­собны, другими словами, к мышлению, потому что всякая мысль — мысль творческая, только что созданная; нетворче­ского мышления не бывает.

Что же за порок в нынешних машинах? Отчего они, такие быстродействующие и дисциплинированные, не способны на то, на что способен даже первоклассник: не могут создать но­вую мысль?

Все дело, по-видимому, в том, что машины не могут… чув­ствовать. А мыслить, не чувствуя, невозможно! Не бывает этого. Мысль без чувства не просто «плохая» мысль, «холод­ная». Ее просто нет.

Чувство, страсть — не спутник умственной работы, как иногда думают, а сотрудник ума! Чувство — соавтор каждой мысли, рожденной в уме. Потому что мысль рождается не от другой мысли, а в сфере воли и чувств. Об этом говорил вы­дающийся советский психолог Л. С. Выгодский.

Почему же некоторым ребятам удается учиться, перехо­дить из класса в класс, не испытывая никаких чувств, никаких переживаний по поводу учения? Да потому, что они учатся лишь по видимости. Они запоминают правила (машина это де­лает мгновенно) и даже применяют их более или менее вер­но (машина это делает безошибочно), но ни разу не родится у них в голове собственной мысли, и что такое умственный труд, они не знают. Умственный труд абсолютно невозможен без труда души, работа ума — без работы сердца. И любые попытки учить урок и вообще учиться, ничего при этом не чувствуя, кроме скуки (а скука, понятно, уму не товарищ), — все эти попытки ни к чему привести не могут. Пустая трата времени.

Зачем же нам этот глупый, бесполезный труд? Будем учиться чувствовать! Будем учиться работать головой и серд­цем.

2

Легко сказать — учиться чувствовать! Да разве это воз­можно?

Кто сердцем мог повелевать? Кто раб усилий бесполезных?

Но еще и еще раз надо сказать: если бы в делах учения все было бы до конца понятно и легко поправимо, то уж дав­но все учились бы, не зная никаких затруднений. Но учение— сложное, быть может самое сложное из всех человеческих дел. Что ж, тем интереснее узнавать его секреты!

…Прежде всего заметим, что испытать какое-то чувство по описанию невозможно. Я могу описать состояние голодного человека, рассказать, как он мечтает о куске хлеба, но если вы сами никогда не испытывали голода и сейчас его не испы­тываете, вы голода не почувствуете, как бы ни старались. Вы можете узнать о состоянии голодного, но знать и чувствовать — разное. Знание о голоде и чувство голода — не одно и то же. Чтобы чувствовать, надо самому голодать, насыщаться, страдать, любить, тосковать, ненавидеть, радоваться, злиться, печалиться, горевать, испытывать несчастье и счастье.

Значит, есть единственный путь учиться чувствовать: ста­вить себя в такие условия жизни, чтобы они вызывали чув­ства.

Проделаем такой маленький эксперимент. Зададим учени­ку третьего класса и машине одну и ту же задачу. Неслож­ную, но такую, которую ни машина, ни ученик никогда не ре­шали и похожих не решали. Что сделает машина? Она пере­берет все правила решения более или менее похожих задач, обнаружит, что ни одно из этих правил к задаче не подходит, и откажется решать. Решать не по правилам, заложенным в машину оператором, она не может.

А ученик? Он тоже скоро обнаружит, что задача совсем новая. И все-таки он будет продолжать размышлять! У него не хватает информации, знаний — он не знает хода решения. Если информации не хватает машине, она перестает работать. Если же информации не хватает человеку, в данном случае нашем третьекласснику, он начинает… волноваться! Возникает именно то, что называют «чувством». Он тревожится, вол­нуется, напрягает ум, он всем своим существом стремится к решению, и вдруг после долгих усилий это решение находит­ся, человек словно прозревает. Ничего таинственного в его голове не произошло, никакого чуда — просто от волнения в голове мальчика внезапно связались вместе самые далекие мысли, и они-то привели к догадке.

Волнение не просто сопровождает поиск, оно необходи­мое средство поиска. Оно возникает там, где что-то неизве­стно, но есть потребность найти это неизвестное. Волнение помогает найти недостающую информацию.

Нет поиска — нет волнения. Нет волнения — нет поиска.

Поиск и волнение, поиск и чувство неразрывно связаны, не могут существовать друг без друга!

Много лет назад, словно предвидя нынешние затруднения кибернетиков —• создателей искусственного разума, — эту мысль выразил Ленин. «Без «человеческих эмоций», — писал он, — никогда не бывало, нет и не может быть человеческого искания истины».

Обратим внимание: не истина связана с чувством, а иска­ние истины!

Значит, чтобы научиться чувствовать в учении, чтобы всту­пило в работу и сердце, знание надо искать. Учиться — зна­чит искать знание.

Как мы садимся за урок? Что ищем? Какой вопрос перед нами? Какого ответа добиваемся? Что хотим узнать? — вот путь истинного учения, работы ума и сердца.

А если мы не задаем себе вопросы, не ищем, не стремим­ся к ответу, а просто заучиваем какие-то наборы сведений, то поиска не происходит, нет волнения, сердце «не работает», не работает, следовательно, и ум — учения не происходит. Видимость учения есть, а учения нет.

Такая беда с учением: оно иногда бывает обманным. Со стороны кажется, будто человек учится: сидит над книгами, отвечает учителю, получает отметки, и ему самому кажется, что он учится. Уж слишком все похоже на учение! Но только похоже: плодов кет, знаний нет.

Будем бдительными, чтобы не обмануть себя. Будем каж­дый урок превращать в поиск истины. Другими словами, бу­дем создавать условия, в которых может появиться чувство,—/ и оно появится.

«Когда я натолкнулась на статью «Учение с увлечением»,— рассказывает Вера Иванисова из села Московка, Саратовской области, — я подумала: какое может быть в учении увлече­ние? Но, прочитав, решила проверить. На другой день у нас была алгебра — самый скучный для меня предмет. Была она первым уроком. «Откройте учебники на стр. 104, задача но­мер 761. Решайте самостоятельно», — сказала учительница. Я со скучным лицом открыла учебник и уставилась в задачу. В общем-то, я в них немного разбираюсь, но делаю это со страшной скукой. Прочитав задачу раз, другой, я, ничего не поняв, стала смотреть задачи, которые мы раньше решали. Затем, вспомнив об «учении с увлечением», усмехнулась. Но потом сказала себе: «Нечего улыбаться. Давай решай». И сно­ва со всей волей начала читать задачу. Прочитала, подумала и вдруг словно вышла из темного леса на залитую солнцем поляну, такой простой показалась мне задача, что я схватила ручку, начала быстро писать, и вскоре ответ был готов. Све­рилась с ответом, оказалось, что задачу я решила правильно. С того самого урока я словно изменилась, алгебру я жду, словно после долгой зимы лета. Решаю уравнения, задачи с восторгом. Когда получается правильно, я вне себя от ра­дости, а получается неверно — снова и снова решаю. Учение с увлечением!»

Отметим в этом сообщении прекрасное слово «восторг». Решала задачи с восторгом… Но вся хитрость в том, что без восторга, без страсти Вера не смогла бы решить задачи! Она не училась чувствовать, но страстно стремилась к ответу, и чувство восторга, необходимое для решения задачи, само ро­дилось в ее душе.

3

Внутренний мир другого человека существует реально и независимо от нас, но мы не можем ощущать его непосред­ственно— не можем его ни увидеть, ни услышать, и приборам он недоступен. Мы узнаем о нем лишь по косвенным приме­там, по тому, как этот другой человек выражает себя — взглядом, словом, поступком, мимикой, движением руки и тела. Сами по себе все эти движения и выражения ничего не говорят — мы всю жизнь учимся читать их, учимся постигать чужую душу. Это все равно что учиться читать: ведь и крю­чочки на бумаге тоже не говорят, но мы выучиваемся пони­мать скрытый в них смысл, и притом совершенно точно.

Однако читать книгу мы выучиваемся умом, а «читать» че­ловека по его словам, взглядам, интонациям и жестам можно научиться только чувством. Понимать другого человека — значит чувствовать то же самое, что он сейчас переживает, отзываться на его чувство. Вот одно из самых прекрасных слов в нашем языке: отзывчивый. Вслушаемся в него: отзыв­чивый… способный отзываться… легко отзывающийся… всегда готовый отозваться… Если бы существовала «школа чувств», то первым предметом в ней, первым уроком был бы урок отзывчивости. Мы учимся чувствовать, отзываясь на чувства других людей. При всей их загадочности, в чувствах нет ника­кого чуда, ничего волшебного и сверхъестественного. Про­сто они непостижимы умом, но чувством постижимы. Чувству нельзя «обучить» в строгом смысле слова, но чувство можно передать, им можно заразить, его можно вызвать. Любовью своей человек вызывает ответное чувство любви у того, кто никогда не испытывал ее. Страстью к знанию человек зара­жает окружающих. Учитель любовью к своему предмету увлекает и нас.

Следовательно, учиться чувству можно, надо только от­крыться душой навстречу всему человеческому, что окружает нас. Отозваться!

Но прежде для этого надо сделать один шаг, быть может, самый важный шаг в духовном развитии и становлении чело­века: надо обнаружить, самому обнаружить однажды, что другие люди, кроме меня, тоже… есть на свете! И что у них свои интересы, никакого отношения к нам не имеющие!

«Случалось ли вам, читатель, в известную пору жизни, вдруг замечать, что ваш взгляд на вещи совершенно изменяет­ся, как будто все предметы, которые вы видели до тех пор, вдруг повернулись к вам другой, неизвестной еще стороной? Такого рода моральная перемена произошла во мне в первый раз во время нашего путешествия, с которого я и считаю на­чало моего отрочества.

Мне в первый раз пришла в голову ясная мысль о том, что не мы одни, то есть наше семейство, живем на свете, что не все интересы вертятся около нас, а что существует другая жизнь людей, ничего не имеющих общего с нами, не заботя­щихся о нас и даже не имеющих понятия о нашем существо­вании. Без сомнения я и прежде знал все это; но знал не так, как я это узнал теперь, не сознавал, не чувствовал».

Эта моральная перемена, описанная Л. Толстым в его три­логии о детстве, отрочестве и юности, и есть тот самый пер­вый шаг, который делает человек на пути от детских чувств к взрослым. Случалось ли это с вами, читатель? К беде на­шей, со многими людьми эта моральная перемена не проис­ходит и во всю жизнь; они проживают десятилетия и умира­ют, так и не узнав, что есть на свете другие люди, не чувст­вуя этого!

Говорят, что счастье — это когда тебя понимают. Это вер­но. Но никому не будет счастья, если каждый не станет чело­веком, который понимает других людей, принимает их имен­но как других, со своей жизнью и чувствами, и умеет сочувст­вовать им, отзываться на их чувства.

Вот ступеньки в «школе чувств», другие люди — чужие чувства — отзывчивость к ним — свои чувства…

Да и не только люди учат нас чувствовать. Оглядимся во­круг себя, всмотримся в самые простые предметы, окружаю­щие нас: вот стол, лампа на столе, шкаф с одеждой, обои на стене, электрическая лампа, занавеска на окне… Каждая вещь сделана человеком, в каждую вложены чьи-то способности, ум, чувство. Это все застывшее человеческое дело, превра­тившееся в предметы; живые жизни, воплотившиеся в вещи…

А книги? Даже обычные школьные учебники! Нам кажется, они безличны, что их никто не писал, не мучился над ними, они сами собой откуда-то взялись или выросли, как дерево в лесу или трава на лугу. Но в каждой странице, в каждой строчке — живое, человеческое!

Будем стараться почувствовать живого, другого человека не только в каждом, кого мы встретим, но и за каждой вещью, каждой книгой, каждым учебником. Мы не читаем учебник — мы общаемся с автором, с человеком! И никогда не будем позволять себе обращаться с вещью или с книгой так, будто они мертвы. Нет ничего мертвого вокруг нас, мертвое — на кладбище, а вокруг нас, живых, — живое, человече­ское, оно во всем, надо только увидеть его и почувствовать. Здесь речь идет не о том, чтобы беречь вещи, это само со­бой разумеется, здесь речь о другом: о духовном прозрении, о том, чтобы каждая вещь была для нас живой, чтобы не с книгами-предметами имели мы дело, а с живыми людьми, чье чувство вложено в книги, чтобы мы видели человеческое в человеческих предметах и вещах!

4

Но какой бы ни была бурной наша собственная жизнь, сколько бы мы сами ни страдали и ни радовались, жизнь на­ша протекает в довольно ограниченных рамках, и мы никогда не могли бы постичь всего богатства человеческих чувств, ес­ли бы не художественная литература.

Вот мы читаем историю героя в книге. Он, если книга хорошая, как живой перед нами: он любит, страдает, борет­ся… Как же нам понять его? Только одним способом: отзыв­чивостью. Мы должны, обязаны отозваться на страдания ге­роя, то есть испытать те же чувства, что испытывает он. Сна­чала сочувствуем, потом — чувствуем. Если мы никогда подобных чувств не испытывали, то, конечно, мы не сможем понять книгу полностью, но все же что-то похожее на чувство героя шевельнется в душе, что-то мы будем знать об этом чувстве, и когда оно придет к нам самим, мы не испугаемся его, не удивимся, мы обрадуемся ему. Мы будем обладать некоторой культурой чувства еще до того, как сами испыта­ли его.

Иногда ребята не любят уроки литературы и связанные с ними книги потому, что на уроках эти книги разбирают, то есть переводят образы в понятия, в схемы. Книга лишается того, ради чего она написана, — способности вызывать ответ­ные чувства. Но стоит помнить, что в школе по необходимо­сти приходится литературу изучать, а это не то, что читать. В школе изучают науку о создании книг и историю создания книг, составляют представления и вырабатывают понятия о литературном творчестве и процессе. Иметь эти представле­ния и понятия совершенно необходимо развитому человеку. Но радоваться красоте цветка и дарить его любимому челове­ку — одно, а изучать тычинки и пестики — другое. Для обра­зования нужно и то, и другое: нужно уметь наслаждаться цветком и знать ботанику. Так и с книгами: нужно уметь на­слаждаться ими, вкладывать в них то же чувство, которое вложил писатель, и нужно знать историю и теорию литературы хотя бы в тех небольших пределах, в каких они изучаются в школе. Но если только изучать литературу, не радуясь кни­гам, не сочувствуя героям, то литературу и не поймешь, и она станет невыразимо скучной. Сначала надо понюхать цветок и полюбоваться им, а потом уж рассматривать стебель, лепе­стки, тычинки и пестики.

«Во вторник у нас была литература, самый скучный для меня предмет, — рассказывает о своем опыте Виктор Феер из села Шумановка, Алтайского края. — Материал был скуч­ным: поэты-декабристы, творчество К. Ф. Рылеева, реализм. Я прочитал текст три раза, но ничего интересного не заметил. Тут я задумался. Почему я плохо помню прочитанное? Поду­мав, я решил, что виной всему невнимание, что я не вникаю в смысл текста, не чувствую его. Только тут я понял, какой опасности подвергал себя Рылеев, опубликовавший свою оду «К временщику». Ведь он направил ее против всесильного Аракчеева! Тот мог расправиться с ним, однако это Рылеева не остановило. Никогда бы я не подумал, что стихи — ору­жие! Ведь именно тек и есть, если при помощи стихов люди пробуждаются от ничегонеделания, от наблюдения за дейст­вительностью. Возможно, что это только малая часть того, что скрывается в литературе, — подумал я».

Замечательное открытие! Не имеет никакого значения то обстоятельство, что это открытие сделано давно: «в литерату­ре что-то скрывается» Важно, что Виктор понял это… А как он понял? Он посочувствовал Кондратию Федоровичу Ры­лееву!

«На следующем уроке меня не спросили, — продолжает Виктор. — Но об этом я не очень жалел. Я ждал нового ма­териала. Учительница рассказала о жизни Грибоедова, его произведении «Горе от ума». Хотя нам задали лишь первое действие, я не отрываясь прочел ее до конца. С этого дня «Горе от ума» заняло у меня место рядом с Вальтером Скот­том, Джеком Лондоном, Майн Ридом и Жюлем Верном. Как я ее раньше не заметил? Понятия не имею. Неужели литера­тура все-таки интересный предмет? Я начал читать все произ­ведения, которые входят в программу 8-го класса. Мне очень понравился «Евгений Онегин», «Герой нашего времени», «Мертвые души» (жалко, конца нет) и «Демон». После этого я прочитал все, что говорится об этих произведениях в нашем учебнике. Нет, очень полезный и интересный предмет — ли­тература. Жаль, как жаль, что этого я раньше не видел! Боль­шое спасибо за то, что вы поставили этот вопрос. Учение с увлечением?!!»

Будем больше читать, будем стараться поставить себя на место героев, отзываться на их чувства и так будем учиться чувствовать, узнаем чувства, неизвестные нам из нашей соб­ственной жизни, и душа наша станет богаче. Широкий, творче­ский ум, богатая, тонко чувствующая душа, ясная, благород­ная цель, послушная, сильная воля — вот и человек.

5

Но не только художественные книги — учебники чувства. Мы будем учиться вкладывать свое чувство, вырабатывать свое отношение ко всему, что изучаем в школе.

Урок истории. Рассказ о Смутном времени, когда страна наша испытала столько бед, и об ополчении Минина и Пожар­ского. Бородинское сражение. Сталинградская битва. Можно ли к этому относиться равнодушно, просто «учить»? Нет, мы будем не только вдумываться в значение этих событий для Родины, не только стараться постичь их, составить понятия, мы попытаемся представить себя в нижегородском ополче­нии, у Семеновских флешей и на узкой кромке земли вдоль Волги — под смертельным огнем… Мы постараемся почувст­вовать то же, что чувствовали защитники Родины в прошлые века и десятилетия. И так постепенно возникнет у нас чувство истории: мы будем чувствовать, что мы не первые родились на свет, что мы со своими сегодняшними жизнями включены в общий исторический процесс, который давно-давно начался и никогда не кончится… И это чувство истории обогатит все наши другие чувства, окрасит их новой краской. Культура чувств — это обогащение, усложнение чувств. Простые чувства доступны каждому человеку, независимо от того, учился или не учился он. Человеку образованному доступны слож­ные, невыразимые в словах, из многих красок составленные чувства.

Урок математики. И это — поле для развития чувств. Мы решаем задачу, и в ответе выходит: три с четвертью челове­ка. Решали бы вроде правильно, но ответ смущает нас, он кажется нам некрасивым — ну что это, в самом деле, «чет­верть человека»! Мы пересматриваем решение и находим ошибку. Или решаем сложное уравнение, а ответ получился громоздкий, с радикалами в знаменателе. Опять некрасиво! Мы чувствуем это — и добиваемся красоты. Ответ может быть красивым или некрасивым, решение — кратким, изящ­ным, красивым или запутанным, тяжелым — некрасивым. Ма­тематика, вся построена на логике, на понятиях, не может быть изучена, если у человека нет чувства красоты математи­ческих преобразований; об этом так часто говорят выдающие­ся ученые, что не хочется и повторяться.

Урок химии волнует нас и по-другому: нас восхищает кра­сота химических формул, мы не перестаем удивляться мощи человеческого разума, который проникает в глубочайшие тай­ны природы и создает материалы, которых природа создать не могла. Химия — наука о чудесах превращения элементов, в чуду ли не удивляться!

А не уроке английского языка мы радуемся своим приоб­ретениям, удивительной нашей способности понимать чужую речь и чужие слова. С годами занятий появляется чувство чу­жого языка — мы начинаем строить фразы не задумываясь, они как-то сами возникают в сознании, и это всегда приносит удовольствие,

И так на каждом уроке. Учение — волнующее человека ре по, развивающее его чувства. Если, конечно, он живой че­ловек или стремится стать живым.

6

Среди многих человеческих чувств еще одно особенно важно для учения в школе. Это чувство истины. Наслаждение, получаемое от того, что человек узнал правду и глубоко убежден в том, что его знание истинно, правдиво. Знание ста­новится сильным и ясным только тогда, когда оно соединено с уверенностью в том, что знание это истинно. Знание, соеди­ненное с верой в его истинность, — это убеждение человека. Чем сильнее вера, тем глубже убеждение. Так и говорят: «Мое глубокое убеждение…»

Все знают, что Земля вертится вокруг своей оси и вокруг Солнца. Думаю, что и читатель убежден в этом. А почему, собственно говоря? Ну-ка, выйдем вместе в поле, и попробуй­те доказать, что Земля вертится, а не стоит на месте! Боюсь, что никаких очевидных доказательств вы не обнаружите.

Однако всей системой научных астрономических взглядов мы убеждены, что Земля действительно круглая и что она и вправду вертится, и даже можем понять, отчего же мы не сваливаемся с этой бешено вертящейся Земли… И вряд ли нас кто-нибудь сумеет переубедить.

Убеждения даются нелегко. Их совершенно невозможно вызубрить. К ним приходится пробиваться, отвергая непра­вильный, неистинный взгляд, до них нужно доискиваться, их подчас приходится отстаивать. Зато когда убеждения появ­ляются и укрепляются в душе человека, он готов жизнью пожертвовать ради них:

Иди в огонь за честь Отчизны, за убежденья, за любовь!

И действительно, люди шли в огонь, как Джордано Бруно, который поднялся на костер за свои научные убеждения, или как Сергей Лазо, которого сожгли в паровозной топке за его политические, коммунистические убеждения, как шли на смерть тысячи борцов за счастье людей. Есть какая-то притя­гательная сила, есть какое-то высокое счастье в убеждениях, если люди даже на смерть идут, но не меняют их, не отказы­ваются от них!

Первые моральные убеждения мы получаем из жизни, первые научные убеждения — из школы, первые политиче­ские убеждения — из жизни и школы. Будем стремиться вы­рабатывать их, будем постоянно спрашивать себя: что я знаю и во что я верю? Будем стараться достичь глубокого убежде­ния в том, что все изучаемое нами — действительно правда, истина. Стоит поставить перед собой такую цель, как посте­пенно начинает появляться и разгораться святое, возвышаю­щее душу стремление к истине, и обычные уроки становятся наслаждением.

…Но пора, наконец, сказать, откуда же пошло это не со­всем научное, не строго научное выражение «труд души». В точном смысле слова труд — это всегда операции, дейст­вия с орудиями труда, в результате которых появляются какие-то материальные или духовные ценности или знания. В умственном труде такими орудиями, хоть и особыми, умст­венными, являются слова, понятия, модели, чертежи, форму­лы. Чувство же никаких «орудий» не имеет, и «операций» тоже не происходит, именно поэтому чувству, как уже гово­рилось, так трудно учиться. И все же…

Не позволяй душе лениться!
Чтоб в ступе воду не толочь,
Душа обязана трудиться
И день и ночь, и день и ночь!
Гони ее от дома к дому,
Тащи с этапа на этап,
По пустырю, по бурелому,
Через сугроб, через ухаб!
Не разрешай ей спать в постели
При свете утренней звезды,
Держи лентяйку в черном теле
И не снимай с нее узды!
Коль дать ей вздумаешь поблажку,
Освобождая от работ,
Она последнюю рубашку
С тебя без жалости сорвет,
А ты хватай ее за плечи,
Учи и мучай дотемна,
Чтоб жить с тобой по-человечьи
Училась заново она.
Она рабыня и царица,
Она работница и дочь,
Она обязана трудиться
И день и ночь, и день и ночь!

Это стихотворение Николая Заболоцкого очень любил учи­тель Сухомлинский. Он и ввел в педагогику поэтическое по­нятие «труд души».

ОПЫТЫ НА СЕБЕ

Проделаем для начала простое упражнение: отложим кни­гу и обойдем комнату, потихоньку прикасаясь ко всем ве­щам — к обоям на стене, к выключателю… Коснемся рукой пола, потрогаем стекло в окне. Лучше сделать это, когда никто не видит, чтобы не задавали лишних вопросов. Выйдем на улицу, дотронемся до дерева или куста, до заборчика или двери. И во всем, за всем постараемся представить себе лю­дей, людей, людей, которые делали все эти вещи, строили дом, сажали дерево или просто любовались им до нас, если оно выросло само. Попытаемся почувствовать человеческое во всем, что нас окружает!

Это «упражнение» (не совсем точное слово) полезно по­вторять почаще, оно вроде духовной гимнастики, оно приучит нас никогда и ни на что не смотреть безразлично, ко всему как-то относиться, все вокруг стараться полюбить, потому что во всем — человеческий труд и человеческое чувство. Это будет напоминать нам, «что не мы одни живем на свете».

Второе «упражнение» (опять неточное слово, но читатель простит меня!) — с любимой книгой. Из книг, которые мы уже читали, вспомним, выберем одну, которая взволновала нас хоть немного, и перечитаем ее не откладывая. Только будем читать по-новому: стараться сочувствовать героям, пережи­вать их чувства так, будто это все происходит с нами. Заме­чательные «учебники чувств» — трилогия Толстого и «Детст­во» Горького. Их стоит перечитать, сколько бы лет нам ни было.

Но, разумеется, учиться чувствовать только по книгам — невозможно. Книги лишь расширяют наши представления о чувствах людей, а реальные, живые чувства вызываются жизнью, действительными отношениями с людьми, которые нас окружают. Однако превращать эти отношения в какие-то «упражнения» было бы кощунством. В отношениях с людьми не может быть никаких «опытов», ничего искусственного. Да и зачем нам опыты? В каждом из нас есть отзывчивость, спо­собность к добрым чувствам. Будем помнить, что участие, со­переживание всегда поддерживает людей. Будем учиться по­нимать, то есть чувствовать, что чувствует мама, друг, учи­тель, любой мало знакомый или совсем не знакомый человек, с которым жизнь свела случайно. Может быть, им грустно? Тогда бестактно быть веселым. Может быть, им стыдно? Тогда грубость — корить их, увеличивать стыд. Может быть, у них большая радость? Тогда не стоит лезть со своими мелкими неприятностями. Словом, будем настраиваться на чувства дру­гих людей, больше всего на свете боясь оскорбить эти чужие чувства невниманием или непониманием. И так постепенно наше сердце станет отзывчивым к сердцам других людей, мы обретем богатство чувств, богатство души.

Но в области чувств, которые называют «интеллектуальны­ми» (то есть связанными с работой ума), мы можем поставить опыты на себе, хотя они не совсем просты. Мы видели, что работы ума не бывает без работы души и что чувства вызы­ваются поиском истины. Значит, надо каждый раз, садясь за уроки, прежде всего поставить перед собой вопрос: «А что именно я хочу узнать? Какую истину я должен добыть?» Но чтобы правильно поставить вопрос, придется предварительно проштудировать параграф. Следовательно, работа над уроком будет выглядеть так: читаем параграф — формулируем глав­ный вопрос в его связи с предыдущим материалом — пытаем­ся ответить на него совершенно точно, с полной ясностью и убежденностью. Можно представить себе, что кто-то возра­жает нам, приводит другие доказательства, а мы их разбиваем.

Попробуем две-три недели так учить уроки, и нам не на­до будет объяснять, что такое волнение, связанное с работой ума! Мы сами узнаем его, сами почувствуем. И если после этого кто-нибудь скажет нам, что учиться скучно, мы просто пожалеем беднягу…

Глава 8 • ВНИМАНИЕ

1

Главное свойство внимания состоит в том, что оно все вре­мя колеблется, очень подвижно. Оно может быть направлено на несколько предметов сразу, мгновенно останавливаться на чем-то одном, потом постепенно ослабевать или так же быст­ро переключаться на что-то другое. Внимание — прожектор, у которого все время меняется фокус (то узкая и сильная полоса света, то широкая и слабая), и с огромной скоростью может он поворачиваться на вышке.