Все скопом, возраст – разнообразный, род занятий – тоже 2 Страница

– Гранату!.. – прохрипел старикан, вновь потрясая палкой, но уже в сторону бело‑розового здания с колоннами. – Гранату им туда, сукиным детям!..

– Конечно! – подхватил незнакомец. – Гранату! Давно пора, отец, давно пора… Вот давай завтра встретимся, прикинем, где раздобыть… – И, обаятельный, как сорок тысяч братьев, повернул собеседника за хрупкие плечики, вывел его из‑под елей на тротуар и, придав нужное направление, вернулся к машине, вытирая руки одноразовым платком.

Очень вовремя, нужно сказать, поскольку Ратмир был уже вне себя. Поведение хозяина показалось ему предательством. Как? Потрепать по холке – кого?! Того, кто чуть не запустил в него комком земли? Будучи откреплен от столба, пес просто обезумел: огрызнулся на украшенного шрамами шофера‑телохранителя, чуть не вырвал из рук поводок.

– Ратмир! – угрожающе рявкнул громила – и был облаян.

Вдвоем с молодым человеком они кое‑как уговорили разъяренного пса занять свое место в машине.

– Я с ним рядом не поеду! – решительно предупредил молодой. – Рванет через намордник – лечись потом… Гля! Аж белки кровью налились! Вот зверь! А прикус у него – видел?

Телохранитель не ответил. Был занят, распахивал переднюю дверцу перед хозяином. Тот, усевшись, оглянулся с улыбкой и, безбоязненно протянув широкую ладонь, с грубоватой лаской потрепал ощерившегося Ратмира по загривку.

– Хор‑роший пес, хор‑роший… Так его, падлу старую… Ишь! Гранату ему…

И Ратмир чуть не описался от счастья – как щенок.

Убедившись, что зверь настроен теперь вполне миролюбиво, молодой человек, вопреки недавнему зароку, расположился рядом с ним на заднем сиденье – даже рискнул осторожно почесать за ухом. Ратмир ему это позволил, но особой радости не выказал. Не принадлежа к так называемым собакам волчьих пород, он тем не менее свято чтил иерархию, ставя выше себя лишь хозяина – вожака стаи. Ко всем прочим в лучшем случае относился как к ровне, а кое‑кого (старушку уборщицу, например) просто третировал.

– Совсем народ одичал, – молвил со вздохом молодой. – На собак бросается…

Автомобиль катил по бетонной набережной Сусла‑реки мимо недостроенной высотной гостиницы – в данный момент тихой, но вообще имевшей обыкновение при малейшем ветерке устрашающе грохотать листовым железом.

– Ну а как ты хочешь? – не оборачиваясь, задумчиво откликнулся хозяин. – На владельцев‑то бросаться боязно… А собака – тварь безответная. Она ведь по нашим временам – как ни крути, а признак социального статуса. Предмет роскоши… – Он все‑таки слегка наклонил торс влево и одарил Ратмира благосклонным взглядом через плечо. – Знаешь, в какую копеечку мне этот красавец влетает?

– Да уж, – деревянно поддакнул молодой, на всякий случай отодвинувшись подальше от мигом навострившего уши пса. Умная бестия этот Ратмир. Все понимает – с полуслова. – Собака – удовольствие дорогое…

За горизонтом ухнуло особенно гулко. По слюдяной глади Сусла‑реки клином пробежала серо‑синяя рябь. Сзади отозвалась, грохнула железом недостроенная гостиница, чуткая, как камертон.

– А куда податься? – Хозяин всхохотнул не без сарказма. – Ради престижа, Гарик, на все пойдешь… – Он снова простер длань и потрепал пса за брылья. – Ну, ничего, Ратмир, ничего… Кончились черные деньки. Последний раз ты у столба на привязи сидел. Скоро вас, сукиных детей, даже в Капитолий пускать будут. Уже законопроект подготовили…

 – Как? – поразился молодой.

– А вот так! Иначе ущемление в правах получается…

– Чьих? Хозяин запнулся.

– Н‑ну… наших… Да и его тоже… – кивнул он на своего четвероногого друга.

Сотрудники фирмы давно приметили одну странную черту в характере пса: стоило освободить Ратмира от намордника, как он напрочь терял агрессивность. Впрочем, недоумение сотрудников свидетельствовало лишь об их дремучем невежестве в области науки этологии. Попадись им брошюрка на данную тему, они бы, темные люди, с удивлением открыли, что поведение животных сплошь и рядом, связано с понятием барьера безопасности.

Да и поведение людей тоже. Бывает, рвется мужик в драку – еле вчетвером удержишь. Пена у рта, смотреть страшно. «Пусти! – кричит. – Убью!» А вот взять из любопытства да и отпустить. Думаете, убьет? Даже мордобоя не учинит.

За барьером‑то мы все храбрые…

С вываленным от счастья языком и болтающимся на груди намордником спущенный с поводка Ратмир крупными прыжками промчался на второй этаж, огласив лестницу шумной и частой собачьей одышкой. Ворвавшись в приемную, неистово завилял задом и, подпрыгнув, попытался лобызнуть секретаршу Лялю прямо в свеженакрашенные губы.

– Фу, Ратмир! – закричала она, смеясь, и шлепнула его по выпуклому лбу сложенной газеткой, которую пес немедля пробил клыками и поволок на себя.

– Не смей! – завопила Ляля. – Порвешь! Там про тебя статья, дуралей! С двумя фотками!

Полиграфическое изделие все же пришлось выпустить из рук, иначе бы оно просто разошлось на лоскуты. К счастью, Ратмир не стал терзать газету; мотнув брылами, отшвырнул трофей и снова заскакал вокруг своей любимицы секретарши.

В приемную вошел хозяин. Усмехнулся.

– Разыгрались… – проворчал он, направляясь к дверям своего кабинета. – Ну‑ка прекращайте эту зоофилию! Между прочим, уже две минуты как обеденный перерыв…

Зардевшаяся Ляля подобрала с пола газету. Ратмир вскинул лобастую голову и горделивой поступью прошествовал в коридор. Толкнул носом дверь раздевалки и, войдя внутрь, с болезненным наслаждением поднялся с четверенек. Будя! Отработал! Хрустнув суставами, выпрямился во весь рост, расстегнул ошейник и, избавившись от пыльных налапников, переступил в пластиковые банные шлепанцы.

Нахмурился, озабоченно взялся за поясницу. Нет, терпимо, А может, к дождю…

– Тьфу! Бесстыдник! – послышался из коридора мерзкий голос уборщицы – и Ратмир, спохватившись, прикрыл дверь. Ну вот! Теперь побежит ябедничать, язва старая: дескать, домогался, мужские достоинства демонстрировал… А впрочем – пес с ней! Соврем, что был еще в ошейнике. И пусть докажет, что не был!

Спустя малое время, приняв душ и переодевшись (рубашка, джинсы, кроссовки), он вновь появился в приемной, небрежными жестами смахивая влагу с суперкороткой стрижки. Секретарша Ляля, наморщив прикрытый челкой лобик, с сосредоточенным видом разглаживала пробитую клыками газету.

– Насквозь прокусил! – упрекнула она, сердито подставляя щечку для приветственного поцелуя. – Неужели нельзя было…

– Нельзя, – не дослушав, бодро ответил он. – Чего нельзя, Лялечка, того нельзя. Работа есть работа… Ну‑с, и что там о нас пишут?

  

Глава 2. СОБАЧЬЯ РАДОСТЬ

   

Погребок «Собачья радость» располагался всего в полутора кварталах от фирмы «Киник», где служили Ратмир и Ляля. Оформлен он был живописно: дубовые столы, стены и своды из тесаного камня, на железных крюках развешаны почтенного возраста арапники, намордники, ржавые цепи – чуть ли не из скифского кургана. В городе насчитывалось три подобных заведения, и все они принадлежали легендарному Петру Макарычу Караулову, по старой памяти охотно отзывавшемуся и на кличку Адмирал. Прекрасная обслуга, приличные повара, приемлемые цены. Единственная сложность – без бляхи вас туда не пустят.

Существовал в Суслове еще и ресторан «Муму», но это уже не по нашим сусалам. Элита! Собаковладельцы! Ратмир бывал там несколько раз – в рабочее, естественно, время. Иными словами, в ошейнике и на поводке… Ну, что сказать? Нам так, конечно, не жить никогда.

– Доброго здоровьичка, Ратмир Петрович! – радушно приветствовал их коренастый кривоногий швейцар. Морда у него была – как у автомобиля после лобового столкновения. Старая гвардия, один из пригретых Адмиралом отставников. – С вами? – Одобрительно осклабясь, страж врат покосился на Лялю.

– Со мной, Азорыч, со мной…

А то он, старый пес, сам не видит! Но так уж здесь заведено. Иначе – неровен час – возомнят о себе людишки.

Ляля сердито сдвинула бровки, Ратмир усмехнулся – и оба сошли по деревянным ступеням в колодезную прохладу погребка.

Обеденный перерыв в большинстве других фирм начинался часом позже – в сводчатом каменном зальчике было просторно. За ближним от входа массивным столом, смешно задрав лохматые черные брови, сидел и читал газету маленький тщедушный Боб из «Сусловского сусла». Услышав, что с ним здороваются, вскинул испуганные похожие на вишенки глаза.

– Америка‑то, – произнес он упавшим голосом. – Вконец оборзела! Совсем с цепи сорвалась!

– Опять с Лыцком лаются? – лениво осведомился Ратмир.

– Бомбят… – горестно отозвался Боб.

За погруженной в полумрак стойкой таинственно, как в пещере, мерцали хромированные рукоятки и крантики каких‑то хитрых агрегатов. Негромко звучал «Собачий вальс».

– А про него, между прочим, – не без кокетства ввернула Ляля, кивнув на спутника, – целая статья вышла.

Лохматые брови упали на глаза и тут же взлетели вновь.

– Лизнули? Где?

– В «Вечернем Суслове». Не читали еще?

Черная неухоженная бородка недовольно заворочалась под черными и столь же неухоженными усами. Тримминговать пора.

– Нет! – угрюмо сказал Боб. – «Суслика» я не читаю. Они там все Западу продались. Вот что читать надо! – Он потряс своей газетой. – Правда и только правда…

Ратмир всмотрелся. «Парфорс». Орган радикалов.

– Да брешут все подряд! – небрежно молвил он. – Хотя… Врут‑врут, а потом возьмут да и похвалят. Верно, Бобик?

Нервный собрат по ремеслу подскочил на табурете и метнул исполненную правды газету на стол. Звякнула чайная ложечка.

– Не смей называть меня Бобиком! – взвизгнул он. – Сколько раз можно повторять? Меня зовут Боб! Боб и только Боб! Это официальная кличка! Так что будь добр!..

– Ну вот, обиделся! Я ж ласкательно! Ну, хочешь – меня Ратмириком назови…

  – Приятного аппетита, господа кобели… – послышался с лестницы мелодичный, хотя и несколько жеманный женский голос – и под каменные своды погребка игривой походочкой снизошла мелкокудрявая миниатюрная блондинка. Вздернутый носик, челка – до бровей. – Опять грыземся? – великосветски осведомилась она.

Оба кобеля разулыбались. Секретарша Ляля пристально изучала исподлобья прикид незнакомки.

– Как там Джерри? – безмятежно продолжала та, словно бы не замечая, что стала объектом пристального внимания. – Ухо ему, надеюсь, сохранят?

– Сохранят, – усмехнулся Ратмир. – В крайнем случае пересадят от того, кто в него кинул…

– Ухо за ухо, – подтявкнул Боб. – Камневержец нашелся! Ох и освежуют его теперь! «Охранка» шутить не любит. Глядишь, и Джерри нашему кое‑что со штрафа перепадет…

Беседа мило сошла на нет. Кудрявая блондиночка уселась напротив Боба, а Ратмир повел спутницу в дальний угол.

– Кто она? – тихонько поинтересовалась Ляля, когда они расположились за небольшим, но неподъемным с виду дубовым столиком.

– Кто? Мадлен? – рассеянно переспросил он, изучая меню. – Сучка…

Почувствовав неладное, поднял голову – и увидел, что глаза отстранившейся Ляли изумленно расширены.

– О господи! – сказал Ратмир. – Ляль! В данном случае никакое это не ругательство. Нормальный рабочий термин…

– Не понимаю… – холодно промолвила Ляля. – Нет, не понимаю. Когда мужик бегает голый на поводке – это еще ладно. Но когда женщина… Бр‑р – Секретарша брезгливо передернула плечиками.

На лестнице стало шумно. Они обернулись. Под каменные своды неспешно спускались три волосатых гиганта.

– Да какой ты сенбернар? – басовито похохатывал кто‑то из них. – У настоящего сенбернара, чтоб ты знал, фляжка должна с коньяком на шее висеть… Первый признак породы!

– Что будем заказывать? – вежливо осведомился незаметно подошедший официант.

Подвальчик помаленьку заполнялся. Время от времени Ляля украдкой оглядывала зал. За исключением нескольких весьма немногочисленных лиц, проникших в «Собачью радость» подобно ей по знакомству, большинство посетителей вело себя довольно раскованно.

– Каштанка – понимаю! Собака Баскервилей – понимаю! Но портрет Павлова – зачем?

– Как зачем? А условный рефлекс? Посмотришь – и сразу слюноотделение…

Оглашали свежий анекдот, обсуждали подробности лыцко‑американского конфликта, интересовались состоянием Джерри.

– Кому череп пробили? Ему?! Ой! Держите меня четверо! Там царапинка одна на ухе. Вот такая. И все!

– Но я ж не сама придумала! Люди говорили…

– А ты им больше верь, людям!

Ледяную окрошку проголодавшиеся Ратмир и Ляля успели уплести задолго до прибытия мяса в горшочках.

– Дай‑ка я все‑таки взгляну, что они там понамаракали, – сказал Ратмир, разворачивая пробитую клыками газету. – Не возражаешь?

Ляля не возражала – и Ратмир склонился над «сусликом». Наморщил лоб, властно сложил губы, и лицо у него стало строгое, брыластое – как на службе. Двигались только выпуклые карие глаза.

Полстраницы уделили – солидно, солидно… И фотографии удачные: одна – в собачьей ипостаси, другая – в человечьей.

Кор.: Видел сегодня, как вас выгуливали. А где же медаль? Почему на ошейнике одна только бляха? Насколько мне известно, на Первом Всесусловском конкурсе «Кинокефал» вы удостоились почетного третьего места. Что это? Излишняя скромность или просто боитесь зависти ваших четвероногих коллег?

Рат.: Все проще. Честно говоря, медаль еще не отчеканили. Диплом – тут, на стенке, а медаль…

    

Ратмир издал недовольное ворчание. Зря. Вот это они – зря. Не хватало еще поссориться с устроителями! Ну‑ка, ну‑ка, дальше…

Кор.: Как?! До сих пор? А причины?

Рат.: Думаю, хотят отчеканить покрасивее…

    

Ну слава богу! Хорошо хоть догадался на шутку свести… А впредь, конечно, поосторожнее надо с господами репортерами. Шакалы… Тут Ратмир обратил внимание, что Ляля, кажется, недовольна его поведением, и, сложив газету, улыбнулся спутнице.

– У тебя с ней что‑нибудь было? – внезапно спросила она.

– С кем? – удивился Ратмир. – А! С Мадлен… Успокойся. Она не в моем вкусе. Предпочитаю рыженьких худышек. Вернее – рыженькую худышку… – обворожительно уточнил он.

– Я имею в виду: в рабочее время, – пристально глядя ему в глаза, пояснила Ляля. – Когда хозяева развлекаться изволят… Как это у вас там называется? Вязка? Случка?

Ратмир выпрямился и отложил газету. Не так, конечно, как Боб, но тоже довольно резко.

– Ляля! – негодующе одернул он. – Ты что же думаешь: раз собака – то, значит, с ней можно обращаться как с бомжом? Собака – это…

– Звучит гордо? – не удержалась она.

– Да, представь себе, звучит! – С каждым словом Ратмир точно натягивал все туже и туже невидимый поводок. – Конечно, встречаются и среди нас ублюдки, но это же надо последний стыд утратить, чтобы на такое пойти! Все равно что заявиться сюда на четвереньках и в наморднике!

– В «Собачью радость»? А разве нельзя? Незримый поводок несколько ослаб.

– Да нет, можно в принципе… Пропускают‑то – по бляхе. Просто существуют определенные правила приличия… Точно так же и со случкой.

– А прикажут? – тихо спросила она. Губы ее дрогнули.

Поводок натянулся рывком – и лопнул.

– Кто прикажет?! У меня в аттестате записано – боксер! А Мадлен – болонка! Нас вообще не положено вязать!

Появился официант и поставил на стол дымящееся второе.

Мрачный, будто на цепь посаженный, Ратмир высвободил завернутую в салфетку вилку, наколол кусочек мяса, но, взглянув на несчастное личико рыженькой секретарши, сообразил наконец, в чем дело. Ревнует, дурашка.

– Не бери в голову! – жизнелюбиво посоветовал он. – Если такое случится, одно заявление – на стол, другое – в суд, третье – в Общество охраны животных. Не расплатятся…

Ничуть не обрадовавшись услышанному, Ляля медленно‑медленно развертывала салфетку.

– А с той боксершей? – напомнила она, не поднимая глаз.

Ратмир насупился, покряхтел.

– Н‑ну… – сказал он. – Все‑таки, согласись, боксерша – не болонка… И вообще! Что за наезды? Сама вон с директором…

Ляля вспыхнула.

– Я – секретарша! – с достоинством напомнила она. – Это часть моей работы!

– А это – часть моей! Помолчали сердито.

– Она здесь? – Ляля вновь осмотрела зал. Ратмир ответил не сразу. Погрустнел, развесил брылы.

– Нет ее здесь, – сообщил он со вздохом. – Да и быть не может… У нас ведь, Ляля, нервы должны быть железные. А она себе, видать, слабину дала… Ну и результат: выкрутила голову из ошейника – да в бега!

– И что с ней теперь?

  – Не знаю. Видел однажды на улице. Издали… Опустилась, по мусорным ящикам бутылки собирает… А работала – классно. Талант.

– Вспоминаешь ее?

Ратмир замялся, заглянул в горшочек с остывающим мясом. Тут же проклял себя за эту заминку, разозлился и, вскинув голову, увидел, что Ляля сидит с застывшим лицом, уставив на него широко раскрытые с дышащими зрачками глаза.

– Покажешь?.. – шепнула она почти неслышно.

– Что?.. – растерянно переспросил он.

– Покажешь, как ты с ней это делал?.. После работы…

Теперь замерли оба. Губы Ратмира мгновенно пересохли. Он попытался взять со стола бокал – рука не слушалась. Наконец любовники (а они уже третий день являлись таковыми) кое‑как превозмогли себя и вновь приступили к еде. Беседа их, однако, возобновилась не скоро. Потребовалось вмешательство одного из волосатых гигантов, подошедшего шумно поздравить Ратмира со статьей в газете (вообще‑то это было интервью). Причем глядел поздравляющий не столько на коллегу, сколько на его спутницу.

– Колли? – осведомился он наконец.

– Секретарша.

– Зря, клянусь Сократом! – добродушно пробасил гигант. По местным понятиям это был комплимент.

– Почему Сократом? – тихо спросила Ляля, выждав, когда обаятельный завсегдатай – несомненно, кобель – отойдет подальше.

– Шутка такая. Сократ всегда клялся собакой…

– А‑а…

Они доели мороженое и одновременно посмотрели на часы, когда на лестнице послышалось отчетливое цоканье пластиковых налапников о деревянные ступени.

– Ну вот и Дже… – завел было чей‑то радостный голос, но осекся.

В зале стало тихо. А тут еще обмерший у стойки бармен сделал неловкое судорожное движение – и под каменными сводами снова зазвучал «Собачий вальс».

Да, это был Джерри. Рыжий Джерри. Живой и относительно здоровый. С пластырем на левом ухе. Но главное заключалось не в этом. Он вбежал в зал на четырех. В ошейнике и наморднике.

Нагловатый пьяненький подросток (надо полагать, сын или племянник хозяина) оглядел мутными глазенками замерших от изумления посетителей и, поддернув поводок, произвел губами омерзительный чмокающий звук, за который порядочная собака могла бы и глотку порвать. Но Джерри – повиновался. Задирая узкую длинную морду и преданно кося глазом на чмокнувшего, а может, напротив, старательно отворачиваясь, чтобы ненароком не увидеть лица коллег, он запрыгал, засеменил, подстраиваясь под неровный шаг нетрезвого оболтуса.

– Сидеть! – скомандовал тот, когда оба оказались у стойки. Потом спросил кружку пива.

Все оцепенело смотрели на происходящее и прикидывали в смятении, какие же неслыханные сверхурочные сумел выговорить себе этот рыжий ублюдок за нынешний свой позор.

Бармен медлил, не зная, на что решиться. Действительно, ситуация складывалась непростая и, мягко выражаясь, диковатая. С одной стороны, в правилах нигде не записано, что в «Собачью радость» разрешается входить только в человеческом обличье, но это как бы подразумевалось само собой! Да и отставной бульдог Азорыч формально был прав, пропустив обоих в зал, поскольку на ошейнике Джерри болталась бляха, а поводок недвусмысленно указывал на то, что нагловатый тинэйджер пытается проникнуть в погребок отнюдь не самочинно, но в качестве протеже своего же собственного пса.

Бармен взял бокал, поднес его к сияющему кранику и снова засомневался. Но тут на помощь ему пришел тот самый волосатый гигант, что несколько минут назад поздравлял Ратмира со статьей. Медленно приблизившись к стойке, он подобно утесу воздвигся перед ожидающим пива щенком. Протянул окутанную рыжеватой шерстью лапищу – и «Собачий вальс» оборвался.

– Собакам сюда… нельзя… – тяжко, будто камни ворочая, известил великан, непонятно, впрочем, кого имея в виду. – Тут… люди… обедают…

Подросток смерил громаду дерзким взглядом, прыснул.

– Люди?.. Тут?.. – Он оглядел зал – и ухмылка стала медленно сползать с его не шибко умного рыльца.

Стремительно трезвея, он увидел воочию, как обращенные к нему лица меняются, становясь подобием грозно наморщенных собачьих морд. Овчарки, мастиффы, ротвейлеры – и вся эта свора молча, не мигая, смотрела на него в упор. Потом в полной тишине померещилось низкое нарастающее клокотание многих глоток. Рыжий Джерри заскулил, прижался к ноге, потом сообразил, что неважная это защита, – и стремглав кинулся к выходу, таща за собой не слишком упиравшегося юнца. По лестнице он проволок его с грохотом.

Молчание длилось еще несколько секунд.

– Я с ним больше за один стол не сяду… – возмущенно выдохнул кто‑то.

Все одичало оглянулись на голос.

  

Глава 3. ВОЛЧИЙ СКОК

   

– Успеваем? – тревожно спросила Ляля, взглянув на часы.

– Успеем, – буркнул Ратмир.

– Ты‑то успеешь! – огрызнулась она.

Обеденный перерыв у четвероногих сотрудников, согласно закону о трудовых взаимоотношениях, был на пятнадцать минут длиннее, чем у двуногих, что являлось постоянным поводом к зависти и злословию со стороны последних.

Костью раздора, выражаясь фигурально.

– Да кто из нас собака, в конце‑то концов! – надрывалась мордастая пучеглазая бухгалтерша – сука редкая. Вопила столь широковещательно, что пришлось однажды тронуть скандалистку клыками за икры. Визгу было…

– А не дразните… – величественно изронил директор, к которому эта дура побежала жаловаться (нашла кому!). – Вы бы еще палец в распределительный щит сунули!

С тех пор на открытую травлю склочница не отваживалась, но исподтишка продолжала, конечно, урчать и злобствовать…

Выбравшись из погребка в горячий, отдающий машинной гарью воздух, Ратмир и Ляля некоторое время шли молча. Собачье и человеческое достоинство Ратмира было уязвлено. Да и Ляля после того, что стряслось несколько минут назад, чувствовала себя не слишком‑то комфортно.

– Дерьмо собачье! И я еще с ним из одной миски лакал! – сдавленно говорил Ратмир. – Лишить его бляхи, пса позорного! Собраться всей Гильдией – и лишить… Так ведь не позволят – вот что обидно‑то! Последнее слово – за хозяевами…

– Сам сбежит, – проницательная, как и все женщины, предрекла Ляля. – Вы ж его теперь загрызете…

Ратмир прикинул, повеселел, а тут вдобавок подвернулась возможность сорвать дурное настроение на ком‑то постороннем. Из переулка навстречу им выбежал на четвереньках голый юноша без ошейника – и Ляля ахнуть не успела, как ее спутник отвесил приблудному пинка. Тот взвизгнул, шарахнулся, потом внезапно вскочил на ноги, принял некое подобие боевой стойки, но, оценив мощную сухую фигуру обидчика (квадратный корпус; сильная, мускулистая, без складок шея; курносая, слегка брыластая морда; немигающие карие глаза), сообразил, что перед ним скорее всего боксер – возможно, в обоих смыслах этого слова, – после чего мигом вернулся на четвереньки – и опрометью кинулся за угол.

– За что ты его? – вскрикнула Ляля. – Он же так работу ищет!..

– Ну вот куда собачники смотрят?.. – раздувая ноздри, прорычал Ратмир. – Идешь на поводке – по нескольку раз ведь остановят, да еще и штраф с хозяина слупят… дескать, справки нету о прививках! А когда надо – хоть бы один показался!.. – Вздернув губу, недобро взглянул на облупленный угол здания, за которым только что исчез обиженный. – Его счастье, что у меня обед! Был бы я сейчас при исполнении…

– Не люблю, когда бьют животных, – сухо проговорила Ляля. – Особенно собак.

Эта ее фраза просто потрясла Ратмира своей бестактностью.

– Кто собака?! – Он даже приостановился, настолько был ошарашен. – Вот этот цуцик незарегистрированный?.. Ты спроси его, какой он породы! Нарочно догони и спроси! Ведь не ответит же!

– А если дворняжка?

Несколько мгновений Ратмир в злобном изумлении пучил на секретаршу глаза. Потом вдруг расхохотался.

– Лялечка! Прелесть ты моя! Посмотри на меня! Вот я – профессионал высокого класса. Так я тебе клянусь: дворняжкой я работать не сумею. И никто не сумеет. Это же самое сложное, что может быть в нашем деле: дворняжка! С породистыми проще, ты уж мне поверь…

– Так бойко выбежал… – растерянно сказала Ляля.

– Мерзко он выбежал! Мерзко. Кто ему лапы ставил?.. Да скорее всего сам и ставил… Срамота – с первого пинка вскочил! А вот хотел бы я посмотреть, как этот цуцик при такой побежке лестницу одолеет… Только вниз, вниз! Вверх‑то – любой дурак… – Голос его пресекся – и Ляля с гримаской сочувствия пожала крепкий бицепс спутника. Ратмир накрыл ее руку своей.

– Да‑а, времена… – с горечью продолжил он. – И ведь каждый думает, что все может! Делов‑то! Стал на четыре мосла и залаял…

В небесах легонько рявкнуло. Секретарша Ляля вздрогнула. Ратмир лишь досадливо мотнул головой.

– Понимаешь, – сказал он. – То, что ты не ценитель, это полбеды. А вот то, что хозяева сплошь и рядом не секут, где классная работа, а где халтура, – вот это уже беда. Да что далеко за примером ходить! Тот же Рогдай Сергеевич…

– А мне казалось, ты его так любишь…

– В рабочее время! – отрезал Ратмир. – А в обеденный перерыв я никого любить не нанимался!..

В следующий миг Ляля испуганно вцепилась в его локоть, потому что из‑за поворота… Нет, слава богу, ошиблась. Правда, показавшаяся из‑за поворота девица шла телешом и без ошейника, но на двух ногах, а главное – в ажурных туфельках на высоком каблуке. Нудистка.

В Суслове их летом – как собак нерезаных.

Еще немного и опоздали бы. Ляля стремительно вспорхнула в приемную, Ратмир же, не теряя достоинства, двинулся неспешно в раздевалку. Странно, но, готовясь вернуться в собачью ипостась, он мылся под душем гораздо тщательней и раза в два дольше. Как хирург перед операцией.

И ладно бы только сегодня, когда хотелось содрать с себя мочалкой воспоминание о случившемся в «Собачьей радости»! А то ведь всегда…

Выйдя десять минут спустя из раздевалки через им же самим заранее приотворенную дверь, он направился в приемную не сразу, а для начала побегал, вживаясь, по коридору. Вызывающе громко цокая пластиковыми налапниками, почти уже миновал закуток бухгалтерии, как вдруг услышал сквозь филенку сварливый голос мордастой своей супротивницы – и еле преодолел соблазн в знак презрения задрать лапу у косяка. К счастью, вспомнилась давняя, но памятная выволочка за точно такую же проделку – поэтому Ратмир ограничился тем, что пренебрежительно фыркнул и несколько раз отбросил задними лапами воображаемую землю.

Все. Можно работать…

В приемной старушка уборщица поспешно домывала полы. Секретарши Ляли на месте не было – не иначе, послали куда‑то с поноской. Жалобно поскуливая, пес покрутился у закрытой двери кабинета, поцарапал ее лапой, не зацепил – и с разочарованным видом завалился под стол, где, жалобно наморщив лоб, вплотную занялся хорошо уже изгрызенной косточкой из литой резины.

– А ну пошел! – отчаянно закричала уборщица. – Я там еще не мыла!

Ратмир даже ухом не повел. Старушка опасливо потыкала его шваброй – и тут же лишилась инвентаря. Крепкая лапа упала на спеленутую мокрой тряпкой перекладину. С силой вырвавшееся из рук древко оглушительно стукнуло об пол. Уборщица нагнулась, чтобы вернуть утраченное, однако была остановлена негромким, но явственным рычанием. Из‑под стола на нее смотрели, не мигая, коричневые круглые глаза, ничего хорошего не обещавшие.

Всплеснула руками и побежала жаловаться. Видя такое дело, Ратмир мигом вылетел наружу, предвкушающе припал на передние лапы, прогнул спину, заюлил задом. Действительно, вскоре дверь кабинета отворилась вновь – и вслед за потерпевшей в приемную выглянул хозяин.

– Бандитствуешь? – осведомился он мрачно и в то же время добродушно.

Ратмир взвизгнул, кинулся к нему со всех ног, заплясал, то и дело вскидываясь на задние лапы. Швабра и резиновая кость были забыты напрочь.

– Соскучился, пес, соскучился… – Приговаривая нараспев, хозяин привычным движением потрепал ему холку. – Ну пойдем, у меня посидишь. А то, чувствую, убрать ты здесь не дашь. Только цацку свою захвати…

И пес опрометью бросился за резиновой игрушкой – не столько, разумеется, ради нее самой, сколько из радости сделать приятное самому главному человеку на свете.

– Да хотя бы с Лыцком сравни! – с досадой говорил Рогдай Сергеевич, директор фирмы. Сбросив пиджак, он сидел на краешке рабочего стола и, засунув руки в карманы, нервно качал ногой. – Вроде бы и война у них, Гарик, и террор, а инвестиции из‑за бугра все равно ползут… И не боятся ведь вкладывать!

Его дальний родственник и заместитель по общим вопросам Гарик – тоже без пиджака и тоже заложив руки в карманы – стоял, опершись задом на подоконник, и, пристально следя за колебаниями директорской туфли, задумчиво кивал в такт.