Сомнения, встающие на пути

 

Кажется, было давным‑давно такое время, когда выдающийся мастер мог один раз дать поучение выдающемуся ученику, и этот ученик достигал просветления. Дуджом Ринпоче любил рассказывать историю об одном индийском разбойнике, который, совершив бесчисленное множество успешных набегов, осознал наконец, какие ужасные страдания он причиняет другим. Он возжаждал как‑то искупить то, что сделал, и пришел к знаменитому мастеру. Он обратился к мастеру: «Я – грешник, я мучаюсь. Есть ли для меня выход? Что я могу сделать?»

Мастер оглядел разбойника с головы до пят и спросил его, что он хорошо может делать.

«Ничего», – ответил разбойник.

«Ничего? – рявкнул мастер. – Ты должен хоть что‑то уметь делать хорошо!» Разбойник помолчал и наконец признался: «Вообще‑то, у меня есть талант к одному делу – воровству».

Мастер рассмеялся: «Хорошо. Это именно то умение, которое тебе нужно сейчас. Отправляйся в уединенное место и ограбь все свои восприятия, и укради все звезды и планеты с небес, и раствори их в чреве пустоты, во всеобъемлющем пространстве природы ума». За двадцать один день этот разбойник постиг природу своего ума, и со временем он стал считаться одним из великих индийских святых.

Итак, в древности существовали выдающиеся мастера и ученики, столь восприимчивые и с таким твердым намерением, как этот разбойник, которые могли достичь освобождения, всего лишь выполняя с неуклонной преданностью одно простое указание. И даже теперь у нас есть реальная возможность стать просветленными, если бы мы могли полностью сконцентрировать свой ум на одном сильном методе мудрости и работать непосредственно с ним.

Однако наши умы обуреваемы сомнениями, создающими в них путаницу. Иногда я думаю, что сомнение является еще большей помехой эволюции человека, чем желание и привязанность. Наше общество развивает умствование вместо мудрости и возвышает наиболее поверхностные, грубые и наименее полезные стороны нашего разума. Мы стали столь ложно «умудренными» и невротичными, что само сомнение принимаем за истину, а то сомнение, которое является не более чем отчаянной попыткой эго защититься от мудрости, обожествляем как цель и плод истинного знания. Этот вид низкого сомнения является потрепанным императором сансары, которому служит стая «специалистов», что учат нас не тому щедрому сомнению открытой души, которое, как утверждал Будда, необходимо для испытания и доказательства ценности учений, но разрушающему виду сомнения, что не оставляет нам ничего, во что можно было бы верить, ничего, на что можно было бы надеяться, и ничего, ради чего стоило бы жить.

Таким образом, наше современное образование учит нас превозносить сомнение, оно, фактически, создало то, что почти можно назвать религией или теологией сомнения, согласно которой мы, чтобы казаться разумными, должны сомневаться во всем, постоянно указывать на то, что неправильно, и редко спрашивать, что же правильно или хорошо, цинически принижать все унаследованные духовные идеалы и философии, или вообще все, что делается из простой доброй воли или в сердечной невинности.

Будда же призывает нас сомневаться по‑другому, «как испытывают золото, обжигая, надрезая и потирая его, чтобы проверить его чистоту». Но для такого сомнения, которое действительно приведет нас к истине, если идти до конца, у нас нет ни проницательности, ни отваги, ни умения. Нас натаскали, обучая бесплодному пристрастию к противоречиям, которые вновь и вновь лишали нас всей реальной открытости любой более широкой и благородной истине.

Поэтому я попросил бы вас заменить наше современное нигилистическое сомнение на то, что я называю «благородным сомнением», тем сомнением, что является неотъемлемым составляющим пути к просветлению. Огромная истина мистических учений, переданных нам, является не тем, что наш мир, находящийся в опасности, может позволить себе отбросить. Почему бы нам, вместо того, чтобы сомневаться в них, не ощутить сомнение к самим себе: к нашему невежеству, нашему мнению, что мы все уже и так понимаем, нашему цеплянию и уклонению, нашей страсти к так называемым объяснениям реальности, в которых нет ничего от всеобъемлющей и вызывающей благоговение мудрости того, что говорят нам мастера, посланцы Реальности.

Такое благородное сомнение побуждает нас идти вперед, вдохновляет нас, испытывает нас, делает нас все более и более подлинными, дает нам силы, и все дальше и дальше втягивает нас в возвышающее поле энергии истины.

Когда я нахожусь в присутствии моих мастеров, я снова и снова задаю им вопросы, в ответах на которые я нуждаюсь. Иногда я не получаю ясных ответов, но я не сомневаюсь ни в них, ни в истинности учений. Иногда я могу сомневаться в моей собственной духовной зрелости или в моей способности действительно услышать истину так, чтобы суметь полностью понять ее, а чаще я упорно продолжаю задавать и задавать вопрос, пока не получу ясный ответ. И когда этот ответ приходит, и сильно и чисто отдается в моем уме, и мое сердце отвечает на него толчком благодарности и узнавания, тогда во мне возникает такая убежденность, которую не в силах уничтожить насмешки целого мира сомневающихся.

Помню, как однажды ясной и лунной зимней ночью я ехал на машине из Парижа в Италию вместе с одной из моих учениц. Она работала терапевтом и много для этого училась. Она рассказывала мне, что осознала – чем больше у тебя знаний, тем больше возникает от этого сомнений, и чем более глубоко начинает затрагивать тебя истина, тем утонченнее становятся поводы для сомнений. Она говорила, что много раз пыталась избегать духовных учений, но наконец осознала, что бежать ей некуда, поскольку в действительности она пыталась убежать от себя самой.

Я сказал ей, что сомнение – это не болезнь, а просто симптом отсутствия того, что мы в нашем учении называем «Вид», то есть сознавания природы ума и, таким образом, природы реальности. Когда этот Вид есть в полной мере, то отсутствуют вообще сомнения, потому что тут мы смотрим на реальность ее собственными глазами. Но, сказал я, пока мы не достигли просветления, у нас неизбежно будут сомнения, поскольку сомнение является основной деятельностью непросветленного ума, с ними можно справится только так: одновременно не подавлять их и не предаваться им.

Для того, чтобы работать с сомнениями, нужно настоящее умение, и я замечаю, что очень немногие люди понимают как развивать сомнения и использовать их. Разве не ирония, что в цивилизации, которая так поклоняется власти принижения и сомнения, почти ни у кого нет смелости принизить притязания самого сомнения, сделать так, как сказал один индуистский мастер: натравить собак сомнения на само сомнение, разоблачить его цинизм и открыть, из какого страха, отчаяния, безнадежности и усталости оно происходит? Тогда сомнение более не будет препятствием, но станет дверью к сознаванию, и всякий раз, когда сомнение будет появляться в уме, ищущий будет приветствовать его как средство для еще большего углубления в истину.

Я люблю одну историю о мастере дзен‑буддизма. У этого мастера был верный, но очень наивный ученик, который считал его живым буддой. И вот однажды этот мастер случайно сел на иголку. Он вскрикнул «Ой!» и подскочил. Ученик тут же лишился всей своей веры и покинул мастера, говоря, насколько он разочарован из‑за того, что мастер не полностью просветлен. Ведь иначе как он мог так подпрыгнуть и так громко вскрикнуть? Мастер опечалился, когда узнал об уходе ученика, и сказал: «Увы, бедняга! Если бы он только знал, что в реальности ни меня, ни иголки, ни „Ой!“ действительно не существовало».

Давайте не позволим себе делать той же ошибки, что этот ученик. Не позволим себе принимать сомнения слишком всерьез, или давать им непропорционально возрастать, или становиться категоричными, типа «белое или черное», и не будем фанатиками в их отношении. Чему нам нужно научиться, так это тому, как медленно заменять свою страстную привязанность к сомнению, навязанную нам нашей культурой, на свободное, юмористическое и сочувственное отношение к нему. Это означает, что нужно давать сомнению время, и давать себе время на то, чтобы найти ответы на такие наши вопросы, которые не просто интеллектуальные или «философские», но живые и реальные, подлинные и полезные. Сомнения не могут немедленно разрешиться; но если мы терпеливы, то внутри нас может возникнуть место, в котором можно будет тщательно и объективно изучить сомнения, раскрыть, растворить и исцелить их. Чего нам, особенно в этой культуре, не хватает, так это правильной, лишенной отвлечений и щедро просторной среды ума, которая может быть создана только при постоянно поддерживаемой практике медитации, в которой интуитивные прозрения получают возможность медленно созревать и пробуждаться.

Давайте не будем спешить сразу разрешить все наши сомнения и проблемы; как говорят мастера, «спеши медленно». Я всегда говорю моим ученикам, чтобы они не питали неразумных ожиданий, потому что для духовного роста нужно время. Нужны годы, чтобы овладеть японским языком или выучиться на врача: можем ли мы действительно ожидать, что получим все ответы, не говоря уже о том, что станем просветленными, в течение нескольких недель? Духовный путь состоит в постоянной учебе и постоянном очищении. Зная это, становишься смиренным. Знаменитая тибетская пословица говорит: «Не принимайте по ошибке понимание за сознавание, а сознавание – за просветление». А Миларепа сказал: «Не питайте надежды на сознавание, но занимайтесь духовной практикой всю вашу жизнь». Что я более всего стал ценить в моей доктрине, так это ее практичность, подход, требующий твердого стояния на собственных ногах, и осознание того, что для величайших достижений нужно глубочайшее терпение и самое долгое время.

 

 

Глава IX

ДУХОВНЫЙ ПУТЬ

 

В Застольных разговорах суфийского мастера Руми есть следующие пронзительные и страстные строки:

 

Мастер сказал, что есть в этом мире одно, чего забывать нельзя никогда. Если бы вы забыли все, но не забыли бы этого, то вам не нужно было бы тревожиться, а если бы вы помнили все остальное, делали все остальное и внимательно относились бы ко всему другому, но забыли одно это, то фактически было бы так, будто вы ничего вообще не совершили. Представьте, что царь послал вас в какую‑то страну исполнить одно особое, точно определенное дело. А вы отправились в эту страну и сделали там сотни других дел; но если вы не исполнили того дела, ради которого вас туда послали, то это так же, как если бы вообще не сделали ничего. Итак, человек приходит в этот мир ради особого дела, и в этом его предназначение. И если он не исполнил его, то он не совершил ничего.

 

Все духовные учителя человечества говорили нам об одном и том же – цель жизни на этой земле состоит в достижении единства с нашей основной просветленной природой. То «дело», для которого «царь» послал нас в эту странную мрачную страну, состоит в постижении и осуществлении нашего истинного существа. Есть только один способ это сделать – пройти духовный путь, со всей стойкостью и разумностью, отвагой и решимостью, какие мы только в силах проявить, совершить преображение. Как говорит Смерть, в Ката Упанишаде, Нашикетасу:

 

Есть путь мудрости и путь невежества. Они далеко отстоят друг от друга, и концы у них разные… Погрязнув в невежестве и полагая себя мудрыми и учеными, глупцы бесцельно бродят туда и сюда, будто слепой ведет слепого. То, что находится за пределами жизни, сияет не для тех, кто незрел, или беззаботен, или обманут богатством.

 

КАК ОТЫСКАТЬ ЭТОТ ПУТЬ

 

В другие времена и в других цивилизациях этот путь духовного преображения был открыт лишь относительно небольшому числу избранных; но сейчас, чтобы сохранить наш мир от внутренних и внешних опасностей, угрожающих ему, искать этот путь мудрости должна большая часть человечества. В наше время насилия и распада духовное видение не является элитарной роскошью, оно жизненно важно для нашего выживания.

Никогда еще не было так важно и одновременно так трудно следовать по пути мудрости. Наше общество, со всеми его печальными фантазиями об успехе и власти, почти всецело посвящено превозношению эго и самих тех сил жадности и невежества, которые уничтожают нашу планету. Никогда еще не было столь трудно услышать суровый голос истины, и никогда еще не было тяжелее, услышав его, ему последовать: ведь в мире вокруг нас нет ничего, что поддержало бы нас в нашем выборе, а все общество, в котором мы живем, похоже, отрицает любую идею о священном значении или внутреннем смысле. Так что, во время самой непосредственной опасности, когда под сомнение ставится само наше будущее, мы, как люди, оказываемся в наиболее запутанном состоянии, пойманные в кошмар, созданный нами самими.

Но в этой трагической ситуации есть один немаловажный источник надежды, и он состоит в том, что духовные учения всех великих мистических доктрин нам все еще доступны. Однако, к несчастью, мастеров, способных их воплотить, очень мало, а из тех, кто ищет истину, не все могут узнать ее. Запад стал излюбленным прибежищем всевозможных духовных шарлатанов. Когда вы имеете дело с учеными, то можете проверить, кто из них настоящий, а кто – нет, поскольку другие ученые могут проверить их научную биографию и их открытия. Но на Западе, где нет ни руководствующих принципов, ни критериев оценки, таких, какими обладает полноценная и живая культура мудрости, почти невозможно установить подлинность так называемых «мастеров». Похоже, кто угодно может назвать себя мастером и привлечь последователей.

Совсем не так обстояло дело в Тибете, где выбор определенного пути или мастера был гораздо безопаснее. Люди, впервые обращающиеся к тибетскому буддизму, часто удивляются, почему такое большое значение придается там духовной линии, преемственности, непрерывной цепи передачи учения от мастера к мастеру. Такая линия является критически важной гарантией: она поддерживает подлинность и чистоту учения. Люди знают, кем является мастер, по тому, кто является его мастером. Вопрос не в сохранении какого‑то окаменелого, ритуального знания, а в передаче, от сердца к сердцу, от ума к уму, сущностной и живущей мудрости, наряду с ее искусными и мощными методами.

Распознавание того, кто является истинным мастером, а кто – нет, это очень тонкое и ответственное дело: в таком веке, как наш, пристрастившемся к развлечениям, легко достающимся ответам и быстрым решениям, трезвые и не бьющие на театральный эффект признаки духовного мастерства могут и не быть замечены. Наши собственные представления о том, как выглядит святость, то есть, что это нечто благочестивое, смиренное и пресное, могут не позволить нам распознать просветленный ум в его динамическом, а иногда и блестяще игривом проявлении.

Как пишет Патрул Ринпоче: «Необычайные качества великих существ, скрывающих свою природу, не постигаются обычными людьми вроде нас, несмотря на то, что мы прикладываем все силы, чтобы изучить их. С другой стороны, самые обычные шарлатаны мастерски обманывают окружающих, изображая из себя святых». Если Патрул Ринпоче мог это написать в Тибете, в прошлом веке, насколько же более истинным должно это быть для хаоса нашего современного «духовного супермаркета»?

Так как же нам сейчас, в крайне недоверчивом веке, найти ту истину, что столь необходима для следования по духовному пути? Какими же критериями мы можем воспользоваться, чтобы установить, подлинный это мастер или нет?

Присутствуя у известного мне мастера, хорошо помню, как он задал своим ученикам вопрос о том, что привело их к нему и почему они ему вверились. Одна женщина сказала: «Я начала видеть, что вы действительно хотите больше других, чтобы мы понимали и применяли учения, и очень искусно направляете свои поучения, чтобы помочь нам в этом». Мужчина, пятидесяти с чем‑то лет, сказал: «Меня побуждает не то, что вы много знаете, но в первую очередь то, что у вас действительно альтруистическое и доброе сердце».

Женщина, под тридцать лет, сказала: «Я пыталась превращать вас в мою мать, моего отца, моего врача, моего мужа, моего любовника: вы спокойно терпели драмы всех этих проекций и ни разу не отвернулись от меня».

Двадцатилетний инженер сказал: «Я увидел в вас, что вы по‑настоящему смиренны, вы действительно хотите для всех нас самого лучшего, кроме того вы не только учитель, но сами никогда не переставали быть учеником ваших великих мастеров». Молодой адвокат сказал: «Для вас наиболее важно именно учение. Мне даже иногда кажется, что ваш идеал – самому стать совершенно устраненным, просто передавать учения наиболее безлично».

Другая ученица застенчиво сказала: «Сначала я была в ужасе от мысли, чтобы открыть себя вам. Мне так часто причиняли боль. Но по мере того, как я начала открываться, я стала замечать действительные изменения в себе и постепенно становилась все больше и больше благодарна вам, потому что осознала, как сильно вы мне помогаете. А затем я обнаружила в себе доверие к вам, такое глубокое, глубже, чем я вообще считала возможным».

И, наконец, высказался сорокалетний оператор компьютера: «Вы были для меня таким замечательным зеркалом и показали мне две вещи: относительную сторону того, кто я есть, и абсолютную сторону того, кто я есть. Я могу посмотреть на вас и увидеть – не благодаря тому, кто вы есть, но благодаря тому, что вы отражаете мне всю мою относительную запутанность очень ясно. Но я также могу посмотреть на вас и увидеть отраженную в вас природу ума, из которой восстает все, момент за моментом».

Эти ответы показывают нам, что истинные учителя добры, сострадательны, неуклонны в своем желании разделить с другими ту мудрость, что приобрели от своих собственных мастеров, никогда не злоупотребляют и не манипулируют своими учениками ни при каких обстоятельствах, никогда и ни при каких обстоятельствах не бросают их, служат не своим собственным целям, а величию учений, и всегда остаются смиренными. Настоящее доверие может и должно возникать только к тем, кто, как вы узнаете постепенно на опыте, воплощает все эти качества. Вы обнаружите, что это доверие становится основой вашей жизни и постоянно с вами, поддерживая вас во всех трудностях жизни и смерти.

В буддизме мы определяем, является ли учитель настоящим, по тому, согласуются ли те указания, что он или она дает, с учениями Будды. Невозможно не подчеркнуть достаточно сильно, что важна лишь истина учения, и никогда не важна личность учителя. Именно об этом Будда говорит нам в «Четырех опорах»:

 

Опирайся на то, что передает учитель, не на его личность;

Опирайся на смысл, не просто на слова;

Опирайся на реальный смысл, а не на временный;

Опирайся на свой ум мудрости, не на свой обычный, выносящий суждения, ум.

 

Итак, важно помнить, что истинный учитель, как мы у видим, является говорящим от истины: ее сострадающим «выразителем мудрости». Фактически все будды, мастера и пророки являются излучениями этой истины, появляющимися под бесчисленными умелыми, сострадательными личинами, чтобы направить нас, посредством своих учений, назад, к нашей истинной природе. Поэтому более важным в начале, чем найти учителя, будет найти истину учения и следовать ей, потому что именно установив связь с истиной учения, вы откроете свою живую связь с мастером.

 

КАК СЛЕДОВАТЬ ПУТИ

 

У каждого из нас есть карма встретить тот или иной духовный путь, и я, от всего сердца, советую вам следовать, с полнейшей искренностью, тому пути, который более всего вас вдохновляет.

Читайте великие духовные книги всех доктрин, придите к некоторому пониманию того, что их мастера могли подразумевать под понятиями освобождения и просветления, и выясните, какой из подходов к абсолютной реальности действительно больше всего привлекает вас и больше всего вам подходит. В своих поисках будьте более разборчивы; духовный путь требует больше ума, больше трезвого понимания, больше тонкого различения, чем любая наука, поскольку тут на карту поставлена высочайшая истина. В каждый момент пользуйтесь своим здравым смыслом. Подходите к рассмотрению этого пути и при этом, как только возможно, юмористически сознавайте, сколько лишнего груза вы будете с собой тащить: ваши недостатки, фантазии, провалы и проекции. Слейте воедино с возвышенным сознаванием того, какой может быть ваша истинная природа, приземленное и уравновешенное смирение вместе с ясной оценкой того, где вы находитесь на вашем духовном пути и что вам еще нужно понять и исполнить.

Важнее всего не попасть в ловушку того, что я вижу на Западе повсюду: «магазинного стиля мышления» – метания от одного мастера к другому мастеру, от одного учения к другому учению, без какой‑либо непрерывности или настоящей, постоянной преданности какой‑то одной дисциплине. Почти все великие мастера всех традиций были единодушны в том, что существенно важно овладевать одним путем, одной дорогой к истине, следуя всем сердцем и умом одному учению до конца этой духовной дороги, одновременно поддерживая открытое и уважительное отношение к прозрениям всех остальных. Мы в Тибете говорили: «Познав одно, ты достигнешь всего». Современная модная идея, что мы всегда можем сохранять все наши возможности выбора и поэтому нам никогда не нужно окончательно останавливаться на какой‑то одной из них, относится к величайшим и опаснейшим иллюзиям нашей культуры и является одним из наиболее эффективных методов, каким эго блокирует наши духовные поиски.

Когда вы постоянно в поиске, то сам этот поиск становится вашей навязчивой идеей и перехватывает у вас инициативу. Вы становитесь духовным туристом, спешащим поспеть повсюду и никуда не попадающим. Как говорит Патрул Ринпоче: «Вы оставляете своего слона дома и ищете его следы в лесу». Следование одному учению не означает, что оно вас ограничивает или ревниво монополизирует. Это сочувствующий и искусный способ хранить вашу сосредоточенность на пути и не давать вам с него свернуть, несмотря на все препятствия, которые неизбежно будут воздвигнуты на нем как вами самими, так и окружающим миром.

Итак, когда вы исследуете мистические доктрины, выберите одного мастера и следуйте за ним или за ней. Одно дело – отправиться в духовную дорогу, но совсем другое – найти терпение и выносливость, мудрость, отвагу и смирение, чтобы пройти ее до конца. Вы можете иметь карму найти учителя, но затем вы должны создать карму следовать ему. Ведь очень немногие из нас знают, как воистину следовать учителю, что само по себе искусство. Так что, как бы ни было величественно учение или мастер, существенно важно то, чтобы вы нашли в себе прозрение и умение, необходимые, чтобы научиться любить и следовать мастеру и учению.

Это нелегко. Ничто никогда не бывает совершенным. Да и как оно могло бы? Мы по‑прежнему в сансаре. Даже когда вы избрали своего учителя и следуете учениям так искренно, как можете, вы часто встречаете трудности и неудачи, противоречия и несовершенства. Не сдавайтесь перед препятствиями и мелкими трудностями. Они часто оказываются лишь детскими эмоциями эго. Не позволяйте им заслонить для вас сущностную и вечную ценность того, что вы избрали. Не позволяйте своему нетерпению отвлечь вас от вашей преданности истине. Вновь и вновь я бывал опечален, видя, как многие с энтузиазмом и ожиданиями избирают учение или мастера, но тут же теряют свои устремления, как только возникают мельчайшие, неизбежные препятствия, впадают вновь в сансару и старые привычки и зря растрачивают годы или, быть может, всю жизнь.

Как сказал Будда в своем первом поучении, в корне всего нашего страдания в сансаре лежит невежество. Невежество, пока мы от него не освободимся, может казаться бесконечным, и оно затуманивает наш поиск даже тогда, когда мы уже вышли на духовный путь. Но если вы об этом помните и храните учения в своем сердце, то у вас постепенно разовьется способность различать, позволяющая узнавать в бесчисленных путаницах невежества именно то, чем они являются, и, таким образом, никогда не ставить под угрозу свою преданность и не терять перспективы.

Жизнь, как сказал нам Будда, кратка, как вспышка молнии; но, как сказал Вордсворт, «этот мир слишком велик для нас: добывая и тратя, мы не используем своих сил и они пропадают зря». Именно это неиспользование наших сил, которые при этом пропадают зря, это предательство нашей сущности, это неиспользование чудесной возможности, что предоставлена нам этой жизнью, этим бардо – возможности познать и воплотить нашу просветленную природу – и является, наверное, самой большой трагедией человеческой жизни. Мастера, по существу, постоянно говорят нам, чтобы мы перестали себя обманывать: что же мы вообще познали, если в момент смерти мы не знаем, кто мы воистину такие? Как сказано в Тибетской Книге Мертвых:

 

Твой ум далеко, не думаешь о приходе смерти,

Занимаешься всякими бессмысленными действиями,

Твое возвращение сейчас, с пустыми руками, будет полной путаницей;

Тебе нужно будет узнавание, духовные учения,

Так почему же немедленно не пойти путем мудрости?

Эти слова изошли из уст святых:

Если ты не хранишь учений своего мастера в сердце своем,

Разве ты не становишься обманывающим самого себя?

 

МАСТЕР

 

Будда говорит в одной из Тантр:[10] «Из всех будд, что когда‑либо достигали просветления, ни один не совершил этого, не полагаясь на мастера, и из всей тысячи будд, что явятся в эту эпоху, никто не достигнет просветления, не полагаясь на мастера».

В 1987 году, после того, как мой возлюбленный мастер Дуджом Ринпоче отошел из этого мира, я возвращался поездом в Париж с юга Франции, где он жил. Образы его тысяч поступков, полных щедрости, нежности и сострадания, проносились в моем уме; я сидел в слезах, вновь и вновь повторяя про себя: «Если бы не ты, как бы я вообще мог понять?»

Я осознал, так глубоко и остро, как никогда раньше, почему такое священное значение придается в нашей традиции взаимоотношениям мастера и ученика, и насколько существенно важны эти отношения для живой передачи истины, от ума к уму, от сердца к сердцу. Без моих мастеров у меня вообще не было бы никакой возможности осознать истину учений: я не могу даже представить, как бы я когда‑либо смог достичь того скромного уровня понимания, который у меня сейчас есть.

На Западе многие относятся к мастерам с подозрительностью – и часто, к несчастью, вполне оправданно. Мне не нужно тут перечислять многие ужасные и разочаровывающие случаи глупости, жадности и шарлатанства, происходившие в современном мире с тех времен, когда в 50‑х и 60‑х годах в него начала проникать восточная мудрость. Однако все великие традиции мудрости, будь то христианство, суфизм, буддизм или индуизм, в своей силе опираются на взаимоотношения мастера и ученика. И поэтому мир сейчас срочно нуждается именно в наиболее ясном понимании того, что такое настоящий мастер, и что такое настоящий ученик или последователь, и какова истинная природа того преображения, что происходит посредством преданности мастеру, того, что можно было бы назвать «алхимией ученичества».

Наверное, самое трогательное и точное определение истинной природы мастера, какое я когда‑либо встречал, я слышал от моего мастера Джамьянга Кхьенце. Он сказал, что, хотя наша истинная природа – природа будды, но ее с незапамятных времен закрывала темная туча невежества и путаницы. Однако эта истинная природа, наша природа будды, никогда полностью не сдавалась тирании невежества; она всегда каким‑то образом восстает против нее.

Таким образом, наша природа будды имеет активную сторону, и это наш «внутренний учитель». Этот истинный учитель с того самого момента, как мы стали закрыты этой тучей, неустанно трудится для нас, постоянно стараясь вернуть нас к сиянию и простору нашего истинного существа. Джамьянг Кхьенце сказал, что ни на единую секунду этот внутренний учитель не отчаивается в нас. В своем бесконечном сострадании, едином с бесконечным состраданием всех будд и всех просветленных существ, он непрестанно работает для нашей эволюции – не только в этой жизни, но и во всех наших прошлых жизнях – применяя всевозможные искусные способы и всевозможные ситуации, чтобы научить и пробудить нас, и вернуть к истине.

Когда мы молились об истине, стремились к ней и жаждали ее очень долго, в течение многих, многих жизней, и когда наша карма стала достаточно очищенной, то происходит нечто вроде чуда. И это чудо, если мы способны понять и использовать его, может привести к тому, что мы сможем навечно покончить с невежеством: тот внутренний учитель, который всегда был с нами, проявляется в виде «внешнего учителя», которого мы, как по волшебству, и встречаем. Эта встреча является наиболее важным событием всех наших жизней.

Кто этот внешний учитель? Никто другой, как воплощение и голос нашего внутреннего учителя. Тот мастер, чей человеческий вид, человеческий голос и мудрость мы начинаем любить такой любовью, что глубже, чем любая другая любовь наших жизней – это не что иное, как внешнее проявление таинства нашей собственной внутренней истины. Что еще может объяснить, почему мы чувствуем такую сильную связь с этим человеком?

На самом глубинном и высшем уровне мастер и ученик не являются, и никогда не могут быть, никоим образом разделенными; ведь предназначение мастера в том, чтобы научить нас воспринимать, без какой бы то ни было помехи, ясное послание нашего собственного внутреннего учителя и привести нас к сознаванию постоянного присутствия этого высшего учителя в нас. Я желаю всем вам испытать в этой жизни радость этого наиболее совершенного вида дружбы.

Мастер не только говорит непосредственно от вашего собственного внутреннего учителя, он или она также приносит и передает вам все благословения всех просветленных существ. Именно это дает вашему мастеру необычайную силу просветления вашего ума и сердца. Он или она есть человеческое лицо абсолютного, если хотите, телефон, по которому позвонить вам могут все будды и все просветленные существа. Он или она представляет собой кристаллизацию мудрости всех будд и воплощение их сострадания, всегда направленного на вас: лучи их вселенского солнечного сияния направлены прямо на ваше сердце и ваш ум, чтобы освободить вас.

В моей традиции мы почитаем мастеров, как еще более добрых, чем сами будды. Хотя сострадание и сила будд присутствует всегда, но наши затмения не дают нам встретить будд лицом к лицу. Однако мы можем встретить мастера; он или она находится здесь, живет, дышит, говорит, действует перед нами, чтобы всеми возможными способами показать нам путь будд: путь к освобождению. Для меня мои мастера являются воплощениями живущей истины, неопровержимыми знаками того, что просветление возможно в теле, в этой жизни, в этом мире, даже здесь и даже сейчас; высшим вдохновением в моей практике, в моей работе, в моей жизни и в моем пути к освобождению. Мои мастера воплощают для меня мою священную решимость постоянно сохранять просветление на первом месте в моем уме, пока я действительно не достигну его. Я знаю немало, чтобы понимать, что, только достигнув просветления, я получу полное понимание того, кем они в действительности являются, их бесконечной щедрости, любви и мудрости.

Я хочу поделиться с вами этой прекрасной молитвой, что изложил словами Джикме Лингпа, молитвой, которую мы в Тибете произносим, чтобы призвать присутствие мастера в своем сердце:

 

Из распускающегося лотоса преданности, в центре моего сердца,

Восстань, о сострадающий мастер, мое единственное прибежище!

Меня преследуют прошлые действия и бурные эмоции:

Молю тебя, чтобы защитить меня в моем злосчастье,

Пребывай как драгоценность в короне на макушке моей головы, мандалой великого блаженства,

Пробуждая все мое внимание и сознавание!

 

АЛХИМИЯ ПРЕДАННОСТИ

 

Там, где Будда сказал, что из всех будд, что достигли просветления, ни один не достиг его не полагаясь на мастера, он также сказал: «Только посредством преданности, и одной лишь преданности, вы сознаете абсолютную истину». Абсолютная истина не может быть познана в пределах обычного ума. А путь за пределы обычного ума, как говорят нам все великие учения мудрости, идет через сердце. Этот путь сердца и есть преданность.

Дилго Кхьенце Ринпоче писал:

 

Есть лишь один путь достичь освобождения и получить всезнание просветления: следование подлинному духовному мастеру. Он является тем гидом, что поможет вам пересечь океан сансары. И солнце, и луна сразу же отражаются в чистой и спокойной воде. Подобно тому, благословение всех будд всегда есть для тех, кто имеет к ним полнейшее доверие. Лучи солнца падают на все одинаково, но лишь там, где собраны увеличительным стеклом, они могут поджечь сухую траву. Когда всепроникающие лучи сострадания Будды собираются увеличительным стеклом вашей веры и преданности, тогда пламя благословений вспыхивает в вашем существе.

 

Итак, важно знать, что такое настоящая преданность. Это не бессмысленное обожание; это и не отказ от вашей ответственности за себя самого, и не слепое следование за личностью или прихотями другого. Настоящая преданность – это постоянная восприимчивость к истине. Настоящая преданность коренится в благоговейной и почтительной благодарности, но такой, которая ясна, имеет твердые основания и разумна.

Когда мастер может открыть глубины вашего сердца и дает вам неопровержимо мощный взгляд на природу вашего ума, то в вас поднимается волной радостная благодарность к тому, кто помог вам увидеть, и к той истине, которая, как вы теперь сознаете, воплощена в существе, учениях и уме мудрости вашего мастера. Это неподдельное истинное чувство постоянно коренится в повторяющемся и неотрицаемом внутреннем переживании – повторяющейся ясности непосредственного узнавания – и вот это, и только это, и есть то, что мы называем преданностью, по‑тибетски могу. «Могу» означает «страстное желание и уважение»: уважение к мастеру, становящееся все глубже и глубже по мере того, как вы все более и более понимаете, кем он или она является в действительности; и страстное желание того, что мастер может пробудить в вас, потому что вы поняли, что мастер является связующим звеном вашего сердца с абсолютной истиной и воплощением истинной природы вашего ума.

Дилго Кхьенце Ринпоче говорит нам:

 

Вначале эта преданность может не быть естественной или непроизвольной, и поэтому мы должны применять различные методы, помогающие достичь цели. В основном мы должны постоянно помнить о превосходных качествах учителя, особенно о его доброте к нам. По мере того, как мы будем снова и снова вызывать в себе доверие, высокую оценку своего гуру, и преданность к нему, придет время, когда простое произнесение его имени или мысль о нем будет пресекать наши обычные восприятия, и мы будем видеть его, как самого Будду.

 

Видеть мастера не как человека, а как самого Будду, – это источник высочайшего благословения. Ведь, как говорит Падмасамбхава, «полная преданность приносит полное благословение; отсутствие сомнений приносит полный успех». В Тибете знают, что если относишься к своему учителю, как к будде, то получишь благословение будды, но если относишься к своему мастеру как к человеку, то и получишь лишь благословение человека. Поэтому, чтобы получить полную преобразующую силу благословения от его или ее учения, полностью раскрыть величие этого благословения, вы должны стараться раскрыть в себе наиболее полную и сильную преданность. Только если вы начнете видеть своего мастера, как будду, смогут учения будд прийти к вам из ума мудрости вашего мастера. Если же вы не сможете распознать будды в вашем мастере, но будете видеть в нем или в ней человеческое существо, тогда полного благословения никогда не будет, и даже величайшее учение оставит вас в чем‑то невосприимчивым.

Чем больше я размышляю о преданности и ее месте и роли в общем видении нашего учения, тем глубже я сознаю, что по своему существу это искусное и мощное средство сделать нас более восприимчивыми к истине того, чему нас учит мастер. Сами мастера не нуждаются в нашем обожании, но когда мы рассматриваем их как живых будд, это позволяет нам с наибольшей вероятностью слышать и услышать то, что нам сообщают, и следовать их указаниям. Поэтому преданность, в одном смысле, является наиболее практическим способом обеспечения полного уважения к учениям, и тем самым открытость им, воплощаемым мастером и передающимся через него или нее. Чем более вы преданны, тем более открыты учениям; чем более вы открыты учениям, тем больше для них возможности проникнуть в ваше сердце и ум, и тем принести полное духовное преображение.

Поэтому только рассматривая своего мастера, как живущего будду, вы воистину можете начать и воистину завершить процесс преображения себя самого в живущего будду. Когда ваши ум и сердце полностью открыты, в радости и восхищении, узнавании и благодарности, таинству живого присутствия просветления в мастере, тогда медленно, в течение многих лет, может произойти передача от ума мудрости и сердца мастера в ваши ум и сердце, открывая вам все великолепие вашей собственной природы будды, а вместе с ним и совершенное великолепие самой вселенной.

Это наиболее глубокое взаимоотношение ученика и мастера становится отражением, живой аналогией взаимоотношений ученика с жизнью и вообще с миром. Мастер становится центром постоянной практики «чистого видения», которое достигает высшей точки, когда ученик видит, непосредственно и без тени сомнения: мастера – как живущего будду, его каждое слово – как речь будды, его ум – как ум мудрости всех будд, его каждое действие – как выражение деятельности будд, место, где живет мастер – обитель будды, и даже тех, кто окружает мастера, – как светоносные проявления его мудрости.

По мере того, как эти восприятия становятся все более стабильными и действительными, может постепенно осуществляться то внутреннее чудо, которого ученики жаждали в течение многих жизней: они начнут естественно видеть, что они сами – вселенная, и все без исключения существа являются непосредственно чистыми и совершенными. Они наконец‑то смотрят на реальность ее собственными глазами. Таким образом, мастер является путем, волшебным пробным камнем, для полного преображения каждого восприятия ученика.

Поклонение оказывается наиболее чистым, быстрым и простым способом осознания природы нашего ума и всего сущего. По мере того, как мы его развиваем, этот процесс открывается нам во всей его чудесной взаимозависимости: мы, с нашей стороны, постоянно стараемся созидать преданность; сама эта преданность пробуждает видение природы ума; а эти видения усиливают и углубляют нашу преданность к мастеру, который их вдохновляет. Поэтому, в конце концов, преданность возникает из мудрости: преданность и живое переживание природы ума становятся нераздельны и вдохновляют друг друга.

Учителя Патрула Ринпоче звали Джикме Гьялве Ньюгу. Он много лет провел в уединении, в горной пещере. Однажды, когда он вышел наружу, все было залито солнцем; он посмотрел в небо и увидел облако, плывущее в том направлении, где жил его мастер Джикме Лингпа. Он подумал: «Вон там живет мой мастер», – и с этой мыслью на него нахлынуло огромное чувство страстного желания и преданности. Это было настолько сильно, настолько потрясающе, что он потерял сознание. Когда же Джикме Гьялве Ньюгу пришел в себя, то все благословение ума мудрости его мастера оказалось переданным ему, и он достиг высочайшего состояния постижения, которое мы называем «исчерпанием феноменальной реальности».

 

ПОТОК БЛАГОСЛОВЕНИЙ

 

Такие истории о силе преданности и благословении мастера относятся не только к прошлым временам. В такой фигуре, как Кхандро Церинг Чодрон, величайшая женщина‑мастер нашего времени, которая была женой моего мастера Джамьянга Кхьенце, очень ясно видно, что могут создать из человеческого духа годы глубочайшей преданности и духовной практики. Ее смирение и красота сердца, ее сияющая простота, скромность и ясная, нежная мудрость ее присутствия почитаются всеми тибетцами, хотя она сама всегда старалась оставаться в тени, не стремилась к первенству и жила сокрытой и аскетической жизнью древних созерцателей.

Джамьянг Кхьенце был вдохновением всей жизни Кхандро. Именно ее духовное замужество с ним преобразило ее из очень красивой и слегка бунтующей девушки в ту сияющую дакини,[11] к которой другие великие мастера относятся с величайшим уважением. Дилго Кхьенце Ринпоче считал ее своей «духовной матерью» и всегда говорил, что чувствует себя очень выделенным тем, что его из всех Лам она почитает выше всех и сильнее всех любит. Всякий раз, когда он встречался с Кхандро, он брал ее руку и нежно гладил, а затем медленно клал себе на голову; он знал, что только так он может заставить Кхандро благословить его.

Джамьянг Кхьенце передал Кхандро все учения, он учил ее и вдохновлял на занятия практикой. Она передавала свои вопросы к нему в виде песен, а он писал ей песни с ответами, почти игривые и поддразнивающие. Кхандро показала свою неумирающую преданность своему учителю тем, что после его смерти осталась жить в том месте в Сиккиме, где он жил в конце своей жизни и умер, и где в священной ступе[12] лежат его останки. Здесь, вблизи него, она продолжает свою ясную, независимую жизнь, посвященную постоянной молитве. Она прочла, медленно, слово за словом, все Слово Будды и сотни томов комментариев. Дилго Кхьенце Ринпоче говорил, что каждый раз, когда он возвращался к ступе Джамьянга Кхьенце, он чувствовал, что возвращается домой, такой теплой и насыщенной делало атмосферу этого места присутствие Кхандро. Он намекал, что это было так, будто его мастер Джамьянг Кхьенце был там, по‑прежнему живой, в ее преданности и ее существе.

Я вновь и вновь слышал от Кхандро, что, если твоя связь с твоим мастером сохраняется действительно чистой, то все в твоей жизни будет идти хорошо. Ее собственная жизнь представляет самый трогательный и утонченный пример этого. Ее преданность позволила ей воплотить сердце учений и излучать их тепло другим. Кхандро, фактически, не учит формальным способом, она не говорит много; но то, что она говорит, часто бывает настолько пронзительно ясным, что становится пророческим. Слушать ее пылкое и полное блаженства пение или заниматься с ней духовной практикой – значит быть вдохновленным до глубин своего существа. Даже идти рядом с ней или делать покупки, или просто сидеть рядом – значит погружаться в мощное тихое счастье ее присутствия.

Из‑за того, что Кхандро ведет очень уединенную жизнь, и из‑за того, что ее величие состоит в ее обычности, только те, кто имеет настоящее прозрение, видят, кем она является. Мы живем в такое время, когда зачастую больше всего восхищаются теми, кто на виду, но истина, в действительности, обитает в смиренных, таких, как Кхандро. И если бы Кхандро когда‑либо стала учить на Западе, то она была бы идеальным мастером; женщиной‑мастером самого величайшего вида, такой, которая с мистической полнотой воплощает любовь и исцеляющую мудрость Тары, просветленного сострадания в его женской форме. Если бы я умирал и Кхандро была рядом со мной, я чувствовал бы больше уверенности и больше покоя, чем в присутствии любого другого мастера.

Все, что мне удалось постичь, я постиг благодаря преданности моим учителям. И все больше, по мере того, как я сам учу, я осознаю, в смирении и с настоящим благоговением, как их благословения начинают работать через меня. Без их благословения я – ничто, и если я что‑то и могу, так это быть мостом между вами и ими. Я вновь и вновь замечаю, что, когда я учу и говорю о моих мастерах, то моя преданность им вдохновляет видение преданности у моих слушателей; и в эти чудесные моменты я чувствую, что мои мастера присутствуют здесь, благословляя и открывая сердца моих учеников истине.

Я помню, как в 60‑х годах в Сиккиме, вскоре после смерти моего мастера Джамьянга Кхьенце, Дилго Кхьенце Ринпоче проводил длительную серию посвящений в провидческие учения Падмасамбхавы, овладение которыми может потребовать нескольких месяцев. Там, в монастыре в холмах за Гангтоком, столицей Сиккима, собралось много мастеров; я сидел рядом с Кхандро Церинг Чодрон и Ламой Чокденом, помощником Джамьянга Кхьенце, который был там распорядителем.

Именно тогда я сам чрезвычайно живо ощутил истину того, как мастер может передать ученику благословение своего ума мудрости. В один из дней Дилго Кхьенце Ринпоче чрезвычайно впечатляюще учил о преданности и о нашем мастере Джамьянге Кхьенце; его слова лились потоком красноречия и чистейшей духовной поэзии. И в то время, как я слушал Дилго Кхьенце Ринпоче и смотрел на него, я вновь и вновь самым таинственным образом видел перед собой самого Джамьянга Кхьенце, как он просто говорил и из него изливалось, будто из сокрытого неистощимого источника, самое возвышенное учение. И медленно я с изумлением осознал, что происходит: благословение ума мудрости Джамьянга Кхьенце было полностью передано сыну его сердца Дилго Кхьенце Ринпоче и теперь, перед всеми нами, без усилий изливалось через него.

В конце поучения я обернулся к Кхандро и Чокдену и увидел, что у них по щекам льются слезы. «Мы знали, что Дилго Кхьенце – великий мастер, – сказали они, – и знаем, что сказано, что мастер передает все благословение своего ума мудрости сыну своего сердца. Но только сейчас, только сегодня, мы осознали, что это воистину означает».

Когда я вспоминаю тот чудесный день в Сиккиме и тех великих мастеров, что я знал, мне на ум всегда приходят слова тибетского святого, которые всегда вдохновляли меня: «Когда солнце пламенной преданности светит на снежную вершину мастера, то вниз проливается поток его благословений», и я вспоминаю также слова самого Дилго Кхьенце Ринпоче, которые, наверное, более красноречиво, чем любой из известных мне текстов, выражают великие и благородные качества мастера:

 

Он подобен великому кораблю, что позволяет существам пересечь опасный океан существования; он капитан, что твердой рукой безошибочно приводит их к надежной суше освобождения; тот дождь, что гасит пожар страстей; яркое солнце и луна, что рассеивают тьму невежества; твердая основа, что может вынести тяжесть как добра, так и зла; дерево исполнения желаний, дающее временное счастье и высшее блаженство; сокровищница обширных и глубоких указаний; драгоценный камень исполнения желаний, наделяющий всеми качествами постижения; отец и мать, равно дающие свою любовь всем разумным сугцествам; великая река сострадания; гора, возвышающаяся над мирскими заботами, непоколебимая ветрами эмоций; и огромное облако, полное дождем, успокаивающим бурные потоки страстей. Короче, он равен всем буддам. Любая связь с ним, безразлично, видение ли его, слышание его голоса, вспоминание его или же прикосновение его руки, ведет нас к освобождению. Полное доверие к нему – верный путь к просветлению. Тепло его мудрости и сострадания растопит руду нашего существа и освободит золото таящейся внутри природы будды.

 

Я осознал, что благословения моих мастеров почти незаметно для меня самого просачиваются в меня и просвещают мой ум. Еще с момента смерти Дуджома Ринпоче, мои ученики говорят мне, что мои поучения становятся все более непосредственными и более ясными. Недавно, когда я слышал, как Дилго Кхьенце Ринпоче произнес особенно поразительное поучение, я высказал ему мое глубокое восхищение и сказал: «Почти чудо, как легко и непосредственно эти учения истекают из вашего ума мудрости». Он склонился ко мне, с нежностью и поддразнивающим блеском в глазах, и ответил: «И пусть твои поучения на английском истекают так же». С этого момента, хотя я сам ничего для этого не делал, я чувствую, как моя способность выражать учения становится все более и более естественной. Я считаю эту книгу проявлением благословения моих мастеров, переданного через ум мудрости высшего мастера и руководителя Падмасамбхавы. Таким образом, эта книга – их дар вам.

Именно моя преданность мастерам дает мне силы, чтобы учить, а также открытость и восприимчивость, чтобы учиться самому. Сам Дилго Кхьенце Ринпоче никогда не переставал смиренно воспринимать учение от других мастеров, и часто от тех, которые сами были его учениками. Таким образом, та преданность, что дает вдохновение учить, является одновременно и той преданностью, что дает смирение продолжать учиться. Гампопа, величайший из учеников Миларепы, спросил его в момент их расставания: «Когда я смогу начать учить учеников?» Миларепа ответил: «Когда ты будешь не таким, каков ты сейчас, когда все твое восприятие будет преображено, и ты сможешь видеть, по‑настоящему видеть, вот этого старика перед собой, как не менее, чем самого Будду. Когда преданность приведет тебя к такому моменту узнавания, то этот момент будет тебе знаком, что тебе настала пора учить».

Эти учения были принесены вам из просветленного сердца Падмасамбхавы через века, из времени, более чем на тысячу лет отстоящего от нас, непрерывной линией мастеров, каждый из которых стал мастером только потому, что смиренно научился быть учеником, и всю свою жизнь оставался, в самом глубинном смысле, учеником своих мастеров. Дилго Кхьенце Ринпоче, даже когда ему было восемьдесят два года, говорил о своем мастере Джамьянге Кхьенце со слезами благодарности и преданности на глазах. Свое последнее письмо ко мне, незадолго до смерти, он подписал «худший из учеников». Это показало мне, насколько бесконечна истинная преданность, и как, вместе с величайшим возможным постижением, приходит величайшая преданность и наиболее полная, потому что наиболее смиренная, благодарность.