Отмеченные дождевыми чащобами

Робин Хобб

Город Драконов

 

Хроники Дождевых Чащоб – 3

 

 

Робин Хобб

Город Драконов

(Хроники Дождевых Чащоб — 3)

 

Пролог

 

 

Тинталья и Айсфир

 

Она легко парила в воздушных потоках, плотно прижимая ноги к телу и широко развернув крылья. Ее колеблющаяся тень скользила по волнистому песку пустыни словно змееподобное существо с крыльями летучей мыши и длинным хвостом с рядом плавников. Удовлетворенное урчание рождалось глубоко в горле Тинтальи, довольной проведенным днем. Они охотились на рассвете, и вполне удачно. Они убивали как всегда самостоятельно, и провели утро, пируя и отсыпаясь. Теперь же два дракона, все еще покрытые кровью и потрохами жертв, стремились к иной цели.

Впереди и чуть ниже ее блестел черный силуэт Айсфира. Он изогнулся, перемещая вес, чтобы поймать и оседлать ветер. Его корпус был тяжелее и мощнее, а тело длиннее. Ее похожая на перья чешуя отливала искрящимся синим, он же был абсолютно черен. Тело Айсфира тяжело заплатило за долгое заточение во льдах, и на исцеление потребовались годы.

На толстых перепонках между костями больших крыльев Айсфира все еще были прорехи. Менее значительные раны уже давно затянулись, но разрывы на крыльях заживали намного медленней, и выпирающие шрамы от них останутся навсегда. «В отличие от ее лазурного совершенства.» Уголком глаза Тинталья в восхищении посмотрела на свои сверкающие крылья.

Словно почувствовав, что она не смотрит на него, Айсфир заложил крутой вираж и начал снижаться кругами. Она знала, куда они летят. Неподалеку скалистый гребень вырывался из песка. Чахлые деревца и серо-зеленый кустарник покрывали зазубренный хребет и неровные впадины. Перед заросшими скалами в просторном песчаном бассейне прятался оазис, окруженный редкими деревьями. Вода поднималась из недр земли и наполняла широкую, спокойную заводь. Даже зимой в этом углублении сохранялось дневное тепло

После полудня они собирались хорошенько выкупаться в нагретой солнцем воде оазиса, чтобы отмыть кровь со шкур, а затем покататься по жесткому песку, тщательно полируя чешуйки. Драконы хорошо знали это место. Их охотничьи угодья простирались очень далеко, но примерно каждые десять дней Айсфир снова вел их сюда. Он утверждал. что помнит это место из своей далекой молодости.

Когда-то здесь было поселение Старших, которые заботились о прилетающих драконах. От тех белокаменных зданий и бережно выращенных виноградников ничего не осталось. Наползающая пустыня поглотила их город, но оазис сохранился. Тинталья предпочла бы улететь дальше на юг, в пустыню красного песка, куда никогда не приходит зима, но Айсфир отказался. Подозревая, что у него не хватает выносливости для такого перелета, Тинталья не единожды думала оставить своего спутника и продолжить путь. Однако страшная изоляция долгого плена в коконе оставило след на душе Тинтальи. Общение с драконом, даже таким своенравным и язвительным, было лучше одиночества.

Айсфир летел низко, почти скользя по раскаленной поверхности. Единичные мощные взмахи крыльев направляли полет и расшвыривали песок. Тинталья следовала, повторяя за ним и оттачивая свое мастерство. Немногое в спутнике интересовало ее, но он был истинным повелителем воздуха.

Они следовали рельефу земли. Она знала его замысел — планирование приведет их к краю котловины, затем последует дикое скольжение вниз вдоль песчаной дюны и они с распростертыми крыльями, в брызгах окунутся в неподвижную, нагретую солнцем воду.

Драконы были на полпути вниз по склону, когда песок у верхнего края бассейна взорвался. Скрывающие холстины были отброшены в сторону, и на их месте выросли шеренги лучников. Туча стрел роем полетела в драконов. Первая волна прогрохотала по ее бокам и крыльям, вторая по дуге настигала их. Драконы летели слишком близко к земле и не могли снова набрать высоту. Айсфир, достигнув воды, зацепился и развернулся. Следовавшая за ним Тинталья не успевала ни свернуть, ни остановиться. Она врезалась в Айсфира, и как только их крылья и лапы перепутались в теплом мелководье, копейщики покинули свои замаскированные укрытия и атаковали драконов, словно армия муравьев. Позади них вставали еще люди и бросались вперед, держа наготове тяжелые сети из толстых веревок и цепей.

Не думая, что может навредить ей, Айсфир оторвался от Тинтальи. Он выплеснулся из пруда и напал на людей, втаптывая ее в воду. Некоторые копейщики побежали; он раздавил других мощными задними лапами, развернулся и, хлестнув длинным хвостом, сбил еще нескольких.

Ошеломленная, погруженная в воду, Тинталья увидела его горло и распахнутую пасть. За рядами блестящих острых белых зубов мелькнули алые и оранжевые мешки Айсфира с ядом. Он повернулся к нападающим и с шипящим ревом выпустил алое отравленное облако. Едва оно накрыло людей, их крики взметнулись к синей чаше неба.

Кислота пожирала их. Броня из кожи или металла замедляла, но не останавливала ее. Капли яда падали на землю, между делом проходя через человеческие тела, оставляя дыры в коже, мясе, костях и кишках. Он шипел, достигнув песка. Некоторые умирали быстро. Таких было немного.

Тинталья слишком долго смотрела на Айсфира — ее накрыла сеть. Каждое соединение, каждый узел утяжеляли свисающие куски свинца, в сеть вплетались тонкие и толстые цепи, а некоторые оканчивались зазубренными крюками. Она скрутила и спутала крылья Тинтальи, и когда она схватила сеть передними лапами, они запутались тоже. Тинталья яростно взревела и почувствовала, что ее собственные мешки с ядом набухают, когда копейщики вошли в мелкую воду возле берега. Она мельком увидела, что лучники натягивают тетивы для запоздалого залпа вниз вдоль песчаного склона.

Она дернулась, когда копье попало в уязвимое место между чешуйками за ее передней лапой, в нежную область между лапой и грудью. Оно не проникло глубоко, но Тинталью до этого никогда не ранили. Она повернулась, рыча от боли и гнева, и ее яд облаком вырвался вместе с криком. Копейщики опрокинулись в ужасе. Яд осел на сеть, ослабив веревки и цепи, и она поддалась Тинталье в борьбе, все еще опутывая драконицу, но теперь та могла двигаться. Ярость охватила ее. Люди осмелились напасть на драконов?

Тинталья выбралась из воды и кинулась в гущу людей, разрывая когтями и хлеща хвостом, и каждый крик ее ярости сопровождало облако яда. Скоро пронзительные крики погибающих людей заполнили воздух. Ей не нужно было смотреть на Айсфира — она и так могла слышать устроенную им бойню.

Стрелы простучали по ее телу и больно ударили в опутанные крылья. Тинталья взмахнула ими, сбив с дюжину человек, и отбросила последние куски сети. Но ее распахнутые крылья стали уязвимы. Она почувствовала горячий укус стрелы под ее левым крылом. Драконица сложила крылья, слишком поздно осознав, что люди пытались спровоцировать ее открыть их, подставив более нежную плоть. Но сложившееся крыло только глубже толкнуло древко стрелы. Тинталья взревела от боли и развернулась снова, взмахнув хвостом. Она мельком увидела Айсфира, схватившего человека челюстями и поднявшего его в воздух. Визг умирающего вознесся над другими звуками боя, когда дракон разорвал его тело пополам. Крики ужаса из более отдаленных человеческих рядов услаждали слух Тинтальи, и она вдруг поняла, что делал ее спутник.

Она уловила его мысль. «Страх не менее важен, чем смерть. Их нужно проучить, чтобы и думать боялись нападать на драконов. Немногим надо дать сбежать, пусть расскажут своим». Мрачно и резко он добавил — «Но лишь немногим!»

«Немногим», согласилась Тинталья и выбралась из воды к людям, собравшимся, чтобы убить ее, разбрасывая их по сторонам когтистыми передними лапами так легко, как кошка — нитки. Она хватала их, отрывала ноги от тела, руки от плеч, наносила увечья, но не убивала. Она высоко подняла голову, а затем выбросила ее вперед, с шипением выдохнув ядовитую кислоту. Человеческая стена перед ней расплавилась до костей и крови.

День сменялся вечером, когда два дракона описали последний круг над землей. Воины в беспорядке бежали к покрытому кустами хребту, подобно потерявшимся муравьям. «Пусть распустят слух!» предложил Айсфир. «Мы должны вернуться к оазису, пока мясо не протухло.» Он наклонил крылья, отвернувшись от ленивого преследования, и Тинталья последовала за ним.

Она одобрила его предложение. Копье выпало из раны, которую проделало в ее шкуре, но с другой стороны осталась стрела. Не вошла бы глубже. В момент тишины, когда закончилась первая бойня и пока выжившие бежали, драконица попыталась вытащить стрелу. Вместо этого она сломалась, а оставшийся обломок был слишком коротким, чтобы Тинталья могла схватить его зубами. Пытаясь его подцепить, она только вогнала его глубже. С каждым взмахом крыльев Тинталья чувствовала нежелательное вторжение деревянного древка и металлического наконечника в ее плоть.

«Сколько было нападавших?» поинтересовалась она.

«Сотни. Это имеет значение? Они не убили нас, и те, кому мы позволили сбежать, расскажут своему виду, какими они были глупцами, попытавшись.»

«Почему они напали на нас?»

Нападение не вписывалось в ее опыт общения с людьми. Те, с кем ей приходилось встречаться всегда восхищались ею, предпочитая служить, а не нападать. Некоторые пытались пищать о неповиновении, но она всегда находила способ держать их в узде. Она и раньше сражалась с людьми, но не потому, что она попадала в их засаду.

Она убивала калсидийцев только потому, что выбрала себе в союзники Торговцев Бингтауна, уничтожая их врагов в обмен на их помощь змеям, которые должны были преобразиться в драконов. Могло ли сегодняшнее нападение быть связано с этим? Вряд ли. Люди такие недолговечные. Способны ли они на такую расчетливую месть?

Айсфир рассуждал проще. «Они напали на нас, потому что они — люди, а мы — драконы. Большинство из них ненавидит нас. Некоторые притворно поклоняются нам и приносят дары, но за их лестью и раболепием прячется ненависть. Никогда не забывай об этом. В этой части мира люди долго ненавидели нас. Еще до того, как я стал драконом, они травили собственные стада медленным ядом, чтобы убить нас.»

«Они хватали и пытали наших слуг Старших, в надежде узнать секреты, которые они смогут использовать против нас. Чтобы ослабить нас люди рушили наши твердыни и каменные колонны, с помощью которых наши слуги путешествовали. Тех нескольких из нас, кого им удалось убить, они разделали как скот, используя нашу кровь и тела в качестве лекарств и мазей для их немощных тел.»

«Я не помню ничего подобного.» Тинталья рылась в наследственной памяти, но тщетно.

«Похоже, ты многого не помнишь. Думаю, ты слишком долго была заключена в коконе, и это повредило твой разум и лишило многих знаний.»

Тинталья ощутила вспышку гнева. Айсфир часто говорил ей подобные вещи, обычно после этого она намекала, что долгое заточение во льдах частично свело его с ума. Она подавила свою ярость — необходимо узнать больше. И стрела в боку мучила ее.

«Что случилось потом?»

Айсфир повернул к ней голову на длинной шее и зло посмотрел на нее. «Что случилось? Мы уничтожили их, естественно. Люди достаточно невыносимы и без того, чтобы позволять им думать, что они могут противостоять нашим желаниям.»

Они приблизились к источнику в сердце оазиса. Человеческие туши были разбросаны на песке, и спускаясь вдоль склона они словно погрузились в озеро запаха крови. Под лучами вечернего солнца трупы уже начали превращаться в падаль.

«После того, как поедим, мы уйдем отсюда и найдем чистое место для сна,» — объявил черный дракон. — «Нам придется избегать прилетать сюда какое-то время, пока шакалы и вороны не очистят его для нас. Здесь слишком много мяса для одного ужина, а люди быстро портятся.»

Он забрался в пруд, где еще покачивались на воде несколько человеческих тел. Тинталья последовала за ним. Поднятые ими волны все еще очищали берег, когда Айсфир поднял тело из воды.

«Избегай тех, кто заключен в металл,» посоветовал он. «Лучше выбирай лучников, обычно они носят простую кожу.»

Он разорвал тело пополам и поймал одну его часть, прежде чем она успела упасть в воду. Он подбросил половину туши в воздух, а затем поймал ее челюстями, наклонив голову, глотая. Другая половина упала с плеском и утонула в пруде. Айсфир выбрал другого, схватив его с головой, раздробив тело мощными челюстями, прежде чем проглотить целиком.

Тинталья выбралась из грязной воды и молча смотрела на него.

«Они быстро испортятся. Надо есть прямо сейчас.»

«Я никогда не ела человечье мясо». Она ощущала легкое отвращение. Она и раньше убивала людей, но никогда не прикасалась к их мясу. Теперь это ей казалось даже странным.

Она подумала о людях, которых одарила своей дружбой: Рейн с Малтой, и ее юный певец Сельден. Она открыла им путь Старших, и нечасто вспоминала после этого. Сельден. Мысль о нем вызвала искорку удовольствия.

Теперь в мире был певец, знающий, как должно славить дракона. Этих троих она выбрала и сделала своими Старшими. Наверное, они другие. Если бы кто-нибудь из них умер, а она была бы поблизости, она непременно съела бы тело, чтобы сохранить их воспоминания.

Но есть других людей? Айсфир был прав. Это просто мясо. Она двинулась вдоль берега и выбрала тело, настолько свежее, что еще истекало кровью. Она разделила его на две части, ощутив языком ткань и кожу, и прожевала несколько раз, прежде чем отправить сквозь мощные мыщцы горла.

Тело было проглочено — все таки мясо есть мясо, и после схватки Тинталья была голодна.

Айсфир ел где придется, передвигаясь по паре-тройке шагов и протягивая шею за добавкой, недостатка в которой не наблюдалось. Тинталья же была более избирательной. Он был прав насчет того, как быстро человечина начинала портиться — от некоторых тел уже разило разложением. Она выискивала тех, кто скончался совсем недавно, отбрасывая с пути начинающие коченеть тела.

Тинталья разбиралась с одной из груд тел, как одно из них издало низкий вопль и попыталось отползти от нее подальше. Человеческая особь не была крупной и ноги его были частично разъедены драконьим ядом. Юноша, хныча, продолжал отползать и, только когда Айсфир, привлеченный звуками, приблизился, человек заговорил.

— Пожалуйста! — взмолился он голосом, обратившимся детским писком на этом слове. — Прошу вас, не убивайте меня! Мы не хотели нападать на вас — ни я, ни мой отец. Они нас заставили! Люди Герцога забрали моего брата — наследника, мать и двух сестер. Они пригрозили, что если мы не станем вместе со всеми охотиться на вас, они их всех сожгут; что имя моего отца канет в лету вместе с ним, и наша фамильная линия будет стерта в пыль. У нас не было другого выбора. Мы не хотели причинять вам вреда, о прекраснейшие, о мудрейшие драконы!

— Как-то ты припозднился со своими восхвалениями, — отметил позабавленный такой попыткой очаровать их Айсфир.

— И кто же забрал членов твоей семьи? — полюбопытствовала Тинталья. Нога юноши была разъедена ядом до самой кости. Он был обречен.

— Люди Герцога. Герцога Кальсиды. Они сказали, что мы должны добыть частичку дракона для Герцога. Его жизнь зависит от лекарства из части тела дракона. Если бы мы ему доставили драконью кровь, печень или глаз, он бы сделал нас богатыми до скончания времен. В противном случае…

Юноша перевел взгляд на свою ногу. Какое-то время он пристально на нее смотрел, и вдруг что-то в выражении его лица изменилось. Он поднял взгляд на Тинталью.

— Но мы и так уже мертвы. Все.

— Да, — ответила Тинталья, но прежде чем смысл слова успел дойти до сознания юноши, Айсфир склонил к нему свою голову и его челюсти сомкнулись вокруг торса мальчика. Все произошло со скоростью змеиного броска.

«Свежее мясо. Незачем позволять ему начинать разлагаться, как другим.»

Черный дракон вскинул голову, заглатывая останки мальчика, сглотнул и перешел к следующей груде тел.

Двадцать девятый день месяца Тишины, седьмой год Вольного союза торговцев

От Рейала, исполняющего обязанности смотрителя голубятни в Бингтауне, -

Киму, смотрителю голубятни в Кассарике.

«Приветствую, Ким,

Мне было поручено передать вам жалобу, полученную от нескольких наших клиентов. Они утверждают, что конфиденциальные сообщения были сфальсифицированы, даже при том, что восковые пробки на цилиндрах остались нетронутыми.»

«В двух случаях на строго конфиденциальных свитках были треснуты восковые печати, в третьем же внутри цилиндра были найдены кусочки восковой печати, а свиток с сообщением был закручен криво, как будто кто-то открыл цилиндр, прочитал послание, а затем подменил его, заново запечатав цилиндр воском хранителей голубятни. Эти жалобы пришли от трех отдельных торговцев, и в них идет речь в том числе о посланиях от Торговца Кендрела из Кассарика.»

«Никакого официального расследования пока не проводилось. Я просил их позволить мне связаться с вами и предлагаю вам поговорить с торговцем Кендрелом, чтобы он продемонстрировал вид сургуча и штамп для оттиска, использующиеся для своих посланий. Это моя надежда, и надежда моих наставников здесь, в Бингтауне, что дело всего лишь в использовании плохого, старого или хрупкого сургуча, а не в смотрителе, подделывающим сообщения. Тем не менее, мы просим вас внимательно присмотреться ко всем подмастерьям и ученикам смотрителей, нанятым в прошлом году.»

«Мы просим вас об этом с огромным сожалением и надеемся, что вы воспримите все правильно. Мой наставник передает, что мы абсолютно уверены в честности смотрителей голубятни в Кассарике и с нетерпением ждем опровержения этих заявлений.»

«Надеюсь на скорейший ответ.»

 

Глава Первая

 

— Мы не получили никаких известий, о царственный, — стоящий на коленях посланник с трудом сдерживал дрожь в голосе.

Герцог восседал на троне, опираясь на подушки, и наблюдал за гонцом. Лучшее, на что мог надеяться принесший дурные вести, это порка. Но опоздавшие плохие новости означали смерть. Герцог ждал, что выдержка изменит гонцу.

Мужчина не поднимал глаз, упрямо вперившись взглядом в пол. Что ж. Этот посыльный и раньше отправлялся на свидание с плеткой. Он знал, что переживет очередную порку и смирился с этой участью.

Герцог слегка повел пальцем — полноценное движение отнимало слишком много сил. Но его канцлер научился различать слабые знаки и быстро реагировать. Он, в свою очередь, более выразительным жестом отдал приказ стражнику вывести гонца из зала.

Перестук легких сандалий гонца вплетался в глухой топот сапог стражников, спешно исполнявших приказ. Никто не решался сказать и слова. Канцлер снова повернулся к герцогу и низко согнулся, коснувшись лбом коленей. Медленно он встал на колени и наконец набрался смелости посмотреть на сандалии Герцога.

— Я глубоко сожалею, что Вы подверглись столь неудовлетворительному посланию.

В приемной зале воцарилась тишина. Грубый камень стен большого помещения напоминал всем посетителям, что когда-то это место было частью крепости. С арочного потолка, выкрашенного в синий цвет полуночи, смотрели застывшие навеки звезды солнцестояния. Высокие прорези окон открывали вид на раскинувшийся вокруг город.

В городе не было ни единого строения выше цитадели Герцога на холме. Когда то на вершине стояла крепость, и под защитой ее стен круг черных камней тянулся к небу, средоточие мощной магии. Люди рассказывали сказки о том, как камни были повалены и их злая сила побеждена.

Эти самые исполины с отчасти износившимися, отчасти намеренно стертыми с их поверхности древними рунами теперь лежали распростертые вокруг герцогского трона, вровень с серым, выложенным плитами в обход их полом. Черные камни указывали направления пяти сторон известного света. Согласно молве под каждым камнем была четырехугольная яма, где обладающие магическими способностями враги древней Калсиды погребались заживо. Расположившийся в центре трон напоминал всем, что Герцог восседал там, где, в былые времена, нога человека без страха не ступала.

Герцог разомкнул губы и паж, державший миску с прохладной водой, вскочил на ноги и метнулся вперед. Мальчик упал на колени и протянул ее канцлеру. Канцлер же, передвигаясь на коленях, приблизился к герцогу и поднес миску к его губам.

Тот склонил голову и отпил воды. Когда он оторвался от чаши, еще один слуга материализовался поблизости и подал канцлеру мягкий отрезок ткани, что бы тот мог промокнуть лицо и подбородок Герцога.

Герцог позволил канцлеру вернуться на место. Утоливши жажду он был готов говорить.

— Были ли еще известия от наших доверенных агентов из Дождевых Чащоб?

Канцлер сгорбился еще пуще. Подол его одеяния из тяжелого красно-коричневого шелка лужей распластался вокруг него. Кожа головы канцлера виднелась сквозь редеющие волосы.

— Нет, наипрославленнейший. Со стыдом и великой грустью я вынужден сообщить вам, что новых известий от них не поступало.

— Соответственно, нельзя ожидать скорого прибытия драконьих субстанций, так? — Герцогу знал ответ, но пожелал принудить Эллика его озвучить.

Лицо канцлера опустилось почти до самого пола.

— Блистательный господин, к своему стыду и смятению, должен признать, что до нас не дошло известий о поставках подобного рода.

Герцог какое-то время обдумывал сложившуюся ситуацию. Ему было слишком сложно держать веки полностью открытыми, громкая, отчетливая речь требовала слишком больших усилий. Многочисленные золотые кольца, обильно украшенные драгоценными камнями, едва держались на его костлявых пальцах и руки его едва могли подняться под их тяжестью. Роскошная мантия его величая не могла скрыть его чрезмерную худобу. Он чахнул, умирал прямо у них на глазах, поднятых к нему в ожидании. Он должен был ответить, он не мог допустить показаться им слабым.

— Так мотивируйте их, — тихо произнес он. — Разошлите доверенных ко всем возможным партнерам, о которых нам известно. Отправьте им особые дары, побудите их быть беспощадными. — Не без труда он вскинул голову и повысил голос, — Стоит ли отдельного упоминания тот факт, что ежели я умру, вы будете погребены подле меня?

Его слова должны были заполнить зал, вместо этого он услышал то, что услышали его слуги — гневный вскрик старого, умирающего человека. Недопустимо, чтобы такой как он умирал без престолонаследника! Он не должен сам говорить за себя, его наследник должен был бы представлять его, кричать на придворных, принуждая к немедленному повиновению. Вместо этого ему приходится шептать угрозы, шипя как беззубая старая змея.

Как до этого дошло? У него были сыновья и даже слишком много. Некоторые были настолько амбициозны, чтобы попытаться убить его. Кого-то он отправил на войну, кого-то в пыточные застенки за наглость. Нескольких благоразумно отравил. Если бы он знал, что болезнь унесет не только выбранного им наследника, но и оставшихся троих сыновей, он возможно оставил бы кого-то в резерве, но он не знал.

И теперь он остался лишь с одной бесполезной дочерью: тридцатилетней, бездетной с мужскими повадками и складом ума. Трижды вдова, не способная дать ребенку жизнь. Женщина, читающая книги и сочиняющая стихи. Бесполезная для него, если не сказать опасная как ведьма. И в его теле больше не осталось силы, что-бы сделать ребенка какой-нибудь женщине.

Нестерпимо. Он не может умереть не оставив наследника, чтобы имя его обратилось в прах на жерновах истории. Драконье лекарство должно быть доставлено, драконья кровь, что вернет ему здоровье и мужскую силу. Тогда он родит дюжину наследников и оградит их от всех возможных несчастий.

Кровь дракона. Такое простое лекарство и никто до сих пор не смог добыть его.

«Если мой господин умрет, горе мое будет так велико, что лишь погребение вместе с ним сможет успокоить меня, о милосерднейший» Льстивые слова канцлера вдруг показались жестокой насмешкой.

«Молчи. Твоя лесть раздражает меня. Что хорошего в твоей пустой верности? Где драконья плоть, что спасет меня? Вот что мне нужно, а не твои пустые восхваления. Здесь что, не осталось человека готового послужить мне?» Это потребовало неимоверных усилий, но на этот раз его голос звучал. Когда он пристально осмотрел их, ни один не осмелился встретиться с ним взглядом.

Они сжались и он дал им время вспомнить о сыновьях которых держал в заложниках, сыновьях, которых никто из них не видел много месяцев. Он дал им несколько долгих мгновений подумать, живы ли их наследники, затем спокойно спросил — «Есть новости от отряда, который мы отправили проверить слухи о драконах замеченных в пустыне?»

Канцлер застыл, пойманный в ловушку противоречащих приказов.

Ты взволнован, Элик? — он удивился. Ты помнишь как скакал у моего стремени когда мы шли в атаку? Посмотри, во что превратились военачальник и его правая рука: дряхлый старик и раболепствующий слуга. Как только ты принесешь мне то, что нужно, все станет как раньше. Почему ты подводишь меня? У тебя есть собственные амбиции? Я должен убить тебя?

Он пристально смотрел на своего канцлера, но глаза Эллика были опущены. Когда он увидел что подданный готов сломаться, он рявкнул, «Отвечай!»

Эллик поднял глаза и герцог увидел скрытую под раболепием ярость в сером взгляде. Они скакали рядом слишком долго и сражались бок о бок слишком часто, чтобы полностью скрывать мысли друг от друга. Эллик знал каждую уловку герцога. Когда-то он играл ими. (?)

Но теперь его правая рука стал уставать от этих игр. Канцлер глубоко вздохнул. «Как и прежде, ни слова, мой господин. Но драконы прилетают к воде нечасто, и мы приказали отряду оставаться на месте, пока они не достигнут успеха.»

«Что ж, по крайней мере мы не получили весть об их провале»

«Нет, великолепнейший, еще есть надежда.»

«Надежда. Ты, возможно, надеешься, я — требую. Канцлер, ты надеешься, что твое имя переживает тебя?»

Страшная неподвижность сковала канцлера. Герцог знал его самое уязвимое место. «Да, господин.» — прошептал он.

«Ведь у тебя есть не только наследник, но еще и второй сын.»

Герцог был удовлетворен, когда голос подданного дрогнул. «Я благословлен, да, милосердный»

«Хмм» герцог Калсиды попытался прочистить горло, но закашлялся, что породило суету среди слуг: ему была предложен бокал прохладной воды а так же чашка горячего чая, белая салфетка дожидалась в руках слуги передвигающегося на коленях, в то время как еще один слуга предлагал ему стакан вина.

Едва заметный жест его руки разогнал их всех. Он хрипло вздохнул.

«Два сына, канцлер. И ты надеешься. Но у меня нет сына. И здоровье мое угасает из-за отсутствия одной мелочи. Простое лекарство из крови дракона, это все о чем я прошу. До сих пор я его не получил. Разве это справедливо, что твоя надежда на то, что твое имя услышат в веках столь велика, когда мое затихнет из-за такой мелочи? Разумеется нет.»

Под взглядом своего господина канцлер как будто уменьшался. Он сжался, его голова упала на преклоненные колени а затем все его тело опустилось, физически выражая его желание избежать внимания герцога.

Тень улыбки тронула губы герцога Калсиды.

«Сегодня, можешь сохранить обоих своих сыновей. Завтра? Завтра мы оба будем надеяться на хорошие новости.»

— Сюда.

Кто-то поднял тяжелое полотнище служившее дверью. Тонкий луч света на мгновение пронзил тьму, чтобы тут же смениться желтым светом лампы. В соседней клетушке двухголовый пес заскулил и завозился. Сельден задумался, когда бедное создание в последний раз видело дневной свет, настоящий дневной свет.

Искалеченное существо уже было здесь, когда появился Сельден. Для него прошли месяцы, возможно год, с тех пор как он чувствовал прикосновение солнечных лучей. Дневной свет — враг всего таинственного. Дневной свет мог показать, что легенды и чудеса выставленные на крытом базаре были либо уродами, либо подделками. Дневной свет мог открыть, что даже экспонаты с претензией на подлинность, были в плачевном состоянии.

Такие как он.

Свет фонаря приблизился, желтая вспышка заставила его глаза заслезиться. Он отвернулся и зажмурился, но не попытался встать. Он точно знал длину цепей прикованных к лодыжкам, и уже опробовал на них свою силу когда его впервые привели сюда. Они не ослабли, в отличие от него самого. Он лежал неподвижно и ждал пока посетители уйдут, но те задержались напротив его стойла.

«Это он? Я думал он будет больше! Он не больше чем обычный человек.»

«Он высокий. Это не заметно когда он так свернулся.»

«Я почти не вижу его там в углу, мы можем войти внутрь?»

«Не стоит заходить туда, куда достанет его цепь.»

Они замолчали, затем заговорили тише. Сельден не пошевелился. То о чем они говорили нисколько его не интересовало. Он потерял способность чувствовать себя смущенным или униженным. Ему все еще не хватало одежды, но в основном из-за холода. Иногда, между показами, они бросали ему одеяло, но не чаще чем сами вспоминали об этом. Почти никто из тех, кто следил за ним не говорили на его языке, так что мольбы ни к чему не привели.

Медленно до его затуманенного сознания дошло то, что мужчины обсуждавшие его говорили на языке который он знал и это было необычно. Калсидийский — язык его отца, выученный в провалившейся попытке произвести на того впечатление. Он не пошевелился и не подал знака о том, что знает об их присутствии, но начал прислушиваться.

«Эй! Эй ты, драконий парень! Встань. Дай господам посмотреть на тебя.»

Он мог бы проигнорировать их, тогда они бросили бы в него чем-нибудь чтобы заставить двигаться, или начали бы крутить ворот, который натягивал цепь, ему пришлось бы подойти к задней стене или его бы отволокли туда. Его похитители боялись его и игнорировали его мольбы о милосердии. Они всегда натягивали цепь когда приходили выкидывать солому, что покрывала пол его стойла. Он вздохнул, разогнулся и медленно встал на ноги.

Один из посетителей открыл рот. «Он высокий! Посмотри какие у него длинные ноги! А хвост у него есть?»

«Нет. Хвоста нет. Но он весь покрыт чешуей, сверкает как бриллиант, если вывести его на дневной свет.»

«Так выведи его. Дай посмотреть на него на свету.»

«Нет, ему это не нравится.»

«Лжец» — Сказал Сельден четко. Затем фонарь ослепил его, но он продолжил обращаться ко второй из двух фигур которые мог различить. «Он не хочет чтобы ты видел что я болен. Он не хочет чтобы ты видел что я сломлен страданиями, что моя лодыжка вся в язвах от цепи. И больше всего он не хочет, чтобы ты видел что я такой же человек как и ты.»

«Он говорит!» Человек выглядел скорее пораженным, чем испуганным.

«Да, но ты достаточно мудр, чтобы не слушать его. Он наполовину дракон, а всем известно, что дракон способен заставить человека поверить во что угодно.»

«Я не дракон! Я человек, такой же как и ты, измененный по воле дракона.» Сельден попытался выглядеть сильным, но силы ему не хватало.

«Видишь как он лжет. Мы не отвечаем ему. Позволить ему вовлечь себя в беседу значит попасть под его чары. Без сомнения, именно так дракон соблазнил его мать.» Человек прочистил горло. «Итак, вы его видели. Мой хозяин не хочет продавать его, но говорит, что выслушает вое предложение, раз уж ты проделал такой путь.»

«Мою мать..? Это нелепо! Этой дикой выдумке не поверит даже ребенок. И ты не можешь продать меня, ты мной не владеешь!» Сельден поднял руку и попытался прикрыть глаза от света, чтобы видеть говорившего, но это не помогло. На его слова даже не ответили. Вдруг, он почувствовал себя глупо. Проблема никогда не заключалась в языке, всегда все дело было в нежелании увидеть в нем что-то кроме дорогостоящей диковины.

Они продолжили разговор, как будто он и не заговаривал.

«Ну, ты знаешь, что я всего лишь посредник, я покупаю его не для себя. Твой хозяин просит очень высокую цену. Человек которого я представляю богат, а богатые люди скупее бедняков, как говорят. Если я потрачу его деньги, а человек-дракон разочарует его, он потребует с меня не только деньги.»

Перед его слезящимися глазами были два силуэта. Два человека, которых он даже не знал, спорили о том сколько стоит его жизнь. Он сделал к ним шаг, волоча через заплесневелую солому свою цепь. «Я болен! Вы что не видите? В вас что, нет ни капли порядочности? Вы держите меня здесь в оковах, вы кормили меня полу-сгнившим мясом и черствым хлебом, я не видел дневного света… Вы убиваете меня!»

«Человеку, которого я представляю, нужны доказательства, прежде чем он потратит столько золота. Позволь сказать тебе прямо, за ту цену что ты просишь, ты должен позволить мне отправить ему что-то как знак доброй воли. Если то, что ты о нем говоришь правда, твой хозяин получит цену которую просит. И оба наших хозяина будут довольны нами.»

Последовала долгая пауза. «Я передам твои слова хозяину. Пойдем, выпьем вместе, торговля вызывает жажду.»

Мужчины уходили и фонарь раскачивался в такт их шагов. Сельден сделал еще два шага и достиг конца цепи. «У меня есть семья!» — кричал он им. «У меня есть мать! У меня есть сестра и брат! Я хочу домой! Пожалуйста, отпустите меня домой пока я не умер здесь!»

Короткая вспышка дневного света стала ему ответом. Они ушли.

Он закашлялся и обхватил себя руками чтобы сдержать боль. Слизь вышла и он сплюнул ее на солому задумавшись, была ли там кровь. Слишком темно чтобы сказать точно. Кашель стал сильнее, это он знал.

Он неуверенно проковылял назад к куче соломы на которой спал. Он опустился на колени и лег. Каждый сустав всего тела болел. Он потер свои отекшие глаза и снова закрыл их. Зачем он позволил им втянуть себя в спор? Почему бы просто не сдаться и оставаться спокойным до самой смерти.

«Тинталья,» — сказал он тихо. В мыслях он потянулся к драконице. Раньше она чувствовала когда он искал ее, позволяла своим мыслям коснуться его. Потом она нашла пару и с тех пор он не чувствовал ее. Он почти боготворил ее, восхищался ее драконьим великолепием и возвращал его ей в своих песнях

Песни. Сколько времени прошло с тех пор как он пел для нее, с тех пор как он пел вообще? Он любил ее и верил что это взаимно. Все предупреждали его. Они говорили о драконьих чарах, о трансе, который драконы используют чтобы порабощать людей, но он им не верил. Он жил чтобы служить ей. И самое плохое то, что лежа здесь, на грязной соломе, как брошенная ручная зверюшка, он знал, найди она его, будет достаточно одного взгляда, и он снова будет преданно служить ей.

«Вот кем я стал. Вот в кого она превратила меня,» — тихо сказал он тишине.

В соседней клетушке заскулил двухголовый пес.

 

Седьмой день месяца Надежды, седьмой год Вольного союза торговцев

От Кима, смотрителя голубятни в Кассарике

Рейалу, исполняющему обязанности смотрителя голубятни в Бингтауне

Пожалуйста, передайте своим наставникам, что я считаю чрезвычайно неприятным, когда такая мелкая сошка, как вы, уполномочена выдвинуть эти отвратительные обвинения против меня. Я считаю, что ваше исполнение обязанностей смотрителя голубятни в отсутствии Эрека наделило вас завышенным чувством собственной важности, которая абсолютно неуместна для подмастерья.

Я также советую наставникам в Гильдии Смотрителей Голубятни Бингтауна взглянуть на ваши семейные связи и обратить внимание на ревность вашей родни ко мне в связи с моим назначением на должность смотрителя голубятни в Кассарике, и, я думаю, там они смогут найти истоки этих мерзких обвинений.

Я отказываюсь связываться с торговцем Кендрелом по этому вопросу. Он подал жалобу не в наш офис, и я уверен, что если эти жалобы были подлинными, он бы пришел лично к нам со своим протестом. Я подозреваю, что всему виной не воск и печать, а неосторожное обращение с конфиденциальными почтовыми цилиндрами в голубятне Бингтауна тех, кто принимает птиц из Трехога и Кассарика. Я считаю, это был ты, подмастерье.

Если у Гильдии Смотрителей Голубятни Бингтауна есть претензии к тому, как служебные послания обрабатываются в Кассарике, я предлагаю направить официальную жалобу в Совет торговцев Кассарика с просьбой провести расследование. Я считаю, вы обнаружите, что Совет обладает полным доверием к смотрителям голубятни в Кассарике и что он откажется выдвигать такие непристойные обвинения против нас.

Ким, смотритель голубятни в Кассарике.

 

 

Глава Вторая

 

 

БИТВА ДРАКОНОВ

 

Солнце прорвалось сквозь облака. Туман, скрывавший луг на склоне холма бурной рекой, начал испаряться. Синтара подняла голову, уставившись на далекий горящий шар. Свет падал на ее чешуйчатую шкуру, но не слишком грел. Пока туман поднимался стелющимися завитками и исчезал от прикосновений солнечных лучей, жестокий ветер пригнал с запада густые серые облака. Будет еще один дождливый день. В далеких землях восхитительный крупнозернистый песок раскалялся под жарким солнцем. В ее голову вторглись наследственные воспоминания, каково валяться в песке и чистить чешую, пока она не начинала светиться. Она и ее собратья драконы должны переселиться.

Они должны были подняться блестящей бурей мелькающих крыльев и хлещущих хвостов и оказаться в далеких южных пустынях месяцы назад. Охота в скалистых возвышенностях, окружающих пустыни, всегда была хороша. Будь они сейчас там, они бы охотились, ели до отвала и долго спали после пропитанного жарой полудня, а затем поднялись бы в ярко-синее небо, плавая в горячих воздушных потоках. Поймав правильный ветер, дракон может без усилий парить над землей. Королева могла бы сделать это, могла бы переместить крылья и, скользя, смотреть как более тяжелые самцы сражаются в воздухе под ней. Она представляла себя там, глядящей на них, как они сталкивались и плевались, как они взмывали ввысь, налетали друг на друга и хватали когтями.

В конце такого боя один самец будет торжествовать. Его побежденные соперники вернутся в пески, чтобы погреться и пообижаться, или, возможно, отправятся в богатые развлечениями холмы выместить свое разочарование в диком веселье убийства. Одинокий самец поднимется в воздух, хлопая крыльями, на высоту, достаточную для кружения, наблюдая за самками, и выделит ту, за которой он стремился ухаживать. Тогда начнется битва другого рода.

Блестящие медные глаза Синтары были полуприкрыты веками, голова возвышалась на длинной и мощной шее, обращенная к далекому солнцу. Ее бесполезные синие крылья непроизвольно распахнулись. В ней всколыхнулось вожделение. Она почувствовала жаркую волну, прокатившуюся по чешуйкам на животе и горле, и учуяла запах собственного желания, выделяемый железами под крыльями. Она открыла глаза и опустила голову, пристыженная. Истинная королева, достойная спаривания, должна обладать могучими крыльями, способными поднять ее над теми облаками, что сейчас угрожали промочить ее насквозь. Ее полет бы распространял запах мускуса и пробуждал вожделение в каждом самце на милю вокруг. Истинная драконья королева никогда бы не блуждала по этим промокшим берегам в компании неумелых нелетающих самцов и еще более бесполезных хранителей.

Она оттолкнула прочь мечты о славных сражениях и спариваниях в полете. Низкий гул недовольства прошел дрожью по ее бокам. Она была голодна. Где Тимара, ее хранительница? Она должна была охотиться для нее, и принести ей только что убитую добычу. Где эта бесполезная девчонка?

Внезапно налетел жестокий ветер и принес с собой сильный запах самца. Она вовремя сложила свои полуоткрытые крылья.

Его когтистые лапы коснулись земли, и он скользнул к ней и остановился, едва не врезавшись. Синтара вскинулась на задние ноги, выгнув блестящую синюю шею, вытянувшись в полный рост. Несмотря на это Кало по-прежнему возвышался над ней. Она увидела в его глазах с вихрями света удовольствие, когда он осознал свое преимущество. Большой самец вырос и набрал мышечную массу и силу с того момента, как они добрались до Кельсингры.

— Это пока что мой самый длинный полет, — сказал он ей и потряс широкими темно-синими крыльями, стряхивая дождевые капли и заодно забрызгав ее, а затем аккуратно сложил их и устроил на спине. — Мои крылья становятся длиннее и сильнее с каждым днем??. Скоро я снова буду владыкой небес. Что насчет тебя, королева? Когда ты поднимешься в воздух???

— Когда я пожелаю, — ответила она и отвернулась. Он пах похотью; его целью была не дикая свобода полета, а то, что могло произойти во время него. Она не будет даже задумываться о нем. — И я бы не назвала это полетом. Ты разбежался и прыгнул с холма в воздух. Прыжок — это не полет.

Ее критика была не совсем справедливой. Кало был в воздухе в течение пяти ударов крыльев, прежде чем приземлиться. С позором, перемешанным с яростью, она вспомнила свою первую попытку взлететь: хранители обрадовались, когда она подпрыгнула и оторвалась от земли. Однако ее крыльям не хватило сил, чтобы поднять ее, и она упала, плюхнувшись в реку. Поток швырял и бил ее, и она появилась из стремительной мутной воды, покрытая синяками. «Не вспоминай то унижение. Но никто и никогда больше не увидит твоей неудачи.»

Свежий порыв ветра принес первые капли дождя. Она спустилась к реке только чтобы напиться и собиралась вернуться под слабое укрытие деревьев.

Но едва она отвернулась от Кало, как он выбросил голову вперед. Его челюсти сомкнулись у нее на шее, сразу под головой, чтобы она не могла извернуться и укусить его или плюнуть ядом. Она замахнулась на него когтистой передней лапой, но его шея была длиннее и мощнее, и он держал ее подальше от себя, так что ее когти только зря полоснули воздух. Она взревела от ярости, и тогда он отпустил ее, сразу же отпрыгнув, так что и вторая ее атака пропала втуне.

Кало широко распахнул крылья, готовый отбить нападение, если она еще раз кинется на него. В его глазах, серебристых с проблесками зеленого, кружилось бешеное веселье.

— Ты должна учиться летать, Синтара! Ты должна снова стать настоящей королевой, владычицей моря, земли и неба. Оставь этих земные червей и взлети вместе со мной. Мы будем охотиться, убивать и улетим далеко от этого холодного дождя и глубоких лугов на дальние южные пустыни. Прикоснись к своей наследственной памяти и вспомни, кем мы хотим стать!

Ее шея болела, там где его зубы задели плоть, но куда больше была задета ее гордость. Наплевав на опасность, она напала на него снова, распахнув пасть и собрав яд в мешки, но он перескочил через нее с восторженным ревом. Когда она развернулась, чтобы противостоять ему, она обнаружила, что к ним с шумом приближаются алый Ранкулос и лазурный Сестикан. Драконы не были предназначены для путешествия по земле. Они неуклюже бежали вместе, как жирный скот. Изящная оранжевая грива Сестикана стояла на затылке. Едва Ранкулос домчался до них, сверкая полураскрытыми крыльями, как агрессивно заорал:

— Оставь ее в покое, Кало!

— Не нуждаюсь в вашей помощи, — протрубила она им, отвернувшись и удаляясь от сблизившихся самцов. Удовлетворение от того, что они будут драться за нее, боролось с унижением, что она не достойна их схватки. Она не могла подняться в небо, продемонстрировав изящество и скорость; не могла бросить вызов победителю этой глупой схватки, используя ее собственную ловкость и бесстрашие. Тысяча наследственных воспоминаний о других сражениях-ухаживаниях и брачных полетах мелькала на краю ее мыслей. Она выбросила их из головы. Она не оглядывалась на рев и звуки бешено хлопающих крыльях.

— Мне нет необходимости летать, — презрительно сказала она через плечо. — Здесь нет никого достойного брачного полета.

Ответом был рев боли и ярости Ранкулоса. Дождливый день вокруг Синтары разразился криками тревоги и визгливыми вопросами от спешащих людей, когда драконьи хранители выплеснулись из своих разбросанных домиков и подбежали к дерущимся самцам. Идиоты. Драконы могли бы растоптать их или даже хуже, если бы они вмешались. Это было дело драконов, люди не должны влезать. Ее раздражало, когда хранители относились к ним, как к скоту, которым нужно управлять, а не как к драконам, которым нужно служить. Ее собственная хранительница, пытаясь удержать рваный плащ запахнутым на бугристой спине и плечах, бежала к ней, крича:

— Синтара, с тобой все в порядке? Ты ранена?

Она высоко вскинула голову и приоткрыла крылья.

— Думаешь, я не в состоянии защитить себя? — требовательно спросила она Тимару. — Думаешь, я слабая и…

— Берегись! — предупреждающе крикнул кто-то, и Тимара, послушавшись, тотчас же пригнулась, закрыв голову руками.

 

Синтара весело фыркнула, когда золотистый Меркор промчался мимо них, широко распахнув крылья, вырывая когтистыми лапами пучки грязной травы, словно он едва касался земли. Руки Тимары не смогли бы ее защитить, если бы острое драконье крыло ее задело. Один лишь ветер от его бега сбил Тимару на землю и прокатил по мокрой траве луга.

Человеческие вопли и драконий рев заглушил трубящий во все горло Меркор, врезавшийся в сплетение дерущихся самцов.

Сестикан упал, сбитый ударом. Его распахнутое крыло опасно изогнулось, когда дракон прокатился по нему, и Синтара услышала его яростный вопль боли и ужаса. Ранкулос оказался в ловушке под вертящимся Кало. Кало попытался развернуться и встретить Меркора более длинными когтями своих мощных задних лап. Но Меркор вскинулся на свои задние лапы на куче дерущихся драконов. Он вдруг прыгнул вперед и лапами прижал распростертые крылья Кало к земле. Дикие удары когтей придавленного дракона пробороздили раны под ребрами Меркора, но прежде чем он смог нанести другие травмы, Меркор сдвинулся выше. Голова Кало и его длинная шея хлестали как кнут, но преимущество явно было у Меркора. Подмятый двумя огромными драконами, Сестикан ревел в бессильной ярости. Сильный запах мускуса драконьих самцов поднялся над схваткой.

Толпа испуганных и сердитых хранителей окружили дерущихся драконов, вопя и выкрикивая имена бойцов или пытаясь удержать других таращившихся драконов от ввязывания в драку. Подошедшие самки меньшего размера, Фенте и Верас, вытянули шеи и, игнорируя своих хранителей, отважились приблизиться на опасное расстояние. Балипер, хлеставший алым хвостом, бродил вокруг столкновения, отправляя хранителей в безопасную зону, и скрипел от негодования.

Схватка закончилась так же внезапно, как и началась. Меркор откинул золотую голову, а затем выбросил ее вперед, раскрыв челюсти. Послышались крики хранителей и встревоженный рев наблюдающих драконов, ожидающих смерть Кало от распыленной кислоты. Вместо этого в последний момент Меркор захлопнул челюсти. Он бросился головой вниз и плюнул, но не туманом или потоком, а только одной каплей кислоты на уязвимое горло Кало. Сине-черный дракон закричал в агонии и ярости. Тремя мощными ударами крыльев Меркор поднялся в воздух и опустился на расстоянии длины корабля от него. Кровь свободно стекала из длинной раны на его ребрах, покрывая золотые чешуйчатые бока. Он тяжело дышал, его ноздри были раздуты. Цвет струился по его чешуе, а защитные гребни вокруг глаз были высоко подняты. Он хлестнул хвостом, и запах его вызова наполнил воздух.

Едва Меркор оторвался от Кало, тот перекатился на лапы. Рыча от своего разочарования и унижения, он направился сразу к реке смыть кислоту с плоти, прежде чем она проест ее глубже. Карсон, хранитель Плевка, побежал рядом с Кало, крича ему, чтобы тот остановился и позволил ему осмотреть рану. Черный дракон проигнорировал его. Избитый и потрясенный, но не сильно раненый, Ранкулос, пошатываясь, вскочил на ноги. Он потряс крыльями, а потом сложил их медленно, как если бы они болели. Затем, с тем достоинством, какое он мог собрать, он похромал от вытоптанной земли места схватки.

 

После отступления Кало Меркор прорычал: «Не забывай, что я мог убить тебя! Даже не думай забывать об этом, Кало!»

«Ящерицыно отродье!» — темный дракон огрызнулся, но не замедлил своего отступления к ледяной реке.

Синтара отвернулась от них. Все было кончено. Ее удивило, что все продлилось столько сколько продлилось. Дрались и спаривались драконы в воздухе. Умей самцы летать, битва могла бы длиться часами, возможно даже целый день и оставила бы их всех обожженными кислотой и кровоточащими. На мгновение, родовая память о таких состязаниях захватила ее сознание и сердце забилось от восторга. Самцы сражались бы за ее расположение, и в конце, когда остался бы только один, даже тогда он еще должен был доказать что подходит ей в полете и принять ее вызов, прежде чем предъявить права на то чтобы спариться с ней. Они взмыли бы в воздух, поднимаясь все выше и выше, самец пытался бы повторить ее петли, резкие спуски и мощные подъемы. И если бы он преуспел, если бы ему удалось подойти достаточно близко, чтобы поравняться с ней, он прицепился бы к ее телу, а когда их крылья забились бы вместе…

«СИНТАРА!»

Рев Меркора отвлек ее от размышлений. Не только она обернулась, чтобы узнать, что золотой дракон хочет от нее. Каждый дракон и каждый хранитель, находившиеся на лугу, смотрели на него. И на нее.

Огромный золотой дракон поднял голову и резко, с отчетливым хлопком распахнул крылья. Волна его свежего запаха смешалась с ветром. «Ты не должна начинать то, что не можешь закончить,» — упрекнул он ее.

Она смотрела на него, чувствуя, как от ярости становятся ярче ее цвета. «Это не имело к тебе отношения, Меркор. Возможно тебе не стоило вмешиваться в то, что тебя не касается.»

Он раскинул крылья шире и поднял тело выше на мощных лапах. «Я буду летать.» Он не рычал, но даже так его слова были ясно слышны сквозь дождь и ветер. «Как и ты. И когда придет время для брачных игр, я одержу верх. И ты будешь моей.»

Она смотрела на него, шокированная больше, чем могла предположить. Немыслимо для самца, высказать такое наглое требование. Она старалась не чувствовать себя польщенной оттого, что он сказал что она будет летать. Когда тишина затянулась и она осозала что все смотрят на нее, ожидая ответа, она разозлилась. «Это ты так говоришь,» — неуверенно сказала она. Ей не нужно было слышать презрительное фырканье Фенте чтобы понять, никого ее слабый ответ не впечатлил.

Отвернувшись от всех, она гордо направилась назад к лесу под прикрытие редких деревьев. Ей все равно. Ее не волнует что сказал Меркор и что Фенте высмеяла ее. Там не произошло ничего стоящего внимания. «Вряд ли это можно назвать славным сражением,» она тихонько усмехнулась.

«„Славное сражение“ — это то чего ты пыталась добиться?» — ее бесцеремонная маленькая хранительница, Тимара, внезапно оказалась рядом с ней, и побежала рядом. Ее темные волосы свисали в беспорядке, в растрепанных косах кое где еще остались деревянные талисманы. Стремительный спуск с холма, украсил потрепанный плащ пучками мертвой травы, ноги обмотаны разноцветными тряпками, самодельные ботинки из темной, плохо обработанной оленьей кожи. За последнее время Тимара стала выше и тоньше, кости ее лица обозначились четче. Крылья, которыми одарила ее Синтара, слегка подрагивали под плащом на бегу. Несмотря на грубость первого вопроса, голос Тимары прозвучал озабоченно, когда она сказала, «Остановись на секунду, нагнись, дай осмотреть твою шею, там где он укусил тебя.»

«Он не поранил меня.» Синтара едва могла поверить, что отвечает на столь бестактный вопрос простого смертного.

«Я хочу посмотреть, похоже несколько чешуек ослаблены.»

«Я ничего не сделала, чтобы спровоцировать эту глупую склоку.» Синтара резко остановилась и опустила голову так, чтобы Тимара могла осмотреть ей шею. Она злилась делая это, чувствуя, будто подчиняется воле человека. Ярость клокотала внутри. Она решила «случайно» сбить Тимару с ног резким поворотом головы, но чувствуя как сильные руки девочки нежно расправляют растрепанные чешуйки на шее, смягчилась. Хранительница и ее чуткие руки могли быть полезными.

«Ни одна из чешуек не оторвана до конца, но рано или поздно ты можешь их потерять.»

Синтара чувствовала раздражение хранительницы пока та расправляла чешую. Несмотря на частую Тимарину грубость по отношению к Синтаре, драконица знала, что девочка беспокоится о ее здоровье и внешнем виде. Любое повреждение Синтары терзало и Тимару. И настроение драконицы она тоже чувствовала.

Когда она сосредоточилась на чувствах девочки, то поняла, что они разделили не только раздражение, но и обиду. «Мужчины!» — неожиданно воскликнула девочка. «Похоже что спровоцировать дракона на глупость не сложнее, чем мужчину.»

Комментарий раздразнил любопытство Синтары, но она не показала этого Тимаре. Она вспомнила наиболее частые причины девочкиных расстройств и предположила причину ее кислого настроения. «Решать тебе, а не им. Ну и глупо же ты себя ведешь! Спарься с обоими, или ни с кем. Покажи им что ты королева, а не корова ждущая пока бык покроет ее.»

«Я решила не быть ни с кем,» — ответила Тимара на вопрос, так и не заданный драконицей.

Чешуя была разглажена и Синтара продолжила свой путь к кромке леса. Тимара ускорилась, чтобы держаться рядом, размышляя на бегу. «Я просто хочу чтобы все это закончилось, чтобы все было как раньше. Но не похоже, что они позволят этому случиться.» Она встряхнула головой и ее косы взлетели в такт движению. «Татс мой самый старый друг, я знаю его еще по Трехогу, до того как мы стали хранителями. Он часть моего прошлого, воспоминаний о доме. Когда он настаивает на том чтобы мы переспали, я не знаю, это оттого что он меня любит или оттого, что я ему отказала. Я боюсь потерять его окончательно, если мы станем любовниками и ничего не выйдет.»

«Тогда спарься с Рапскалем и покончи с этим,» — предложила драконица. Тимара навевала на нее скуку. Как люди всерьез могли полагать, что драконам могут быть интересны подробности их жизней? Все равно что беспокоиться о мошках или рыбе.

Хранительница восприняла реплику драконицы как приглашение продолжить разговор. «Рапскаль? Я не могу. Я знаю, что если выберу его себе в пару, это разрушит мою дружбу с Татсом. Рапскаль красивый и забавный… и немного странный. Но мне нравятся его странности. И мне кажется я ему и правда не безразлична. Когда он уговаривает переспать с ним, это не только ради удовольствия.» Она встряхнула головой. «Но я не хочу спать ни с кем из них. Ну, то есть хочу, если оставить только физическую часть, не принимая в расчет как это осложнит все остальное. Но я не хочу забеременеть и не хочу принимать необдуманных решений. Если я выберу одного, потеряю ли я второго? Я не знаю что де..»

«Ты мне наскучила, — остановила ее Синтара. — Есть гораздо более важные дела которыми ты должна заняться. Ты сегодня охотилась? У тебя есть для меня мясо?»

От внезапной перемены темы разговора Тимара опешила. «Нет еще. Я пойду когда дождь закончится, нет смысла идти сейчас.» — отвтила она неохотно. Последовала пауза и затем она коснулась другого опасного вопроса: — «Меркор сказал что ты полетишь? Ты пробовала? Ты тренировала крылья сегодня, Синтара? Разрабатывать мышцы это единственное что мо…»

«Я не хочу скакать по пляжу как чайка со сломанным крылом. У меня нет желания выставлять себя на посмешище.» И еще меньше ей хотелось провалиться, упасть в ледяную реку и утонуть. Или, как однажды Балипер, переоценить свои возможности и рухнуть на кроны деревьев. Его крылья были так сильно повреждены, что он не мог сложить их, и он сломал коготь на левой передней лапе.

«Никто не смеется над тобой! Упражнения необходимы, Синтара. Ты должна научиться летать, все драконы должны. Вы все выросли с момента отъезда из Кассарика, и скоро я не смогу приносить достаточно дичи чтобы прокормить тебя, даже несмотря на то, что ее здесь много. Тебе придется охотится самой, а для этого ты должна летать. Разве ты не хочешь стать одним из первых драконов который покинет землю или ты хочешь быть последней?»

Эта слова задели ее. Мысль о том, что более мелкие самки, Верас и Фенте поднимутся в воздух раньше нее была нестерпима. Вообще-то, этим чахлым тощим созданиям возможно даже будет легче взлететь. Гнев воспламенил ее кровь, а ее медные глаза, она знала это, превратились в яростные водовороты от переполнявших ее эмоций. Она должна убить их, вот и все. Убить их, до того как они унизят ее.

«Или ты можешь взлететь раньше чем они,» — успокаивающе заметила Тимара.

Синтара резко обернулась, чтобы посмотреть девочке в глаза. Иногда той удавалось услышать мысли драконицы, а иногда даже хватало наглости отвечать на них.

«Мне надоел дождь. Я хочу уйти под деревья.»

Тимара кивнула и когда Синтара двинулась прочь, девочка покорно последовала за ней. Драконица обернулась только раз.

Ниже, у реки остальные хранители пронзительно спорили о том, кто из драконов начал потасовку. Охотник Карсон, со скрещенными руками упрямо продолжал спорить с Кало. С темного самца стекала вода, он уже смыл кислоту Меркора с горла. Маленький серебряный дракон Карсона, Плевок, угрюмо наблюдал с безопасного расстояния. Человек глуп, подумала Синтара. Большой сине-черный самец не слишком жаловал людей, если его спровоцировать, мог разорвать Карсона надвое.

Татс помогал Сильве обследовать длинные раны на ребрах Меркора, пока его собственный дракон, Фенте, ревниво когтила грязь и бормотала неясные угрозы. Ранкулос держал расправленным одно крыло, чтобы хранитель мог осмотреть его — как минимум сильный ушиб. Покрытый грязью Сестикан уныло звал своего хранителя, но Лектера нигде не было видно. Потасовка закончилась. Ненадолго они стали драконами соперничающими за внимание самки, а теперь снова вели себя как скот. Синтара презирала их и ненавидела себя. Не стоило их провоцировать. Они только заставили ее думать о том, кем они все не были. Кем не была она.

Если бы только, подумала она и перечислила свои злосчастья, событие за событием: Если бы только драконы вышли из коконов полноценными и здоровыми; если бы они были в лучшей форме, когда строили коконы для трансформации из морских змеев в драконов; если бы они начали миграцию на десятки лет раньше; если бы старшие не вымерли; если бы гора не разверзлась и не уничтожила привычный мир. Она стала бы настолько большим чем была теперь. Драконы выходили из коконов уже способные к полету и к первому убийству, дающему силы. Но никто из ни не был на это способен. Она была словно яркий осколок стекла, выпавший из прекрасной мозаики изображающей старших, города с высокими башнями, драконов в полете. Выпавший чтобы лежать в грязи, оторванный от всего, что некогда составляло его судьбу. В ней не было смысла без того мира.

Она пыталась летать и не однажды. Тимаре незачем было знать о множестве ее тайных унизительных провалов. Ее сводило с ума, что полоумная Хеби могла летать и самостоятельно охотиться. С каждым днем, красная самка становилась больше и сильнее, а ее хранитель, Рапскаль без устали распевал хвалы своей «прекрасной, восхитительной девочке» Он придумал глупую песню, скорее нескладные стишки чем настоящая поэзия, и громко пел ей каждое утро, пока чистил. Синтаре хотелось откусить ему голову. Хеби могла сколько угодно прихорашиваться пока ее хранитель пел ей, все равно она оставалась тупой коровой.

«Лучшей местью могло бы стать то, что ты научилась бы летать» — снова предложила Тимара, отвечая скорее на чувство, чем на мысль.

«Почему бы тебе самой не попробовать?» — едко парировала Синтара.

Тимара напряженно промолчала.

Синтара сообразила не сразу. Она была поражена. «Что? Ты пробовала, не так ли? Ты пробовала летать?»

Тимара не смотрела на драконицу пока они брели через луг в сторону леса. По лугу были разбросаны небольшие каменные дома, некоторые, не более чем разрушенные стены с провалившейся крышей, но часть из них хранители восстановили. Когда-то здесь был поселок, место где жили люди, ремесленники. Они совершали здесь сделки, представители торгового сословия и слуги старших, живших в сверкающем городе на другой стороне бурного потока. Она бы удивилась, если бы Тимара знала об этом. Скорее всего нет.

«Ты заставила их появиться,» — наконец ответила Тимара. «Раз уж они есть, раз уж мне приходится жить с чем-то что не позволяет мне одеть обычную рубашку, с чем-то что сбрасывает плащ с моей спины, так, что любой ветерок пронизывает меня, я по крайней мере должна сделать их полезными. Да, я пробовала взлететь. Рапскаль помогал мне. Он говорит, что однажды у меня получится. Пока что, все чего я добилась это разбитые во время падения колени и содранная кожа на руках. Я не смогла. Тебя это радует?»

«Меня это не удивляет.» Ее это и правда порадовало. Человек не должен летать, когда драконы не могут! Пусть хоть тысячу раз расшибет свои колени и наставит синяков. Если Тимара полетит первая, драконица съест ее! Голод подступил к горлу и она пришла в себя. Не имело смысла давать девочке почувствовать это, по крайней мере, пока она не вернется с охоты.

«Я буду продолжать попытки,» — сказала Тимара тихо. «И тебе стоит.»

«Делай что хочешь и я поступлю так же» — ответила драконица. А сейчас лучше бы тебе захотеть пойти на охоту. Я голодна. Она мысленно подтолкнула девочку.

Тимара сощурилась, почувствовав что драконица использовала чары. Не важно. Ее все равно будет преследовать неопреодолимое желание пойти на охоту. Понимание того, откуда взялось это желание не отменит его.

Зимние дожди вызвали буйный рост растительности. Высокая мокрая трава цеплялась за ноги пока они брели сквозь нее. Они взобрались по склону и открывшийся их глазам лес манил их. Под деревьями можно было хоть как-то укрыться от дождя, несмотря на то, что многие деревья сбросили листья. Лес казался Синтаре и знакомым и незнакомым одновременно. Ее личные воспоминания ограничивались густым непроходимым лесом Дождевых Чащоб, тогда как родовая память говорила о близком знакомстве с такими лесами. Названия деревьев — дуб и береза, ольха и ясень пришли ей на ум.

Драконам были известны такие деревья, такие леса и даже конкретно это место. Но они редко задерживались в этих местах во время холодных зимних дождей. Нет. На это неприятное время года драконы должны улетать греться в сердце пустыни. Или скрываться в убежищах специально построенных для них старшими — хрустальных залах, с подогреваемыми полами и бассейнами наполненными горячей водой. Она повернулась чтобы посмотреть через реку на легендарную Кельсингру. Они так далеко зашли, а убежище все еще оставалось вне досягаемости. Бурная река была глубока и коварна. Ни один дракон не смог бы переплыть ее. Полет был единственным способом попасть домой.

Древний город старших стоял практически нетронутый, точно такой как рисовала его наследственная память. Даже под хмурым небом, сквозь пелену дождя, высокие здания из черно-серебряного камня мерцали и манили к себе. Когда-то, прекрасные, покрытые чешуей старшие жили там. Друзья и слуги драконов, они одевались в яркие одежды и украшали себя золотом, серебром и яркой медью. Широкие улицы, изящные здания были построены одинаково удобными и для драконов и для старших.

Там была украшенная статуями площадь, вымощенная плитами, зимой дававшими тепло, хотя похоже теперь эта часть города исчезла в гигантской трещине, поглотившей ее древние дороги и башни. Раньше там были бани, от бассейнов наполненных горячей водой шел пар и старшие вместе с драконами пережидали там скверную погоду. Ее предки купались там не только в горячей воде, но и в медных бассейнах с кипящим маслом, дарившим шкуре чудесный блеск и делавшим когти прочнее.

А еще там было… что-то еще. Что-то, что она не могла четко вспомнить. Ей казалось что это была вода, но нет, не вода. Что-то восхитительное, что-то, что даже сейчас сверкало, переливалось и звало ее через смутные воспоминания.

«На что ты смотришь?» — спросила Тимара.

Синтара не заметила, что замерла уставившись на другой берег. «Ни на что. На город.» — Сказала она и продолжила свой путь.

«Если бы ты могла летать, то смогла бы перебраться через реку в Кельсингру.»

«Если бы ты могла думать, то ты бы знала, когда стоит замолчать,» — огрызнулась драконица. Глупая девчонка что, не понимает как много она