Нападение на Данию и Норвегию

 

Никто кроме командования не понимал, почему в конце марта 1940 года в Киле и Вильгельмсхафене скопилось такое огромное количество боеспособных подводных лодок. Их экипажам, а также командам линкоров, крейсеров и эсминцев были запрещены отпуска. Однако им разрешалось сходить на берег и оставаться там ночью дольше положенного срока.

В результате резко снизились потери союзников в торговом тоннаже. Если в феврале грузоподъемность потопленных кораблей в совокупности составляла 226 920 тонн, то в марте этот показатель снизился до 107 609 тонн. Из общего числа на долю подводных лодок приходилось только 62 781 тонна.

В первые дни апреля все немецкие субмарины отправились в боевое плавание. Как и в начале войны, их командиры перед выходом в море получили запечатанные конверты, вскрыть которые разрешалось лишь после получения по радио кодового сигнала.

Небо плотно обложили иссиня‑черные, разлохмаченные ветром тучи. Море с однообразным рокотом покорно расступалось под заостренными форштевнями. В промежутке между 5 и 8 апреля лодки вошли в операционные зоны. Неожиданно море не на шутку разбушевалось. Дул сердито насвистывающий порывистый ветер, крутобокие валы с грохотом разбивались об основания рубок и окатывали мостики ледяным дождем, град со снегом надолго закрывали горизонт, заставляя сигнальщиков до боли напрягать слезящиеся глаза. Подлодкам запрещалось «до поступления радиосигнала поражать какие‑либо морские цели и выходить в эфир». Следовало также всячески избегать встреч с нейтральными и рыболовецкими судами.

9 апреля ситуация окончательно прояснилась. В этот день в наушниках радистов прозвучал, наконец, пароль и были немедленно вскрыты конверты с оттиснутым по черной полосе готическими литерами грифом «Совершенно секретно! Только для командира!» Боевым единицам подводного флота приказывалось оказать содействие в оккупации Дании и Норвегии.

Захват двух скандинавских стран был предусмотрен программой Германии, давно зарившейся на их природные богатства. Аннексия Норвегии была обусловлена еще и стремлением обеспечить бесперебойные поставки через ее территорию из Швеции железной руды. Именно поэтому за порт Нарвик развернулись впоследствии такие ожесточенные бои. Кроме того, создание на Скандинавском полуострове военно‑морских и военно‑воздушных баз укрепляло стратегические позиции гитлеровской Германии в войне с Англией.[12] Для подготовки нападения на Советский Союз также требовалось укрепить северный фланг. В свою очередь правящие круги Великобритании и Франции рассчитывали расширить за счет скандинавских государств собственную политическую и военно‑экономическую базу и под предлогом оказания помощи режиму Маннергейма едва не вмешались в завершившийся в марте 1940 года советско‑финляндский военный конфликт. Но даже после подписания воюющими сторонами мирного договора они не отказались от намерения развязать войну против СССР. Характерно, что вторжение немецких войск в Данию и Норвегию не помешало французскому правительству всерьез обсуждать план бомбардировки бакинских нефтепромыслов.

В Главном штабе ВМС прекрасно понимали, что контроль над норвежскими портами не только позволит перейти к гораздо более активным действиям по разгрому конвоев противника в Атлантическом океане, но и не даст соединениям британских линейных кораблей блокировать значительно уступавший им по численности надводный флот рейха в «мокром треугольнике» Немецкой бухты. В представленном Редером 10 октября 1939 года Гитлеру меморандуме прямо говорилось о необходимости включения Скандинавии в «зону оперативной ответственности германских ВМС».

 

Над Копенгагеном сияло голубизной бездонное мирное небо, по искрящейся солнечными бликами морской глади бежали белые барашки. Высокопоставленный чиновник военного министерства держал руль своего авто правой рукой, положив левую на дверной проем. Имея в запасе много времени, он не особенно торопился на службу. Офицер блаженно щурился, откинувшись на кожаную спинку сидения, и вдруг вздрогнул, услышав грозный окрик: «Стоять! В городе немецкие войска! Предъявите документы».

От неожиданности он резко крутанул руль, и автомобиль, не снижая скорости, едва не вылетел на обочину. Форма на патрульных была изрядно помята, воротники расстегнуты, и офицер принял их за подгулявших отпускников.

– Ну погодите, идиоты! – гневно закричал он. – Вы у меня еще насидитесь на гауптвахте!

В ответ по капоту дробно простучала автоматная очередь. Солдаты диверсионного подразделения абвера[13] «Бранденбург», уже захватившие королевский дворец Амалиенборг, перекрывали теперь улицы датской столицы.

Незадолго до этого инцидента германский посол в сопровождении военно‑воздушного атташе, грубо нарушив правила дипломатического этикета, без предварительного уведомления приехал на виллу министра иностранных дел Дании.

– Только что, – посол мельком взглянул на часы, – вермахт перешел границу и начал оккупацию вашей страны.

– Через несколько минут, – добавил военно‑воздушный атташе, – над Копенгагеном появятся немецкие бомбардировщики. Любая попытка сопротивления обойдется датчанам очень дорого.

Тактика запугивания, успешно применявшаяся нацистами в предвоенный период, в данной ситуации также полностью оправдала себя. Немецкие оккупанты не встретили ни малейшего противодействия со стороны датской армии.

В фиорд Осло германские корабли вошли, замаскировавшись под британские торговые суда. Немецким войскам с помощью «пятой колонны» во главе с майором в отставке Видкуном Квислингом удалось захватить стратегические объекты норвежской столицы. Однако в других городах сформированная по милицейскому принципу норвежская армия оказала захватчикам ожесточенное сопротивление.

 

Служившему на подводном флоте Третьего рейха едва ли не с первых дней его создания и потому заслуженно считавшемуся одним из самых опытных боевых офицеров капитан‑лейтенанту Шютце Дениц приказал направиться в западный фиорд Нарвика и перекрыть вражеским кораблям доступ в гавань.

Ранее десять эсминцев под командованием коммодора[14] Бонте доставили туда передовой отряд горных стрелков, которым было поручено закрепиться в порту и отражать атаки противника. Предполагалось, что позднее на транспортных судах и наземным путем им будет доставлено тяжелое вооружение.

Шютце хмуро посмотрел на штурмана, прокладывавшего по карте циркулем ломаную линию курса. Риск был очень велик, и не только потому, что берег фиорда едва просматривался сквозь снежную круговерть. В любую минуту из нее мог вынырнуть вражеский корабль, и тогда субмарину уже ничто не спасет.

Шютце сел на маленькую табуретку, похожую на велосипедное сиденье, слегка пригнулся и заглянул в окуляры перископа. Сквозь низко стелющуюся, сгущавшуюся возле затейливой бахромы берега и уступов скал снежную завесу разглядеть что‑либо можно было только на расстоянии 50 метров. Капитан‑лейтенант завертел верньер настройки. Он очень рассчитывал на эффект неожиданности. Главное, чтобы эсминцы после высадки десанта как можно скорее покинули узкий фиорд.

По мере продвижения лодки по фарватеру видимость постепенно улучшалась. Проход просматривался теперь уже на 80‑100 метров, и в редеющей белой пелене вырисовывались более четкие силуэты голых, припорошенных снегом скал. Когда субмарина дошла до середины фиорда, Шютце приказал снизить скорость.

– Опустить перископ! Начинаем всплытие!

– Слушаюсь, господин капитан! – гулким эхом отозвался от переборок ответ боцмана, сидевшего возле поста погружения и всплытия.

Лодка мерно покачивалась на пологих волнах. Шютце стоял на мостике, широко расставив ноги, и чем‑то напоминал изготовившегося к прыжку хищного зверя. С угрюмого, без единого просвета неба непрерывно сыпался снег, залепляя окуляры биноклей и вынуждая сигнальщиков постоянно протирать их замшей. Прошел час, потом другой.

Внезапно лодку сильно качнуло набежавшей со стороны Нарвика волной. Все стоявшие на мостике вздрогнули, словно пораженные электрическим током.

– Один прошел, – поспешно сказал инженер‑механик, нервно растирая подбородок.

Командиру порой казалось, будто он вместе с экипажем очутился в наглухо закрытом, звуконепроницаемом помещении без окон. Кромка берега опять расплылась перед глазами, сделавшись похожей на огромное тусклое, будто смазанное пятно. Шютце распорядился увеличить обороты дизеля. Лодка прошла уже больше половины фиорда. Она отлично слушалась руля и считалась одной из наиболее приспособленных к военным действиям субмарин, так как регулярно проходила испытания в условиях, максимально приближенных к боевым.

Снег падал уже не так густо, видимость заметно улучшилась, и фиорд просматривался теперь на расстоянии в 200 метров. В белесой кисее все более отчетливо, как бы материализуясь, проступали очертания каменной гряды. Внезапно над берегом взвились красные ракеты и загрохотали орудийные залпы. Это означало, что в залив под покровом шторма и непроницаемых снеговых зарядов прорвались корабли противника.

Шютце мельком взглянул на карту, убедился в точности расчетов штурмана – до Нарвика оставалось не более 12 миль – и приказал на всякий случай опуститься на перископную глубину.

Командир вплотную прижал лицо к мягкой резиновой оправе и увидел, как из‑за горизонта выползли мачты. Они медленно продвигались вперед, и постепенно над водной поверхностью начали выступать высоко поднятые командно‑дальномерные посты. Сперва Шютце решил, что перед ним два возвращающихся из Нарвика немецких корабля. Но когда их силуэты более четко спроектировались на фоне свинцово‑серого неба, он понял, что по направлению к субмарине движутся британские эсминцы.

– Приготовиться к торпедной атаке!

Но не успела субмарина выйти на дистанцию выстрела, как в отсеках перестал нарастать шум винтов, мощными лопастями содрогавших толщу воды.

– Внимание! Мы всплываем!

Глухо зашипел сжатый воздух, заклокотала вода в опорожняемых цистернах. Над заливом взбух горб рубки, показалось узкое тело корпуса. Шютце резко повернул рукоятку кремальеры, выбрался на мостик и тут же ринулся обратно.

– Срочное погружение! Самолеты противника!

Последние слова он выкрикнул, уже захлопывая за собой крышку люка. Кто не успел добежать до своего места, замер там, где его застало прерывистое гудение ревуна. Шесть английских бомбардировщиков выскочили из‑за скал и, покачав крыльями, медленно растаяли вдали. Через два часа Шютце приказал поднять перископ, оглядев водное пространство и убедившись, что вокруг никого нет, дал приказ на всплытие. Подзарядив аккумуляторные батареи и провентилировав отсеки, лодка двинулась дальше в позиционном положении. На рейде уже были видны черные туши немецких эсминцев, белели высокие надстройки многочисленных ощетинившихся мачтами торговых судов. Ближе к вечеру, когда над заливом опять заклубились тучи и закрутилась снежная крупа, два английских эсминца начали непрерывно кружить у входа в бухту.

– Плохи дела, – процедил сквозь зубы Шютце. – Из этой ловушки нашим уже не выбраться. Потом к ним подберутся звери покрупнее. А у Бонте всего десять кораблей.

На ночь субмарина опустилась на глубину в 70 метров и легла на грунт. На рассвете Шютце в очередной раз устало произнес:

– Продуть балласт… На всплытие!

Стрелка глубиномера поползла к нулю. Капитан‑лейтенант постоял минуту, прикрыв глаза и расслабив мышцы, а затем первым отдраил рубочный люк.

– Вот они, господин капитан! – закричал сигнальщик.

Из под тяжелых складок облаков, ниспадавших до самой воды, медленно вылезли выстроившиеся трехрядным ордером[15] английские корабли. За десятью эсминцами сопровождения виднелись огромные надстройки линкора, над его узким носом нависала пушистая шапка белой пены.

– Приготовить лодку к бою!

Субмарина ушла вниз, потом всплыла под перископ и резко форсировала ход. В результате была выбрана почти идеальная позиция для атаки: под углом в 90° с расстояния менее 800 метров.

– Первый и второй аппараты… товсь!

– Ноль один… Ноль два… Ноль три, – отсчитывал секунды командир минно‑торпедной части.

Но даже на счете «восемь» в отсеки не ворвался рокот взрыва.

Над водой снова поднялась головка перископа. Шютце нервно подергал изрядно отросшую бороду и вытер покрытый испариной лоб:

– Берем курс на линкор.

На подходе к вражескому конвою субмарина развернулась, и торпедисты спешно принялись засовывать в кормовые аппараты запасные торпеды. Когда белый светящийся крестик перископного прицела совместился с казавшимся плоским силуэтом линкора, Шютце, как клинком рубанув ладонью воздух, скомандовал:

– Пли!

В решетчатые отверстия балластных цистерн с клокочущим гулом хлынули потоки воды. Башенная рубка тут же провалилась вниз. Оба левых вертикальщика замерли, завороженно глядя на инженер‑механика. Пот градом лился по их красным от напряжения лицам.

Значит, опять ничего не получилось? Шютце зло посмотрел на секундомер и до хруста сжал кулаки.

Взрыв так и не прогремел. После всплытия Шютце первым выбрался из люка и застыл на мостике, нервно барабаня пальцами по поручню. Над заливом непрерывно грохотала канонада. Стволы главного калибра линкора и эсминцев методично громыхали залпами, озаряя залив оранжево‑черными вспышками. Небо медленно багровело от бушевавших в порту пожаров. Казалось, англичане поставили перед собой задачу уничтожить все стоявшие на рейде Нарвика суда.

Шютце решил на среднем ходу выйти из фиорда и в открытом море подстеречь соединение британских кораблей.

Он стоял в центральном посту, плотно стиснутый с двух сторон штурманом и инженер‑механиком, и возбужденно обсуждал с ними причины постигшей экипаж неудачи. Ведь они своевременно произвели и сверили по соответствующей таблице все необходимые для подводной стрельбы расчеты. Может, противник в последний момент удачно сманеврировал и потому ушел от почти неминуемой гибели? Наконец они сошлись на том, что им просто не повезло.

– Поход еще не кончился, и фортуна переменчива, – подвел итог дискуссии штурман и, взяв карандаш, опять занялся боевой прокладкой курса.

Ближе к вечеру в Нарвике стихла канонада.

Вскоре показались английские корабли. Они шли прежним ордером, дистанция между линкором и эсминцами оставалась неизменной.

По команде капитан‑лейтенанта лодка стремительно ушла на перископную глубину и малым ходом двинулась к намеченной цели. Шютце собирался догнать конвой, находясь в подводном положении, занять наиболее выгодную позицию – сзади открытое море, справа по борту скрытые в темноте скалы – и атаковать его торпедами. Произведя тригонометрические вычисления, Шютце для создания эффекта внезапности приказал убрать перископ. Когда по истечении расчетного времени он вновь появился над водой, Шютце заглянул в каталог силуэтов и окончательно убедился, что перед ним действительно линкор «Варспайт».

Повернув субмарину параллельно его курсу, Шютце подождал, пока они сравняются, и приказал открыть огонь. От носа лодки к вражескому судну протянулась первая пенистая дорожка.

Шютце лихорадочно считал секунды, чувствуя, как в висках гулко застучала кровь.

– Погружаемся!

Круто накренив форштевень, лодка уходила на глубину. Неожиданно в отсеках раздались мелодичные, похожие на треньканье гитары звуки. От мерного звонкого постукиванья у людей томительно сжалось сердце. На английском эсминце гидроакустик, вращая тонкими изящными пальцами винт поискового пеленга «Асдика», радостно сообщил по переговорному устройству командиру:

– Есть контакт!

Через несколько минут мощный взрыв под кормой встряхнул лодку. Второй гидравлический удар! Третий! Казалось, снаружи по металлическому корпусу с размаху колотили сразу несколькими кувалдами. Треснули стекла манометров, вышел из строя вертикальный руль.

– Работать вручную! – срывая голос, закричал инженер‑механик.

Напрягаясь всем телом и тяжело дыша, рулевые‑вертикальщики ворочали тугие штурвалы. Их обнаженные торсы блестели от пота. В этот момент эсминец пронесся прямо над лодкой. Все в страхе затаили дыхание, но гул винтов постепенно удалился и взрывы загрохотали уже где‑то в стороне. Субмарина двигалась рывками, часто совершая повороты, и через несколько часов вышла из фиорда.

С лязгом откинулась крышка люка, и в отсеках сразу стало легче дышать. Лишь теперь члены экипажа поняли, что последняя торпеда тоже не взорвалась. Ранее они думали только о спасении собственной жизни.

Никто даже не предполагал, что лодка получит такие серьезные повреждения. Особенно удручало отсутствие связи с командованием в Киле. Тем не менее Шютце не спешил возвращаться на базу. Он просто боялся показаться на глаза Деницу.

Что он скажет ему? Что ни у одной из выпущенных его субмариной торпед не сработал взрыватель? Но поверит ли ему контр‑адмирал? И не обвинит ли его, опытного офицера, в неумелом использовании подводных снарядов, которые, дескать, просто прошли мимо цели?

После нескольких дней напряженного ожидания английских кораблей у входа в Западный фиорд подводная лодка двинулась обратно. Ее появление в Кильской гавани вызвало страшный переполох. Командир флотилии заявил Шютце, что из‑за отсутствия связи в течение такого долгого времени его субмарину уже занесли в список потерь.

В Киле капитан‑лейтенант узнал, что в ходе этой операции немецкие подлодки практически не потопили ни одного вражеского корабля.[16] Даже субмарина под командованием прославленного Прина безрезультатно выпустила не менее семи торпед. Позднее, в ноябре – декабре 1940 года, «У‑47» отправила на дно три корабля общей грузовместимостью 20 000 тонн, но одновременно бессмысленно израсходовала шесть торпед.

 

Самая серьезная проблема

 

Уже через несколько недель после начала войны выяснилось, что многие торпеды не взрываются даже после попадания в цель. Так, например, в ноябре 1939 года субмарина, крейсировавшая к западу от Оркнейского архипелага, безуспешно попыталась потопить веерным залпом из трех торпед английский линкор «Нельсон», на борту которого находился не кто иной, как Черчилль, занимавший тогда пост Первого морского лорда.[17] Как правило, в таких случаях на подводную лодку обрушивалась серия глубинных бомб. Ведь ее корпус хорошо прозванивался гидролокатором.

Почти после каждого боевого похода в штаб подводного флота поступали жалобы на плохое качество торпед. При описании трудностей командиры обычно не жалели красок. «Ради выхода на более удобную дистанцию выстрела экипаж готов был терпеть любые лишения и предпринимал поистине нечеловеческие усилия, однако из‑за конструктивных недоработок торпед его старания оказались напрасными. Возникла угроза гибели субмарины и ее команды. Спрашивается, зачем бессмысленно и безответственно рисковать жизнью людей? Ведь число невзорвавшихся торпед исчисляется уже сотнями», – говорилось в одном из таких рапортов.

Нельзя сказать, что Дениц и его окружение никак не реагировали на эти рекламации. Но все попытки улучшить производственную технологию и навигационные параметры пока не давали положительного результата. Требовалось время, и представителям высших командных инстанций не оставалось ничего другого, кроме как утешать своих подопечных и делать вид, будто такое положение – в среднем взрывалась только одна из трех торпед – на данном этапе их вполне устраивает.

Безысходность ситуации побудила офицеров оперативного управления штаба подводного флота заняться разработкой разного рода рекомендаций. Но к этому они совершенно не были готовы из‑за отсутствия практического опыта. Наиболее характерный пример – их реакция на рапорт капитан‑лейтенанта фон Госслера. После возвращения в декабре 1939 года из боевого плавания командир «У‑49» сообщил, что его субмарина смогла выдержать давление воды на глубине в 148 метров. Это означало, что теперь швы на подводных лодках заваривали лучше, чем в Первую мировую войну. В направленной вскоре всем командирам секретной инструкции настоятельно рекомендовалось при малейшей опасности погружаться как можно глубже. Фактически экипажи субмарин заранее обрекались на смерть. Ведь при превышении допустимого уровня погружения высокое атмосферное давление исключало всякую возможность выйти на поверхность живым даже со спасательным аппаратом.

К весне 1940 года уже почти никто из рядовых подводников не сомневался в том, что командование в свое время не уделило должного внимания проблеме устранения недостатков в конструкциях торпед. Однако Дениц упорно не желал признать за собой вину. В свою очередь Управление минно‑торпедного вооружения при Главном командовании ВМС также не хотело брать на себя ответственность за изготовление недоброкачественных подводных снарядов. Даже когда доля неразорвавшихся торпед достигла пятидесяти процентов, его сотрудники продолжали обвинять подводников в подтасовке фактов. Они утверждали, что их жалобы совершенно необоснованны и что нужно всего лишь точно соблюдать инструкции и своевременно и квалифицированно производить технический осмотр аппаратов. На самом деле они просто отстаивали интересы владельцев многочисленных заводов‑изготовителей различных деталей для торпед, накануне и особенно после начала войны получивших множество заказов, суливших огромные прибыли. Удовлетворение претензий подводников потребовало бы значительных капиталовложений в реконструкцию целого ряда частных предприятий военно‑промышленного комплекса.

Первоначально военно‑морские силы нацистской Германии были оснащены парогазовыми торпедами «Г‑7а». Несмотря на долгое время хода и соответственно больший радиус действия, они не слишком подходили для боевого применения, так как оставляли на поверхности воды хорошо заметный пузырчатый пенистый след. Поэтому в преддверии войны в Третьем рейхе приступили к интенсивной разработке электрической торпеды, по размерам схожей с «Г‑7а», но с учетом всех ее недостатков. При атаке эту торпеду действительно нельзя было обнаружить, но механизм управления оказался слишком сложным. Кроме того, во время боевого плавания ее необходимо было регулярно наполовину вытаскивать из аппарата для подзарядки аккумуляторных батарей. Правда, на проведенных накануне войны маневрах электрическая торпеда удостоилась самой высокой оценки…

Широко известные взрыватели инерционного действия предполагалось заменить неконтактными взрывными устройствами, автоматически реагирующими на магнитное поле под стальным днищем корабля. Мощная ударная волна в сочетании с не менее сильным гидростатическим давлением фактически не оставляла команде ни малейшего шанса на спасение.

Очень многое зависело от умения настроить контактный взрыватель на определенный уровень глубины. На мелководье он слишком рано реагировал на магнитное поле, а на чересчур большой глубине вообще не срабатывал. Это обстоятельство послужило важной, но отнюдь не главной причиной неудачных торпедных атак. Долгое время в штабе подводного флота не знали, что англичане нашли эффективный способ борьбы с электрическими торпедами. 23 ноября 1939 года в устье Темзы выловили немецкую магнитную мину. Специалисты из научных лабораторий Адмиралтейства буквально препарировали ее и пришли к выводу, что для защиты корабля достаточно уничтожить под килем магнитное поле и что с помощью аналогичного метода можно обезвредить также электрические торпеды. По дну моря немедленно проложили электрокабели и пропустили по ним ток. В результате в момент прохождения кораблей происходила демагнитизация их корпусов.

В феврале – марте 1940 года все британские суда прошли через «демагнетизирующие зоны». Именно поэтому у берегов Норвегии свыше ста выпущенных немецкими субмаринами торпед затонули или взорвались вдалеке от намеченных целей. Угроза краха концепции подводной крейсерской войны вынудила Деница потребовать от Главного штаба ВМС как можно скорее решить наболевшую проблему. Уже ходили упорные слухи о том, что экипажи многих субмарин отказывались выйти в море. В ответ Дениц и его ближайшее окружение приняли самые жесткие меры. Несколько команд в полном составе предстали перед военными трибуналами. Над ними устроили показательные процессы, а для сокрытия подлинных причин бунтарских настроений подводников обвинили в нарушении дисциплины. Половину боезапасов на подводных лодках составляли теперь парогазовые торпеды устаревшей конструкции с инерционными взрывателями. «Стреляйте ночью „баллонами со сжатым воздухом“, а днем „электрическими угрями“», – напутствовал подчиненных командир одной из флотилий.

 

Минная война

 

– Привет, Ганс, – обер‑ефрейтор в замасленной кожаной тужурке и лихо сдвинутой набок черной пилотке с трудом протиснулся сквозь узкую дверь отсека.

– Вилли, дружище, откуда ты взялся? – механик отложил в сторону ручку и почти полностью исписанный листок бумаги.

Свободные от вахты моряки, дремавшие на койках, настороженно вскинули головы.

– Вернулся вчера из похода. Видел бы ты, что с нашей посудиной сделали глубинные бомбы. Придется встать в док.

– Садись, рассказывай, – машинист подтолкнул приятеля к койке. – Тяжело пришлось?

Вилли осторожно присел и начал разминать пальцы опущенных рук. Так расслабленно и непринужденно обычно вели себя подводники, вернувшиеся на базу и впервые за много дней получившие возможность спокойно выспаться.

– Да нет, как всегда. Правда, потопили два судна. Шестнадцать тысяч тонн.

– Проклятие! – вмешался в разговор один из членов экипажа. – Вы хоть не зря сходили в плавание. А мы даже толком не знаем, был взрыв или нет.

– Чушь! – сурово оборвал его обер‑ефрейтор. – Мы видим не больше вашего. Зато глубинные бомбы сыпятся так, что мало не покажется. А вот посмотреть на тонущую посудину нас командир со штурманом почему‑то не зовут…

Вскоре к беседе присоединились остальные обитатели отсека. Вместе с гостем они пустились в воспоминания о лихих загулах в портовых кабаках и девушках, готовых за скромную плату скрасить одиночество морякам. Вспомнили также и общих знакомых.

– Надеюсь, Ганс, ты не забыл нашего группенфюрера[18] из четвертого морского отряда?

– Вентена? Как же, забудешь его! Я второго такого выпивоху еще не встречал. Всегда заказывал по десять литровых кружек пива. Для себя, конечно. Где он сейчас?

– Пошел на корм рыбам. Он ведь ходил на «У‑16».

На несколько секунд в отсеке воцарилось молчание.

– Когда вы отчаливаете? – безразличным тоном спросил обер‑ефрейтор.

– Приказали быть наготове. Значит, в любую минуту можем отчалить.

– Небось опять «яйца»[19] повезете?

– Шесть штук.

– Который уже раз?

– Девятый, – небрежно бросил один из лежавших на койке.

– Скука смертная, – Ганс поморщился.

На лицах сослуживцев появилось скучающее выражение. Обер‑ефрейтор расстегнул тужурку – в отсеке было жарко, пахло соляром, краской и резиной – и зло посмотрел на окружающих.

– Вы что, рехнулись? Да если бы нас мины ставить отправили, я бы от счастья до потолка подпрыгнул! Радуйтесь, идиоты, что вы теперь «дыролазы».

Все подводники знали, что субмарины водоизмещением 250 тонн – так называемые «челноки» – использовались в основном в качестве минных заградителей. Из командиров наибольшей популярностью пользовался капитан‑лейтенант Шепке, ухитрявшийся проникать со своей субмариной в самые узкие проходы на побережье Англии. За столь выдающиеся способности он получил прозвище «Шепке‑дыролаз», а моряков, служивших на «челноках», стали называть просто «дыролазами».

Уже в первые недели войны вдоль Восточного побережья Англии и в Ирландском море были установлены многочисленные минные заграждения, однако по сведениям воздушной разведки между ними остался узкий фарватер. Перекрыть его с помощью сброшенных с воздуха специальных мин не удалось, так как корабли охранения и подразделения береговой обороны обнаруживали самолеты еще на подлете к цели, и вызванные по радио миноносцы тщательно тралили фарватер.

Тогда в штабе Деница приняли решение использовать для постановки минных заграждений подлодки водоизмещением 250 тонн. «Челноки» обладали небольшим сроком автономности и не годились для участия в рейдерских операциях. В итоге считавшиеся свободными для судоходства фарватеры оказывались заминированными и нейтральные страны засыпали британское правительство нотами протеста.

Каждая из задействованных в этой широкомасштабной акции устранения лодок могла взять на борт от шести до восьми мин, которые, подобно торпедам, также выбрасывались из аппаратов спрессованным воздухом. «Челноки» были оборудованы двумя носовыми и одним кормовым торпедными аппаратами.

Успешные действия немецких субмарин заставили англичан принять дополнительные меры по организации противоминной обороны. Минные тральщики были оснащены специальной аппаратурой. Под воздействием исходивших от нее электромагнитных волн мины взрывались еще до прохождения над ними кораблей. В ответ немцы вмонтировали в магнитные взрыватели счетчики.

Корабль мог пятнадцать раз пройти рядом с миной, и на шестнадцатый раз, когда морская трасса уже считалась безопасной, гремел взрыв.

К концу апреля 1940 года на поставленных немецкими подлодками минах подорвались 139 союзных и нейтральных судов обшей грузоподъемностью 449 698 тонн. Однако во второй половине года наметился спад, и только в ноябре торговому тоннажу Британии и нейтральных государств был нанесен такой же ощутимый урон, как в декабре 1939 года.

 

– Приготовиться к отплытию! – неожиданно прозвучал в динамике громкой связи голос командира.

За дверью отсека загрохотали тяжелые матросские сапоги. Члены экипажа спешили занять боевые посты.

– Давай, Вилли, уматывай, а то мы тебя с собой прихватим!

Обер‑ефрейтор застегнул тужурку, прошел через несколько узких, плохо проветриваемых помещений, выбрался из люка и сбежал по сходням на пирс. Выстроившиеся на палубе лодки и собравшиеся на берегу подбадривали друг друга веселыми репликами.

– Эй, Ганс, когда вернемся, мы с тобой бутылку раздавим.

– Уж будь спокоен, и не одну! Возьмем покрепче пойла и к девчонкам закатимся!

После появления командира флотилии все замолчали и вытянули руки по швам. Капитан 2‑го ранга держался подчеркнуто официально, но в конце короткой речи попытался было сменить тон и нарочито бодрой интонацией воскликнул:

– Счастливого плаванья, камрады, и счастливого возвращения!

– Молчал бы лучше, болван, – недовольно пробурчал один из электриков.

Палуба быстро опустела, внутри лодки в слегка потрескивающих динамиках вновь послышался искаженный трансляцией голос командира:

– Задраить люки! Отдать швартовые!

Завелся дизель, постепенно набирая обороты, завращались гребные винты, и форштевень начал медленно отодвигаться от причала. Черная полоса воды между лодкой и пирсом становилась все шире и шире.

Возле системы шлюзов на длинном подвесном мосту рабочая рота разгребала огромную кучу угля. При виде устремившейся в открытое море подводной лодки матросы вместе с командиром дружно вскинули головы и долго смотрели ей вслед.

Позади осталась возвышавшаяся над Вангерооге водонапорная башня из жженого красного кирпича. Обойдя с юга минные заграждения, лодка взяла курс на запад. Два раза она погружалась, чтобы избежать встречи с голландским пароходом. Его мачты то подскакивали, то исчезали в провалах между волнами. Потом огромная приземистая туша заполнила окуляры. Командир свел рукоятки вместе, отвернулся и от злости дернул головой так, будто его укусила оса. Он был молод, честолюбив и никак не мог забыть удачливых сослуживцев, безудержно хваставших в кают‑компаниях наградами и подробно описывавших свои «подвиги». Как и большинству остальных командиров минных заградителей ему тоже хотелось получить Рыцарский крест. В душе он проклинал день, когда его отправили «класть яйца», ибо теперь оставалось надеяться самое большее на «дурацкий Железный крест 1‑й степени». Но он не собирался заниматься этим до конца войны и всячески старался обратить на себя внимание командования. Он очень рассчитывал со временем перейти на «боевую посудину» и там проявить себя, всаживая одну за другой «сигары с сюрпризом» – так он в шутку называл торпеды – в «мягкие места» корабельных корпусов. Неистовым рвением он заразил весь экипаж. В этом не было ничего удивительного, поскольку газеты ежедневно подробно рассказывали о подводниках, героически атаковавших вражеские корабли и добившихся славы и почета. Кому из бывших выкормышей Гитлерюгенда не хотелось увидеть свою фотографию на газетной полосе. В противном случае этим парням оставалось лишь махнуть рукой на карьеру и продолжать ставить мины, зная, что их имя никогда не будет упомянуто в военных сводках. Их кумиром был, естественно, Прин. Пропагандистская акция дала нужный ее организаторам эффект.

Командир перебросил рукоятку машинного телеграфа на малый ход. Лодка плавно скользила по медленно ворочающимся небольшим волнам. Незаметно подкрались сумерки. Справа от Доггер‑банки субмарина развернулась к югу, медленно вползла в фарватер и сразу ушла на глубину.

Три часа лодка двигалась в подводном положении. Штурман не сводил глаз с карты, на которой густо заштрихованными прямоугольниками были обозначены минные поля, и время от времени измерял циркулем пройденное расстояние.

Внезапно снаружи раздался громкий скрежет. Неужели они зацепились за якорный трос мины?

– Парни, если сейчас…

– Заткнись! – резко оборвал командир рулевого‑вертикальщика.

Механик Ганс мельком взглянул на него, отвернулся и, желая скрыть страх, с вымученной улыбкой демонстративно уселся на лежавшую возле торпедного аппарата мину. Скрежет прекратился. Командир поправил пилотку, вытер платком мокрые от пота ладони и выдернул пробку из раструба переговорной трубы.

– Всплываем!

Воздух сильными толчками выталкивал воду из балластных цистерн. Командир набросил на плечи кожаный реглан и направился к трапу. Штурман даже не поднял головы. Он придвинул к себе «Атлас морских течений» и начал вычислять время приливов и отливов. Лодка в режиме ста оборотов ринулась к устью Гумбера. Ее нос стремительно вздымался на волнах, в решетках и шпигатах[20] с шумом пенилась вода. В первом часу ночи лодка вплотную приблизилась к берегу. Запахло сырой землей, слева мелькнули и пропали огоньки, луна скрылась за плотным слоем облаков. Лодка почти полностью сбавила скорость и шла почти бесшумно, едва различимая в густой, будто спрессованной мгле.

– Восемнадцать метров… шестнадцать метров… четырнадцать метров… – монотонно докладывал штурман, считая обороты диска эхолота.

– Двигаемся дальше? – шепотом спросил инженер‑механик.

Командир на мгновение задумался, провел рукой по заросшему щетиной лицу и скомандовал:

– Дальше! Самым малым ходом!

Неожиданно ветер донес со стороны берега шум корабельной машины. Английский сторожевик патрулировал отведенный ему квадрат.

– Прямым курсом идет. Сейчас к нам приблизится, – пробормотал штурман.

– Тревога!

Командир последним спрыгнул в люк и тут же повернул рычаг запорного устройства.

– Лечь на дно! Выключить все приборы! Никому не двигаться!

Под днищем зашуршал гравий, лодка пару раз подпрыгнула, как телега на кочках, проползла несколько метров на киле и замерла.

Сторожевик медленно приближался, словно плетью стегая воду винтами.

– Глубина?

– Девять метров, – ответил инженер‑механик.

«Проклятье! – выругался про себя командир. – Он же нам рубку протаранит».

Но судьба, видимо, хранила их. Сторожевик прошел совсем рядом, даже не задев лодку. Вскоре шум винтов затих вдали. Командир отдал приказ:

– Всплывать!

Палуба с пронзительным визгом и лязгом часто‑часто задергалась, но лодка не тронулась с места. Натужно взвыл электродвигатель. Инженер‑механик распорядился увеличить давление в балластных цистернах. Безрезультатно.

– Похоже, мы застряли, – он окинул взглядом бледные лица стоявших вокруг него людей.

Командир перебрасывал ручки машинного телеграфа то на задний, то на передний ход, но субмарина, казалось, прилипла ко дну. Внезапно она рванулась вверх и с оглушительным всплеском выскочила на поверхность.

Командир, гремя тяжелыми сапогами по скобам трапа, поднялся наверх и откинул крышку люка.

От резкого толчка лодку все еще подбрасывало на волнах как целлулоидную игрушку. Командир дал обоим дизелям средний ход. Черная стрелка глубиномера подползла к нулевому делению. Командир приказал развернуться и подготовить торпедные аппараты к выбросу мин.

При выходе из фарватера лодку потряс грохот близкого взрыва. Позади взбух огненный шар, багровыми отсветами озаривший черное небо.

– Вероятно, сторожевик напоролся на мину, – у инженер‑механика от удовольствия даже заблестели глаза. – Хорошее начало.

Лицо командира исказила гримаса. С трудом подавляя в себе желание издать радостный вопль, он сжал кулаки так, что ногти больно впились в кожу. «Наконец‑то я услышал взрыв, – думал он. – До чего ж великолепный звук».

Перед его мысленным взором в очередной раз предстал вожделенный крест на черно‑бело‑красной ленте. «Топить, – командир чуть улыбнулся своим потаенным мыслям, – топить всех подряд, и тогда Дениц уж точно переведет меня на нормальное судно».