Ритуалы смерти: как строили Саккару

 

Дорога, ведущая на запад от Мемфиса, в направлении Саккары, приблизительно следует пути древних фараонов к месту погребения. Быть может, люди, сопровождавшие усопшего на этом пути, проходили мимо пальмовых куп, обильных пажитей и деревень с загонами для скота (разумеется, нынешней ковродельной индустрии не было и следа). Как ни удивительно, милях в пяти от Мемфиса кажущаяся бесконечной вереница ковровых мастерских внезапно обрывается. Дорога взбегает на холм, минует кассовый киоск и начинает карабкаться на высокое, привольно раскинувшееся плато; мгновениями спустя, совершенно неожиданно для себя, ты оказываешься в пустыне — в лицо ударяет горячий ветер, лучи солнца вонзаются в желто-серый песок. Это и есть Саккара, место, в котором зародилась одержимость древних египтян загробной жизнью.

На этом открытом ветрам плато жители Мемфиса хоронили наиболее выдающихся сородичей. Саккара — крупнейший археологический памятник Египта, полумесяц пирамид различной степени сохранности протяженностью в четыре мили; рядом с пирамидами — входы в мастабы (подземные гробницы), полуразрушенные храмы и иные здания. Некоторые едва выступают над поверхностью, другие же еще ожидают своих первооткрывателей, скрытые под многовековой толщей песка. (Последняя важная находка — гробница Майи, казначея фараона Тутанхамона, обнаруженная в 1986 году).

Место получило свое название в честь Сокара, сокологолового мемфисского бога смерти, и использовалось в качестве некрополя почти три тысячи лет. (Более того, в Саккаре найдены и захоронения IV века н. э). Надо сказать, масштаб времени поражает; только вдумайтесь — если даже взять за основу основание Рима и довести отсчет до сегодняшнего дня, получившийся временной промежуток все равно будет короче, нежели тот, в течение которого в Саккаре хоронили усопших и совершали религиозные обряды. Христианство исповедуется всего две трети этого срока, а ислам — едва ли половину; Саккара намного старше мировых религий и на протяжении тысячелетий ее не переставали наделять религиозной и церемониальной значимостью.

Подобно прочим древнеегипетским некрополям, Саккара обязана своим непреходящим значением тому факту, что египтяне были привержены земным удовольствиям и не желали расставаться с ними даже после смерти. Вымышленный историк Клаудиа Хэмптон в «Лунном тигре» замечает: «Все их верования связаны с отчаянным бегством от небытия». А реальный историк Десмонд Стюарт в книге «Большой Каир: мать мира» (1968) пишет:

 

Древние египтяне значительно превзошли другие античные народы в одержимости смертью. Восхищаясь радостями этого мира, они искали в обрядах, ритуалах и магии способа продлить удовольствия за гробом… Жители Мемфиса и Гелиополя строили дома для вечности, и эти дома сохранились до сего дня.

 

Чтобы приблизиться к пониманию особого статуса Саккары и других некрополей Древнего Египта, необходимо иметь представление о некоторых погребальных церемониях, связанных с фараонами и вельможами. Сразу после смерти важного лица из его тела извлекали мозг и внутренние органы, которые помещались в каменные или керамические сосуды — канопы (позднее эти сосуды стали закрывать крышками в форме человеческих голов; самые знаменитые канопы такого рода — те, в которых хранились внутренние органы Тутанхамона). Затем тело бальзамировали при помощи натрийсодержащего минерала (который применяли для всего — от производства стекла до чистки зубов) и обертывали несколькими слоями ткани. Бальзамирование сопровождалось многочисленными ритуалами и продолжалось семьдесят дней. Согласно учению жрецов, благодаря мумифицированию ка усопшего получало возможность «питаться» от мертвого тела. (Геродот дает замечательное описание этого процесса. Он рассказывает, что бальзамировщики «сначала извлекают через ноздри железным крючком мозг. Затем делают острым эфиопским камнем разрез в паху и очищают всю брюшную полость от внутренностей. Вычистив брюшную полость и промыв ее пальмовым вином, мастера потом вновь прочищают ее растертыми благовониями»). Перед завершением церемониала на лицо умершего помещали погребальную маску; этот ритуал «отверзания уст» наделял покойного способностями есть, дышать и двигаться. В гробницу клали все, что могло потребоваться покойному в загробной жизни, после чего погребальную камеру запечатывали.

Объяснения того, что происходило впоследствии, оставим на совести жрецов. Считалось, что усопшего переправляют через подземную реку в потусторонний мир, где ему предстоит держать ответ за поступки, совершенные при жизни. Чтобы облегчить покойникам посмертную беседу, жрецы составили знаменитую «Книгу мертвых». Судил мертвых Осирис, на глазах у которого совершалось взвешивание сердец (на одну чашу весов клали сердце покойного, на другую — перо Маат, богини истины и божественного порядка). Аммат, демонический «пожиратель мертвых», проглатывал сердца тех, кто не выдерживал загробного испытания. Богатые и могущественные люди — например, фараоны, погребенные в Гизе, — заранее строили храмы и ладьи, готовясь к путешествию в подземном мире. Бедняки, конечно же, такими возможностями не располагали. Более того, богачи строили не просто гробницы, а пирамиды с гробницами внутри; подобная практика зародилась именно в Саккаре.

 

Сегодняшняя Саккара

 

Нынешняя Саккара представляет собой продуваемое ветрами пространство, изобилующее развалинами; окрестные поля обсажены соснами, которые словно подрагивают в знойном мареве. Скучающие охранники и шелудивые псы стерегут конкретные, ревниво оберегаемые участки территории, нарочито игнорируя туристов, которые высаживаются по утрам из автобусов на пыльной автостоянке. «Охранникам категорически запрещается отвечать на вопросы» — гласят многочисленные таблички; этот запрет направлен на борьбу с бакшишем, ради которого охранники прежде охотно делились с туристами историческими сведениями едва ли не на любом языке.

Главная местная достопримечательность, ради которой приезжают туристы, — погребальный комплекс фараона Джосера. Центр комплекса — Ступенчатая пирамида, которая во времена своего строительства являлась крупнейшим каменным сооружением в мире. Ее историческая значимость неоспорима — это первая из 97-ми египетских пирамид, образец формы для всех последующих; однако при ближайшем рассмотрении она разочаровывает, поскольку не так высока, как можно было бы предположить, и изрядно потрепана временем (все-таки пирамида стоит уже четыре с половиной тысячи лет). Тем не менее она сохранилась лучше, чем многие ее «потомки», из которых немало попросту ушло в песок; ее ступенчатая форма создает легко узнаваемый силуэт. Никакая другая пирамида в мире не похожа на пирамиду Джосера. Имхотеп, зодчий фараона, был после смерти обожествлен, в Саккаре ему построили храм; в последние десятилетия команды археологов, состязаясь между собой, предпринимают попытку за попыткой отыскать его гробницу.

Согласно современному объяснению, Имхотеп строил пирамиду слой за слоем, причем спланировал ее так, чтобы погребальное сооружение было видно из Мемфиса, расположенного ниже Саккары. (По другим теориям пирамиды суть архитектурные воплощения первобытного кургана, поднявшегося из вод хаоса в момент миротворения, — или гигантские лестницы в небеса). Какова бы ни была причина, побудившая избрать для гробниц именно эту форму, Ступенчатая пирамида стала основоположницей того архитектурного стиля, который, по утверждению Десмонда Стюарта, присутствует в Египте по сей день. Стюарт полагает, что современные надгробия в форме домов на каирских кладбищах олицетворяют «дома вечности нынешних египтян».

 

 

Церемониальный комплекс, примыкающий к пирамиде, состоит из множества зданий различной степени разрушения. Именно здесь была найдена великолепная статуя Джосера в полный рост, вытесанная из известняка и впоследствии оказавшая в каирском Музее древностей: суровый фараон встречает посетителей. К югу от пирамиды находится нечто вроде огромного внутреннего двора с галереей; тут совершалась церемония под названием «Хеб-Сед» — празднование царского юбилея, а также устраивался бег фараона в честь божественного быка Аписа. (Сегодня двор пустует, отсюда получаются самые хорошие фотографии Ступенчатой пирамиды). За двором выстроились многочисленные церемониальные постройки (вперемешку с фальшивыми фасадами зданий). Там же расположены и мастабы (подземные гробницы); в одни можно зайти, другие обрушились, вход в третьи перегорожен колючей проволокой — для безопасности туристов или по иным причинам. По соседству — недостроенная пирамида (фактически куча песка) и дыры в земле — зевы колодцев, ведущих в подземные усыпальницы, где покоятся сотни древних египтян; одни огорожены, другие разверзаются буквально под ногами. Повсюду указатели, а в путеводителе приведен подробный план, однако после посещения нескольких гробниц трудно избавиться от ощущения дежа вю — гробницы похожи друг на друга как две капли воды. Многие из них относятся к периоду правления Пятой династии, то есть младше пирамид Гизы; во всех похоронены знатные люди — вельможи, жрецы или чиновники. Зияющие колодцы шахт заставляют задуматься о том, что плато Саккара — макушка грандиозного муравейника, состоящего из множества подземных галерей и проходов, часть которых до сих пор не исследована.

Чем прилежно и последовательно осматривать все гробницы, лучше направиться на север от Ступенчатой пирамиды, по пыльной тропинке, ведущей мимо почти полностью разрушенной пирамиды Унаса. За этой пирамидой находится мастаба Ти, пожалуй, самая удивительная гробница во всей Саккаре. Арабское слово «мастаба» означает «скамья»; подземные усыпальницы с крохотными одноэтажными домиками наверху получили свое название от арабов, помогавших европейским археологам XIX столетия на раскопках. Мастаба Ти — усыпальница надзирателя за строительством пирамид в Абу-Сире; ее раскопали в 1865 году и она весьма популярна у туристов, которые спешат к ней, устав разглядывать Ступенчатую пирамиду.

Сама гробница, в которую можно попасть по внушающему невольные опасения за свою жизнь туннелю из внутреннего двора, представляет собой простую подземную камеру, освещенную единственной неоновой лампой и «украшенную» современным мусором — какими-то коробками, обрывками бумаги и прочим хламом. Если же подняться наверх, мы попадаем в длинный коридор, выводящий в комнаты с высоким потолком; на стенах коридора и комнат сохранились великолепные, чрезвычайно детальные рельефы. Совершенно беззащитные перед жадными пальцами туристов, на нас смотрят уникальные работы древних мастеров по камню, вырезанные около 2400 года до н. э. На рельефах изображены человеческие фигуры, как правило, повернутые в профиль, застывшие в неуклюжих позах, будто сфотографированные в самый неподходящий момент. Часть изображенных несет еду или ведет животных, которые должны кормить Ти в загробной жизни; также присутствуют танцоры, писцы, ремесленники, дровосеки, рубящие лес для постройки челнов, и музыканты, услаждающие слух Ти за гробом. На других рельефах Ти изваян охотящимся в нильских заводях, поражающим гиппопотамов или ловящим рыбу.

Неподалеку расположена гробница Птахотепа, жреца Пятой династии; на стенах этой гробницы множество фресок — ярких, изобилующих огненной охрой, красной краской всех оттенков и зеленью нильских камышей, среди которых происходят тщательно выписанные ловля рыбы и охота на птиц. Сцены на стенах гробницы сменяют одна другую, словно на страницах комикса; на некоторых изображены в подробностях уникальные ритуалы той эпохи, на других — повседневные занятия, которым люди предаются по сей день: вот мальчишки играют на берегу Нила, вот мужчины ведут на поводу тяжело нагруженных ослов, а вот трудятся в поле крестьяне. Многие картины в этой и других гробницах отражают преимущественно сельскохозяйственный характер древнеегипетской культуры и тот факт, что фундаментом этой культуры служили вода, плодородная почва, злаки, домашние животные — и люди, которые обрабатывали землю и пасли скот.

За этими двумя мастабами простирается пустыня. Вдалеке видны расплывчатые тени — пирамиды Абу-Сира, к которым погонщики верблюдов и владельцы лошадей готовы отвезти туристов (на верблюде дорога занимает три утомительных часа). Чуть поодаль примостилась кособокая кафешка, над террасой которой нависают два дерева; с ветвей раздается птичий щебет, совершенно неожиданный для этого места и оттого вдвойне приятный сердцу. Само кафе одним только видом внушает отвращение: стены выкрашены облупившейся охрой, внутри пусто и неуютно.

Один из наиболее интересных памятников Саккары — Серапеум в неглубокой лощине сразу за кафе. Он был построен около 1300 года до н. э., намного позднее (на тринадцать столетий), чем Ступенчатая пирамида, практически одновременно с храмами Абу-Симбела и гробницами фараонов в Фивах на юге Египта. По своему назначению Серапеум — храм, где хранились мумифицированные туши земных воплощений божественного быка Аписа. Этих животных, которым поклонялись как олицетворениям бога, бальзамировали в Мемфисе на огромных каменных плитах, а затем привозили сюда и погребали в саркофагах весом в двадцать тонн. Считалось, что бог воплощается в быке, которого корова понесла от упавшего на нее солнечного луча. То, как такой бык передвигался или жевал траву, толковалось жрецами как предсказание будущего. Когда бык умирал, его оплакивали в течение семидесяти дней и лишь затем помещали в просторную камеру; сегодня эти пыльные помещения выглядят весьма сюрреалистично. Подобно фрескам на стенах мастаб, культ быков в Древнем Египте свидетельствует о сельскохозяйственном характере египетской культуры.

 

Дахшур

 

Рядом с Саккарой находится еще один некрополь — Дахшур, едва ли не самое загадочное из всех древнеегипетских погребений. Среди здешних пирамид имеется одна «гнутая», две других, судя по всему, принадлежат одному и тому же фараону, так что невозможно понять, кто именно и где похоронен. Кроме того, загадочности Дахшуру добавляет окружающая его пустыня. Пирамиды расположены на некотором удалении друг от друга, их соединяют автомобильные колеи, пересекающие песчаные гребни. В окрестностях Дахшура остро ощущается присутствие военных: над головой кружат вертолеты, повсюду виднеются ограждения из колючей проволоки. Когда я ехал в Дахшур на такси, у кассы ко мне присоединился полицейский с автоматом через плечо. Другие вооруженные полицейские, которых я видел, разъезжают вокруг на верблюдах, время от времени предлагая желающим прокатиться на «животных с государственной службы». Все это вместе порождает чувство тревоги, каковой абсолютно не испытываешь в других местах.

Дахшур оказался покинутым отчасти потому, что сюда нелегко добраться. Несмотря на то что очертания Гнутой (или Белой) пирамиды отчетливо видны из Саккары, ехать в Дахшур на лошади или на верблюде — сущая мука, да и поездка на машине занимает немало времени. В частности, нужно пересечь Нил на ветхом пароме, курсирующем между двумя деревушками. Паром представляет собой плавучую платформу, приводимую в движение шумным, плюющимся топливом дизельным двигателем. Для перевозки автомобилей паром не очень-то подходит, требуется недюжинная сноровка, чтобы втиснуть свою машину на платформу и оставить еще место для того, кто въезжает за тобой. Местные жители освоили это искусство в совершенстве: старцы в серых галабиях ловко загоняют на паром свои старенькие «лады» и «шкоды» и не менее ловко скатываются на берег в конце пути. Погрузка и разгрузка, кажется, занимает целую вечность; окруженное полями, на которых крестьяне трудятся так же, как трудились их предки в эпоху фараонов, это место, чудится, на тысячи миль отстоит от современного города, расположившегося всего в нескольких десятках километров вниз по течению.

Среди фараонов, погребенных в Дахшуре, более всего известен Снофру, основатель Четвертой династии, правивший с 2613 года до н. э., и отец Хуфу, строителя Великой пирамиды в Гизе. Приняв решение строить собственную пирамиду, Хуфу следовал примеру отца, который возвел в Дахшуре две пирамиды; сам же Снофру вдохновлялся примером царя Джосера и его пирамидой в Саккаре. Так называемая Розовая пирамида, или пирамида Снофру, возвышается над плато в гордом одиночестве — этакий идеал пирамид в бескрайних песках. При желании можно пройти внутрь: с западной стороны пирамиды имеется проход, круто спускающийся к центральному коридору, который, в свою очередь, выводит к каменным лестницам и пустым камерам, где слепят глаза неоновые лампы. В пирамиде сыро и тихо, клаустрофобия нарастает с каждым шагом, а погребальная камера встречает голыми стенами. (Схожие ощущения испытываешь в Гизе: ни у кого не возникает желания подольше подышать затхлым воздухом или побыть в темноте; если же в пирамиде много народа — или вообще никого, — неприятное чувство только усугубляется). Когда я приехал в Дахшур, у входа в Розовую пирамиду сидел какой-то француз; он требовал воды с сахаром и выглядел чрезвычайно растрепанным, если не сказать — потерянным. Очевидно, выбрался из путаницы узких темных коридоров буквально перед моим прибытием. Такое потрясение внутри пирамид переживают многие.

Все погребальные камеры в Розовой пирамиде пусты. Снофру, к слову, мог быть похоронен вовсе не здесь, а в близлежащей Гнутой пирамиде. Прозвище этой последней объясняется тем, что ее стены приблизительно на двух третях высоты меняют угол наклона; они круто поднимаются от земли, но сходятся на конус под значительно меньшим углом. Эта пирамида — одна из наиболее древних загадок, над которой ломали голову — пока безуспешно — несколько поколений египтологов. Быть может, строители вдруг забеспокоились, что пирамида обвалится, и поэтому изменили угол стен? Из наклона верхней части стен следует, что на центральные камеры приходится вес меньше того, каков бы он был, если бы пирамида строилась по первоначальному плану. Как бы то ни было, Гнутая пирамида — одна из древнейших в Дахшуре; возможно, ее сочли небезопасной и забросили, а рядом построили Розовую пирамиду. Надо признать, она представляет собой захватывающее зрелище, в основном потому, что стены сохранили известняковое покрытие (разве что у подножия оно обвалилось). Эту пирамиду обошла участь прочих, которые лишились известняка: здесь стены слишком круты, чтобы имело смысл отдирать отделку. Кроме того, в этой пирамиде целых два входа — почему, никто, опять-таки, не знает.

Другие пирамиды, различной высоты и разной степени сохранности, разбросаны по плато. К востоку от Гнутой пирамиды находится малая пирамида жены фараона Снофру Хетеферес. На эту пирамиду можно взобраться, если хватит духа вскарабкаться по шатким, полуразвалившимся камням; с макушки открывается восхитительный вид на пустыню, на поля и на затянутый смогом Каир вдалеке. Вполне вероятно, что пирамида царицы служила своего рода перевалочным пунктом для погребального кортежа, поскольку впоследствии Хетеферес захоронили в гробнице близ Великой пирамиды в Гизе. По мнению некоторых ученых, в этой пирамиде был погребен сам Снофру, а Гнутая и Розовая пирамиды так и остались пустыми. С макушки пирамиды Хетеферес видна и Черная пирамида, смутно различимая на горизонте, напоминающая на таком расстоянии скорее выход горной породы, нежели нечто рукотворное. Черную пирамиду построил около 1800 года до н. э. Аменемхет III, то есть она младше пирамид Дахшура и Гизы на семь столетий; плачевное состояние этой пирамиды не располагает к ее посещению.

 

Плато Гиза

 

Процветающий пригород Гиза расположен на западном берегу Нила. Здесь в изобилии встречаются пиццерии «Пицца-Хат», многоквартирные дома с недорогой арендой и спутниковыми тарелками и фешенебельные частные клиники, подъезды к которым обсажены пальмами. Район тянется вплоть до плато, на котором четыре тысячи лет назад фараоны воздвигли самый известный памятник своей эпохе.

Пирамиды Гизы видны практически с любой каирской улицы — этакие каменные зубья, пронзающие пелену смога. Издалека они кажутся причудливыми одномерными треугольниками различного размера, и только вблизи можно оценить их внушающие благоговение величину и пропорции. Туристические автобусы начинают парковаться на пыльных автостоянках где-то с девяти утра, и до самой темноты плато кишит разнообразной публикой — тут и погонщики верблюдов, и продавцы воды и сувениров, и гиды, и охранники, и туристы, и дети; поразительный спектакль жизни под сенью мрачных монументов, олицетворяющих торжество смерти. Наиболее ранние из здешних захоронений (принадлежащих чиновникам и вельможам) восходят едва ли не к временам Менеса. Пятьсот лет спустя плато сделалось главным царским некрополем. Первым фараоном, построившим себе усыпальницу в Гизе, стал Хуфу, жаждавший превзойти своего отца и его пирамиды в Дахшуре. Когда Хуфу умер в 2566 году до н. э., его тело положили в пирамиду, на строительстве которой трудились тысячи людей и которая была тогда (и остается сейчас) крупнейшей на планете. Сын и внук Хуфу, Хафра и Менкаура, последовали примеру предшественника, но их пирамиды меньше. Можно сказать, что на протяжении жизни трех поколений искусство строительства пирамид достигло зенита, а затем стало быстро умирать.

Пирамиды настолько впечатаны в сознание (или в коллективное бессознательное) туристов, что первое их посещение непременно сопровождается грандиозными ожиданиями. Некоторые из этих ожиданий не сбываются, зато другие оправдываются сполна и даже с избытком. Пирамиды Гизы — наиболее узнаваемые сооружения в мире, с ними связаны разнообразные ассоциации — зной и пески пустыни, подвохи и соблазны современного массового туризма и, прежде всего, почитание смерти в поистине космическом масштабе. Они образуют самую очевидную, самую материальную связь между нами и загадочнейшей из древних цивилизаций: приходя к ним, нынешний человек, что называется, в лоб сталкивается с архитектурным выражением культуры тех людей, чей образ мышления мы едва начали постигать.

Пирамиды — единственное из семи чудес света, сохранившееся до сего дня. Высказывались предположения, что математическое выражение их пропорций предвещает Второе пришествие, что они ориентированы по звездам, что они символически описывают геометрию Земли. Чем они служили древним — просто гробницами, тайными хранилищами или астрономическими обсерваториями? В самом ли деле в них скрыт секрет вечной жизни и всего сущего? И были ли они построены древнеегипетскими рабами или пришельцами из дальнего космоса? Поиск по интернету показывает, что современному читателю доступны минимум шестьдесят книг о пирамидах Гизы, которые упоминаются на 54 600 веб-сайтов. Спустя столько лет после своего возведения эти пирамиды продолжают будоражить умы.

Тех, кто приезжает в Гизу впервые, приводит в смятение неожиданное обстоятельство: оказывается, пирамиды расположены вовсе не в пустыне. Да, классический образ, запечатленный на бесчисленных открытках и воспроизведенный в десятках документальных фильмов, таков: пирамиды словно вырастают из песка (а на переднем плане неизменно присутствует караван верблюдов). Однако это вид всего лишь с одного направления — с запада, и даже в этом случае приходится устанавливать камеры весьма тщательно, чтобы в кадр не попал напирающий Каир. Ведь город накатывает на плато Гиза, как волны накатывают на утес: Каир всегда здесь, всегда рядом, иногда он переваливает через гребень и оглушает шумом и запахами. Сотни людей в Гизе живут на расстоянии вытянутой руки от пирамид (во всяком случае, пирамиды затеняют их огороды).

Майкл Пэлин, бывший участник труппы «Монти Пайтон», а ныне разработчик программ путешествий, признается, что, прибыв в Египет в 1989 году, во время поездки вокруг света, он был поражен видом окрестностей Гизы: «Я всегда думал, что пирамиды стоят посреди пустоты, прикованные к пустыне. А в действительности они в пяти минутах ходьбы от ближайшего городского квартала». Как практически каждый турист, Пэлин впервые увидел пирамиды не из некоего отдаленного оазиса, а из дорожной «пробки». Он пишет:

 

Из центра Каира к пирамидам ведет широкое, оживленное шоссе, пересекающее Гизу. Вдоль шоссе сплошные отели, ковровые мастерские и частные языковые школы. В старину, когда тут не было никаких зданий, с этой дороги, вероятно, открывался захватывающий вид. Но застройка Гизы все изменила. Сегодня пирамиды лишь изредка мелькают между домами, разве что их макушки постоянно торчат над крышами. Только у легендарного отеля «Мена», знаменитого реликта колониальной эпохи, дорога вырывается из лабиринта зданий на широкое плато, и пирамиды наконец предстают во всем величии. Они стоят не в пустыне, а фактически на окраине города. И потому уже не удивляет, что некоторые путешественники, преисполненные ожиданий, остаются разочарованными — по крайней мере, в первый раз.

 

Амелия Эдвардс, чьи путевые заметки 1877 года «Тысяча миль вверх по Нилу» немало способствовали популяризации всего египетского в обществе, которое впервые в своей истории начало осознавать прелести массового туризма, — так вот, Амелия Эдвардс, впервые увидев пирамиды, нашла их «не такими внушительными». В ее книге мы читаем: «Дух не захватило, в отличие от того мгновения, когда я впервые увидела Альпы или различила очертания афинского Акрополя с палубы парохода. Хорошо известные треугольные формы казались маленькими и призрачными — и слишком знакомыми, чтобы сердце защемило…» Тем не менее будущая основательница Фонда исследований Египта продолжает: «Лишь приблизившись к ним, осознав, что они вырастают над пустыней буквально с каждым моим шагом, я начала ощущать, что они не такие уж знакомые». Рядом с Великой пирамидой, «вознесшейся во всем своем величии и массивности над моей головой, я внезапно ощутила себя совсем крошечной. Она затмила небо и заслонила горизонт, отрезала меня от мира; остались лишь благоговение и восторг».

Майкл Пэлин также подчеркивает контраст между первым впечатлением от пирамид и более поздними ощущениями. Поначалу «вид пирамид вызвал в памяти почти еретическое сравнение с горами шлака, привычным пейзажем моего детства, прошедшего в Южном Йоркшире. Та же массивность, те же формы, та же неподвижность». Однако вблизи пирамиды воспринимались как «необычайно величественные… Они вздымались над нами, вселяя в сердце трепет, словно они были гигантскими животными, а мы — крохотными насекомыми». И лишь гораздо позже Пэлин осознал истинное величие пирамид. Когда день клонился к закату и солнце опускалось к западному горизонту, вдруг сделалось понятно, что пирамиды «наделены особым могуществом, они будто грандиозные каменные амулеты, с которыми не сравнится ничто на Земле».

Аналогичную смену впечатлений — от первоначального разочарования к последующему восхищению — пережил и Джулиан Хаксли, бывший генеральный директор ЮНЕСКО, изложивший свои ощущения в книге «Из древней земли» (1954). По его словам, «знакомство с пирамидами, пускай косвенное, через книги и открытки, заставило меня не то чтобы презирать их, но относиться к ним снисходительно. Они давно превратились в международный ширпотреб, деградировали до уровня туристических сувениров. Стольким людям успешно внушали, что пирамиды являются одним из чудес света, что всякое предвкушение чуда от встречи с ними попросту испарилось. Подобно Ниагарскому водопаду или Рио-де-Жанейро, их навязывали мне столь усердно, что я заранее в них разочаровался».

Однако, очутившись у подножия пирамид, Хаксли, по его собственным словам, испытал «непередаваемый восторг» и не мог не проникнуться гордостью за человеческий род, которому «по плечу такие свершения».

 

Строительство пирамид

 

Свершения и в самом деле замечательные. Офицеры наполеоновской армии подсчитали, что из камней трех пирамид можно построить стену вокруг всей Франции, причем эта стена будет девять футов высотой и три фута в ширину. Великая пирамида Хуфу (фараона, больше известного под его греческим именем Хеопс) настолько велика, что способна вместить одновременно кафедральные соборы Милана и Флоренции, базилику Святого Петра и Вестминстерское аббатство. Она сложена из более чем двух миллионов каменных блоков, каждый весом от двух до семидесяти тонн; камня на эту пирамиду пошло больше, чем на все английские церкви, построенные после прибытия на острова святого Августина. Большинство блоков — известняк, его добывали в каменоломнях за Нилом и переправляли через реку на баржах во время ежегодного паводка. Гранитные же блоки для погребальных камер, достигающие весом семидесяти тонн, доставлялись на лодках из Асуана на юге Египта. Разгрузив лодки, эти блоки волоком поднимали по наклонной плоскости и укладывали на заранее отведенные места.[4] Сегодня известняковую «облицовку» сохранила лишь пирамида Хафры; в былые же дни все пирамиды ярко сверкали на солнце и слепили глаза своим блеском.

Один из вопросов относительно пирамид, по которому ученые никак не могут прийти к согласию, — были или нет стены пирамид покрыты иероглифами и другими изображениями. Различные сообщения путешественников, самые ранние из которых восходят к началу Средних веков, свидетельствуют в пользу утвердительного ответа. Египтянин Масуди около 950 года писал, что «стены (пирамид. — Э. Б.) украшены надписями на языках древних народов и царств, ныне уже не существующих. Что это за письмена и о чем они гласят, никому не ведомо». Немногим ранее Ибн Хордадбек, автор «Географического описания мусульманских стран», заметил, что «на эти пирамиды нанесены все тайны магии и рецепты всех целительных снадобий, известных врачевателям». Геродот утверждал, что на Великой пирамиде «египетскими письменами было обозначено, сколько редьки, лука, чеснока съели рабочие». Средневековый путешественник Абдул Латиф в 1220 году отмечал, что надписи на стенах пирамид могут составить книгу толщиной десять тысяч страниц.

Однако когда Джон Гривз (о нем мы расскажем ниже) изучал пирамиды в 1646 году, ни о каких надписях он не упомянул; сегодня на «облицовке» Второй пирамиды в Гизе (и Розовой пирамиды в Дахшуре) не найти и следа древних иероглифов. Кто уничтожил эти надписи? Ветер и дожди? Или их и вовсе не было, а Латиф и другие «заезжие гости» видели всего-навсего прообразы современных граффити? Это еще одна из множества загадок, связанных с пирамидами, и вряд ли ее когда-либо удастся разрешить.

Что касается вопроса, кто именно строил пирамиды, здесь мы в состоянии дать удовлетворительный ответ. Заблуждению относительно того, что пирамиды строились усилиями тысяч рабов, наука обязана Геродоту, который во второй книге своей «Истории» сообщал, что Хеопс «заставил всех египтян работать на него. Так, одни были обязаны перетаскивать к Нилу огромные глыбы камней из каменоломен в Аравийских горах… Сто тысяч людей выполняли эту работу непрерывно, сменяясь каждые три месяца». По словам Геродота, на строительство дороги для перетаскивания камней ушло десять лет, а царствование Хеопса и его преемника Хафры (Хефрена) было «временем величайших бедствий», причем египтяне так ненавидели этих фараонов, что «с неохотой называли их имена».

Геродот прибыл в Египет в 449 году до н. э. — в ту пору, когда умение читать иероглифы еще не умерло, обряды «фараонической» религии еще совершались, а дорога к пирамиде Хуфу поддерживалась в отличном состоянии. Но все это не помешало ему ошибиться. На самом деле пирамиды строили не рабы, а крестьяне, трудившиеся летом, когда поля заливал паводок; все строительство заняло около двадцати лет. Археологические раскопки 1990-х годов показали, что строители пирамид были отнюдь не рабами и что об их здоровье заботились: удалось раскопать огромные пекарни и «столовые», в которых работников кормили богатой белками пищей (в том числе — и нередко — нильской рыбой, судя по количеству найденных рыбьих костей). Получивших травмы во время работы ожидало удивительно качественное медицинское обслуживание: некоторые из обнаруженных скелетов доказывают, что врачи в те времена умели делать ампутации без дальнейшего ущерба здоровью пациентов. Усердие и рвение строителей проистекали из твердой веры в то, что их усилия будут вознаграждены в загробной жизни и что в жизни земной они получат освобождение от налогов. (В ходе раскопок поблизости от пирамид было найдено кладбище, на котором мертвецов хоронили вместе с инструментами и кувшинами с пивом).

Самого фараона, руководившего строительством, ожидала за гробом жизнь, которую с полным основанием можно назвать комфортабельной. Целью возведения пирамиды было обеспечить ка фараона благополучную, поистине райскую вечность. (Существует гипотеза, что диагональные штольни, ведущие от царской погребальной камеры к стенам Великой пирамиды, предназначались для того, чтобы дух фараона мог видеть солнце и звезды, а недавно обнаруженные «двери» в этих штольнях представляют собой «выходы» на небо.) После многодневных погребальных ритуалов, совершавшихся в Гелиополе или в храмах по соседству с пирамидами, набальзамированные тела усопших помещали во внутренние камеры вместе с бесчисленным скарбом, каковой, как считалось, может понадобиться за гробом (именно эти предметы на протяжении поколений разворовывали грабители).

Во всяком случае такова «ортодоксальная» теория. Однако она не дает ответа на ряд существенных вопросов. Например, в пирамидах много фальшивых дверей и туннелей, ведущих в никуда. Для чего их делали? Для того ли, чтобы сбить с толку пожелавших потревожить загробный покой усопших? Или же строители следовали неким астрономическим соображениям? В Великой пирамиде имеется камера, вырубленная в камне в сотне футов под основанием; назначение этой камеры до сих пор остается неясным. Непонятно и то, почему царицу хоронили в отдельной пирамиде, а не в предназначенной для нее камере в пирамиде супруга. Главные саркофаги Великой пирамиды пусты. А фотографии, сделанные в этой пирамиде в 1992 и 2002 годах с помощью миниатюрной видеокамеры-робота, смонтированной на гусеницах немецким специалистом Рудольфом Гантенбринком, показали, что за якобы глухими стенами, блокирующими диагональные штольни, имеются тупиковые проходы и даже камеры. Последний пример — очередное немаловажное подтверждение того обстоятельства, что пирамиды далеко не раскрыли всех своих секретов и что нас ожидают новые открытия.

 

Великая пирамида

 

Крупнейшая из трех пирамид Гизы также является самой древней из них, и обычно именно с нее начинают свой обзор туристы. Возле нее разгружаются туристические автобусы, и рядом с ней крутая дорожка от отеля «Мена» выходит на плоскую террасу, нависающую над зеленой частью Гизы. Разумеется, Великая пирамида Хуфу привлекает всеобщее внимание. Когда подойдешь ближе, становится видно, что она сложена из каменных блоков, в нижней части острые грани камней сглажены ветром и песком, а выше остаются такими же четкими, как и тысячелетия назад. Амелия Эдвардс в книге «Тысяча миль вверх по Нилу» писала, что этот контраст придает пирамиде такой вид, будто «ее еще не достроили, будто рабочие вернутся на следующее утро». Всю пирамиду можно обойти вокруг, расстояние составит приблизительно полмили; с западной стороны вашему взгляду откроется пустыня, а затем вы минуете останки меньших пирамид и гробниц, втиснутых между восточной стороной Великой пирамиды и обрывом плато. Эти полуразвалившиеся сооружения, известные как Пирамиды цариц, служили усыпальницами для матерей, жен и сестер фараонов Четвертой династии.

Среди меньших пирамид продолжаются раскопки. Но вряд ли современные археологи решат надеть розовое нижнее белье — по крайней мере, не во время работы, — как поступал когда-то именитый археолог Флиндерс Петри (1853–1942). Петри, получивший прозвище «Отец египетской археологии», в пять лет выучил иероглифический алфавит, в двадцать с небольшим объехал наиболее известные достопримечательности Великобритании, включая Стоунхендж, но «родной древностью» не увлекся и посвятил свою научную карьеру Египту. Он проводил в Египте месяцы и годы, пользуясь финансовой поддержкой Амелии Эдвардс, которая сумела обеспечить ему и должность профессора египтологии в лондонском Юниверсити-колледже. В автобиографии «Семьдесят лет в археологии» (1931) Петри сообщает, что, когда он исследовал Великую пирамиду, «чаще всего оказывалось удобнее для работы раздеться догола… Снаружи, на жаре, я обычно надевал нижнюю рубашку и подштанники, а розовый цвет последних отгонял зевак, пугавшихся столь экстравагантного наряда».

 

Солнечная ладья

 

Флиндерс Петри и другие именитые (и не менее эксцентричные) британские археологи, исследовавшие пирамиды в «золотую пору» египетской археологии — XIX и начало XX столетия, — не дожили, к несчастью, до одного из самых значительных открытий, сделанных в песках Гизы. В 1954 году была найдена так называемая солнечная ладья, сегодня она находится в специально построенном (в форме лодки) элегантном павильоне рядом с южным фасадом Великой пирамиды, неподалеку от колодца, в котором ее нашли. В павильоне построены высокие подмостки, с которых возможно всесторонне разглядеть ладью, чьи деревянные палубы и мачты отлично сохранились в сухом песке. В ладье имеются весла, причем они в таком состоянии, что хоть сейчас отправляй их для регаты в Кембридж или Оксфорд; к пристани ладью пришвартовывали веревками, как и современные корабли. Весла закреплены на бортах и смотрят в небо, словно ладья приближается к берегу и гребцы наконец-то могут отдохнуть.

Разумеется, эта ладья никогда не плавала по воде и гребцы за ее веслами не сидели; сегодня она будто скользит по песчаному морю, гордясь тем, что давно осуществила задачу, для которой предназначалась. (Погребальные ладьи найдены также в Саккаре, а в каирском Музее древностей выставлены два погребальных челна фараона Сенусерта; они гораздо меньше по размерам и куда менее изящные, чем солнечная ладья, что отражает поздний приоритет Гизы перед Саккарой в качестве церемониального центра).

Относительно назначения этой ладьи между археологами и историками велись и ведутся ожесточенные споры. Ладью захоронили в разобранном виде; чтобы заново собрать 1224 фрагмента, потребовалось много лет. Рядом с ней погребена — и по-прежнему остается под песками — еще одна ладья, а с восточной стороны Великой пирамиды обнаружены несколько ям, формой повторяющих лодки. Первоначально считалось, что ладьи исполняли некую символическую роль в погребальных обрядах: возможно, египтяне верили, что фараон переправляется на такой ладье в загробный мир. В последние годы все больше сторонников получает гипотеза, гласящая, что ладьи использовались для финального «земного» путешествия фараона по Нилу, после чего их разбирали — вероятно, полагая «зараженными» негативной энергией смерти. Впрочем, убедительных доказательств того или иного назначения ладей до сих пор не найдено; иными словами, перед нами одна из великого множества «загадок пирамид».

 

Пирамиды Хафры и Менкауры

 

Хуфу наследовал фараон Джедефра, который правил всего восемь лет и построил себе пирамиду в Абу-Роаше, в пяти милях к северу от Гизы. От нее мало что сохранилось, а в самом Абу-Роаше смотреть не на что, так что мы поспешим вернуться в Гизу, ко Второй пирамиде, иначе пирамиде Хафры (Хефрена), преемника и двоюродного брата Джедефры и сына Хуфу.

Пирамида Хафры уступает высотой пирамиде его отца, однако построена на возвышенности, из-за чего (а также благодаря частично сохранившейся известняковой «облицовке») кажется чуть выше Великой пирамиды. От нее под уклон ведет дорога к Сфинксу, лицо которого, по легенде, есть лицо Хафры. Вокруг Сфинкса и пирамиды множество зданий церемониального назначения, в том числе храмов, среди которых есть храм с помещением, обнесенным колоннами из розового асуанского гранита, резко контрастирующего с известняком, наиболее распространенным строительным материалом в Гизе. Некогда поблизости находилась пристань — на давно исчезнувшем рукаве Нила; именно на ней разгружались лодки с каменными глыбами, и именно с нее тело фараона отправлялось в последний путь к пирамиде.

На месте пристани Огюст Мариет в 1860 году нашел великолепную статую Хафры, ныне хранящуюся в каирском Музее древностей. Выточенная из иссиня-черного диорита, который добывали далеко за Асуаном, эта статуя считается скульптурным шедевром Древнего царства; она изображает фараона восседающим на троне и сурово глядящего вдаль. Статуя имеет одну особенность, которую невозможно разглядеть анфас: за спиной фараона распростер крылья сокол — бог Гор, словно обнимающий Хафру.

Каждую годовщину смерти Хафры в храмах проводились поминальные церемонии, однако со временем жрецы и фараоны должны были осознать, что эпоха массового строительства гробниц мало-помалу заканчивается. Третья пирамида — Менкауры, сына Хафры — самая маленькая из трех. Ее построили достаточно быстро и, что примечательно, до конца строительство не довели. Правда, не будем забывать о том, что в XII веке некий султан, которому потребовались камни для собственных архитектурных проектов, велел разобрать верх пирамиды Менкауры. В этой пирамиде нашли базальтовый саркофаг, который позднее утонул в море во время транспортировки в Великобританию (уцелела только деревянная крышка, которая ныне находится в коллекции Британского музея).

Ученые придерживаются различных мнений относительно того, кому предназначался этот саркофаг; некоторые утверждают, что и саркофаг, и пирамиду строили не для самого Менкауры, а для его сына. Как бы то ни было, это третья и последняя из пирамид Гизы; позднее некрополем фараонов стал Абу-Сир, а затем царей вновь стали хоронить в Саккаре. В определенном смысле пирамида Менкауры подвела черту под историей древней Гизы. Многие туристы попросту не обращают на нее внимания, поскольку она отстоит дальше всего от стоянки автобусов, но те, кто все же приходит сюда, получают полное представление о пустыне: за пирамидой Менкауры пески раскидываются привольно и необозримо, а редкие следы раскопок и брошенная военная техника мнятся лодками, дрейфующими в бескрайнем море.

 

Подземные изыскания

 

В прошлом посетители пирамид отнюдь не удовлетворялись разглядыванием этих циклопических сооружений снаружи. В девятнадцатом и начале XX столетия тогдашние туристы наперебой рассказывали срывающимися голосами, как карабкались снизу до макушки и как бродили по темным и сырым туннелям внутри. Сегодня, разумеется, все иначе — к сожалению, не могу сказать, что стало лучше. Туристам уже не нужно нести с собой факелы, поскольку в туннели проведен электрический свет (а для доступа открыты наиболее безопасные из проходов); что же касается подъема на пирамиды, то едва успеешь взобраться на третий снизу камень, как отовсюду доносятся свистки и крики бдительных охранников.

Хотя подобные прогулки небезопасны (и отрицательно сказываются на состоянии памятников), трудно не пожалеть о старых добрых временах, когда подъемы на пирамиды и спуски в них были не только возможны, но считались едва ли не обязательными для всякого уважающего себя туриста. Полагаю, что стародавний турист разрывался между двумя желаниями и никак не мог решить, с чего начать — со спуска или с подъема. Оба занятия представлялись достаточно утомительными: в воспоминаниях путешественников неоднократно встречается слово «усталость»; тому, кто решал подняться по жаре на вершину пирамиды или нырнуть в ее сырые глубины, требовались крепкие ноги и умение терпеть.

Пирамиды изобилуют туннелями, штольнями и проходами, представляют собой нечто вроде системы известняковых пещер, пробитых не водой, а человеческими руками. Строители первоначально проложили туннели к погребальным камерам — и построили множество тупиковых проходов, чтобы одурачить возможных расхитителей гробниц. Уже к IX столетию грабители прокопали собственные туннели, в Средние века добавились новые, проложенные как ворами, так и исследователями. Ныне туристы, посещающие пирамиды, с равным успехом пользуются всеми этими проходами, не выбирая, какой, когда и кем был проложен.

Выше я упоминал о том, что многим посетителям пирамид внутри становится не по себе. Сто пятьдесят лет назад «Путеводитель по Египту» Мюррея (1858) советовал туристам помнить о том, что «пирамиды не являются приятным местом, подниматься наверх весьма утомительно, а внутри ожидают затхлый воздух, пыль и мрак». Мюррей рекомендовал брать с собой свечи, спички и магний, чтобы как следует осветить царскую камеру.

Современные туристы пользуются преимуществами электрического света, однако в большинстве нынешних путеводителей также говорится, что пребывание внутри пирамиды является, по сути, развлечением экстремального свойства. К примеру, в пирамиде Хафры придется пройти по длинному коридору, круто уводящему вниз, причем распрямиться во весь рост невозможно; вдобавок надо выбрать — двигаться ли вперед лицом, в направлении черного зева сырой камеры, или спиной, с тоскою глядя на постепенно отдаляющийся и уменьшающийся квадратик солнечного света. Только маленькие дети способны идти по этому коридору, не сгибаясь вдвое, а навстречу движется поток выходящих наружу, с которыми еще нужно разминуться. После первой камеры туристов ожидает клаустрофобическое продвижение по темным узким штольням к главной погребальной камере, где сыро, душно и — поверьте на слово — очень неприятно. (Не удивительно, что Флиндерс Петри предпочитал вести раскопки абсолютно голым). Положение усугубляет и то обстоятельство, что орды туристов, шастающие внутри пирамид, вредят последним ничуть не меньше, нежели те, кто на протяжении многих поколений карабкался на их макушки: каждый посетитель за время подземной прогулки выдыхает около двадцати граммов соли, которая оседает и копится на стенах, повреждая камень.

Наиболее поразительная деталь в царской погребальной камере пирамиды Хафры (не считая пустого саркофага) — надпись на стене: неровными печатными буквами намалевано имя Джованни Бельцони. Этот итальянский археолог первым обнаружил царскую камеру, о чем сообщил в своей книге «Описание исследований и недавних открытий в Египте» (1822). Собственное имя на стене камеры он написал из тех же побуждений, какими руководствуются современные вандалы, «украшающие» стены станций метро. На самом деле Бельцони — личность весьма любопытная: шести с половиной футов ростом, он поначалу собирался стать монахом, потом подался в инженеры, а закончил силовым акробатом в лондонском цирке. Посетив Египет (в пору увлечения инженерным делом), он всерьез заинтересовался пирамидами и принялся старательно изображать из себя специалиста-археолога. К списку его находок, помимо царской камеры Хафры, принадлежат гробница Сети I в Долине царей и источник реки Нигер в Западной Африке. О своих предпочтениях относительно манеры одеваться во время исследования пирамид он сведений не оставил, зато вот что счел нужным сообщить по поводу фундаментального открытия:

 

Я достиг двери в центре большой камеры. Медленно сделал два или три шага, потом остановился, чтобы осмотреться. Где бы я в точности ни находился, сомнений не было: я очутился в сердце пирамиды, в месте, которое с незапамятных времен служило предметом бесчисленных спекуляций и рассуждений исследователей былого и нынешнего. Мой факел, сделанный из связанных вместе восковых свечей, давал слишком мало света, однако я отчетливо различал обстановку. Конечно же, я перво-наперво обратил свой взгляд на запад, где должен был находиться саркофаг; признаться, я ожидал найти его в таком же состоянии, как и саркофаг в первой пирамиде… Представьте мое изумление, когда, приближаясь к западной стене камеры, я внезапно понял, что саркофаг находится заподлицо с полом…

 

 

Вверх

 

Теперь устремимся из мрачных и душных подземелий наверх, к освежающему ветру и простору. Подъем на пирамиды был некогда еще более популярен, чем спуск в них. В «Олеандре, палисандре» Пенелопа Лайвли упоминает, что стороны пирамид «кишели крохотными фигурками. Мы наблюдали за этими скалолазами с немалым интересом, ожидая, когда кто-нибудь из них сорвется, и обсуждали технику подъема; большинство пользовалось услугами проводников, один из которых тянул сверху, а другой подталкивал снизу, их белые галабии развевались на ветру».

«Путеводитель по Египту» Мюррея утверждает, что рекорд скорости при подъеме на пирамиду Хуфу — восемь минут, причем «подниматься нисколько не сложно, разве что утомительно для тех, кто не обучен скалолазанию.

Дам нередко приходится втаскивать наверх, это делают арабы, которых также можно попросить взять с собой приступку, чтобы подставлять под ноги у особенно высоких камней». Соперник Мюррея Бедекер также сообщает о готовности проводников помочь: они «тянут, подталкивают, поддерживают и едва ли позволяют отдохнуть, пока скалолаз не добрался до вершины. Дамам следует позаботиться о подобающем наряде…» Впрочем, Гарриет Прингл, героиня романа Оливии Мэннинг «Дерево опасностей», этот совет проигнорировала. Она отказалась от помощи проводников, оставила их у подножия пирамиды бессильно потрясать кулаками, а сама двинулась вверх — довольно необычным способом: «стоя спиной к стене, она прыгала вверх, на следующий уступ, а затем подтягивала ноги».

Американский романист Марк Твен может по праву считаться одним из первых туристов в современном значении этого слова. Он оставил нам весьма живописное описание своего восхождения на Великую пирамиду, которая показалась ему «неопрятной, уродливой грудой камня. Каждая из ее чудовищных сторон представляла собой гигантскую лестницу вверх. Ступень за ступенью эти лестницы сужались, пока не сходились на конус высоко в воздухе. Крошечные, как насекомые, мужчины и женщины отважно карабкались по головокружительным обрывам». Чтобы описать сам подъем, Твен прибегнул к нагромождению определений: это было «восхитительное, воодушевляющее, чреватое падением, требовавшее напряжения мышц, утомляющее до изнеможения, заставляющее скрежетать зубами и проклинать все на свете» восхождение к вершине пирамиды под палящими лучами солнца, словно стремившегося поджарить незадачливых скалолазов.

Другим туристом-романистом был Уильям Теккерей. Он писал, что ему помогал проводник-бедуин, перехвативший их отряд за две мили от пирамид, а подъем не был «ни романтичным, ни трудным, ни возвышающим душу: поднимаешься по гигантской каменной лестнице, отдельные ступени которой высотой четыре фута…» Элизабет Кэбот Керкленд отозвалась о восхождении на пирамиды столь же прохладно. В своей статье, опубликованной в «Записках Массачусетского исторического общества» за 1905 год, она заметила, что «усталость была велика, а расходы малы», и что трое бедуинов, ее сопровождавших, «выглядели весьма устрашающе, но держались безукоризненно вежливо и оказывали любую потребную помощь… Погода нас не баловала, ветер из пустыни обжигал, а солнце испепеляло». На восхождение миссис Керкленд затратила сорок минут, на спуск — вдвое меньше (эти цифры гораздо более похожи на правду, чем сведения Мюррея).

Наверняка те, кто достигал макушки пирамиды, испытывали потребность в длительном отдыхе. Однако условия наверху к этому не располагали. Путеводитель Мюррея сообщает, что «на вершине пирамиды долготерпение скалолазов примутся всерьез испытывать продавцы поддельных древностей и бесчестные менялы». Теккерей оставил нам описание ситуации, в которую уже не смогут угодить современные туристы: «Отовсюду слышались шутки и смех, крики проводников, требования позвать переводчика, препирательства из-за медяка… Мы словно разыгрывали фарс на фоне пирамид. Они возвышались прямо перед нами, и под их сенью творились совершенно нелепые в своей повседневности дела». Теккерей упоминает некоего майора бенгальской кавалерии, чье лицо, когда он поднялся на вершину, «побагровело и лоснилось», однако наверху его ожидали «холодная дичь и горячая яичница, а в следующее мгновение он уже окунул усы в стаканчик бренди с содовой. Что ж, теперь он сможет поведать всем и каждому, что поднимался на пирамиду».

Несмотря на подобные ситуации, вид с вершины пирамиды, должно быть, потрясал этих ранних туристов — если не всех, то большинство из них. Теккерей восхищался «бескрайним плоским ландшафтом, великой, плавно текущей рекой, багровым из-за знойной дымки городом с его фортами, куполами и шпилями, зелеными полями, рощами пальм и пестрыми деревушками… Пустыня уходила в бесконечность, тянулась далеко-далеко, пока не сливалась с золотым горизонтом». Однако когда Гай Прингл из романа «Дерево опасностей» добрался до вершины пирамиды, он «оглядел пустыню, над которой дрожало марево, и подивился тому, зачем кто-либо вообще сюда поднимается. Тут почти не на что смотреть. Вдалеке мерцали и переливались на жаре призрачные очертания пирамид Саккары. И больше ничего. Он словно очутился на плоту посреди желтого моря — или же на сковородке, под которой жарко полыхает пламя».

Прежде чем спуститься, туристы, насладившиеся видом, спешили вырезать на камнях свои имена. Думаю, если внимательно изучить надписи на камнях пирамид, мы найдем немало интересного. Достоверно известно, к примеру, что на Великой пирамиде запечатлено имя критика Уильяма Холмана Ханта (1827–1910), которого его спутник Седдон бросил внизу, а сам полез вверх. Хант не слишком обрадовался, узнав по возвращении Седдона, что его имя отныне вырезано на камне (вместе с именем Седдона) — и, быть может, наряду с именами других, намного переживет тех, кто оставил эти надписи.

 

Сфинкс

 

Он меньше, чем воображает себе большинство людей, этот памятник, почти затерянный среди развалин храмового комплекса при пирамиде Хафры, едва заметный из-за ограждений, экранов и оборудования для ежевечернего аудиосветового шоу. С пирамиды Хафры видна только тыльная часть его головы, этакий каменный горб над песками в том месте, где пустыня переходит в пригород. В отличие от пирамид, он не сложен из отдельных блоков, а вырезан из цельного камня; у него тело льва и человеческая голова. Вблизи становится возможным разглядеть выражение лица — эту легкую усмешку на губах, этот исполненный мировой скорби взор, устремленный за твою спину; он смотрит в никуда — и видит все.

Сфинкс ревниво хранит свои секреты. Чье лицо воспроизводит этот каменный гигант? Считается, что лицо фараона Хафры, но наверняка сказать нельзя; в период Нового царства Сфинкса отождествляли с богом Гор-эм-Амхетом («Гор на горизонте»). Для чего его построили? Возможно, чтобы охранять пирамиду. Зачем к нему прокопали туннели? Вероятно, это работа грабителей. Каков его возраст? Полагают, что Сфинкс — современник Хафры, однако приснопамятная «альтернативно-историческая» теория утверждает, что, судя по естественному износу статуи, ее изваяли свыше восьми тысяч лет назад. Куда, в конце концов, подевался его нос? Никто не знает точно; тщательное исследование показало, что нос Сфинкса то ли отбили зубилами, то ли отломали при помощи неких рычагов.

 

 

Древняя легенда гласит, что Сфинкс загадывал проходившим мимо путникам загадки и убивал тех, кто давал ошибочные ответы. Арабы называют его Абу-Хол, то есть «Отец страха». «Сфинкс» — слово греческое, возможно, производное от древнегреческого слова, означающего «незнакомец, чужак»; впрочем, по мнению некоторые ученых это название происходит от древнеегипетского «шесеп анх» — «живой образ». Борода Сфинкса ныне хранится в Британском музее, а некогда мамлюки и солдаты наполеоновской армии использовали ее в качестве мишени для учебных стрельб; неоднократно предпринимались попытки реставрировать бороду, не менее многочисленные, чем попытки различных исследователей расколоть ее, чтобы «проникнуть в тайны Сфинкса», — ни те, ни другие не удались. Статуя же и без бороды выглядит весьма величаво. Первая встреча со сфинксом многих разочаровывает, но некоторое время спустя понимаешь, что, сам того не заметив, поддался суровому очарованию этой благородной фигуры.

Так произошло, например, с А. У. Кинглейком (1809–1891), викторианским джентльменом и романистом-любителем, который побывал в Северной Африке в 1834 году, а через десять лет опубликовал книгу «Эотен: впечатления о путешествиях по Востоку», причем в первом издании автор указан не был. Он писал:

 

Сфинкс одинок. Безусловно, это существо привлекательно, но его привлекательность — не от мира сего; этот зверь, которому поклонялись древние, ныне представляется сущим дьяволом, гнусным чудовищем. И все же когда глядишь на эти губы, вытесанные согласно древнему канону красоты… Он, сей потусторонний зверь, повидал многое — стародавние династии эфиопских и египетских царей, греков и римлян, арабов и оттоманов, Наполеона с его мечтами о мировой империи, битвы и завоевания, горькую участь египетского народа, вынужденного прислуживать охочим до зрелищ путешественникам. Стоит вспомнить об этом, и всякое желание насмешничать пропадает.

 

В Средние века Сфинкс почти полностью скрылся под песками (и оставался в таком состоянии до 1920-х годов). Абдул Латиф, багдадский врач и путешественник, к рассказу которого о Мемфисе мы обращались выше, видел Сфинкса в 1220 году; он говорит о «колоссальной голове, выступающей из земли… Лицо отливает красным, словно статую совсем недавно покрасили. Это лицо необычайно красиво, особенно губы, и кажется, что существо лукаво улыбается». Завершается этот пассаж категоричным утверждением, что во всем Египте нет ничего более пропорционального, нежели голова Сфинкса.

Однако далеко не все поддавались очарованию Сфинкса. В книге «Сафари темной звезды» (2002) Поль Теру снисходительно упоминает «иссеченное песком безносое лицо, покоящееся на полуразрушенных лапах, будто фигурка из песка, на которую пролился дождь». Он цитирует воспоминания других путешественников, чтобы доказать, что не одинок в своем отношении к Сфинксу. Гюстав Флобер называл Сфинкса «курносым и потрепанным», а друг Флобера заметил, что «со спины он выглядит в точности как гигантский гриб». Марк Твен в «Простаках за границей» говорит, что Сфинкс «такой печальный, такой серьезный, такой тоскующий, такой терпеливый… При взгляде на него испытываешь те же ощущения, какие, должно быть, испытывает человек пред Господом»; для Теру этот отзыв — не более чем свидетельство буйной фантазии классика американской литературы. Что ж, каждому свое… Для всякого путешественника Сфинкс олицетворяет то, что этому путешественнику хочется, будь то величие или упадок.

 

Добро пожаловать в цирк

 

Сегодня Сфинкс является центральным персонажем главного туристического аттракциона Гизы — ежевечернего аудиосветового шоу у пирамид. Публика рассаживается на огромной платформе, ежась от холодного ветра, задувающего из пустыни с наступлением сумерек; пирамиды проступают из мрака в лучах прожекторов и мерцании лазеров, а Сфинкс — конечно, диктор — рассказывает собравшимся историю этого места.

Иногда энтузиазм устроителей шоу кажется чрезмерным. Скажем, торжественная музыка, сопровождающая повествование, словно заимствована из голливудского эпика 1950-х на библейские темы. Сам рассказ тяготеет к апокалиптичности («Я Сфинкс» — бум-бум-бум — «Я охраняю величайшие достижения человека на этой Земле» — бум-бум-БУМ!) Один из современных путеводителей отзывается о шоу весьма снисходительно, чтобы не сказать — презрительно, и утверждает, что лицезреть это шоу следует на иностранном языке, дабы комментарий не мешал наслаждаться игрой света и тени. Однако организаторы позаботились о переводе комментария на множество языков, включая русский и японский, а само шоу чрезвычайно популярно у семей с детьми: кутаясь в пледы, выдаваемые при входе, они зачарованно наблюдают, как лучи лазеров вспарывают ночное небо, а на экранах сменяют друг друга древние фрески и узоры. Как к шоу относится сам Сфинкс, остается только догадываться. Пожалуй, умей он говорить, он не был бы столь суров по отношению к этому представлению. Вероятнее всего, он взирает на происходящее с привычной мировой скорбью в очах, терпеливо дожидаясь, пока зрители разойдутся, и он сможет спокойно заснуть.

Ежедневный туристический круговорот у пирамид по-своему не менее увлекателен, чем сами памятники и их история. Автобусы с затемненными окнами и надписями на бортах вроде «Флэш тур» прибывают сюда целыми конвоями, начиная с полудня; многоязычная толпа, среди которой снуют местные, штурмует пирамиды до позднего вечера. Надо признать, что посещение пирамид — нечто наподобие непрерывного развлечения: вам предлагают и прокатиться на верблюдах, и приобрести почтовые открытки, лентами свисающие с прилавков, и воспользоваться услугами самозваных гидов-полиглотов, и купить той или иной сувенир из якобы подлинных «древних» камней. Среди местных встречаются люди всех возрастов, от десятилетних черноглазых и черноволосых мальчишек в белых галабиях до согбенных старцев с гнилыми зубами и лицами, словно иссеченными песком и опаленными солнцем. Продавцы и покупатели торгуются отчаянно и в целом добродушно, хотя предложения купить то или это, сыплющиеся со всех сторон и на каждом шагу, способны довести до белого каления и каменную статую.

Это зрелище знакомо всем, кому довелось побывать в Египте в наши дни. В «Восьмидесяти днях вокруг света» Майкл Пэлин рассказывает об автобусах, из которых «бесконечной вереницей, словно муравьи, высыпаются туристы; едва они сойдут с подножки, их атакуют погонщики верблюдов, продавцы открыток, разносчики воды и прочие представители свободного рынка, исправно грабящие туристов в этих местах на протяжении сотен, если не тысяч лет». Пэлин пишет о бесчисленных попытках местных одурачить «высоких белых людей с богатого Запада», о надоедливых торговцах, даже об «атмосфере напряженности и раздражения».

Справедлив ли Пэлин в своих оценках? Давно ли пирамиды превратились в развлечение для туристов? В известном смысле нам приятно думать, что так было почти всегда. Еще греки и римляне приезжали сюда поглазеть на эти величественные сооружения. Как говорилось выше, греческий историк Геродот побывал в Гизе в 449 году до н. э. (Он утверждал, что величайшим чудом Древнего Египта были отнюдь не пирамиды, а лабиринт «близ Города Крокодилов», от которого, увы, не сохранилось и следа[5]). В 24 году н. э. географу Страбону поведали, что груды каменных обломков перед пирамидами — это «окаменелые остатки пищи рабочих» (во времена римского владычества тогдашние гиды славились своей фантазией: так, Диодор Сицилийский покинул Египет в твердом убеждении, что камни на пирамиды поднимались при помощи соляных помостов, которые таяли, когда их заливали воды Нила). Плиний Старший, побывавший в Египте в I веке н. э., записал, что жители поселения Бусирис (Абу-Сир) помогают путешественникам забираться на пирамиды; этот обычай сохранился и две тысячи лет спустя. Аполлоний Тианский (20—100), языческий пророк и философ, странствовал по Египту в компании учеников. «Нет в Египте ни единого города, храма или священного места, который они бы миновали», — свидетельствует биограф Аполлония Филострат. При раскопках были найдены несколько латинских табличек, советующих заезжим гостям вести себя уважительно и не святотатствовать. Впрочем, это не останавливало особо экзальтированных путешественников, которые вели себя не лучше, чем их потомки в XIX столетии; в Гизе нашли латинскую надпись — некая римлянка сожалеет, что ее покойный брат не сможет насладиться красотой этого места.

Римляне также имели склонность к «античному китчу» — например, устраивали египетские танцы и посещали мастерские бальзамировщиков в Мемфисе. Некоторых пирамиды приводили в такой восторг, что по возвращении домой они строили себе гробницы в египетском стиле вдоль Аппиевой дороги. На самом деле эти «прототуристы» были первыми ориенталистами; термин «ориенталисты» предложил родившийся в Каире ученый Эдуард Саид (1935–2003), называвший так тех, чьи представления о Востоке расходились с реальностью. Подобно нынешним туристам, римляне искали «экзотики» и в результате все, что видели их глаза, разукрашивали собственными фантазиями. Предрассудки, с которыми они приезжали в страну, оправдывала и подтверждала хорошо развитая туристическая индустрия, во многом схожая с нынешней, — назойливые гиды, китчевые сувениры и посулы «обеспечить незабываемые впечатления» от сколь угодно краткого визита.