Jean‑David Nau l’Ollonais) (1635–1667), Франция 2 страница

 

^{Л’Олонэ попадает в беду}

 

Но час его настал: при одной высадке дариэнские индейцы, одно из самых диких американских племен, напали на пиратов, взяли в плен самого Олонэ, живого разорвали в куски, сжарили их и съели. Большую часть вышедших вместе с ним на берег пиратов постигла такая же участь. Только немногие спаслись, чтобы уведомить товарищей о трагической кончине знаменитого пирата».

На этом рассказ Ф. Архенгольца не завершается, поскольку он не мог не упомянуть об участи тех пиратов, что остались на острове. И, естественно, выносит свое заключение: «Оставшиеся на острове де‑лас‑Перлас флибустьеры десять месяцев тщетно ждали возвращения своих товарищей, наконец, корабль, на котором находилась другая партия пиратов, принял их, и они решились вместе со своими избавителями производить грабежи. Весь соединенный отряд вышел на берег у Грациас‑а‑Диос и в пирогах поехал вверх по реке. Тамошние жители, однако, успели вовремя убежать внутрь страны, взяв с собою все, даже съестные припасы. Это обстоятельство, которого не предвидели флибустьеры, повергло их в крайнюю нужду. Голод свирепствовал между ними и заставлял их искать пищи вдоль берега; не имея чем утолить голода, они ели башмаки и сабельные ножны. Только немногие добрались до морского берега; прочие все погибли – частью от истощения, частью были убиты возвращавшимися жителями.

Вот каковы были почти все действия флибустьеров: дерзкое нападение в лодках на большие корабли, почти всегдашний успех; высадки, победы над гарнизонами и охранными войсками, осада и взятие крепостей, грабежи и жестокости всякого рода; редко при битвах на суше и на море подвергались они совершенному поражению, а еще реже были уничтожаемы целые отряды их, как случилось с Олонэ и его товарищами».

 

Томас Пейн (Thomas Paine)

 

Англия

Этот английский буканьер пиратствовал в Карибском море в 1680–1683 годах. Начав свой путь с пиратского разбоя, он в итоге получил прощение и в дальнейшем даже, случалось, охотился на корсаров, а дни свои завершил в покое и почитании.

 

Матушка Томаса Пейна вышла вторым браком за губернатора острова, на котором они жили. Видимо, атмосфера в новой семье была не слишком благоприятной, а может, все дело было в том, что мальчик стремился как можно раньше стать мужчиной. Как бы то ни было, но в возрасте 15 лет он ушел в море простым матросом. Ему повезло плавать с такими грандами пиратского мира, как Франсуа л’Олонэ и сэр Генри Морган. Это был потрясающий опыт, который весьма пригодился Пейну в дальнейшем, когда он сам стал корсаром.

А произошло это, по мнению большинства историков пиратства, в 1678 году в результате его участия в рейде графа Жана д’Эстре, флот которого был застигнут штормом у Лас‑Авез. Благодаря тому, что у Пейна был небольшой и удачно сделанный шестипушечный шлюп, позволявший ему добиваться невероятной маневренности, он оказался в выгодном положении. Пейн, тем не менее, самоотверженно бросился спасать тонущих буканьеров – в сущности, это было его первое боевое крещение. Своим поступком он завоевал к себе уважение и приобрел соответствующую репутацию. Летом того же года он совместно с де Граммоном отправился на разграбление Маракайбо. Июнь получился результативным. Однако корабль нуждался в починке, и Пейн вернулся и высадился на Лас‑Авез, чтобы привести свое судно в порядок. В это время к острову подошел крупный голландский корабль. Заметив пиратов, голландцы, застав их врасплох, начали обстреливать. В этот миг для Томаса Пейна все могло закончиться навсегда. Но он явно родился в сорочке! Из‑за шквального пушечного огня берег заволокло дымом; и тут к острову пристало… еще одно голландское судно! Это был скромный шлюп. Пираты под прикрытием еще не рассеявшегося дыма захватили шлюп и умудрились сбежать, бросив свое так и не отремонтированное судно на берегу.

В дальнейшем Томас Пейн присоединился к опытным корсарам – капитану Райту и Йэну Виллемсу – и они стали вместе охотиться в Карибском море. Из их наиболее впечатляющих демаршей стоит упомянуть захват в 1680 году Рио‑де‑ла‑Хача. Кроме того, заслуживал внимания и успешный рейд Пейна к Гондурасу, принесший ему неплохие трофеи. В мае 1680 года Томас Пейн вновь вышел в море уже с де Граммоном, как прежде. Они решили возобновить свое сотрудничество. В июне 1680 года они захватили портовый город на побережье Гондураса – Ла‑Гуайру; примечательная деталь: корабли де Граммона и Томаса Пейна специально приняли на себя атаку подоспевших сил возмездия в лице испанской эскадры, позволив тем самым спокойно уплыть прочим пиратским кораблям, на которых находилась практически вся добыча. После справедливого раздела награбленного Томас Пейн отправился на Тортугу.

Значительные средства позволили Пейну обзавестись новым кораблем. Ему теперь не было нужды ютиться на крохотном шлюпе. Его выбор пал на более крупное судно, вооруженное десятью пушками. Общая численность команды достигала порядка 100 человек. В июне 1681 года он на своем новом корабле примкнул к пиратской эскадре, целью которой были острова Сан‑Биас. Рейд, тем не менее, не удался, поскольку эскадру разметало штормом. Вновь, уже второй раз в жизни стихия становилась непреодолимым препятствием на пути Пейна. Судно Пейна отнесло к Бока дель Торо, где он был вынужден заняться его ремонтом, чему, кстати, весьма препятствовали набеги туземцев.

На исходе 1682 года Томас Пейн, похоже, решил образумиться. Ему уже стукнуло пятьдесят. Он чувствовал, что стареет и не может уже, как прежде, зарабатывать на жизнь морским разбоем. Он отправился на Ямайку и повинился перед губернатором. Тот проявил к нему снисхождение, выбив из Пейна твердое обещание впредь не пиратствовать. Но уже в марте 1683 года, поддавшись искушению, он совместно с четырьмя другими корсарами напал с моря на колонию Сан‑Августин во Флориде. Жители колонии оказались закаленными в боях молодцами, и на испуг их взять не удалось. Чтобы заполучить хоть какую‑то добычу, пиратской эскадре пришлось сновать вдоль побережья, грабя небольшие селения. В конце концов Пейн вернулся в Нью‑Провиденс, столицу Род‑Айленда. А тамошнему губернатору уже легли на стол официальные бумаги с требованием арестовать Пейна за то, что он нарушил условия, на которых ему было даровано прощение. Однако Уильям Коддингтон, губернатор Род‑Айленда, был крепким орешком и не любил получать приказы от сторонних официальных лиц, не говоря уж о том, чтобы их выполнять. Он не стал брать Пейна под стражу, оставив его на свободе и позволив начать новую жизнь.

Впоследствии Пейн перебрался в Джемстаун, где окончательно и обосновался, вдобавок женившись в 1687 году на дочери верховного судьи города. Он стал примерным гражданином; единственным облачком, что слегка омрачило его репутацию, стало обнаружение у него части имущества знаменитого корсара Уильяма Кидда. Впрочем, в итоге все обошлось. Он был взят на службу в милицию и способствовал сохранению порядка в регионе.

Впрочем, однажды ему удалось тряхнуть стариной. Правда, теперь все было иначе. Не за ним охотились власти, а он сам был уполномочен преследовать. Случилось это уже в 1706 году. Объектом преследования Томаса Пейна явился французский корсар, которого он и настиг, доказав тем самым свою лояльность.

Скончался Томас Пейн в 1715 году на острове Конаникут, где и был похоронен на принадлежавшей ему земле.

 

Пьер ле Пикар (Pierre le Picard)

 

Франция

Это был французский буканьер, отличившийся в совместных акциях с такими маститыми корсарами, как сэр Генри Морган и Франсуа л’Олонэ. Кроме того, Пьер ле Пикар («Пикардиец») стал одним из первых пиратов, кто с равным успехом проявил себя в рейдах как на Карибах, так и на Тихом океане.

 

Жан Рогожинский, авторитетный историк пиратства, полагает, что Le Picard – это не фамилия, а, скорее, прозвище, которое указывает на то, что родиной этого человека является Пикардия. Никаких упоминаний о нем до того, как он, имея под началом небольшую бригантину с командой в 40 человек, был принят в 1667 году корсаром Франсуа л’Олонэ в свою эскадру, не встречается. Впрочем, известно, что до встречи с л’Олонэ он принял в 1666 году участие в пиратском рейде в Маракайбо (ле Пикар наверняка даже не догадывался, какую роль впоследствии сыграет в его судьбе знание тамошних окрестностей, полученное им на практике!).

Эскадра пиратов двинулась в направлении портовых городов Пуэрто‑Кабальос и Сан‑Педро. Это были поистине вожделенные цели, но, как это ни странно, экспедиция оказалась крайне неудачной. Ряд пиратских капитанов, и среди них Пьер ле Пикар, испытав крайнее разочарование в своем именитом вожаке, предпочли его немедленно оставить и попытать счастья самостоятельно. Согласно Эксквемелину, пираты «…отправились на Тортугу, чтобы шарить в ее водах». Пьер ле Пикар «…пошел вдоль побережья материка, добрался до Коста‑Рики, вошел в воды Верагуа; там он высадился на берег и отправился в городок Верагуа. Он разграбил его, несмотря на жестокое сопротивление испанцев».

Вместе с Пьером ле Пикаром действовал другой пират – Муаз Вакелин, также ранее участвовавший в рейде корсара л’Олонэ. «Пираты захватили часть горожан в плен и доставили их на корабль, но добыча досталась им небогатая: население в тех местах бедное и занято на рудниках. Там есть несколько золотых приисков, на которых трудятся рабы; они вытаскивают землю и промывают ее в реке. На целую гору земли приходится несколько золотых песчинок величиной с горошину, иногда, правда, встречаются золотинки покрупнее, но чаще они совсем мелкие. Пираты захватили не то семь, не то восемь фунтов золота. После этого они решили, что лучше всего отправиться в город Нату, на побережье Южного моря (т. е. Тихого океана. – Авт.); там есть чем поживиться: ведь в городе живут хозяева тех рабов, которые трудятся в Верагуа. Однако они все же побоялись пойти туда – уж больно много испанцев жило в Нате».

Да, это, безусловно, было мудрым решением, поскольку Муаз Вакелин решил атаковать Нату самостоятельно и в итоге лишился корабля.

А Пьер ле Пикар вернулся к себе на Тортугу. Сведений о том, выходил ли он в море на протяжении нескольких следующих лет, не имеется. По всей видимости, выходил – на то он и был пиратом; по крайней мере судно он поменять удосужился. Однако серьезной добычи ему заполучить явно не удалось. А в 1669 году сам Генри Морган, которому поведали о том, что Пикар в 1666 году был в Маракайбо и хорошо знаком с теми местами, предложил пирату стать его проводником в специально снаряженной для этого экспедиции. Правда, некоторые источники утверждают, что это именно Пьер ле Пикар надоумил Моргана двинуться к Маракайбо, суля золотые горы и выразив горячее желание участвовать в этом путешествии в качестве проводника. Более того, Морган после недавней и на редкость неудачной атаки баснословно богатого порта Картахены как раз утратил некоторую долю популярности и терял своих союзников, угрюмо созерцая, как тает его эскадра. Соответственно он не мог не возблагодарить судьбу за то, что она в лице Пьера ле Пикара предоставляет ему блестящую возможность вернуть свое отчасти пошатнувшееся величие!

Пикар присоединился к Генри Моргану в Панаме, откуда уже проследовал на своем новом корабле «Святой Пьер» с 10 пушками на борту. Рейд оказался более чем удачен; проводник оказался на высоте! Оба города были разграблены. Но это еще не все. Непонятно почему, но пираты, которых изрядная добыча отнюдь не привела в хорошее расположение духа, задались целью переловить чуть ли не все население этих городов, подвергнув затем несчастных чудовищным пыткам и издевательствам. Они так долго пытали их и мучили, что уже успела подоспеть мини‑эскадра испанцев из трех военных фрегатов с намерением покончить с пиратами. Однако пираты не позволили застать себя врасплох. Один из их кораблей, начиненный порохом, пошел на таран одного из фрегатов. В итоге оба корабля взорвались. Другой фрегат был пиратами сожжен, а третье судно они взяли вместо того, что было пожертвовано в самом начале. Им даже удалось дополнительно заполучить с этих фрегатов около 20 000 песо серебром. Общая сумма награбленного составила порядка 125 000 песо; каждый из пиратов (а уж Пьер ле Пикар – точно!) получил внушительную долю добычи.

В дальнейшем Пикар ничем себя особенно не проявил; большинство историков полагают, что он скончался на Ямайке в 1679 году. Тем не менее сам сэр Генри Морган, к тому времени уже ставший губернатором Ямайки, отмечает в своих воспоминаниях, что Пьер ле Пикар был жив в 1682 году, причем вполне сохранил свою активность, бороздя воды в районе Порт‑Ройяла в ожидании английских и испанских торговых кораблей.

 

Шевалье дю Плесси (Chevalier du Plessis)

 

Франция

Шевалье дю Плесси был приватиром, то есть он имел особую лицензию, позволявшую ему безнаказанно нападать на испанские корабли. Он осуществлял рейды с переменным успехом, однако по‑настоящему большой добычи ему заполучить не удалось. В 1668 году он принял в свою команду Муаза Вакелина, который сразу же стал его правой рукой. Произошло это далеко не случайно: Вакелин поведал дю Плесси о том, что был сподвижником легендарного пирата Франсуа л’Олонэ, а потом охотился сообща с Пьером ле Пикаром, также маститым корсаром, служившим проводником самого Генри Моргана в Маракайбо. Они двинулись к побережью Коста‑Рики, где сначала взяли приступом город Верагуа, а потом попытались захватить еще один – Ната, но там им не повезло. Вакелин же, лишившись своего корабля, был вынужден искать работу. Так вот он и попал на борт к дю Плесси. Когда на исходе того же года дю Плесси скончался, Вакелин принял командование его кораблем и продолжал пиратствовать.

 

Франсуа Гронье (Francois Grogniet)

 

Франция

Это был французский буканьер, которого принято считать едва ли не самым большим неудачником среди всех пиратов.

Ну, это, пожалуй, некоторое преувеличение, хотя доля истины в подобном утверждении присутствует. Однако Франсуа Гранье довелось участвовать в рейдах совместно с такими признанными пиратами, как Эдвард Дэвис, Джордж Хаут и Пьер ле Пикар. Действовал в Карибском море, а также в Тихом океане. Некоторые страницы его жизни стали нам известны благодаря любезности небезызвестного Равено де Люссана, пирата, находившего время среди рейдов для изложения на бумаге особо примечательных подробностей содеянного им и его дружками‑головорезами. В случае с Гронье это было куда как просто, поскольку они плавали на одном корабле.

 

К моменту своей встречи с Эдвардом Дэвисом Гронье имел под своим началом 280 человек; преимущественно это были французы и англичане. Ближайшим сподвижником Гронье был капитан Лескуер. У Жемчужных островов произошла их встреча с Эдвардом Дэвисом. Тому стало известно, что в скором времени поблизости должна проследовать флотилия кораблей, следующих из Перу и груженных золотом и драгоценностями. Дэвис предложил Гронье партнерство, и тот согласился. Как пишет Ф. Архенгольц: «…в марте 1685 года, вследствие вышеописанного плана, флотилия флибустьеров, состоявшая из десяти кораблей с 1100 человеками экипажа, явилась в Южном океане. Флотилию составляли два фрегата, один тридцатишести‑, другой шестнадцатипушечный, пять меньших военных судов без пушек и три баркаса. Девятью из них командовали англичане и только одним француз, все они были отняты у испанцев. К ним присоединилось еще несколько других отрядов флибустьеров, между ними отряд капитана Гронье, который совершил удачно долгий и опасный путь на пирогах и лодках. Всей флотилией командовал англичанин Эдвард Дэвис.

Недалеко от перуанских берегов флибустьеры взяли испанский корабль и узнали от пленных, что перуанский вице‑король приказал всем купеческим кораблям не выходить в море, обещая им, что в скором времени прибудет военная эскадра, которая изгонит пиратов из Южного океана. Между тем флибустьеры прибыли уже к Панаме, где надежда на помощь была очень слаба, а, напротив, царствовал величайший ужас при вести о вторичном появлении неумолимых врагов. Пираты крейсировали на небольшом расстоянии от города, потому что по причине мелководья не могли приблизиться к нему. Вскоре, однако, они бросили якорь у острова Тарога, ожидая появления испанского флота, без уничтожения которого не могли иметь успеха.

Наконец после четырехнедельного ожидания, седьмого июня 1685 года, флибустьеры завидели испанскую эскадру, назначенную для их уничтожения. Она состояла из семи больших военных кораблей, в числе которых были два линейных и один семидесятипушечный, они шли прямо на суда пиратов. Флибустьеры ни минуты не сомневались в победе и радовались случаю, который на долгое время оставит им неоспоримое владычество на этих морях. Впрочем, битва не кончилась к их выгоде, потому что ветер был им противен, море беспокойно, и они не знали отмелей и берегов. Кроме того, силы были слишком неравны.

Самое сражение было одним из отчаяннейших предприятий, отмеченных в летописях флибустьеров, и при великом неравенстве никак не могло иметь счастливого конца. Поэтому они пришли в весьма опасное положение, из которого могло спасти их только самое отчаянное мужество. Один корабль их был окружен испанцами. Другие, менее стесненные, могли бы удалиться, но они решились единодушно лучше погибнуть до последнего, чем оставить неприятелю хоть малейшую лодку. И в самом деле, намерение это удалось сверх всякого чаяния, так что эта почетная битва, хотя неудачная, стоила победы, они потеряли только барку, большей частью наполненную пленными, которая до того была пронизана испанскими ядрами, что угрожала немедленной гибелью, почему экипаж оставил ее. Освобожденные этим случаем пленные, которым не было неизвестно отчаянное положение их на готовой потонуть барке, поспешили броситься в объятия земляков своих, но испанский адмирал, который не знал этого обстоятельства и не подозревал, что там находились пленные, но видел, как барка была оставлена флибустьерами, принял ее за брандер и поспешно велел обратить на нее весь огонь. Через несколько минут барка и все пленные исчезли в морской пучине».

Да, картина, нарисованная Архенгольцем, способна поразить любое воображение. Однако он почему‑то избегает упоминания о том, что Гронье, будучи одним из предводителей, казалось, должен был собственной отвагой побуждать подчиненных ему людей на подвиги. Однако он, быстро оценив все шансы, почел за благо вообще уклониться от сражения! Такое поведение среди пиратов было не в чести. И если команда Гронье и не слишком негодовала на своего капитана, то ожидать подобной снисходительности от английской фракции пиратов явно не приходилось. Тем более что для назревающего конфликта имелся и еще один немаловажный повод.

Как далее повествует Ф. Архенгольц: «…морское волнение, продолжавшееся и после битвы, скоро рассеяло суда флибустьеров, и они не сошлись все вместе. О некоторых из них более не слыхали, о судьбе же других, особенно о тех, которые, как будет описано ниже, с 330 человеками достигли острова Сан‑Хуан‑де‑Куэбло, остались следующие сведения.

Еще до общего рассеяния кораблей между флибустьерами оказались признаки несогласия, которое нередко укоренялось между ними и здесь особенно было для них гибельно. Неудачная битва с испанцами подала первый повод к раздору, и – что особенно странно – причиной его была религия. Англичане, которыми обладал в те времена дух пиэтизма (ханжества), заставлявший их ужасаться зрелища католических обрядов, подвергали в испанских церквах поруганию распятия и образа, разбивали их в куски, стреляли в них из пистолетов и смеялись над своими товарищами, французами, которые в ужасе крестились при виде этого безбожия». А тут еще подлил масла в огонь знаменитый английский корсар Уильям Дампьер, который во всеуслышание объявил, что Гронье – подлый трус. В рядах пиратской братии поднялось волнение, и капитанам стоило изрядных трудов кое‑как утихомирить разошедшуюся толпу. После того, что произошло на острове, было ясно одно: разделения эскадры не избежать. И, как пишет Ф. Архенгольц: «…все французы, рассеянные на разных судах, числом сто тридцать, отделились от англичан, двести же других, находившихся на корабле капитана Гронье, остались близ них, недалеко от Панамы».

Эскадра Дэвиса незамедлительно покинула остров, оставив Гронье и всех, кто пожелал к нему примкнуть (среди последних, как ни странно, были и англичане). Теперь Гронье располагал тремя кораблями, общий экипаж которых составлял 340 человек. Естественно, и сам Гронье не собирался долго рассиживаться, тем более что к их услугам был богатый регион, суливший немалую добычу. Как рассказывает Ф. Архенгольц: «…сто тридцать отделившихся французов сделались основою толпы самых отчаянных искателей приключений, они производили теперь грабежи на свой собственный счет на море и на суше, забирали все попадавшиеся им корабли, высаживались везде, где предвидели добычу, и брали выкуп с городов, которых жители были слишком слабы или трусливы, чтобы сопротивляться им. Между прочим, взяли они приступом города Леон и Эспарсо и сожгли город Реалейо (Никарагуа). Здесь вовсе не привыкли видеть неприятелей, и потому жители дрожали при виде всякого вооруженного человека. Поэтому не нужно было даже страшного имени флибустьеров, чтобы произвести всеобщее бегство. Суеверные поступки испанцев еще увеличили бедствия страны. Если флибустьеры являлись вторично в какой‑нибудь город, то духовенство торжественно предавало анафеме город, и жители оставляли его, не похоронив даже убитых при обороне.

Одна барка, на которой находились англичане, была отброшена в Куэбло, экипаж ее решился соединиться с французами, которые как господствующая партия согласились на это тем охотнее, что незначительность числа их заставляла опасаться неудачи. Усилившись таким образом, они умножили и распространили свои нападения, которые, впрочем, большей частью производились каждой нацией отдельно».

24 ноября 1685 года испанцы прибегли к неожиданной уловке. Ф. Архенгольц свидетельствует: «…испанцы придумали хитрость, чтобы избавиться от этих ужасных гостей. Они отправили к флибустьерам с офицером письмо от генерального викария провинции Коста‑Рика, в котором уведомляли последних, что в Европе Испания заключила мир со всеми народами, и поэтому должно надеяться, что и флибустьеры не будут продолжать более войны, а подумают о возвращении восвояси. Если им угодно совершить это возвращение, то им будет оказано всевозможное пособие, и их, как друзей испанцев, перевезут в Европу на королевских талионах. Но флибустьеры скоро догадались, что тут скрывается измена, и наотрез отвергли предложение». Как видите, пираты были не такими уж и простаками. Поняв, что их пытались взять хитростью, они еще более ожесточились: «…город Никоя, взятый также флибустьерами, но не сумевший заплатить выкупа, был сожжен. Но при этом французские грабители поступили особенным образом. Превосходя в числе англичан, они могли соблюсти свои религиозные предрассудки. Поэтому во время пожара они наблюдали за сохранностью церквей и даже организовали сбор пожертвований в частных домах, которые потом относили в церкви. Город Чириквита (Панама) и другие, не желавшие подвергнуться одинаковой участи с Никоею, давали выкупы». Надо добавить, что с целью пущего убеждения пираты вначале казнили нескольких представителей местного населения, словно намекая этим на то, какая именно участь ожидает жителей в том случае, если они вздумают мешкать с выкупом. В этих местах народ большей частью прозябал, поэтому выкупы предлагались преимущественно в виде продуктов питания.

Характеризуя действия Гронье и его людей в этой своеобразной ситуации, Ф. Архенгольц обращает внимание на ряд любопытных деталей: «…англичане и французы все еще действовали отдельно, причем первые, будучи сильнее, делали лучшие успехи в грабежах и морских разбоях. Притом толпы англичан были смешаны, тогда как французские состояли из одних французов, но как число их все более и более уменьшалось, то они скоро были принуждены принимать в свои отряды и англичан. Отчаянное мужество и бесчеловечие господствовали во всех отрядах в равной степени».

«Панама была, так сказать, средоточием, куда ездили они часто, чтобы в окрестностях ее добывать жизненные припасы и брать встречавшиеся корабли, причем часто происходили битвы на суше и на море, – пишет далее Ф. Архенгольц. – Скоро капитан Гронье соединился с этими флибустьерами, отделясь с 60 французами от первой флотилии. Подкрепленные этим отрядом, флибустьеры пошли на Пуэбло‑Вьего, большое местечко, где испанцы окопались в церкви, перед нею выстроили в боевом порядке сто пятьдесят всадников. Но эти защитники не дождались даже приближения неприятеля: едва завидев пиратов, все они разбежались, оставив им множество съестных припасов, в которых очень нуждались флибустьеры. Но по истреблении этих припасов возобновился прежний недостаток, потому что испанцы скрывали все жизненные потребности. Это принудило флибустьеров возвратиться в Сан‑Хуан‑де‑Куэбло, где море обещало добычу или хоть другую помощь, ибо там оставалась часть отряда. Там же находились и морские силы их, состоявшие из одного корабля, двух барок, четырех лодок и нескольких недостроенных еще пирог».

Однако их нескончаемые бесчинства не могли не заботить испанские власти. Устав мириться с грабежами и нападениями, испанцы направили карательную эскадру. А пираты, будучи на острове, «пребывали… в совершенном спокойствии, когда вдруг завидели пятнадцать кораблей, подъезжавших к пристани. Уверенные, что это испанские суда и что, следовательно, корабль их погиб, они поспешно перенесли с него все припасы и вещи на барки и разбили его на берегу, при этом приняли все меры, чтобы воспрепятствовать высадке, если бы испанцы покусились на нее. Но последние и не думали пускаться на это и удовольствовались осмотром разбитого корабля, выбрали из него железо в знак победы и сожгли остов, после чего немедленно уехали». Это, между прочим, был самый крупный корабль эскадры пиратов. Так что они понесли существенный ущерб.

А далее мнения историков разделяются. Жан Рогожинский утверждает, что пираты соорудили компактные и надежные плоты, на которых двинулись на веслах в северном направлении. Через какое‑то время они повстречали корсара Чарлза Свэна, с которым объединились и впоследствии совместно брали штурмом Гранаду. Если же верить Ф. Архенгольцу, дело обстояло вот как: «Флибустьеры собрали свою небольшую флотилию в Кайдейраском заливе и намеревались посоветоваться о важной экспедиции, когда завидели корабль, за которым тотчас учинили погоню. Приблизясь к нему, они с удивлением узнали в нем один из кораблей Дэвисовой эскадры, на котором находились английские флибустьеры, – встреча, угрожавшая недобрыми последствиями. Начальник его, Тюслэй, гордым обращением с французами подал первый повод к вредному для всех разделению отряда. Поэтому теперь его и весь экипаж взяли в плен. На корабле находилось сто двадцать англичан, которые, застигнутые врасплох, не могли выгодно защищаться против превосходных сил, корабль был объявлен добрым призом.

Тюслэй и англичане были чрезвычайно поражены, французы же, которые действовали вовсе не серьезно и притом нисколько не желали на краю света иметь между собой новых врагов, после пятичасовой шутки, в продолжение которой бранили пленных за их небратские поступки, положили конец ужасу их: дали всем им свободу и возвратили корабль со всем на нем находившимся. Освобожденные англичане решились соединиться навсегда со старыми друзьями».

Любопытный момент, не правда ли?

Подобная консолидация сил позволяла рассчитывать на многое. Во всяком случае, теперь уже можно было попробовать сразиться за крупный приз. Ф. Архенгольц подтверждает это: «Усилившись так значительно, флибустьеры решились предпринять важную экспедицию. Они хотели напасть на город Гренаду, и семнадцатого апреля 1687 года триста сорок пять человек отправились в путь к этому городу, где давно уже ждали их, поэтому удалили все драгоценности и, кроме того, приготовились к отпору. Флибустьеры узнали от одного пленного, что все жители вооружились, окопали себя высокими и крепкими стенами, снабженными двадцатью пушками, и имели для подкрепления шесть эскадронов кавалерии.

Гренада была в то время большим городом с красивыми домами, прекрасными монастырями и великолепными церквами и принадлежал к числу богатейших городов Америки. Он находился на берегу озера Никарагуа, в двадцати французских милях от Южного океана. Перед городом было множество обширных сахарных заводов. Посреди его находилась цитадель, крепкая четырехугольная крепостца, способная задержать целую армию. Но все это нисколько не затруднило флибустьеров. В несколько часов овладели они городом, лишившись только двенадцати человек. Но они не нашли здесь ничего, кроме немногих бесполезных для них товаров: все прочее было увезено или скрыто.

Никогда еще не случалось флибустьерам брать большой город и не находить в нем никакой добычи. Оставшиеся товары и вещи не имели для них никакой цены. Между тем теперь представлялся им прекрасный случай с удобством и безопасностью оставить твердую землю Америки, потому что озеро сообщалось с Северным океаном, но они не успели еще награбить никакой значительной добычи, и мысль возвратиться с пустыми руками после стольких опасностей и приключений была им несноснее смерти. Итак, решившись выжидать лучшей удачи, оставили они Гренаду, не взяв с собой ничего, кроме одной пушки, которая пригодилась им как нельзя лучше: едва только вышли они в поле, как на них напали 2500 человек, которые, однако, при первом выстреле из пушки разбежались. Другой отряд, из города Леона, в 500 человек был прогнан так же легко. На другой день, проходя пустыней и не имея, при сильном солнечном зное, ни капли воды, они должны были бросить пушку, потому что волы не могли тащить ее далее. Везде, куда бы ни являлись они, не было съестных припасов, потому что индейцы, по повелению правительства, уничтожили все съестное, которого не могли скрыть заблаговременно.