Драгоценный и технический камень 5 страница

Вот изъеденные поля известняков с огромными воронками и уходящими в глубины трубками. На глубину в несколько сот метров въедаются воды земной поверхности, и сложный, труднопроходимый лабиринт образуется в карстовых областях Адриатики или Крыма. Медленно, капля за каплей, растворяется известняк в этих глубинах, и сказочной красоты пещеры украшаются пестрым узором и роскошной архитектурой отложений углекислого кальция…

Эти страницы истории извести показывают ее странствование, или, как мы говорим в минералогии, миграцию углекислого кальция. Воды растворяют известь в одном месте, чтобы отложить в другом; мощные сталактитовые колонны в пещерах сменяются углекислыми корками вокруг растений в озерах, тонкие трубки пещер заменяются нежным, мягким известковым туфом, обволакивающим растения и водоросли в источниках на поверхности. Часть растворенной извести уходит опять в реки и с водами вновь вливается в моря и океаны, другая проходит через сложную историю превращения, чтобы тоже в конце концов влиться в воды океанов. Так замыкается круг в истории извести. В него насильственно вторгается человек, вырывает из круговорота извести один маленький кусочек, строит из него дома, мосты, города; но как ничтожно мал человек – этот кажущийся повелитель природы – перед микроскопической корненожкой, строящей своей жизненной энергией целые горы, перед которыми бледнеют величайшие небоскребы Нью‑Йорка и кажутся ничтожными самые громадные сооружения человеческой техники – начиная с пирамиды Хеопса, сложенной из двух с лишним миллионов глыб известняка весом в пять миллионов тонн, и кончая ажурным Миланским собором из белоснежного мрамора.

 

Мрамор и его добыча

 

Я не хотел бы, чтобы вы думали, что мрамор идет исключительно на статуи в парках или в музеях и что он годен лишь для того, чтобы из него строили дворцы. Нет, это не так – мрамор сейчас необычайно нужный камень, и его польза заключается не только в тех дивных произведениях искусства Италии и Греции, которыми мы восторгаемся в музеях.

Сейчас вы встретите мрамор в очень многих местах, и совершенно неожиданно. В операционной комнате, где все столы и стены должны быть всегда идеально чистыми, мраморные плиты незаменимы; на электрической станции, где на громадных распределительных досках расположены все приборы управления электрическими машинами, – снова по стенам громадные доски мрамора, непроницаемого и не проводящего электричество; на кожевенном заводе, где нежнейшие сорта кожи прокатывают при помощи больших мраморных валов; в метро, театрах, клубах и общественных зданиях с мраморными колоннами и балюстрадами, с мраморной облицовкой, мраморными ступенями и подоконниками, прочными, всегда чистыми и не страдающими от воды, мороза или шагов многих тысяч ног; в прекрасной облицовке зданий из мрамора или мраморной крупки, смешанной с цементом (например, почтамт в Москве) и так далее и так далее. Я затрудняюсь даже перечислить все случаи применения мрамора в нашем хозяйстве и нашей промышленности!

Мрамор – твердый минерал, но вместе с тем он достаточно мягок для распиловки железом. Чисто‑белый, ослепительно‑белый; иногда с той приятной прозрачностью, которая напоминает нежную кожу человека (некоторые прозрачные сорта мрамора применяют вместо матового стекла для окон и ламп), иногда – пестрой прекрасной расцветки: желтой, розовой, зеленой, красной, черной; однородный и чистый, не проводящий электричества, устойчивый против разрушающего действия воды и воздуха, мрамор – замечательный материал в руках человека, который оценил его еще за много тысяч лет до нашего времени. Тот, кто имел возможность любоваться древнегреческими храмами из белоснежного мрамора, или кто по извилистым лестницам поднимался на крышу мраморного Миланского собора – в гущу тонкой резьбы, колонн и украшений, вырезанных из камня, или спускался по мраморным ступеням московского метро, – тот не может не восторгаться этим замечательным камнем. Быть может, он будет еще более восторгаться на большой электростанции своеобразной красотой громадных полированных плит, во много квадратных метров, на которых в строгом порядке расположены приборы управления энергией мощностью в миллионы лошадиных сил.

Среди всех стран, которые добывают и поставляют на весь мир этот камень, первое место принадлежит Италии. Здесь, на берегу Средиземного моря, у знаменитой Каррары, было в свое время расположено до тысячи ломок белоснежного мрамора – высоко в горах, в диких ущельях, так высоко, что белые мраморные скалы незаметно сливались со снегами Апуанских Альп. С диких круч при помощи впряженных быков на катках стаскивали вниз глыбы в несколько тонн весом. Чтобы они не скатывались и не давили людей и десятки быков, к ним привязывали сзади цепями глыбы такого же мрамора, которые с грохотом волоклись по склонам и тормозили катки.

Миллионы тонн мрамора ежегодно спускали так в долины, где его грузили в вагончики железной дороги. В течение многих месяцев глыбы разрезают на мраморные доски. Потом каменные доски перевозят по железной дороге к берегу Средиземного моря; там огромные краны поднимают и доски и глыбы и медленно опускают их в трюмы больших океанских пароходов. Так ежегодно отправляют громадное количество мрамора, стоимость которого превышает пятьдесят миллионов рублей золотом.

Не менее богата мрамором наша советская страна: Карелия, Подмосковный край, Крым, Кавказ, Урал, Алтай, Саяны – да и не перечесть тех громадных месторождений этого камня, которые открыли в последние годы наши геологи.

Нам не надо больше заграничного каррарского мрамора – у нас теперь есть свои мраморные заводы и мастерские; наше метро, многие новые сооружения и замечательные здания украшены пестрыми прекрасными камнями нашей Родины.

Но мрамор не вечен: посмотрите на старые части облицовки Исаакиевского собора‑музея или на колонны Мраморного дворца в Ленинграде; сравните между собой резьбу разных частей; вы сразу подметите, как сильно изменились старые куски, как сгладились углы, уменьшились размеры украшений. Оказывается, воздух, особенно в городах, содержит в себе много ядовитых для мрамора веществ, и потому дождевая вода разрушает этот камень необычайно сильно и быстро. В столетие растворяется около одного миллиметра мрамора, а в тысячу лет – целый сантиметр. Но этого мало: близость моря усиливает разрушение мрамора, так как соленые морские брызги на многие сотни километров уносятся внутрь страны и еще сильнее разъедают камень. Снег действует еще сильнее дождя, так как поглощает из воздуха еще больше ядовитых кислот. Особенно разрушает замерзающая в трещинах вода; тонкие корни растений и грибков тоже ускоряют разрушение, а ветер, несущий пыль и песок, полирует и стирает мягкую поверхность мрамора.

Я нарочно перечислил вам и достоинства и недостатки этого камня. В природе нет ничего вечного. Геологические периоды в миллионы лет, с одной стороны, накапливают из микроскопических песчинок целые горы, а с другой – разрушают и сглаживают твердые незыблемые скалы. Законы природы одни и те же, и в сложной геологической истории природы деятельность человека и вечность его творений – лишь очень маленькая, быстро преходящая минутка.

Когда вы будете проходить мимо Мраморного дворца или Исаакиевского собора‑музея в Ленинграде, облицованного прекрасным розовым мрамором Карелии, или мимо Музея изобразительных искусств в Москве с его прекрасными колоннами из белого южноуральского камня, – не забывайте этого закона жизни.

 

Глина и кирпич

 

Я хочу рассказать длинную историю о кирпиче, и, право, мне кажется, что никому из читателей не приходило в голову, что история кирпича так сложна и занимательна.

…Расплавленные гранитные массы кипят в глубинах. Насыщенные парами воды и газами, они бурлят, пробивая себе дорогу к поверхности. Вязкая расплавленная масса, как тесто, внедряется в земную кору и, подобно караваю хлеба, медленно застывает в виде огромных гранитных массивов и гранитных жил. В пестром рисунке гранитов мы видим розовые или белые кристаллы, окруженные черными листочками слюды и серым полупрозрачным веществом кварца. Эти белые, серые, желтоватые или розовые минералы – полевой шпат, и он‑то и является источником глин в будущем.

Но вот на поверхности Земли воды начинают размывать граниты, реки глубже врезаются в их массы, ветер, солнце и дождь вырезают в гранитах причудливые и своеобразные фигуры. Разрушается гранит: золотеют листочки черной слюды, превращаясь в «кошачье золото»; серые кварцы падают в виде песчинок, окатываясь и превращаясь в кварцевый песок. Но больше всех изменяются полевые шпаты. Вода и солнце разрушают их до конца, угольная кислота воздуха отнимает одни химические вещества, вода – другие. Полевой шпат рассыпается в мельчайший порошок. Жаркий климат пустынь помогает такому разрушению: силы ветра уносят мельчайшие частицы, накапливая их, подобно сугробам снега, там, куда не доходят его порывы. И таким же образом железистые темные воды болот помогают образованию ила, и в болотистых низинах жаркого тропического леса скапливаются на дне все те же илистые частицы глины. Иногда на помощь приходят и другие могучие силы. Большие ледяные массы, пришедшие с севера, перетирают в мелкую пыль разрушающиеся камни; в виде ледниковой мути далеко уносится эта пыль ледниковыми водами, и мощные скопления таких же глин оставляет за собой ледниковый покров на протяжении многих тысяч километров.

Во всех северных районах РСФСР расстилаются эти глины; среди них лежат громадные валуны, принесенные с далекого севера на спине ледника. Иногда по краям накапливаются кварцевые пески из тех же разрушенных гранитов.

Из этих‑то глин, после длинной истории их странствования, и делает человек свой кирпич. Он добывает глину, очищает ее от валунов и песчинок, замешивает в воде, формует из нее кирпичи и ставит сушиться сначала на воздухе, а потом и на огне. Глина медленно теряет свою воду и, постепенно видоизменяясь, превращается в новые минералы. В тонком шлифе при больших увеличениях микроскопа ученый в этой сильно обожженной глине начинает узнавать знакомые иголочки минералов, которые встречались ему в породах, образовавшихся на больших глубинах, под большими давлениями.

В новом виде воскресли кристаллы полевого шпата. Каменщик, возводя дом, не подозревает, что кирпичи, которые он кладет, – остатки некогда расплавленных масс. Он не знает, что он их связывает между собой не просто известкой, а веществом мертвых тел каких‑то животных, живших сотни миллионов лет тому назад в каких‑то не существующих больше морях и океанах.

А знаете ли вы, читатель, что рассказывает ваша чашка или ваша тарелка из фарфора или фаянса? Ее история еще занимательнее, и чистая глина – каолин, из которой сделан фарфор, прошла еще более сложный путь – от расплавленных магм с их высокими температурами глубин через горячие дыхания водяных паров и ядовитых газов вплоть до мирного осадка на дне мелких озер. А знаете ли вы, что история глины не кончается сейчас на кирпиче, гончарной трубе, фарфоровой тарелке или простом горшке? Глина и некоторые близкие к ней вещества начинают в последние годы открывать нам еще совершенно иные возможности. Из них стали выплавлять «легкое серебро» – замечательно легкий металл алюминий, из которого строят остов самолета, делают провода для электростанций, кастрюли, чашки и ложки. Около ста лет тому назад килограмм этого металла стоил тысячу рублей, и тогда из него делали только самые дорогие вещи. Но с тех пор победа над природой сделала свое дело; килограмм этого металла стоит меньше одного рубля. Громадные металлургические заводы и комбинаты выплавляют сейчас до десяти миллионов тонн этого легкого металла. Вряд ли кто‑либо даже из опытных геологов, наделенных незаурядной фантазией, мог предвидеть, что из простой глины может быть получен незаменимый материал для постройки наших самолетов.

Когда пишешь эти строки, не можешь не вспомнить, что именно наша страна особо богата глинами, начиная со сплошного ледникового покрова глин Севера, кончая белоснежными каолинами Украины и жирными, как сало, огнеупорными глинами Донбасса. Долго мы не умели пользоваться этим богатством и мало знали его. Один из крупнейших геологов Америки сказал: «Среднее потребление глины на одного человека есть показатель высоты культуры страны». Эта фраза на свой лад повторяет хорошо известное выражение о том, что главным показателем культурности какого‑либо государства является количество мыла, которое потребляет каждый человек в год. Действительно, глины долгое время были пасынками русской науки и русского горного дела и потому оставались почти не изученными и не разведанными.

А между тем прошло больше полутораста лет с тех пор, когда знаменитый путешественник академик Паллас в 1769 году среди безотрадных картин русской деревенской и провинциальной жизни дал полные недоумения описания, в которых рассказывал о неумении пользоваться глиной и камнем в строительстве городов – этих бревенчатых очагов опустошительных пожаров:

«Хотя в Касимове и находятся превосходные на строение камни, однако их совсем не употребляют, ибо весь город, по российскому обыкновению, построен из бревен, да и всякому иностранному человеку может показаться еще чуднее, что при таком изобилии камня мощены улицы бревнами и досками. Что же касается до некоторых церквей и казенных домов, то оные складены из худого кирпича, деланного из такой глины, которая сперва попалась, не рассуждая о ее доброте».

Лишь после революции мы начали думать о глине и заменяем своими продуктами те полмиллиона тонн глины, кварца и других веществ, которые до войны 1914–1918 годов привозили из‑за границы; устроили особые научные институты для изучения глины, начали ценить и умело использовать самые разнообразные глинистые продукты нашей Земли.

На берегах Волхова, на Днепре, на Урале и в ряде других районов страны уже высятся мощные заводы, извлекающие алюминий из бокситовых глин.

Одно из величайших, мало использованных богатств нашего Союза начинает пробуждаться к своему великому будущему.

 

Железо

 

Я хочу поразить читателя и нарисовать картину того, что было бы с человеком, если бы он, встав в одно прекрасное утро, узнал, что все железо на поверхности Земли исчезло и что его ниоткуда больше достать нельзя. Правда, он узнал бы это довольно решительным образом, ибо исчезла бы его кровать, распалась бы вся мебель, уничтожились все гвозди, обвалились потолки и уничтожилась крыша.

На улицах стоял бы ужас разрушения: не было бы больше рельсов, вагонов, трамваев и метро, не было бы автомобилей, троллейбусов, решеток в оградах садов и парков, даже камни мостовой превратились бы в глинистую труху, а растения начали бы чахнуть и гибнуть без живительного металла.

Разрушение ураганом прошло бы по всей Земле, и гибель человечества сделалась бы неминуемой.

Впрочем, человек, вероятно, не дожил бы до этого момента, ибо, лишившись трех граммов железа в своем теле и в крови, он бы прекратил свое существование, раньше чем развернулись бы нарисованные события. Потерять все железо – пять тысячных процента своего веса – было бы для него смертью!

Мы – дети века железа: около пятисот миллионов тонн расходуем мы ежегодно этого металла. В несколько месяцев империалистической войны 1914–1918 годов из орудий и бомбометов железа выбросили больше, чем его содержится в целых месторождениях. Одни немцы во время этой войны выпускали в воздух до десяти миллионов тонн металла в год. Это в два с половиной раза превосходит всю годовую выплавку чугуна в России до революции. В районе Вердена после многомесячной бомбардировки было накоплено около трех – пяти миллионов тонн металла. Сотни миллионов тонн железа, чугуна, стали и специальных сплавов пропали в опустошительной войне 1941–1945 годов.

Тщетно старается человек удержать в своих руках железо, покрывает его тонким слоем цинка или олова, превращает в жесть, красит его масляной краской, лакирует, никелирует, хромирует, оксидирует, смазывает маслом, керосином, – тысячами способов ухищряется человек, чтобы подольше сохранить железо в своих руках. Но оно все‑таки неустанно исчезает, покрывается ржавчиной, смывается водой и снова рассеивается по поверхности Земли.

«Железа, больше железа!» – требует ненасытный мир. Человечеству рисуется в будущем та страшная фантастическая картина, которую я набросал. Железа больше нет, наступил железный голод!

Не смейтесь над моей фантазией. Представьте себе, что ужас перед железным голодом возник еще в Древней Греции, за две тысячи лет до нас. Греческие философы спрашивали, что будет с человечеством, когда на Земле не останется железа и будут истощены последние рудники.

Страх перед недостатком железа испытывал позднее и Древний Рим, о котором так метко писал Гоголь: «Стоит и распростирается железный Рим, устремляя лес копий и сверкая грозною сталью мечей, вперив на все завистливые очи и протянувши свою жилистую десницу… Я постигнул тайну жизни человека. Низко спокойствие для человека… Славы, славы жаждай, человек! В порыве нерассказанного веселия, оглушенный звуком железа, несись на сомкнутых щитах браноносных легионов… Дикий и суровый, далее и далее захватывай мир, – ты завоюешь, наконец, небо».

Но в те времена это были только страхи философов древности или, может быть, просто их смелая фантазия. Но вот наступил XIX век, век железа. Началась борьба за железо, крупные месторождения стали истощаться, цены на железо начали расти, – это было первое грозное предостережение.

В Америке президент Рузвельт первый забил тревогу, и в Белом доме в Вашингтоне и в железобетонных ящиках небоскребов начались страстные дебаты королей железа и угля, королей железных дорог, пожирателей железа.

Собрались геологические конгрессы – самые крупные геологи во всех странах стали подсчитывать запасы железа. Что же оказалось?

При все растущей добыче железа остается на шестьдесят лет! Как будто бы моя фантастическая сказка начинает оправдываться, и в 2000 году человек действительно окажется без кусочка железа![25]

Но я хочу немного успокоить читателя – положение не так страшно: каждый год приносит нам новые открытия железных руд, техника совершенствуется, человек узнает способы плавить плохие руды.

Когда не будет больше богатых месторождений, настанет очередь других, более бедных и скромных, а когда цена на железо достигнет цены серебра, тогда каждый кусок гранита сделается рудой, из которой выгодно выплавлять этот металл.

Мое утешение, вы видите, не полное: ведь мне приходится говорить о том времени, когда цена на железо достигнет цены серебра – но угроза недостатка металла и грядущего железного голода остается угрозой!

Как же помочь? Есть один только способ, которому мы научились во время империалистической войны и который особенно широко применялся в Германии, придумавшей даже особый термин «эрзац» – заменитель. Если нет чего‑либо, то надо это что‑то умело заменить чем‑нибудь другим. Такая замена железа станет у нас на очередь. Нельзя тратить зря этот металл, надо его всемерно беречь, и, развивая черную металлургию, надо одновременно учиться строить хозяйство и промышленность на новых, более распространенных веществах и новых металлах.

Легкий алюминий и его сплавы приходят на смену тяжелому железу. Мы строим высочайшие дома из тонкого остова, из железной проволоки и обволакивающего цемента. Мы перебрасываем мосты, строим арки и столбы не из дерева и сплошного железа, а из железобетона. Даже баржи и суда начинаем строить из того же железобетона.

Мало‑помалу век железа проходит, и наши дети будут уже жить среди алюминия, лития и бериллия – легчайших металлов Земли, среди кальция и магния – распространеннейших веществ природы.[26]

Будущее за другими металлами; а железу будет отведено почетное место старого, заслуженного, но отслужившего свое время материала.

Но до этого будущего еще далеко; учись же, минералог, сохранять железо, изучай его месторождения, но изучай и все то, что может его заменить!

Железо пока – основа металлургии, машиностроения, судостроения, транспорта. Не забывай: пока – оно основной нерв промышленности.

Вот что писал о нем в 1937 году известный ученый‑металлург И. П. Бардин:

«Обилие металла! Производимые в стране 60 миллионов тонн чугуна и 80 миллионов тонн стали поглощаются целиком. Это вызывает новый технический переворот в социалистическом хозяйстве.

Металл проникает всюду. Он вытесняет из производства и сохраняет в пользу человечества мощные массивы леса.

Ложатся во всех направлениях страны новые десятки тысяч километров железных дорог.

Новые города соединены с центрами и между собой электрифицированными железными и шоссейными дорогами. Последние неизмеримо выросли благодаря величайшему распространению автомашин.

Металл вкладывается не только в паровозы, электровозы, в вагоны, троллейбусы, автомобили, тракторы, в машины, в шахтное оборудование: из металла создаются гигантские оросительные системы. Широко развивается в городах и селах строительство железобетонных домов и бытовых учреждений. Металл – товар широкого потребления, предмет быта».

 

Золото

 

Трудно назвать другой металл, который в истории человечества сыграл бы большую роль, чем золото. Во все времена люди старались завладеть золотом хотя бы путем преступлений, насилия и войн. Начиная с первобытного человека, украшавшего себя золотыми блестками, намытыми в песках рек, и кончая современным промышленником, обладающим огромными плавающими на воде фабриками‑драгами, человек в упорной борьбе завладел частью природного богатства. Но эта часть золота ничтожна по сравнению с количеством распыленного в природе металла и с потребностями и желаниями самого человечества. Статистика нам говорит, что до середины XIX века было добыто ничтожное количество – всего около 230 тонн; за последние два столетия в руки человечества досталось золота только на 26–30 миллиардов рублей, весом около 17 000 тонн. Из них в банковском обращении находилось перед Первой мировой войной только 9–10 миллиардов, а в монете, слитках и золотых запасах – не свыше 20 миллиардов. Эти цифры не должны удивлять нас своей величиной, так как империалистическая война 1914–1918 годов научила совершенно иным масштабам, и цифры расходов каких‑либо стран – например, царской России – на войну являются значительно более высокими (свыше 55 миллиардов рублей).

Поиски золота и его месторождений идут все усиливающимся темпом, по добыче золота во всем мире работает не менее трех миллионов человек, а добывается его около полутора тысяч тонн ежегодно. Природа очень бережно хранит свои сокровища и упорно не отдает человеку этот металл. А ведь золото, по справедливому выражению знаменитого естествоиспытателя Бюффона, можно назвать вездесущим. Широко рассеяно золото в самых разнообразных областях природы; в морской воде 0,004 миллиграмма золота приходятся на кубический метр воды. А всего в океанах золота содержится в количестве до 6 миллионов тонн, общей ценностью более 6 биллионов рублей. Золото можно найти в любом гранитном осколке. Среднее содержание золота в земной коре составляет около 0,0000005 процента; общее количество этого металла в наружной пленке твердой земли до глубины одного километра – не менее 5 миллиардов тонн.

Как ничтожна деятельность человека, сумевшего за всю историю добыть лишь одну трехсоттысячную часть общего запаса! Природа не только не дает человеку достаточного количества золота, но отнимает и то, что накоплено его трудами. Золото обладает исключительной способностью распыляться, давать частицы, соизмеримые с длиной световой волны, уноситься целыми килограммами в виде мельчайшей пыли в реках, рассеиваться по полу, стенам и мебели золотосплавочных лабораторий и исчезать из банковского обмена (в среднем теряется ежегодно от 0,01 до 0,1 процента веса монеты).

Из золота можно получать тончайшие листочки, просвечивающие зеленым цветом, толщина которых так мала, что только пятьдесят или даже сто тысяч таких листочков образуют пластиночку в один миллиметр толщины. В этих исключительных свойствах золота и стремлении его к распылению известный австрийский геолог Зюсс еще в конце 1870‑х годов видел назревающий «золотой голод» и указывал на необходимость осторожно решать вопрос о золотом обращении как основе мирового хозяйства. Может быть, опасения Зюсса были преждевременны, но их значение осталось в силе, хотя и не оправдался темп приближения золотого истощения. Вся история добычи золота показывает нам, что на смену одним истощенным месторождениям приходят другие, что совершенствуются методы извлечения и что пока человечеству удавалось возмещать им же хищнически разграбленное богатство природы. Так, открытое в начале XVI века золото Центральной Америки сменилось золотом Бразилии (1719), потом на смену в определенной последовательности пришли Калифорния (1848), Южная Австралия (1853), Южная Африка (Витватерсранд – 1885), далее Аляска (Клондайк – 1895) и, наконец, ленские, алданские и колымские богатства нашей Сибири. Но золото не только распыляется по всей Земле, бывает и обратное: иногда золото собирается в большие массы – самородки. Так, в Австралии в 1869 году нашли глыбу золота в 100 килограммов весом. Через три года обнаружили там же еще большую глыбу, весом около 250 килограммов.

Наши русские самородки много меньше, и самый знаменитый, найденный в 1837 году на Южном Урале, весил всего около 36 килограммов.

Бывает, что в одном небольшом участке Земли накапливаются громадные количества драгоценного металла: так, в знаменитом Клондайке, в полярных частях Америки, на маленькой площади в 200 квадратных метров было найдено золота на миллион рублей.

Какое же место во всей этой картине занимает наша страна? В 1745 году Дорофей Марков во время поисков хрусталя для икон Троицкой лавры открыл первое надежное месторождение золота на Урале. С тех пор русское горное дело постепенно расширялось и развивалось.

К 1916 году официальная статистика уже зарегистрировала общую добычу начиная с 1745 года – в 172 тысячи пудов (почти 3000 тонн на сумму в 4 миллиарда рублей). Однако было бы ошибочным видеть в этих цифрах действительное количество добытого в России металла. От официальной царской статистики ускользала большая доля золота – частью она уходила в Китай и скупалась там заграничными агентами, частью пряталась в бородах и сапогах старателей и поступала прямо в руки частных торговцев и ювелиров. Поэтому, вероятно, не будет ошибкой, если мы примем все количество добытого в старой России золота не менее чем в 4000 тонн.

Много написано замечательных страниц у Лескова, у Мамина‑Сибиряка и других писателей о «бешеном золоте» тех времен, когда слепая судьба превращала в богачей одних и разоряла других, когда с каждым золотым прииском Урала или Сибири были связаны легенды о сказочных богатствах, самородках, сверкающих гнездах золота и столь же бесконечные рассказы о преступлениях, непробудном пьянстве, кутежах, о невиданном счастье и незабываемом горе.

Об этом «счастье» мы все читали захватывающие страницы описаний Аляски у Джека Лондона. Это счастье называют на Урале фартом, когда случайная находка золота в царское время давала возможность старателю поставить через всю улицу своего села сплошной строй бутылок водки, а старательнице – надеть на себя три‑четыре шелковые юбки, одну на другую…

Ни один металл не возбуждал столько страстей, не разжигал столько желаний и готовности идти на самые тяжелые лишения в надежде на «золотые горы», как золото.

Вот картины старых сибирских поисковых партий, талантливо нарисованные геологом Л. А. Ячевским:

«Зимой по тайге, покрытой саженным, а то и двухсаженным снежным покровом, по наледям, в которых лошади и олени сплошь и рядом проваливались, прорубая себе среди густого леса и валежника тропу, летом утопая в болотах и изнемогая от стай комаров и мошек, идут искатели счастья, руководимые тунгусом, сойотом или орочоном; идут они в совершенно неведомый край, по которому нога белого человека еще не ступала…

Но вот богатое золото найдено. Нужно приступить к его разработке. Потянулись в тайгу через крутые горы, через реки, усеянные водопадами и порогами, целые обозы с инструментами и припасами, с тем чтобы в течение короткого сибирского лета вырвать из недр Земли по возможности больше драгоценного металла. Кучка людей, собравшихся на прииске, дружно принялась за работу. Застучали топоры, вековые лиственницы и кедры пали под напором железа, бурный горный ручей, перехваченный канавами, стал отдавать свою силу водяным колесам, а вечно мерзлая почва, выброшенная на промывальные устройства, распавшись на мелкие составные части, стала выделять из себя зерна и блестки желтого металла.

По мере разработки прииска, в глухой, сплошь и рядом чрезвычайно труднодоступной тайге вырастал приисковый поселок, а если богатство и размеры россыпи тому благоприятствовали, то в скором времени образовывался целый приисковый центр. К этому центру начинали проводить дороги, по дорогам этим строить зимовья, то есть своеобразные, весьма примитивного устройства почтовые станции, и первоначально совершенно обособленный приисковый центр связывался с населенными местами, а угрюмая дикая тайга переставала быть недоступною; человек шел в нее смелее и все больше и больше подчинял ее себе. По разным направлениям от главного Сибирского тракта, от могучих водяных артерий Сибири, как щупальца, внедрялись в тайгу приисковые дороги. По этим дорогам двинулись в тайгу десятки тысяч людей, пошли обозы со всяким добром, а из тайги потекла струя золота, весьма быстро преобразившая облик Сибири…»