Социальный характер личности

Отметив особенности маргинальной личности, мы подошли к одному из весьма сложных вопросов — выделению оснований социокультурной типологии личности. Для социолога не пред­ставляет трудности найти критерии выделения социокультурных групп — они очевидны (уровень образования, демогра­фические, социально-классовые, этнические и профессиональ­ные основания). Труднее выделить другое, а именно — социальные характеры, формирующиеся в различных культурных и субкультурных средах. Читателю, возможно, известны первые попытки научной классификации личности, сделанные Фрей­дом: абсолютизация влияния детства на взрослую жизнь привела его к разработке орального, анального и генитального харак­теров. Его классификация основывалась на идее о том, что поведение человека является результатом его природных либидозных влечений.

Критика неофрейдистами (Э. Фроммом, Д. Рисменом) такой классификации оказалась конструктивной. В ее ходе было выработано понятие социального характера и дано его опи­сание в эпоху капитализма. Э. Фромм установил, что им является ядро структуры характера, свойственное большинству членов определенной культуры, тогда как индивидуальный характер — это то, чем люди, принадлежащие к одной и той же культуре, отличаются друг от друга. Социальный характер можно рас­сматривать в качестве посредника между социально-экономи­ческой системой и идеалами общества, способствующего ста­билизации и нормальному функционированию социальной системы. Э. Фромм описал тип, свойственный классическому капитализму: его ведущими чертами являются стремление к накоплению, индивидуализм, агрессивность. По Э. Фромму, в современном западном обществе возникает социальный харак­тер, ориентированный на рынок, в котором центральными оказываются стремление к потреблению, чувства неувереннос­ти, одиночества, скуки и озабоченности. Такому характеру (в особенности рабочему) присущи также пунктуальность, дис­циплина, способность к совместному труду и т.д.

Д. Рисмен описывает три исторических типа социального характера: ориентирующийся на традицию, внутренне ориен­тированный («изнутри») и внешне ориентированный («извне»)[83]. У. Уайт описал новый тип личности — «человека организации», отличающегося экстравертностью, духом корпоративности и  усвоившего стереотипы потребительской идеологии. Исследуя основной тип личности европейской культуры, А. Кардинер (США) отмечает, что длительная эмоциональная забота матери, жесткая сексуальная дисциплина формируют в человеке пас­сивность, интровертность, неспособность найти новые формы адаптации к изменяющимся условиям. Т. Адорно в коллектив­ном труде «Авторитарная личность» (1950) анализирует структуру черт такой личности, связывая ее появление с утвержде­нием фашизма.

Из современных исследователей социокультурного характера следует остановиться на результатах, полученных группой Б. Катля. Ею определены 13 главных течений в социокультурном развитии современной Франции, которые можно объеди­нить в соответствующие им четыре вида «менталитета»[84]: ути­литаристский, безопасности, прогресса, перемен. Эти четыре микрокультуры отличаются друг от друга своими системами ценностей, установками, мотивами, поведением.

Утилитаристский менталитет характеризуется стандартным потреблением, стремлением к экономии, положительному соотношению «качество — цена», индивидуализмом, ксенофо­бией, привязанностью к традициям и пассивным уважением к имеющимся структурам.

Менталитет, склонный к пассивной безопасности и уходу в личную сферу, отличается стремлением к равновесию в частной жизни, бесконфликтным межличностным и социаль­ным отношениям, естественному порядку в материальной и социальной сторонах жизни. Будучи чувствительным к пред­ложению услуг и информации, такой менталитет мало открыт к каким бы то ни было новациям и стихийному прогрессу.

Менталитет, открытый переменам, характеризуется стрем­лением получать удовольствия от жизни, склонностью к пу­тешествиям и инновациям, духом предпринимательства.

Менталитет, открытый прогрессу или рискованным пред­приятиям, мыслит категориями производства и потребления, отличается склонностью к разного рода непредвиденным расходам на мгновенное достижение желаемого и сиюминутные утехи. Люди с таким менталитетом хотели бы получить «все и сразу», они питаются воображаемым, иррациональным, их любимое чтение — комиксы и научная фантастика[85].

Приведенные здесь характеристики менталитетов ориенти­рованы на использование в рекламном деле, сфере купли-продажи. Понятно, что такая направленность диктуется заказом рекламных организаций. Тем не менее у нас нет аргументов для оценки этих результатов как околонаучных.

ДЕВИАНТНОЕ ПОВЕДЕНИЕ

Р. Мертон определяет девиантное поведение как результат нормальной реакции нормальных людей на ненормальные условия. Это верное определение, ибо в число людей с девиантным (отклоняющимся) поведением реально входят и революционеры в любой сфере жизнедеятельности общества, и преступники (злоумышленники), преступившие закон. Без отклонения от утвердившейся нормы нет творчества в соци­альной жизни. Все зависит от того, какова норма, закон, чьи интересы он обслуживает.

Однако теория девиантного поведения все свое внимание до недавнего времени обращала лишь на нарушителей уголов­ного кодекса. Почему — станет ясным из анализа кримино­генной обстановки в мире. В 1987 г. на 100 тыс. населения приходилось: в СССР — 690, в Англии — 7853, США — 5233, Японии — 1743 правонарушений. В последующие годы про­изошел скачок: в 1993 г. в США было совершено уже 14 млн. преступлений против личности, а экономический ущерб со­ставил 425 млрд. долл.[86] В России в 1993 г. на 100 тыс. человек было совершено 1866 преступлений. Рост преступности в России за последние четыре года удвоился. Средняя раскрываемость не превышает 50%. В 1993 г. произошло 29 тыс. убийств, в 1994 г. — 32 тыс. (это в 2 раза превышает число погибших в афганской войне). На охрану органов власти расходуется до 8 млрд. долл. ежегодно. Около 1 млн. молодых мужчин при­влечено к охране коммерческих структур[87]. Такого не было в истории России никогда. Между тем Министерство внутренних дел может контролировать примерно лишь 40 из 140 факторов делинквентного (преступного) поведения людей. Следовательно, истинные причины роста преступности лежат в основах общества, в котором мы сейчас живем. Рассмотрим современ­ные теоретические объяснения такого положения дел.

В центре внимания теорий насилия находится феномен агрессивности человека. Отметим по крайней мере четыре направления исследований и объяснений человеческой агрес­сивности:

— этологические теории насилия (социал-дарвинизм). Ос­новное объяснение следует из признания человека обществен­ным животным, а общества — носителем и воспроизводителем в своем устройстве инстинктов животного мира. Критика этого направления дана выше. Безбрежное расширение свободы индивида без необходимого уровня развития его культуры разрушает границы «моей и твоей» свободы, повышает агрессивность одних и беззащитность других. Такое положение в нашем обществе получило наименование «беспредел», т.е. состояние абсолютного беззакония в отношениях людей и в действиях властей;

— фрейдизм, неофрейдизм и экзистенциализм объясняют агрессивность человека как результат фрустрации отчужденной личности. Агрессивность вызывается социальными причинами (фрейдизм выводит ее из Эдипова комплекса). Следовательно, основное внимание в борьбе с преступностью должно быть обращено на устройство общества;

— интеракционизм видит причину агрессивности людей в «конфликте интересов», несовместимости целей;

— когнитивизм считает, что агрессивность человека есть результат «когнитивного диссонанса», т.е. несоответствия в познавательной сфере субъекта (Л. Фестингер). «Неадекватное восприятие мира», «конфликтующее сознание как источник агрессии», «отсутствие взаимопонимания» связаны со строени­ем мозга (Х. Дельгадо, Б. Скиннер, Дж. Макконэл).

Исследователи выделяют два вида агрессии: эмоциональное насилие и антисоциальное насилие, т.е. насилие против свобод, интересов, здоровья и жизни кого-либо. Агрессивность чело­века, точнее, преступность как следствие ослабления саморе­гуляции поведения по-своему пытается объяснить генетика человека. В 1980—1990 гг. в нашей стране велись интенсивные разработки по этой проблеме[88]. Было выявлено, что отклонения в генотипе (когда число хромосом превышает норму) ведут к преступному поведению, если процесс воспитания пустить на самотек. Но последующие события указали на то, что в основе противоправного поведения лежат социальные условия: именно изменения в них вызвали скачок преступности в 1992—1994 гг.

Социальные условия, преломляясь во внутреннем мире человека, вызывают неврозы, фрустрации. К. Хорни описывает четыре великих невроза нашего времени:

— невроз привязанности (поиски любви и одобрения любой ценой),

— невроз власти (погоня за властью, престижем и обла­данием),

— невроз покорности (самоидентификация с харизмой лидера, религиозное поклонение, мазохистские отклонения)[89],

— невроз бегства от общества.

По мнению К. Хорни, все эти неврозы усугубляют самоотчуждение личности в обществе, выход же из положения он видит лишь в психотерапии. Кстати, все восточные религии основаны на борьбе личности с собой ради ухода от страданий — оказывается, достаточно изменить точку зрения, внутрен­нюю позицию, чтобы перестать страдать от язв общества. Разумеется, такой путь самый легкий, поскольку это позиция социального дезертира.

Вникнем с помощью Р.К. Мертона в современную амери­канскую культуру. Р. Мертон говорит, что она близка к по­лярному типу, когда акцентирование цели-успеха не сопровож­дается эквивалентным акцентированием институциональных (законных, легитимных, культурно-признанных) средств. Культ успеха символизирован богатством, последнее — деньгами. Денежный успех укоренен в американской культуре («ты стоишь ровно столько, сколько у тебя денег!»). Институциональные средства заменяются инструментальными, эффективными в данной ситуации (т.е. мораль ситуативна — на этом обобщении настаивал еще Д. Дьюи, американский философ, представитель прагматизма).

В американской (принятой) культуре нет слова «неудача». Неудачи относятся лишь к временным явлениям. Подобный подход преследует цель: не уменьшать притязаний за счет самоидентификации с равными себе, а самоотождествлять себя с «верхними» («каждый может стать экономическим коро­лем!» — рефрен американских легенд о богатых). А это оз­начает, что индивид в своих неудачах обвиняет лишь себя, строй же критике не подвергается. Самокритика ведет к еще большей активизации субъекта, но в условиях, когда проис­ходит сильное акцентирование богатства как основного сим­вола успеха без соответствующего акцентирования законных способов его достижения, в обществе открывается широкая дорога преступности. Рост преступности за последние годы в США достиг таких размеров, что срочно была принята го­сударственная программа по борьбе с преступностью, в которой видное место занимают программы профессиональной ориен­тации с целью «предложить подросткам здоровую альтернативу преступным способам наживы»[90].

Наиболее характерно отклоняющееся поведение для низших слоев. К ним культура предъявляет несовместимые требования: с одной стороны, их ориентируют на богатство, с другой — они в значительной степени лишены возможности достичь его законным путем. В этой области Россия идет сейчас вслед за Америкой. Разрегулированность существовавшего в стране более или менее верного соответствия между мерой труда и мерой потребления привела к резкому расслоению общества, а мошенничества в сфере финансов, экономики и политики приобрели даже «узаконенный» характер. На это указывает отказ Госдумы «выдать» Генеральной прокуратуре ряд депу­татов для уголовного расследования. В печати даже появились статьи, в которых выражалось публичное восхищение этими «хитрыми, умными и успешными» людьми. Так «священная» цель фактически объявляет «священными» и средства ее достижения, какими бы они ни были: ведь люди, особенно молодые, легче ассимилируют акцентированные цели, но труднее усваивают институциональные нормы, регулирующие пути и средства их достижения.

Р.К. Мертон описывает пять форм приспособления личности к социальным условиям[91]. К ним он относит конформность, инновацию, ритуализм, ретризм (полную потерю жизненных целей, свойственную, например, фигуре бомжа в российских условиях), мятеж (внешний и внутренний бунт, направленный на изменение существующих целей, стандартов и норм, т.е. на установление новой законности и культуры, — революци­онные движения, политические движения радикального харак­тера, феминистские движения и т.д.).

Если культура определяет цели людей, то общественный организм контролирует пути и средства достижения людьми этих целей. Существует формальный и неформальный виды контроля. Первый связан с государством, которое имеет полицию (милицию), суды и тюрьмы. Эти организации при­званы укреплять конформизм и регулировать соблюдение правил. Задержанный полицией человек становится после осуждения заключенным — он уже является частью новой для него социальной системы, в которой формируются собственные статусы и роли. В последние годы наметилась тенденция к формированию кодекса требуемого служебного поведения и чувства долга у представителей органов контроля: ведь девиант полностью находится в их власти. Доверие к суду и полиции должно быть уравновешено безупречным служебным поведе­нием персонала полиции, суда, исправительного учреждения. Развивается наука «деонтология», изучающая проблему взаи­моотношения людей вэтих системах для формирования точных кодексов поведения (полицейская и юридическая деонтология).

Однако формальный контроль, на котором мы останавли­вались, есть лишь вершина айсберга. Теория выделяет четыре механизма социального контроля: прямой контроль, осущес­твляемый извне посредством наказаний; внутренний контроль, основанный на интернализованных нормах и ценностях кон­кретной культуры (субкультуры); косвенный контроль, связан­ный с идентификацией с родителями, друзьями и т.д.; кон­троль, основанный на широкой доступности различных спо­собов достижения целей, удовлетворения потребностей (дина­мичность социальных структур, демократизм общества, стрем­ление в культуре к социальному равенству).

Если описать весь путь делинквента (девианта), то он состоит из изоляции (ограничение контактов с другими), наказания (суд, общественное порицание, бойкот, остракизм и т.д.), реабилитации (подготовка девианта к возвращению в общество в прямом и косвенном значениях). В связи с этим возникает необходимость в формировании служб социальной работы не только с социально уязвимыми слоями общества, но и с возвращающимися из заключения людьми. «Тюремная культура» искажает ценностно-нормативный комплекс, приня­тый в общей культуре. Обычно требуется специальное вме­шательство с целью возвращения личности в родной символический ценностно-нормативный мир, иначе такой человек становится рецидивистом и уходит от общества и его культуры навсегда.

Изучение источников возникновения и проявления агрес­сивности людей указывает еще на один фактор — средства массовой коммуникации: кино-, видео- и телефильмы. Сцены насилия в них, показ которых участился в связи с изменением политического климата в обществе, не могут не тревожить нашу общественность. Дети проводят у телевизоров до пяти-шести часов в сутки. Возникает опасность массового подра­жания подростков насильникам из фильмов, а следовательно, роста детской преступности и повышения духа агрессивности в социокультурном наследовании. Ясно, что здоровое общес­твенное мнение выступает против частых показов сцен насилия на экране.

Однако обратимся к научным исследованиям. Несомненный интерес в этом плане представляет исследование, проведенное одновременно в Австралии, Финляндии, Израиле, Польше и США в 1983—1986 гг. Его авторы пришли к двум любопытным выводам. Во-первых, частота, с которой мальчики-подростки смотрят фильмы с насилием, позволяет сделать статистически значимое предсказание о серьезности правонарушений, совер­шаемых в возрасте до 30 лет. Во-вторых, кумулятивный эффект экранного насилия может способствовать выработке у подрос­тков специфических установок и норм поведения, научить их насильственному разрешению конфликтов. Ситуацию не ме­няет тот факт, что ближе к 30 годам люди реже смотрят телевизор или ходят в кино. По мнению С. Кэмбпэлл, экранные образы могут достаточно долго сохраняться в памяти человека, не подвергаясь контролю со стороны критического самосоз­нания. Вполне возможно, что в реальной конфликтной ситу­ации, сходной с одной из увиденных на экране, человек поведет себя согласно «заученному сценарию».

Эти выводы касаются России в большей степени, нежели упомянутых стран, — она стоит на пути возвращения к стихийно развивающемуся обществу внутренней нестабильнос­ти, ломки ценностно-нормативных координат поведения мил­лионов. Экранное насилие в этих условиях, думается, усиливает свою провоцирующую роль; показ насилия может очищать души людей (катарсис) лишь в случае его интерпретации как трагедии — но для этого нужно, чтобы на экранах чаще появлялись высокохудожественные фильмы.

КОНТРОЛЬНЫЕ ВОПРОСЫ

1. Какие свойства культуры обусловливают процесс социали­зации индивида?

2. Перечислите образы человека в европейской культуре и связанные с ними виды педагогического воздействия.

3. Назовите стадии моральной социализации, попробуйте связать их со стадиями общего развития личности.

4. Чем отличается маргинальная личность от «эталонной», принятой в данной культуре?

5. Существует ли социальный характер человека? Если «да», то в чем он проявляется?

6. Какие формы приспособления индивида к обществу рассмат­ривает Р.К. Мертон?

7. В чем причины агрессивности человека? Какие концепции, объясняющие их, Вы знаете?

ЛИТЕРАТУРА

Американская социологическая мысль. М., 1994. С. 448-464.

В тени закона, или во что обходится обществу преступность // Бизнес Уик. 1994. № 3.

Дубинин Н.П., Карпец И.И., Кудрявцев В.Н. Генетика, поведение, ответственность. М., 1982. С. 78-94.

Кон И.С. Ребенок и общество. М., 1980,

Кухтевич Т.Н. Социология воспитания. М., 1989.

Мид М. Культура и мир детства. М., 1988. С. 322-342.

Социальная структура и аномия //Социс.1992. № 2—4.

 

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Бытие человека в культуре

ПРЕДИСЛОВИЕ

Социолог обычно изучает общество как обезличенное (деперсонифицированное) структурно-функциональное образование. Челове­ческая активность, являющаяся его реальным источником, при этом остается в тени научного анализа. Чтобы социология превратилась в науку о реальной совместной жизни множества людей, необходимо расширить поле анализа, включив него и субъективный мир людей: действительно, они как бы одновременно живут в прошлом (соци­альная и индивидуальная память), настоящем (здравый смысл, знания о повседневной жизни, нравственная и политическая позиции) и будущем (надежда на лучшее, проекты). Этот субъективный мир реализуется посредством деятельности и поведения в объективном мире, в обществе. Более того, именно в этом процессе индивид становится социальным существом, личностью. Он начинает осоз­навать мир как состоящий из множества реальностей, и именно в этих сферах постоянно перемещается его сознание, интенциональное (стремящееся к чему-то, к кому-то, куда-то) по своей природе.

При объяснении этих реальностей приходится отходить от традиционных для нашего научного мировидения философских позиций, когда предметом философии являлись законы функционирования и развития природы, общества и человеческого мышления. Этот подход сводит многообразие человеческих проявлений лишь к его мышле­нию, исключает из сферы философско-социологического анализа человеческую жизнь в обществе со всеми ее проблемами, что выводило из поля зрения философии «человеческий фактор» и препятствовало развитию социологии, особенно «понимающей». Развитие социальной антропологии потребовало применения феноменологического подхода с его категориями «жизнь», «жизненный мир», «человеческое сущес­твование». Между тем понятие «жизнь» в истории мысли подвергали анализу Аристотель, Демокрит, Фома Аквинский, Декарт и Гольбах, позже — Энгельс и Дильтей. Одни из них обосновывали материалистическую позицию в вопросах происхождения и природы жизни, другие — ее божественность. В. Дильтей видел жизнь как основу, внутреннее содержание и движущую силу всего существующего, утверждая, что все науки изучают различные проявления жизни, а философия имеет задачей решение загадки жизни. Следуя этой традиции и по велению времени, социальные антропологи начинают рассматривать различные миры человека, причем мир повседневной жизни людей является по преимуществу высшей реальностью и исходной базой для формирования и функционирования всех других миров человека, в том числе чисто символических, таких, как религиозные и художественные миры. Поэтому появление и развитие этих миров подчинены принципу жизнеподобия, т.е. они по своей природе являются производными от реального мира, мира повсед­невной жизни.

Что является основанием выделения и анализа таких миров? Основные феномены человеческого существования, по общему при­знанию, — труд, доминирование (стремление к превосходству), любовь, игра и смерть. Социальный антрополог прибегает к формуле «бытие человека в мире», стремясь уйти от односторонних представлений о социальной жизни как о результате воздействия на людей объ­ективного мира (общества как объективной реальности) или от рассмотрения общества лишь как образования, конституируемого эго человека (общество как субъективная реальность).

Бытие человека в мире — это прежде всего способ обитания в мире человеческом, поскольку социальный мир так же принципи­ально изначален, как и жизненный. Человек в нем «дан» со своими константами существования. Поэтому общество не есть сумма ин­дивидов, а есть фундаментальная структура опыта и горизонт всякой субъективности и ее действий. Люди существуют в ситуациях, по необходимости интерпретируемых ими и последующими поколени­ями различно, — это открывает множество перспектив. Более того, социальная антропология переходит к анализу миров человека (в отличие от рефлексивной философии, различающей сущность и фак­тичность), где тело человека (прежде всего в форме потребностей витального характера) выступает в единстве с его сознанием, — лишь при этом подходе мы имеем ощутимый и цельный мир, мир, в котором человек присутствует и действует.

Увлечение абстрактными трансцендентальными континуумами, куда «уходит» лишь сознание человека, мешает действенному анализу существующих и появляющихся новых миров существования человека (например, виртуальных миров, компьютерных игр и т.д., явно связанных с переживаниями людей, с творчеством и неудачами, остро и драматически ощущаемых людьми). Реабилитация тела человека (Гуссерль, Мерло-Понти) преодолевает картезианское удвоение мира и, подчеркивая непосредственность связи сознания и мира человека, ведет к необходимому ныне преодолению дуализма субъекта и объекта. Поглощенность человека миром своего бытия и существование этих же миров в нем посредством личностной идентификации (точнее, самоидентификации), слияние с ними обусловливают формирование и соответствующих черт человека как граней его личности. Мно­жественность миров человека определяет историческое усложнение личности, и наоборот.

Итак, труд, доминирование, любовь, игра и смерть как постоянные социал-антропологические феномены и их институциональные про­явления в обществе — предмет нашего дальнейшего анализа и изложения.

 

Тема 1