Глава 22. Женщина в океане снов. Ночь с тридцать первого июня на первое августа

 

Женщина с седыми волосами и коричневой кожей плывёт в синеве Великого Оу, Океана Грёз.

Женщина плывёт в синеве. ловец снов. Она опускается всё ниже, проходя по ступеням Лестницы Ло.

Первая, верхняя ступенька – Фарг Стэ – Ступень Песка – уже где-то за спиной, вместе с оставленной хижиной.

Сейчас она на Ступени Соли. Сойло Стэ. Женщина спускается вниз, лавируя среди рыб и черепах сновидений, плавно огибая поднимающихся к поверхности медуз бессонницы.

 

Сегодня Великий Оу чуть темней, скованней, холодней, хранит скрытое напряжение. Сухие второй день считают деньги, и сегодня главный герой сотен кошмаров, человек в котелке и с львиной тростью, впервые появился в городе. Его появление породило много слухов, а главное, он не пришёл к сотням ждущих с ужасом и нетерпением. И у них появилась надежда. Потому Оу так напряжён. День пережит, пришла ночь, время Грёз. Время ловцов.

Вдалеке за женщиной скользит тень. Смуглый юноша с чёрными белками глаз. Его рука сжимает копьё. Женщина не замечает юношу. Она поглощена поиском другого мужчины.

Когда она проплывает мимо большой тоскливой черепахи, в глазах той отражается Круглая площадь, и на секунду ей кажется, что она видит его.

Когда она проплывает мимо большой тоскливой черепахи, в глазах той отражается Круглая площадь, и на секунду ей кажется, что она видит его. Она спешит к черепахе, жадно ловит её сновидение, но нет, это всего лишь музыкант, обнявший коленями виолончель. Тёмная сила ловца, меняющая сны, может, она изменила на миг лик музыканта, а может, ловец так долго искал его, что видит теперь в каждом знакомый образ? Музыкант играет в центре оркестра, и красивая молодая женщина в белых одеждах со светло-русыми волосами медленно движется в ритм, и музыка поднимает женщину в облаке белых тканей, и глаза черепахи светятся настоящим Полуднем, а пожилая женщина, плывущая по эту сторону черепашьих глаз, успевает подумать, о том, какой чудесный сон она видит, как вдруг на площадь со всего размаха опускается огромная печать, расплющив о гранит взлетевшую. От удара ловец снов вздрагивает, вздрагивает и спящий – всей черепахой, которая рвётся прочь. Женщина успевает разглядеть, что из-под врезавшейся в гранит печати брызжет кровь. Затем печать взлетает вверх, а в кровавой лепёшке тела – надпись «Отклонено!» Черепаха стонет мужским голосом и, с треском женского кашля, разлетается на куски. Какой ужасный сон.

«Кошмары сухих, – думает женщина. – Кошмары сухих».

Женщина опускается по спирали ниже и ниже и среди синевы видит настоящее чудо и красоту.

Прямо под ней кружится огромная рыба-меч. Это рыба Сна художника, рыба человека, превратившего свои мечты и образы в профессию, потому его рыба так сильна и грациозна. Рыбы мечтательных людей велики. Рыбы тех, кто превратил мечту в профессию, ещё больше.

Женщина невольно любуется рыбой-меч. Та движется только по кругу, только направо, только по часовой, уже много лет подряд. Женщина знает почему: у рыбы сильно повреждён плавник, она обречена двигаться в одну сторону. Женщина не может удержаться и подплывает к рыбе художника, заглядывает ей в глаза, чтобы увидеть тот же сон: художнику снится, как он рисует одну и ту же картину год за годом – закат над городом. Наяву он не может её закончить, из-за повреждённого плавника память художника живёт только по часовой. Там, наяву, за пределами Великого Оу, он не может запоминать происходящее и рисует всегда с натуры. Но он не успевает дописать закат, так как солнце заходит раньше, оно движется быстрее кисти. Так происходит уже много лет, но прекрасная картина художника живёт здесь, в его мечтах, в Океане Грёз, и женщина не может удержаться, чтобы не посмотреть на неё вновь. Чуткая рыба-меч кротко вздрагивает всем телом, чуть отбрасывая женщину, когда Ло Оуш заглядывает в её сон.

И это спасает женщине жизнь.

Она чувствует жгучую боль вдоль шеи: мимо неё проносится копьё, чуть задев чешую рыбы-меч, и улетает дальше в синеву. Женщина оглядывается и видит то, что предполагала увидеть. Смуглый юноша с длинными тёмными волосами с перепонками между пальцев парит прямо над ней.

Оу Моргул.

Убийца Снов.

Волосы развеваются, клубки мышц под кожей напряжены, он зол. Оу Моргул промахнулся.

Лёгкий алый дымок кружит над головой женщины: Великий Оу благодарно принимает кровь ловца. Порез несильный, на завтрашнем берегу он обернётся небольшим синяком.

Если женщина доживёт до завтрашнего берега.

Больше всего женщина боится, что юноша кинется на неё, чтобы задушить голыми руками. Он сильнее и моложе, и она не сможет справится с ним, несмотря на всё своё искусство Ло. Но, видимо, опыт юноши подсказывает ему, что женщина сильнее его как ловец, а неопытность не даёт понять, в чём. Юноша одним ловким изгибом направляет своё сильное и молодое тело чуть в сторону, а затем кидается вниз, в синеву, дабы нагнать копьё. С ним он будет уверенней и опасней.

Женщина выигрывает несколько секунд. Как только юноша настигнет копьё, он без труда сможет заколоть её, не допустив второго промаха. Он хочет её убить, это ясно, она видела его прошлой ночью, и он, молодой и тщеславный, боится разоблачения там, в мире сухих. Он Оу Моргул, а таких толпа может разорвать прямо на улице, не дожидаясь ночи, дабы не быть беззащитной перед ним в Океане Грёз. Когда он нагонит копьё, он не пощадит ни её, ни подвернувшуюся под руку рыбу Сна великого художника, женщина это знает. Не пощадит такую большую и грациозную рыбу-меч. Большую и сильную рыбу-меч.

Именно.

Теперь, когда у женщины есть несколько секунд, она знает, что делать. Пытаться скрыться в Великом Оу бесполезно: юноша сильнее, моложе, проворнее. Он настигнет её. Женщина смотрит в глаза рыбе-меч и проникает в её сон. Художник всё равно ничего не запомнит. Его память движется только по часовой.

Но, как только она переходит со ступени Рии Стэ, на которой можно подглядывать за чужими снами, на ступень Сна Стэ, где в чужой сон можно проникать, она немного сдаёт назад, западая в щербатую выемку между этими ступенями. Об этом месте знают только те из ловцов, кто исходил Лестницу вниз и вверх, кто занимался тёмным делом Ло не один год.

Женщину вот-вот разорвёт. Она чувствует себя раздвоенной, разделённой на две части. Всё её существо хочет собраться воедино, но тогда женщина выпадет из выемки между ступенями. Удержаться здесь можно не больше нескольких минут, потому женщина торопится. Как только она оказывается в этом месте Лестницы, она перестаёт быть только собой, и становится рыбой.

Сильной и грациозной рыбой-меч.

Способной справиться с Оу Моргул, пока он не взял копьё.

Но вот беда – рыба-меч может двигаться только вправо, по часовой. Женщина-рыба, женщина-рыба-меч, женщина-рыба-меч-художник двигается быстро, стремительно заворачивая, с каждым кругом понемногу опускаясь, помогая себе женскими руками и ногами, каждым работающим плавником. Ещё круг. Ещё круг. Ещё чуть ниже.

Ещё круг. Ещё. Ещё чуть ниже. Ещё.

Женщину вот-вот разорвёт на две части, но это обман, если она посмеет соединить себя, она выйдет из тела рыбы, выпав либо в Великий Оу, либо в сон художника. Её тело или отбросит от рыбы в сторону, или оно повиснет без движения, пока женщина будет внутри сна. И там, и там её ждёт смерть от копья. Нужно держаться между ступенями. Ещё круг. Ещё ниже.

Ещё чуть-чуть.

Ещё. Ещё.

И вот, резко поворачивая вправо, она видит его. Видит в момент соединения руки с рукоятью повисшего копья. Копьё. Какая прекрасная метафора для всего глупого, мужского, жестокого.

Да. Как и меч прекрасной рыбы Сна художника.

Оу Моргул замечает её в последний момент, инстинктивно рвётся в левую сторону, внутрь круга, вместо того, чтобы принять бой, чего больше всего боится женщина-рыба-меч. Он почти уходит с пути рыбы, но меч вонзается ему в подъём вытянутой ступни, не протыкая – разнося её на красное марево крови, мяса, костей, кожи. На завтрашнем берегу юноша проснётся с навсегда онемевшей ниже щиколотки ногой.

Если юноша доживёт до завтрашнего берега.

Вскрикнув от удара, он, крутясь в синей невесомости, оборачивая вокруг себя красный смерч, оказывается отброшенным в невидимый центр круга, который описывает рыба-меч. Теперь женщина-рыба, женщина-рыба-меч, женщина-рыба-меч-художник не может дотянуться до него.

А он, оставляя кольца алого дыма, поворачиваясь рывками, кружится вокруг своей оси, отталкиваясь целой ногой, левой рукой, правым локтем, копьём, не выпуская рыбу из вида. Боль заставляет его тело дрожать, ему бы вернуться на берег, женщина дала бы ему уйти, но он слишком молод, упрям, тщеславен и зол.

Боль заставляет дрожать его тело, и он уже не может метнуть копьё, он обязательно промахнётся, но он может кинуться на неё всем телом и вогнать копьё сквозь тело ловца в рыбу-меч, и умрёт сегодняшней ночью одинокая старая женщина в хижине на берегу, и умрёт великий художник, что живёт в доме на Круглой площади через пару мучительных бессонных недель…

Женщина-рыба-меч-художник ждёт. Она замедляет из общее тело. Её разрывает на две части. Сил удержаться в выемке между ступенями, удержаться в теле рыбы, хватит ещё круга на три. Женщина замедляет рыбу, доводя её почти до остановки. Ну же.

Да.

Тщеславный и глупый юнец покупается на уловку. Собрав своё дрожащее от боли тело в комок, он стрелой бросает его в рыбу, оставляя за собой красный дым, занося копьё в правой руке, кровавая торпеда, Оу Моргул.

Женщина изо всех сил рвётся вперёд, рыба вздрагивает и ускоряется по кругу. Лезвие сверкает в синеве, оставляя лишь лёгкую царапину на чешуе рыбы. Женщина ударяет хвостовым плавником в смуглую грудь.

Юношу разворачивает вокруг своей оси, тело обмякает, повиснув в воде…

Проклятие.

Он смог удержать копьё. Оно вот-вот выскользнет. Женщина-рыба кружит вокруг юноши. Грудь юноши вздрагивает. Полуприкрытые веки распахиваются, обнажая чёрные белки. Пальцы впиваются в рукоять копья.

Женщина-рыба-меч плывёт полный круг. В ушах звенит. Всё. Погибла. Её не хватит на три круга. Этот – последний.

Описав круг, женщина видит юношу.

Медленно поворачиваясь в алом облаке, он пытается найти рыбу-меч.

Женщина-рыба-меч-художник стремительно плывёт на него.

Юноша наконец разворачивается. Видит. Поднимает копьё…

Удар.

Меч рыбы на полном ходу входит ему в живот, чуть выше пупа, рассекает грациозные волокна мышц, перебивает позвоночник, выходит из спины на целых полтора фута. Кровавый взрыв. Победа.

На завтрашнем берегу юношу обнаружат в собственной постели, с почерневшим животом, в луже испражнений, с крохотным амулетом копья в ладони.

Оу Моргул поднимает помутневший взгляд. Из последних сил заносит копьё. Зачем? До женщины он уже не дотянется. Женщина понимает. Он целится в рыбу.

Женщина прыгает в сон художника, Ступень Сна. Сна Стэ. От резкого возвращения в себя боль пронизывает всё тело. Или копьё уже вошло в рыбу? Нет. Но вот-вот. Время здесь идёт медленнее. Там секунда, здесь три. Женщина может успеть.

Мансарда. Закат, мольберт у окна. Где ты? Вот! За спиной. Моешь кисти. Удивлённые смеющиеся глаза. Седые локоны. Подбежать, пусть в своём обличии, он не запомнит. Схватить за ворот рубашки. Прямо в лицо, во весь голос.

– Проснись!

Художник вздрагивает. Вздрагивает рыба-меч. Художник просыпается. Рыба-меч разлетается от вопля женщины, исчезая в Великом Оу.

Копьё, чуть не вонзившись в голову рыбе, проходит сквозь пустоту. Женщина и юноша висят в Великом Оу друг напротив друга на расстоянии вытянутой руки.

Копьё падает вниз.

Где-то ночью в мансарде дома у Круглой площади в холодном поту проснулся художник.

Юноша секунду смотрит в глаза женщины. Тело обмякает. Юноша смотрит в глаза женщине. Глаза – стекло. Он из последних сил пытается удержаться наплаву, но через секунду замирает. Мёртвое тело отправляется вслед за копьём, оставляя багровый дымный след.

Женщина провожает его взглядом. Вот так. Вот так. Он сам виноват. Он сам.

Возвратиться назад? Но она ещё не спустилась к запретному месту, вся ночь впереди. Великий Оу пульсирует в ритме отчаяния и надежды. Вся ночь впереди.

Женщина вдыхает и выдыхает синюю воду Океана Грёз. Спущусь вниз и назад. Сейчас. Секунду. Секунду. Женщина прикрывает глаза и висит в Океане Грёз, будто предаваясь сну, там, где живут сны, предавшихся сну.

 

…чернота в ущелье повторяет борт корабля. За бортом тихо. Женщина плывёт вдоль него, трогая склизкую поверхность коричневыми ладонями, ища ручки и люки, но всё поросло ракушками и кораллами. Бесполезно, там тишина, проникнуть внутрь невозможно. Женщина недолго парит у самого дна, прижимаясь лбом к борту, прикрыв глаза… Затем отталкивается руками и плывёт вверх. Великий Оу светлеет. Скоро утро.

Проплывающей рядом рыбе снится сон рикши, он ведёт коляску через запутанные улицы города Полудня, и на одном из перекрёстков она на мгновение видит его, выходящего из какой-то двери. Рикша проносится дальше, оставив мираж позади. Женщина отворачивается.

Я устала. Завтра выпью отвар. Пусть и Великий Оу отдохнёт от меня.

Она плывёт к поверхности.

 

Глава 23. Хижина Авроры

 

«Завтра выпью отвар», – подумала одинокая пожилая женщина, проснувшись в хижине у моря.

Полежав немного в подвесном гамаке, словно рыба в неводе утра, помяв пальцами опухшие мочки, ощупав свежую линию синяка на шее, она поднялась и взглянула в окно на море.

Всё в нём: цвет, шум, изгиб волны, летящей на белоснежный берег, запах – говорило о том, что наступил август. Женщина смотрела на море, на горизонт под небом в редких белых облаках, он был чист. Далеко на юге виднелись строения порта. Несколько рыбацких лодок, знакомая торговая шхуна, прибывшая пару недель назад и так напугавшая женщину. Больше ничего.

Женщина пощупала мочки, вспоминая мутный взгляд юноши. Мочки болели.

«Он сам виноват», – подумала она.

Женщина вспомнила художника. Пойманные за ночь сны по обычаю всплывали не сразу. Вонзённый меч, кровавый взрыв… Синяк немного саднил. «Он сам виноват», – подумала она.

Женщина взглянула на хижину. Отвар Сонного листа на маленьком грубом столе – глиняная чашка нетронута. Клубки лесок, раскиданные на песчаном полу. Голые стены из тростника. Исхудавшая гирлянда сушёной рыбы. Пара готовых сетей, развешанных под крышей. Она сплела их ещё в середине июня, когда лето было юным, смелым и полным надежд. До сих пор она продала всего одну. На эти деньги она жила уже несколько недель. Пару раз её просили залатать старые сети, однажды – зашить парус.

Лето выдалось бедным на штормы. Женщина ждала каждый, как ждут Полудня. Тёмно-синее небо над морем, громады туч, освещаемые вспышками – вот, что давало ей надежду в этот сезон.

Каждый шторм – это порванные сети и паруса. Возможно, кто-то из рыбаков будет в море в момент шторма. Возможно, волна разорвёт ячейки сетей. Возможно, парусина не выдержит порыва ветра, если рыбак не догадается убрать снасти вовремя. Возможно, если лодку не перевернёт, рыбак возвратится к берегу. Возможно, один из рыбаков придёт к ней. И тогда, возможно, Авроре будет, что есть. Возможно.

Аврора посмотрела на небо. Кучевые облака августа, беспощадная синева. Штормов в этот сезон почти не было. Штормы начнутся осенью, но до осени надо дожить. Осенью надо покупать уголь, чтоб не замёрзнуть, осенью рыбаки будут выходить в море всё реже. Аврора смотрела на небо.

Аврора подошла к развешанной рыбе и бережно ощупала каждую. Рыба была твёрдой, как камень.

«Ещё на пару дней», – подумала Аврора. Она вышла из хижины и направилась к побережью.

Деревня, где жила Аврора, переехала несколько лет назад, после Сухого Мора. Хижины разобрали, сети, снасти, небогатые пожитки рыбаков погрузили в лодки, и, бредя по колено в воде, потащили их за канаты на милю южнее, поближе к порту. Сухой Мор научил Морских близости с жителями города. И отучил от гордости. Ушли все. Все, кроме Авроры. Её хижина так и осталась на отшибе. Аврора не покинет это место.

Аврора шла вдоль берега, там, где волны, находя песок, отступали, удивлённые своим открытием. Её коричневые от соли, солнца и времени пальцы подбирали редкие ракушки и плоды морских водорослей. Она клала их в маленький мешочек на поясе.

«Море кормит, – думала Аврора, идя вдоль берега. – Аврора не покинет море».

Аврора вспоминала сегодняшние сны. Где-то, чуть восточнее побережья, в запутанных западных трущобах города сейчас кто-то отдёргивает одеяло, видит мёртвое смуглое тело с чёрным животом, секунду молчит, морщится от запаха, зовёт кого-то снизу, в комнату входят люди, толпятся над соломенной циновкой… «Он сам виноват. Сегодня я выпью отвар», –думала она.

Женщина вспомнила миражи, что видела в снах. Музыкант был так похож на него, и тот, что мелькнул во сне рикши, был похож на него. «Всё это миражи, – думала она, – «Сегодня выпью отвар».

Женщина вспомнила сон черепахи с тоскливыми глазами. Круглая площадь, печать. «Сегодня, самое позднее завтра, он придёт и ко мне».

Женщина вспомнила о стеклянной банке, что зарыта в углу хижины. Ей не хватает двух монет, чтобы уплатить налог. Налог на жильё на побережье не самый большой, но скоро здесь будут строить коттеджи для чиновников Здания. И налог поднимают год от года, смещая деревню поближе к порту. И даже сейчас Авроре не хватает двух монет для уплаты налога. Двух медных монет. «Что-нибудь придумаю, – подумала Аврора, –Аврора не покинет море».

Она вспомнила, как многие рыбаки и грузчики из порта советовали ей переехать в город или хотя бы найти работу там, чтобы справляться с налогом, и даже обещали помочь устроиться, но женщина не могла согласиться. «Я Морская, – думала Аврора. –Многое изменилось после Сухого Мора, но не я. Я ещё не растеряла гордость и помню обычаи. Морские живут у моря. Море кормит. Так говорят в деревнях рыбаков. Аврора не покинет море».

Дело не в гордости. Какая гордость, Аврора? У тебя никогда не было гордости.Ей нужно видеть море каждый день. У неё ещё есть надежда увидеть его корабль. Лучше чинить сети. Собирать ракушки и водоросли. Голодать и мёрзнуть зимой без угля. Но не покидать побережье. «Здесь мой дом», –подумала она. «Аврора не покинет море», – подумала она.

Вернувшись в хижину, она разложила водоросли и ракушки на солнце, на камне у входа, чтобы первые подсохли, а вторые, погибнув мучительной смертью, раскрылись от нежных утренних лучей.

В хижине женщина пересчитала оставшуюся непрочную тяжесть медных монет, уже на вес определив, что ей не хватает двух, для уплаты налога. Она помнила это, но всё равно пересчитала. Она знала, что ей не хватает двух монет. «Если я не заплачу налог, инспектор выгонит меня из хижины», – подумала Аврора.

Аврора вспомнила, что хотела купить уголь. «Проживу без угля, – подумала она. Слава Полудню – есть соль для рыбы. Жестяная коробка в углу, под песком. Я даже брошу щепотку на мидии сейчас. Хотя нет, оставлю для рыбы. Вдруг кто-то придёт починить сеть. И тогда я смогу купить рыбу у рыбаков. И продержусь зиму».

Женщина посмотрела на пару оставшихся непроданных сетей. Она усмехнулась. «Я думала, что трёх сетей не хватит на лето. Если у меня купят хотя бы одну, я смогу справиться со всеми расходами. Господи, прости меня, но порви, сегодня кому-нибудь из рыбаков сеть, порви в клочья, порви хотя бы сеть Риккардо – у него дела сейчас идут лучше других, он справится». Женщина испуганно взглянула в окно на положение солнца, но полдень был ещё далеко, и она успокоилась. Её просьба не сбудется.

Она посмотрела на сохнувшие на камне мидии и водоросли. Несколько раковин раскрылось. «Как же я похожа на них», – подумала женщина.

Она подумала, что могла бы продать все эти мидии на рынке и выручить из лабиринта грязноватых рук торговцев пару медных монет для уплаты налога. Но тогда она бы покинула побережье на несколько часов. «Аврора не покинет море», – подумала она.

Когда мидии открылись, она съела их сырыми, все, вместе с кисловатыми плодами водорослей, которые вымыла в бочке с пресной водой. Для этого ей пришлось дотянуться до самого дна. Дождей давно не было. «Хотя бы пресной воды у меня достаточно», – соврала себе женщина.

Она уже хотела шить новую сеть, просто, чтобы чем-то отвлечь себя, как услышала шаги по песку.

«Инспектор,» – испугалась Аврора.

Но она ошиблась. У входа в хижину стояла женщина лет сорока, пополневшая, с рыхлой грудью, недобрым, как будто слегка пожёванным лицом, в простом цветастом платье, с грязными волосами, собранными в хвост, с яркими дешёвыми серёжками. В руках был потрёпанный кожаный кошель. Даяна.

– Здравствуй, Аврора.

– Здравствуй, Даяна.

– Как жизнь, дорогая?

Авроре не хотелось рассказывать Даяне, как жизнь. Аврора изначально знала, зачем пришла Даяна. Значит, Дарио опять ушёл в город к той худенькой брюнетке.

– Я не помогу тебе.

– О чём ты, милая? Я же ещё ничего не попросила.

– Я не помогу тебе, Даяна. Я больше этим не занимаюсь.

– А отвар? – Даяна нетерпеливо кивнула в сторону чашки.

«Проклятие», – подумала Аврора.

– А отвар, Аврора? Нетронут. Что ты молчишь?

– Я больше этим не занимаюсь.

– Слушай. Дела твои плохи. Это все знают. Я тебе заплачу. Много заплачу. Я готова дать вперёд пять монет.

Даяна открыла кошель, доставая монеты. Аврора посмотрела на них.

– Нет. Я больше этим не занимаюсь.

– Аврора. Посмотри на себя. Ты чудачка. Все в деревне знают. Скоро осень. Штормы. У тебя есть уголь? А соль? А еда?

«Соль у меня есть, мерзавка, а остальное тебя не касается», – подумала Аврора

– У меня всё есть, Даяна, спасибо. Море кормит.

– Аврора…

– Я не помогу тебе, Даяна. Я сказала.

– Последний раз. Я заплачу. Много.

Аврора вспомнила, как проникала в сон Дарио, в обличии нагой Даяны десятилетней давности, как возбуждала его, как гнала из снов образы той брюнетки – худенькой швеи из города. Этого хватало ненадолго. Наяву Дарио видел отличия Даяны нынешней, от той, что снилась ему ночь за ночью. Он спал с Даяной несколько дней, так они зачали Карло, но он заболел и умер в грудном возрасте. Больше детей у них не было. Аврора помнила, как гладила Дарио, помнила его огромное мужество – мужчины в своих снах всегда преувеличивают – он тянулся к ней, но она отодвигалась, хотя Даяна разрешила ей и нечто большее. Аврора не могла переубедить её, что главное, не давать большего во сне, тогда мужчина захочет её наяву, но Даяна не хотела верить, и когда Дарио опять ушёл к той брюнетке, Даяна обвиняла Аврору во всём, и даже в том, что Аврора дала Дарио нечто большее, хотя Авроре было противно просто находиться в его сне. Даяна даже потребовала бы назад деньги, если бы платила. Но она не платила: Даяна как-то давно помогла ему. И Аврора сделала всё бесплатно. Даяна помогла ему. Этого Аврора не могла забыть. Но деньги… Аврора вспомнила о банке под песком. Две монеты.

– Последний раз. Аврора.

Аврора не смотрела на неё. Она смотрела на море.

– Я не буду больше влюблять его в тебя, Даяна. Признай, ты подурнела. Она молода. Его хватит на день, самое большее, если не на утро. Уже вечером он будет в городе. Не лучше ли поговорить с ней…

– Его не надо влюблять.

Аврора посмотрела на Даяну.

– Убей её.

Аврора смотрела на Даяну. Грязные, посеревшие волосы, помятое лицо, рыхлая грудь, живот. Женщины способны на всё, чтобы удержать своих мужчин.

– Убей её рыбу сна. Пусть эта сука скончается от бессонницы…

– Даяна…

– Так уж и быть, потерплю их последние две недели…

– Даяна.

Лицо Даяны было искажено от гнева. Аврора вспомнила смуглого юношу.

– Даже меньше. Уверена, эта сухая сука не выдержит, достанет Сонный лист и захлебнётся во сне, оказавшись в Океане без рыбы…

– Даяна!

Та наконец посмотрела на Аврору. Вместо её глаз Аврора видела остекляневшие глаза юноши посреди Великого Оу.

– Я ловец снов. Ло Оуш. А не Оу Моргул. Я не делаю такую грязную работу. Запомни это. И иди отсюда.

Аврора вспомнила, как опускалось на дно смуглое тело, оставляя алую полосу. Он сам виноват.

Губы Даяны сжались в тонкую линию, она чуть приподняла голову.

– Ладно, Аврора. Ладно. Я припомню тебе это.

Даяна развернулась и ушла прочь. Аврора смотрела на море.