От одного капитализма ко многим 13 страница

 

Разумеется, Дэн Сяопин был не первым, кто признал сходство между капитализмом и социализмом. «Рыночный социализм» – экономика, в которой фирмы полностью принадлежат государству, но продают свою продукцию потребителям в условиях конкурентного рынка, – уже давно обсуждался учеными и был опробован в Восточной Европе в 1950-х и 1960-х годах. В Китае Гу Чжунь, Сунь Ефан и ряд других экономистов говорили о том, что социализм должен соблюдать элементарные законы экономики, если хочет оставаться жизнеспособной экономической системой. Однако как политический лидер Дэн Сяопин вышел далеко за рамки привычной дискуссии о «рыночном социализме». Объясняя свое видение социализма, Дэн избегал «измов» и догм[174]. Социализм для него был скорее открытой системой, которая должна «использовать достижения всех культур и перенимать у других стран, в том числе у развитых капиталистических, все передовые методы». Социализм больше не отождествлялся с коллективной собственностью и централизованным планированием. Его «сутью» стало «полное достижение всеобщего благоденствия». В то время когда китайское руководство стремилось сохранить социализм и удержать капитализм на расстоянии, Дэн Сяопин просто отказался от бессмысленной и отвлекающей идеологической дискуссии и сосредоточился на практических моментах развития экономики.

Покинув Шэньчжэнь, Дэн Сяопин продолжил турне по южным провинциям Китая. 23 января он прибыл в город Чжухай – еще одну особую экономическую зону в провинции Гуандун, расположенную напротив Макао. Дэн провел в Чжухае неделю – посетил ряд высокотехнологичных фирм и встретился с местными чиновниками. Он продолжал убеждать местные власти в необходимости ускорить экономическое развитие:

 

Мне кажется, что на определенных этапах нам, как правило, следует воспользоваться возможностью ускорить развитие на, несколько лет, решая проблемы по мере их обнаружения и продолжая двигаться дальше. В общем и целом, когда у нас будет достаточно материальных благ, мы сможем захватить инициативу в решении противоречий и проблем. Такая большая развивающаяся страна, как Китай, не может все время одинаково стабильно и плавно наращивать темпы экономического роста. Следует уделять внимание устойчивому и пропорциональному развитию, но устойчивость и пропорциональность – это относительные понятия, а не абсолютные. Развитие является абсолютным принципом. Мы должны себе это уяснить. Если мы не сможем правильно это понять и верно проанализировать, мы будем перестраховываться, не решаясь освободить наши умы и действовать свободно. Следовательно, мы упустим представившиеся возможности. Лак лодка, плывущая против течения, мы должны продвигаться вперед, чтобы, нас не снесло вниз по течению [175].

 

Говоря о давнишнем противостоянии между левыми и правыми силами в Коммунистической партии, Дэн решительно предупредил об опасности левых, отказавшись от точки зрения, которой придерживалось большинство коммунистических лидеров с самого основания КПК:

 

В настоящее время на нас оказывают влияние как правый, так и левый уклон. Но именно левый имеет самые глубокие корни. Некоторые теоретики и политики пытаются запугать людей, навесив на них политические ярлыки. Это тактика не правых, а левых. Понятие «левый уклон» отсылает к значению (революция» и создает впечатление, что чем левее позиция человека, тем более он революционен. В истории компартии подобные тенденции привели к кamacmрофическим последствиям. Некоторые прекрасные вещи были уничтожены в одночасье. Правый уклон может погубить социализм, но то же может сделать и левый уклон. Китай должен опасаться правых сил, но в первую очередь – левых. Правые силы никуда не исчезли, как видно из волнений. Но и левые никуда не делись. Рассматривать реформу и политику открытости как способ проникновения капитализма, а также считать, что опасность мирной эволюции в сторону капитализма исходит от экономики, означает придерживаться левого курса. Если мы сохраним ясность ума, грубых ошибок удастся избежать, а возникающие проблемы – с легкостью решить [176].

 

30 января Дэн Сяопин уехал из Чжухая в Шанхай, который стал конечным пунктом его южного турне. Зона развития Пудун появилась менее чем за два года до визита Дэна. Шанхай, бывший экономическим и финансовым центром Китая до 1949 года, заметно отставал от Шэньчжэня, который до начала реформ представлял собой простую рыбачью деревню. Обращаясь к местным властям, Дэн признал свою ошибку:

 

Развивая экономику, мы, должны стремиться к тому, чтобы через каждые несколько лет выходить на более высокий уровень. Разумеется, это не означает, что я выступаю за нереальную скорость развития. Мы должны проделать огромную работу с упором на эффективность, с тем чтобы добиться устойчивого, скоординированного прогресса. Гуандун, например, должен за несколько шагов догнать «четырех азиатских тигров» в течения 20 лет. В относительно развитых районах, таких как провинция Цзямсу, рост должен идти быстрее, чем в среднем по стране. Шанхай является еще одним примером. В нем есть все необходимые условия для более быстрого роста. У него много явных преимуществ – квалифицированная рабочая сила, технологии и управление; он может оказывать влияние па, окрестные районы. Оглядываясь назад, я понимаю, что одной из самых больших моих ошибок было не включить Шанхай в число особых экономических зон, которые мы тогда создавали. Если бы Шанхай был включен, ситуация с реформами и политикой открытости в дельте реки Янцзы, в долине Янцзы и во всей стране была бы совсем иной [177].

 

Южное турне Дэн Сяопина совпало с достижением Китаем поворотного момента в ходе экономической реформы. Новое китайское руководство, образовавшееся после разгрома студенческого движения 1989 года, действовало осторожно и нерешительно; оно плыло по течению, будучи не в состоянии справиться с внутренней экономической и политической нестабильностью, утратив всякие ориентиры в результате распада социалистического лагеря.

Яростная критика, обрушившаяся со стороны Пекина на редакционные статьи в «Цзефан Жибао», вызвала у Дэн Сяопина глубокую тревогу. Именно тогда Дэн взял на себя ответственность за то, чтобы раздуть затухавший огонь рыночных реформ. В сущности, главная идея южного турне заключалась в поддержке дальнейших реформ ради спасения «второй революции». Тянь Цзиюнь, вице-премьер Госсовета КНР в 1983–1993 годах, написал в 2004-м, что «Дэн Сяопин в течение трех лет [1988–1991] беспристрастно наблюдал за происходящим. Но он не смог промолчать, когда увидел, что политика реформ и открытости, за которую он выступал, находится под угрозой срыва. Он преисполнился решимости посетить южные провинции и выступил там с речами, глубоко потрясшими Китай и весь мир» (Tian Jiyun 2004)[178].

Южное турне Дэн Сяопина в то время держали в секрете. Китайские СМИ ни словом о нем не обмолвились. 26 марта, когда с момента возвращения Дэна в Пекин минуло больше месяца, газета Shenzhen Special Zone Daily [ «Шэньчжэнь Тэцюбао»] опубликовала большую статью о его поездке по южным провинциям. 30 марта информационное агентство «Синьхуа» включило в свои материалы всю статью целиком. На следующий день ее перепечатали многие общенациональные и местные газеты, а вечером того же дня Центральное телевидение Китая зачитало в эфире. Южное турне Дэн Сяопина и его многочисленные выступления оказались в центре внимания всей страны. В то время как многие политики по-прежнему жестко критиковали рыночную реформу, Дэн Сяопин недвусмысленно поддерживал рынок и открыто призывал к дальнейшим преобразованиям; это заставило Пекин действовать. Но поскольку Дэн на тот момент не занимал никаких официальных постов, его выступления не могли повлиять на государственную политику без предварительного одобрения Пекина[179]. После публикации речей Дэн Сяопина сопротивление реформам ослабло, но окончательно не прекратилось. 14 апреля в «Жэньминь Жибао» появилась большая воинственная статья «Твердо, точно и всесторонне проводить генеральную линию партии»[180]. Публикация настоятельно призывала Китай сохранять «бдительность перед лицом буржуазной либерализации», чтобы избежать участия Восточной Европы и Советского Союза. 25 апреля 1992 года вице-премьер Госсовета КНР Тянь Цзиюнь взял на себя инициативу утвердить и развить тезисы Дэн Сяопина, сформулированные во время южного турне (Ma Licheng 2008: 158–159). Во время встречи с коммунистами в Центральной партийной школе Тянь нанес удар как по левым, открыто выступавшим против рыночных реформ, так и по тем, кто «гнется, куда ветер подует». Они должны жить в «особой левой зоне» с чисто плановой экономикой, дефицитом и карточной системой, сказал Тянь. Его речь была снята на видеокамеру, и записи продавались на улицах Пекина.

Дэн явно не был Мао Цзэдуном; Китай в 1992 году был не тем, что в 1966-м. 20 мая, через три месяца после возвращения в Пекин, Дэн посетил корпорацию Capital Steel. Обращаясь к директорам корпорации и муниципальным властям, Дэн заметил, что «некоторые люди выступают против моих тезисов, некоторые занимают выжидательную позицию, а некоторые всем сердцем их поддерживают» (Ibid… 156).

Выступая в разных городах во время южного турне, Дэн Сяопин выражал озабоченность приостановкой экономической реформы и призывал решительнее отстаивать ее перезапуск. Но Китай столкнулся с другой, более серьезной проблемой: как примирить социализм с политикой экономических реформ и открытости? Кажущееся противоречие между верностью идеям социализма, с одной стороны, и рыночными реформами – с другой сбило с толку многих партийных лидеров и простых людей, особенно тех, кто продолжал придерживаться ортодоксального марксизма. Рыночная реформа поставила под сомнения политические воззрения коммунистов, с детства знавших одну только социалистическую доктрину, и привела их в крайнее замешательство. Если Дэн Сяопин хотел, чтобы реформы проводились «на трезвую голову», ему предстояло вступить в борьбу идей.

В Чжухае Дэн простым и ясным языком предупредил местных лидеров, что главной угрозой социализму является не правый уклон, а левый. Это полностью расходилось со взглядами, столь дорогими китайскому руководству, привыкшему считать, что главный враг социализма – это капитализм (или право-уклонисты, согласно китайской политической терминологии). Как истинный коммунист, Дэн Сяопин никогда не отказывался от марксизма. Однако он придал новый смысл этому учению, чтобы не только согласовать марксизм с рыночными реформами, но и сделать его непременным эпистемологическим фактором преобразований.

 

Изучая марксизм-ленинизм, мы должны вникать в самую суть и узнавать, что нам действительно нужно знать. Увесистые тома нужны только небольшому числу специалистов; неужели массы могут их читать? Невозможно требовать, чтобы, такие произведения читали все без исключения, иначе это превратится в формализм. Зачатки марксизма я узнал из «Манифеста Коммунистической партии» и «Азбуки коммунизма». Недавно какие-то иностранцы сказали, что марксизм, непобедим. Это так, но не потому, что Маркс написал, множество толстых книг, а потому, что его учение верно. Суть марксизма в том, чтобы искать истину в фактах. Вот за что мы должны выступать, а не за поклонение книгам. Реформа и политика открытости успешны не потому, что мы полагались на книги, а потому, что мы опирались на практику и искали истину в фактах. Это крестьяне придумали систему подрядной ответственности крестьянских хозяйств, привязав вознаграждение к выработке. При проведении аграрной реформы многие хорошие идеи были заимствованы у простых людей. Мы доработали их и рекомендовали всей стране как руководство к действию. Практика – единственный критерий истины. Я не так много книг прочел, но в одно твердо верю: в принцип председателя Мао – искать правду в фактах. Из этого принципа мы исходили, когда воевали, и будем на него опираться в строительстве и преобразованиях. Мы выступали за марксизм всю нашу жизнь. На, самом деле марксизм, – не заумное учение. Он очень прост, это очень простая истина [181].

 

В этой речи содержится скрытая аллюзия на высказывание Чэнь Юня, который также придерживался прагматической позиции: «Не полагайтесь на начальство, не полагайтесь на книги, исходите из фактов». Чэнь пользовался громадным авторитетом у коммунистов как стойкий защитник социализма, и Дэн Сяопин решил восстановить с ним политическую коалицию, чтобы провести реформы. Хотя Маркс часто писал о роли практики и вместе со своими учениками предпочитал идеализму материализм, ни один марксист до тех пор не придавал столь большое значение фактам. Правда, в 1937 году Мао Цзэдун написал работу под названием «О практике», которая оказала огромное влияние на китайских коммунистов и печаталась большими тиражами и которую Дэн Сяопин, по всей видимости, тщательно изучил. В заключение Мао Цзэдун писал:

 

Нужно познавать истину через практику и проверять наши знания путем, практики, только так можно достичь истины. Нужно начинать с чувственного восприятия и активно перерабатывать его в рациональное, понятийное знание, а затем, отталкиваясь от понятийного знания, революционизировать субъективную и объективную действительность. Итак, практика, теория, снова практика и снова теория. Этот процесс развивается циклически, бесконечно, и на каждом цикле мы поднимаемся на очередную ступеньку познания. В этом суть материалистической теории познания, требующей единства теории и практики (Мао Zedong 1967-19771: 380).

 

Но понимание практики у Мао Цзэдуна было сильно искажено его классовым анализом. Мао догматически верил, что в плане практики и знаний политически прогрессивный класс – пролетариат – превосходил буржуазию. Философия классовой борьбы проникла в кровь и плоть компартии и позволила ей провозгласить себя авангардом в революционной войне китайского народа за национальную независимость. Самовосхваляющая риторика привела бы компартию к изоляции и саморазрушению, не будь она уравновешена на практике постоянными усилиями Мао по созданию «единого фронта», которые он предпринимал до прихода коммунистов к власти в 1949 году. Однако, став единоличным лидером, Мао больше не нуждался в едином фронте, и опасную идеологию классовой борьбы быстро привили всему обществу без исключения. Партия санкционировала террор и насилие против всех, в ком видела классового врага. Самую нелепую форму маоистское понимание классовой борьбы и практики приобрело в годы «культурной революции», когда знания, которыми обладал буржуазный класс, осуждались как бесполезные и опасные. Считалось, что лучше быть невежественным пролетарием, чем образованным мелким буржуа. В результате отказа от классовой борьбы и выдвижения практики в качестве единственного критерия истины китайские экономические реформы обрели прочную эпистемологическую основу.

Вновь обратившись к прагматизму, Дэн Сяопин попытался дать свою интерпретацию марксизма, которая снизила бы значимость классовой борьбы, не противореча учению Мао Цзэдуна. Дэн проявил крайнюю щедрость, утверждая, что Мао (или марксисты) первыми провозгласили принцип «искать истину в фактах». Мао популяризировал этот принцип, объявив его девизом Антияпонского военно-политического университета в 1937 году, а спустя 10 лет – девизом Центральной партийной школы. Но Мао заимствовал высказывание, когда учился в Академии Юэлу в городе Чанша в 1916–1919 годах: это был девиз учебного заведения. Правда, точно такой же девиз избрал Вэйянский университет, позже переименованный в Тяньцзиньский. На самом деле принцип «искать истину в фактах» коренился в китайской истории. Впервые он был сформулирован в писаниях Бань Гу – известного историка эпохи Хань. Во времена Сунской династии глава неоконфуцианства, философ Чжу Си учил, что «исследование вещей – вернейший способ обрести знания», а «теоретические принципы лгут в практических делах».

Принцип «искать истину в фактах» служил неписаным законом; задолго до него конфуцианские философы сформулировали сходную по смыслу идею, приписываемую Мэн-Цзы: «Лучше не иметь книг, если мы принимаем на веру все, что в них написано». Эти установки способствовали тому, что китайский менталитет отличается сильной антидогматической направленностью. Чтобы принять решение в практических делах, надо в первую очередь тщательно изучить факты; и в самом деле это очень простая истина.

Переосмысление марксизма в соответствии с прагматическим духом конфуцианства помогло китайцам справиться с серьезными идеологическими затруднениями, мешавшими им с самого начала реформ: они долгое время не могли понять, как может социализм сочетаться с рыночной реформой. Объявив, что сущностью марксизма является поиск истины в фактах, Дэн Сяопин упростил марксистскую теорию и превратил ее из «заумной» политической идеологии в «простую истину».

 

6

 

Частный сектор быстро и с энтузиазмом откликнулся на призыв Дэн Сяопина продолжить реформы. Едва исчезла идеологическая враждебность, которую частный сектор ощущал после введения в 1988 году программы жесткой экономии, он снова начал расти. К 1993 году количество частных фирм выросло до уровня 1988-го, достигнув 237 тысяч; к 1994 году их было уже 432 тысячи. Объем капитала, зарегистрированного частными фирмами, с 1992 по 1995 год увеличился почти в 20 раз (Ma Licheng 2005: 194). Возрождение частного сектора повысило его привлекательность: все большее число талантливых специалистов уходило из государственного сектора, чтобы устроиться на работу в частные компании. Отношение общества к частному сектору сильно изменилось. В 1980-х годах китайцы считали, что работать в частном секторе небезопасно, непрестижно и даже позорно. Даже Ху Яобану не удалось повлиять на общественное мнение и повысить социальный статус частного сектора, несмотря на кампанию 1983 года, в ходе которой он назвал частное предпринимательство «великолепным проектом». После южного турне Дэна Сяопина китайцы стали «голосовать ногами», уходя из государственного сектора в частный. Самым заметным следствием поездки Дэна стал феномен «сяхай»: правительственные чиновники, руководители и сотрудники госпредприятий, университетские профессора и ученые из научно-исследовательских институтов отказались от «железной чашки риса» и покинули работу, чтобы основать собственные компании. По данным министерства трудовых ресурсов, в 1992 году государственную службу оставили 120 тысяч человек, решивших создать собственный бизнес. Кроме того, более 10 миллионов государственных служащих взяли неоплачиваемый отпуск, чтобы заняться частным предпринимательством (Ibid., 201). За ними последовали миллионы преподавателей вузов, инженеров и выпускников китайских университетов. Даже «Жэньминь Жибао» в тот год опубликовала статью под названием «Хочешь разбогатеть – займись бизнесом» (Ibid… 199).

Когда южное турне Дэн Сяопина получило широкую известность и повсюду в Китае читали тексты его выступлений, идеологическое сопротивление реформам ослабло и политическая атмосфера снова изменилась. 1992 год был объявлен «годом реформ и открытости» (Peng Shen, Chen Li 2008: 400–403). 20 марта премьер Госсовета Ли Пэн объявил, что политика строгой экономии достигла поставленных целей и стадия корректировки экономического курса завершилась. Это означало возобновление преобразований. Маятник реформ, задержанный на три года, качнулся еще выше, как только его отпустили.

12 октября 1992 года открылся XIV Всекитайский съезд Коммунистической партии Китая, подготовка к которому заняла почти 12 месяцев. Делегаты съезда единодушно поддержали идеи Дэн Сяопина о дальнейшем реформировании экономики. Цзян Цзэминь, обращаясь к съезду, призвал «ускорить процесс реформ, расширения внешних связей и модернизации, добиться более значительных побед в строительстве социализма с китайской спецификой»[182]. Самое главное, съезд впервые официально провозгласил создание рыночной экономики целью реформы экономической системы Китая. После шквала антирыночной риторики и политики, пронесшегося по всей стране в предшествующие годы, одобрение Цзян Цзэминем рыночной экономики подтвердило приверженность Китая рыночной реформе. По сравнению с решением Третьего пленума ЦК КПК 12-го созыва (1984), согласно которому экономическая реформа могла включать элементы рыночной экономики, в докладе Цзяна рынку была отведена гораздо большая роль. Однако Цзян Цзэминь не до конца принял прагматические идеи Дэн Сяопина. В своей речи Цзян определил «рыночную экономику» как «социалистическую»; напряженные отношения между социализмом и рынком сохранялись и в последующие годы порой давали о себе знать. И все же спустя 16 лет после смерти Мао (1976) и через 36 лет после завершения социалистической трансформации (1956) Китай наконец признал (или заново признал) рыночную экономику.

Наиболее серьезным недостатком китайских экономических преобразований в 1980-х годах было отсутствие реформы цен, что привело к беспорядочному ценообразованию, нерациональному распределению ресурсов и хаосу в экономике. Хотя китайское правительство осознавало необходимость срочного проведения реформы ценообразования, оно упустило удобный момент в начале 1980-х годов и выбрало компромисс – систему двойных цен. Когда в 1988-м правительство наконец попыталось протолкнуть реформу ценообразования, оно не смогло этого сделать – главным образом вследствие неблагоприятных макроэкономических условий. Неудивительно, что развивающаяся рыночная экономика Китая больше всего нуждалась в реформировании искаженной системы цен.

В 1992 году китайское правительство приняло ряд решений, которые в конечном итоге упразднили контроль над ценами. Составлявшийся центральным правительством список цен на сырье, средства производства и транспортные услуги сократился с 737 до 89 наименований – в 2001 году его урежут до 13 пунктов (Peng Shen, Chen Li 2008: 409). Либерализация цен на рынке зерна во всем Китае произошла в конце 1992 года. Национальная комиссия по планированию вдвое сократила обязательный производственный план на 1993 год, оставив простор для деятельности рыночных сил. Начиная с конца 1992 года Китай также значительно снизил импортные тарифы более чем на 3 тысячи товаров. Процесс либерализации цен продолжился и в последующие годы. В 1993-м правительство отменило систему двойных цен на сталь и производственное оборудование, а в 1994-м – на уголь и нефть. К 1996 году ушли в прошлое двойные цены на промышленные ресурсы (Ibid.). Доля производственных товаров в сделках по рыночным ценам неуклонно возрастала почти с нуля в 1978 году до 13 % в 1985-м, 46 % в 1991-м и 78 % в 1995 году.

Наличие сильного частного сектора, который более 10 лет трудился над созданием работоспособной системы ценообразования, во многом помогло правительству отказаться от регулирования цен. В этой связи использование системы двойных цен имело важное преимущество; до либерализации цен как частные, так и государственные предприятия уже успели в той или иной степени выйти на рынок и испытать воздействие рыночных сил. Позволив экономическим субъектам познакомиться с рынком, практика двойного ценообразования облегчила, особенно государственным предприятиям, процессы обучения и адаптации к новым условиям. Недостатком системы двойных цен был затянувшийся период хаотического ценообразования для всех экономических акторов, который не только привел к серьезным макроэкономическим искажениям, но и мешал фирмам реагировать на ценовые сигналы. Кроме того, ценовая дискриминация по отношению к негосударственным предприятиям обусловила нерациональное распределение ресурсов. Трудно представить, что было бы с реформой ценообразования без переходного периода с системой двойных цен; оценить чистый рост благосостояния, вызванный существованием двойных цен, вообще не представляется возможным. Однако после нескольких лет двойного ценообразования реформа цен в 1992 году прошла гораздо спокойнее, чем ожидало китайское правительство, и практически не произвела негативных эффектов в обществе.

Реформа ценообразования 1992-го была, безусловно, самым важным шагом в развитии рыночной системы. Теперь ценовой сигнал мог функционировать как в любой рыночной экономике, информируя предприятия о том, что им производить для удовлетворения потребительского спроса и как направить ресурсы туда, где они могут быть использованы с наибольшей прибылью. За несколькими исключениями все фирмы – и государственные, и частные – начали платить одинаковые цены за сырье. Черный рынок сырья, который процветал в рамках системы двойных цен, быстро сократился. Отныне частные предприятия получили доступ ко всем видам сырья и промежуточных товаров (за исключением банковских кредитов).

Но либерализация цен не означала автоматического появления работоспособной системы ценообразования на всех рынках. Дерегулирование цен помогло устранить искажения, которые препятствовали ценообразованию; благодаря этому стало возможным рождение рыночной системы цен. Но дальнейшее развитие этой системы зависело от множества факторов. В общем и целом рынок быстро определил цены на все товары, которые раньше имели двойную цену. Когда учебник по экономике рисует кривую предложения, пересекающую кривую спроса, рыночная цена волшебным образом определяется в точке пересечения. Но эти две кривые («ножницы» по Альфреду Маршаллу) не существуют в рыночной экономике в готовом виде (и этим они отличаются, например, от фирм, возникающих сразу же в момент основания). Кривые спроса и предложения – это теоретические понятия; реальными движущими силами, стоящими за ними, являются потребители и бизнес-организации. Таким образом, традиционный акцент на спросе и предложении как движущих рыночных силах может ввести в заблуждение, если буквально понимать написанное в учебниках по экономике. Скорее, спрос и предложение возникают в результате непрерывного процесса предложения цены и торга между покупателями и продавцами, отслеживающими возможности на рынке. Вскоре после либерализации цен возникли рыночные цены на товары и производственные ресурсы, которые уже покупались и продавались; покупатели и продавцы имели некоторый опыт торговли и переговоров друг с другом в рамках системы двойных цен. Но с основными активами, рынка которых при социализме просто не существовало, все обстояло иначе. Например, как следовало оценивать обанкротившееся государственное предприятие? Покупателям и продавцам предстояло учиться, подвергая себя риску, чтобы выработать рыночные цены на товары и производственные ресурсы, которые до тех пор не подвергались рыночной оценке.

 

7

 

Свободное ценообразование помогло устранить многие ценовые искажения, а также барьеры между фирмами, совершающими рыночные сделки, однако в китайской экономике оставались еще барьеры – между государством и компаниями. Широкое использование договоров подряда на оказание управленческих услуг, заключавшихся с руководителями государственных предприятий, представляло собой серьезное препятствие для становления рынка в 1980-х годах.

Введение системы ответственности руководителей в ходе реформы госпредприятий придало официальный статус произошедшей ранее «передаче прав и прибыли»; целью преобразований было предоставление предприятиям большей самостоятельности. Внедрить систему ответственности, определенной в контрактах между руководителями госпредприятия и контрольными органами, оказалось несложно, поскольку идея оговоренной договором ответственности получила широкую известность после введения в китайской деревне системы закрепления производственных заданий за крестьянскими дворами. Именно поэтому система ответственности активно использовалась при реформе предприятий в 1980-х годах.

В то время как система ответственности в сельском хозяйстве освободила китайских крестьян, подобная система в промышленности не смогла избавить предприятия от бюрократической волокиты. О распространением системы подрядной ответственности каждое предприятие заключало индивидуальный договор с государством или его местным агентом путем переговоров. В результате каждое предприятие в конечном итоге наталкивалось на крайне своеобразный набор ограничений: ему диктовали, какие субсидированные производственные ресурсы следует получить и по какой цене, какие налоги заплатить и в каком объеме и т. д. (Tang Jisheng 1998: 356–361). Это было еще одним важным источником ценового искажения наряду с системой двойных цен. Ввиду их комбинированного воздействия в китайской экономике на протяжении 1980-х годов не было единой системы ценообразования для всех предприятий.

При системе подрядной ответственности руководителей госпредприятий все предприятия, включая частные, имели дело с разными ценами и налоговыми ставками. На самом деле до 1983 года государственные предприятия не платили налогов: весь прибыток шел в государственную казну и был главным источником ее пополнения. В 1983-м государственные предприятия начали платить налоги вместо того, чтобы отдавать всю свою прибыль. Порядок изъятия прибыли, существовавший с момента основания Китайской Народной Республики, был наконец отменен. Но оставалась еще одна нерешенная проблема. Сумма налогов была включена в договор об ответственности руководителей, и налоговые ставки варьировались от отрасли к отрасли, от предприятия к предприятию даже после налоговой реформы 1983 года (Xu Shanda 2008: 525–537)[183].

Кроме того, на протяжении 1980-х годов подрядная система также использовалась центральным правительством при сборе налогов с провинциальных властей. Впервые она была введена в 1980-м, чтобы предоставить больше самостоятельности органам местного самоуправления и поощрить их хозяйственную деятельность. Несмотря на неоднократные коррективы, внесенные в 1980-х годах, Китай не имел единой структуры налогообложения, и налоговые отношения между центральным правительством и провинциальными властями менялись от случая к случаю вплоть до налоговой реформы 1994 года. Одни провинции выплачивали Пекину определенную фиксированную сумму налога (или получали от него фиксированный объем субсидий); другие договаривались с правительством об определенной ставке налога, причем договор пересматривался каждые несколько лет. Неравенство в налогообложении различных провинций служило источником постоянного недовольства, особенно в провинциях, находившихся на одинаковом уровне экономического развития. Поскольку провинции с небольшим налоговым бременем оказывали наименьшее налоговое давление на фирмы в своей юрисдикции, налоговая система (или, скорее, ее отсутствие) внесла значительный вклад в хаотическую систему ценообразования в 1980-х годах[184].