Борьба за существование, 1952–1956 11 страница

В 1849 году озеро Эзбекие почти полностью засыпали землей, хотя вокруг него проходил канал и стояли новые, европейского типа дома. Все путешественники, упомянутые мною, утверждают, что вокруг Эзбекие находились европейские гостиницы. Так, Гарриет Мартино упоминает, что в 1846 году отели «д'Ориан» и «Шепердс» были переполнены, и, по ее словам, здесь можно было провести время в очень «приятном» обществе. По‑видимому, это первое упоминание о роли отеля «Шепердс» в жизни европейцев Каира.

Мухаммед Али оставил в Каире еще один след своего владычества – византийскую мечеть над цитаделью, ныне главный объект туристических маршрутов. Большинство специалистов по исламскому искусству относится к мечети настороженно и неприязненно. Гастон Вейт пишет, что «здание производит эффект только своими грандиозными масштабами» и лишь величина да удачное расположение объясняют популярность мечети. У нее большие, тяжелые купола и тонкие, слишком нежные и хрупкие, сферические минареты. Строительство мечети началось в 1824 году и закончилось в 1857 году. Мухаммед Али привез греческого архитектора из Константинополя, который взял за образец тамошнюю мечеть Нури Османия. В Константинополе такая мечеть была бы к месту, но в Каире она навсегда осталась чужеродной. Мухаммеда Али сильно недолюбливают в современном Египте, и я спросил Шафика из Управления по охране исторических памятников, что думают о мечети сейчас. Он ответил: «Она совершенно неуместна. Но в ней есть свое очарование, и любоваться ею можно и ныне».

За мечетью любовно ухаживают. Внутри она застелена коврами и хорошо освещена. Фасад из желтого алебастра (который Бедекер считал «недоброкачественным»), по мнению Чарлза Дидьера, обладает «несравненной прелестью», хотя мечеть в целом ему не нравилась. Правда, прозрачный камень с его чудесными оттенками и напоминающими мрамор извилистыми прожилками радует глаз, когда поднимешься на бурый голый холм и взглянешь на мечеть вблизи. «Ханафия» (бассейн для омовений) во дворе мечети, сделанный в китайском стиле, по мнению Бедекера, просто «подделка под турецкий» рисунок, что довольно справедливо. Туристам обычно показывают во дворе башню, на которой установлены большие часы, подаренные французским королем Луи Филиппом своему верному другу Мухаммеду Али. Однако, как обязательно добавит современный египтянин, эти часы – все, что египтяне получили от французов за Суэцкий канал.

Со стен мечети открывается замечательный вид на город. Кажется, что ты глядишь вплотную на уже знакомое тебе лицо. Отсюда виден также лес уникальных каирских «вентиляторов» на крышах домов – все повернуты отверстием на север, откуда они ловят прохладный бриз. Эти вентиляторы (малкаф) существуют в Каире много веков и, по‑видимому, останутся на крышах до тех пор, пока будет дуть северный ветер.

Мечеть Мухаммеда Али – это последний вздох уходившей эпохи османского влияния. Ее византийский стиль не имеет ничего общего ни с Европой, ни тем более с арабскими или египетскими традициями. Мечеть – правдивый портрет самого Мухаммеда Али. Она символизирует тот период, когда исчезли остатки турецкого господства и Европа прибрала к рукам Египет. Хлопок и канал принесли в страну деньги и кредит, а заодно и спекулянтов. За тридцать лет – до английской оккупации в 1882 году – облик Каира до неузнаваемости изменился.

 

Европеизированный Каир

 

Мы, именующие себя христианами, – писал Д. А. Камерон в 1898 году, – должны испытывать чувство стыда, вспоминая, как в течение тридцати лет (1849–1882) христианские авантюристы притесняли мусульман Египта. Нет, они не стреляли их, но вели себя по отношению к ним жестоко и несправедливо, злоупотребляли своими привилегиями и режимом капитуляций, манипулируя таинственными процессами европейского законодательства, о котором не имели никакого представления восточные народы».

Речь идет о той деятельности крупных банковских домов Европы, которую Камерон именовал «жульничеством и мошенничеством». Путем бесчестных и нечистоплотных ростовщических махинаций банки при поддержке и покровительстве своих правительств захватили контроль над египетской экономикой. Они взимали грабительские проценты по займам Египту, и прежде чем паше удавалось получить хоть пенни из взятых взаймы денег, у него – с помощью разных юридических трюков – уже вычитали до 25 процентов всей суммы. Вычеты производились на таких условиях, что практически было невозможно выплатить заем. Чтобы заставить Египет выплатить займы, пришлось бы объявить его банкротом и прибрать к рукам всю страну. Некоторые хорошо известные ныне торговые банки Европы нажили состояние на ограблении Египта. Но прежде всего виноваты правившие паши, безумные расточители, считавшие, что Египет, его экономика, его народ – это бездонная бочка.

Мухаммед Али сошел с ума и умер в 1849 году. После него правили: его внук Аббас (1848–1854), затем один из его сыновей, Сайд (1854–1863), другой внук Исмаил (1863–1379), его правнук Тевфик (1879), после чего, в 1882 году, в Египет пришли англичане. В годы правления этих четырех ничем не отличавшихся пашей Египет был буквально сбит с ног «европейским ураганом», и в процессе безудержной борьбы европейцев за богатства страны Каир наводнили купцы, банкиры, туристы, военные, инженеры, исследователи, священники и шарлатаны.

В какой‑то степени Мухаммеду Али удавалось сдерживать этот наплыв или, по крайней мере, контролировать деятельность европейцев в Египте. Но никто из его преемников не обладал достаточной силой, чтобы противостоять даже самым отъявленным мошенникам из Европы. Фоном европейскому присутствию, распространившемуся по Египту словно эпидемия, служило соперничество между Англией и Францией. Французы принесли с собой увлекательные идеи, французский язык, французскую культуру и доминировали в общественной жизни и дипломатии. Англичане ввезли в Египет железные дороги, политику и деньги, чем победили соперников без особого труда. На протяжении тридцати трех лет – со времени смерти Мухаммеда Али до английской оккупации – французы лихорадочно готовились к строительству, строили Суэцкий канал и наконец построили его. Англия сначала не была заинтересована в канале и считала Египет важным барьером между Европой и Индией. Она больше интересовалась дешевым хлопком, финансовыми выгодами от владения землей и скупки урожая. Но коль скоро французы построили канал, Англия решила овладеть или каналом, или всем Египтом, а в итоге захватила и тот и другой.

Хотя французы и англичане инспирировали и подогревали процесс европеизации Египта, особенно Каира, они не были одиноки. Почти все европейские страны и почти все слои европейцев были представлены в этом центре «золотой лихорадки».

Европеизация Каира была следствием постепенно возраставшего влияния европейцев. Англичане и французы в конце концов этого и добились, но не совсем.

Все началось с того, что европейцы завезли свои нормы поведения и свои представления о том, в каких домах им надлежит жить, как жить, какие уборные им нужны и какого рода публичными домами им хотелось бы пользоваться в Каире. Эти импортированные вкусы оказали большое влияние на пашей, купцов и принцев; а к 1850–1860‑м годам многие египтяне побывали за границей и привезли уже свои представления о том, какие брюки им носить, как должны выглядеть магазины, улицы, дома и какие развлечения нужны в городе. Для воплощения в жизнь этих идей были приглашены иностранные архитекторы и инженеры. Из сочетания потребностей богатых пашей, наличия иностранных специалистов, импорта европейских капиталов и началась «перелицовка» Каира. Сперва были построены несколько домов и дворцов, но затем европеизация стала целеустремленной политикой, доходившей до крайностей. Еще до прихода англичан можно было провести через весь Каир с севера на юг линию, к востоку от которой находился старый средневековый арабский город, а к западу (исключая Булак) – новый европейский город. Это деление сохранилось до сих пор.

Деление Каира на восточный и западный не случайно. Город не мог расти на восток, ибо там находятся Мукаттамские горы, на склонах которых нельзя было строить дома из‑за отсутствия воды. Город был вынужден продвигаться на запад. Нил отступал на запад, оставляя за собой низменные солонцовые земли, которые надо было или осушать, или засыпать, что стоило очень дорого. Однако благодаря импортированному капиталу и привезенным инженерам это стало возможным, и европейский Каир начал расти на старом русле отступавшего Нила.

Новый Каир представлял собой сложный комплекс нововведений: появились техника и деньги, обычаи и нравы и даже новый тип путешественника. На местной почве вырос новый тип бизнесмена, новый тип иностранца, новый тип придворного, солдата, новый тип лавочника, новый вариант среднего класса и, конечно, новые виды коррупции и эксплуатации. Только низшие слои общества не получили никакой пользы от изменений и, как писал Камерон, страдали не меньше, а больше от этого очередного иностранного вторжения.

Пожалуй, первым и одним из самых важных символов появления европейцев в Каире была железнодорожная линия между Александрией и Каиром, которую построил в 1852 году Роберт Стефенсон вопреки сопротивлению французов, настаивавших, чтобы все ресурсы Египта использовались для строительства Суэцкого канала. Через несколько лет появилась и телеграфная линия. Теперь Англия, не нарушая египетского барьера, имела прекрасную телеграфную связь с Индией и доступ к своей колонии через Египет (именно этим путем во время сипайского восстания перебрасывались войска в Индию).

Благодаря железной дороге сотни и тысячи европейцев устремились в Каир – либо провести здесь «сезон», либо проездом по пути из Индии и в Индию. Естественно, больше всего железной дорогой пользовались англичане. Появился новый тип туриста: священники, учителя и искавшие женихов девушки из мелкобуржуазных семей. Вслед за ними, словно ангел‑хранитель, появился Томас Кук. Он впервые посетил Каир в 1860 году и через месяц после возвращения в Англию уже организовал туристическую экскурсию для 32 леди и джентльменов, сняв для их прогулки по Нилу два парохода. Так начался коммерческий туризм, причем «Томас Кук и сыновья» сыграли немаловажную роль в подготовке почвы для будущего хозяйничанья англичан в Каире.

С появлением железной дороги и началом туризма в Каире совпала американская Гражданская война 1861–1865 годов. Потребности Европы в источнике хлопка, помимо американского, взвинтили цены на египетский хлопок, и экспорт хлопка из Египта возрос с 4 миллионов фунтов в 1862 году до 14 миллионов фунтов в 1864 году. С этого момента хлопок стал играть роковую роль в жизни Египта.

Последним звеном, безвозвратно привязавшим Египет к Европе, был Суэцкий канал, который Лессепс строил силами египетских рабочих, а под конец даже на египетские деньги. Строительство продолжалось десять лет, и, когда в 1869 году канал открыли, несомненным было одно: это результат «крови, пота и слез миллионов» египтян (Байрон).

В этот период Египтом правил внук Мухаммеда Али – Исмаил, и именно при нем вторжение европейского капитала в Египет сыграло и благую и пагубную роль. Исмаил получил образование во Франции и много путешествовал по Европе; ему хотелось, чтобы Каир не уступал современным кварталам Парижа. Это он умышленно разделил Каир на восточный и западный, задумав создать «новый Париж» на Ниле. Центром нового города он опять собирался сделать Эзбекие и, реставрировав этот район, проложил два бульвара, ведшие к старому городу (Клот‑Бей и бульвар Мухаммеда Али, который проходит через цитадель). План Исмаила заключался в том, чтобы создать на западе совершенно новый район, отделенный от старого Каира.

Новый район Исмаила строился по проекту французов, с прямыми улицами и широкими перекрестками, почему современный Каир и отличается такой правильной планировкой. Старая европейская «гвардия» в Каире, сросшаяся с турецким и средневековым Каиром, жаловалась, что город «османизируется», имея в виду барона Османа, который в это время разработал оригинальный план радиальных улиц в центре Парижа.

Предлагались бесплатно участки в этом новом районе – Исмаилии – всем, кто давал обязательства построить в течение 18 месяцев здание стоимостью не менее 30 тысяч франков. Богачи охотно соглашались. Первые здания были в основном жилыми, так как европейские купцы и паши строили виллы, но банки и консульства тоже перешагнули через пограничную линию Эзбекие и перебрались из старого квартала Розетта, чтобы основать здесь новый коммерческий и деловой город, которому суждено было стать не арабским, а европейским.

Личным вкладом Исмаила в европеизацию города было деревянное здание оперы, которое он построил в Эзбекие, символически повернув его фасадом к западной части Каира. Исмаил хотел, чтобы театр был готов к празднествам по случаю открытия Суэцкого канала, и его построили в 1868 году с помощью принудительного труда согнанных сюда рабочих за пять месяцев. Верди заказали оперу «Аида», но он не успел закончить ее к сроку. Оперой «Риголетто» открылся и театр и канал – 1 ноября 1869 года. Белое здание оперы Исмаила, построенное явно впопыхах, и сейчас является самым своеобразным зданием в «парижском» Каире, хотя оно почти непригодно для опер и балетов, так как в нем очень небольшие и тесные артистические уборные, почти нет кулис, а оркестру и дирижеру приходится пробираться к сцене по центральному проходу зрительного зала.

Сейчас в европейском центре Каира остались только одна‑две виллы, построенные в 1860 году. Но в свое время контраст между старым и новым городом, по‑видимому, был разительным, ибо, бродя даже ныне по улицам и глядя на фасады европейских зданий конца XIX века, понимаешь, как изменили облик Каира эти широкие, хорошо спланированные улицы. В 1870 году Исмаил провел в Каир газ, а в 1898 году его заменило электричество, так что Каир – один из первых городов мира, где появилось электрическое освещение. Водопровод построили позднее. Исмаил проложил также хорошо мощенные дороги к Аббасии, Матарии, Миср аль‑Аттике, к пирамидам и к Шубре, где находился его дворец.

Засаженный акациями и сикоморами проспект, ведший к Шубре, был в ту эпоху главной улицей Каира. Богачи следовали примеру хедива и строили на проспекте большие дома, выезжая сюда, чтобы покичиться богатством и нарядами. Дж. Маккоун в книге «Египет, как он есть» писал, что в 1877 году проспект был «оживленнее и в тысячу раз красочнее Гайд‑парка в мае или июне». Маккоун отмечал, что на этом проспекте можно было увидеть ослов с сидевшими на них феллахами, породистых скакунов, на которых гарцевали одетые по лондонской моде беи, наемные экипажи туристов Кука, венские двухместные кареты и виктории, дам из гарема хедива в сопровождении евнухов, польских графинь, жен дипломатов и бездельничавших холостяков из отеля «Шепердс».

В европейском районе появлялись новые отели, но «Шепердс» оставался излюбленным убежищем английского общества в Каире. Около садов Эзбекие английская компания построила новый отель, который некоторое время так и именовали: «Новый отель».

Словно весенние цветы, на новых улицах вырастали греческие и немецкие кондитерские и французские кафе, в которых играли оркестры. Недалеко от садов Эзбекие герцог Садэрлендский, получив бесплатный участок земли, построил новый клуб хедива – точную копию лучших лондонских клубов того времени. Клуб находился под покровительством хедива, а его председателем был английский консул – самый высокопоставленный английский дипломат в Египте. За несколько лет фасолевые поля и пустыри вокруг железнодорожного вокзала застроили изящными виллами, а от вокзала к городу спешно проложили новые улицы, которые быстро заполнились небольшими домами для европейцев и второсортными магазинами. К 1877 году уже не было надобности ехать с вокзала в город на осле – к отелю «Шепердс» ходили омнибусы, и можно было нанять карету.

Десять лет Каир представлял собой огромную строительную площадку, и по европейским стандартам большинство крупных зданий скорее напоминали дворцы, и даже дома среднего класса строились роскошно. Сам Исмаил имел в Каире четыре дворца, и один из них (Каср ан‑Нуза) предназначался для приема важных гостей. Если через Каир проезжал английский вице‑король Индии, какой‑нибудь герцог, богатый аристократ, французский или австрийский принц, в его честь в этом дворце устраивался пышный прием. У Исмаила был еще один дворец, предназначенный специально для коронованных гостей, ожидавшихся к открытию канала. Он находился за рекой, на острове Гезира.

Позднее хедив продал этот дворец иностранной компании, которая немедленно пустила большую часть земли под коммерческое строительство. Затем дворец купил богатый паша, а после революции 1952 года его превратили в отель, который теперь называется «Омар Хайям», и в нем еще сохранилась атмосфера времен Суэца и Исмаила.

1869 год – год открытия канала – был для Каира полон неожиданных событий. Жизнь богачей и иностранцев превратилась в сплошной праздник. Народ же довольствовался шумными улицами, яркими фонарями, повсюду появились киоски и уличные лавки, традиционные мусульманские украшения.

Наконец, после того как сам Исмаил совершил турне по Европе, началось празднование открытия канала. Помимо королей, принцев и аристократов, прибыло много писателей и журналистов и целая армия (свыше 3 тысяч) никому не известных гостей, которым удалось достать приглашения. Хедив с королевской щедростью оплачивал их жилье, питание и транспорт. В ноябре вся толпа принцев, прихлебателей, журналистов и писателей была перевезена из Каира в Порт‑Саид, где мусульманский «улем» и католический священник из Франции (позднее он венчал Лессепса с местной полуевропейской красавицей) благословили канал. Во время официального открытия в пустыне был устроен банкет (3 тысячи гостей), а 17 ноября 1869 года состоялись празднества на воде. Компания Суэцкого канала была французской, но первым прошел по каналу и уплатил сбор английский пароход.

Исмаил сосредоточил столько внимания и усилий на кульминационном моменте открытия канала, что после 1869 года Каир с трудом возвращался к нормальной жизни. Европейцы продолжали прибывать в Каир, спекулянты «выжимали» золото чуть ли не из улиц города.

Каир превратился в базу для английского проникновения в Африку – за счет Египта. В 1869 году Самуэль Бэйкер провел в Каире четыре месяца, снаряжая экспедицию к белому Нилу, якобы для того, чтобы покончить с работорговлей. Он отплыл из Каира на английских судах, с отрядом черных солдат и грузом английских товаров, что обошлось Египту в полмиллиона фунтов. Как указывает Маккоун, англичане приобрели обширные территории, а торговля рабами продолжалась, как и прежде.

За десять лет в Египте были израсходованы такие колоссальные суммы, что казалось, они льются из какого‑то рога изобилия. На самом деле нововведения Исмаила в Каире оплачивались за счет высоких налогов на все и всех, за счет огромных займов, которые «любезно» навязывала ему Европа.

Исмаил сделал первый заем в 5,7 миллиона фунтов в 1864 году, из которого после всех вычетов он получил только 4,9 миллиона фунтов. По сравнению с более поздними займами эта потеря совсем незначительна. Когда читаешь в книге Маккоуна «Египет при Исмаиле» (1889) историю этих займов, кажется, что распутываешь клубок сложнейшей жульнической аферы. Так, Ротшильды одолжили Исмаилу через государственные каналы 8 миллионов 500 тысяч фунтов под обеспечение 435 тысяч акров самой плодородной земли в мире. Исмаил получил чистоганом, после вычетов, 4 миллиона 360 тысяч фунтов, причем, по словам Маккоуна, и эту сумму также сократили под видом оплаты «судебных» издержек.

За одиннадцать лет Англо‑Египетский банк, Имперский Османский банк, торговый дом «Фрюлинг‑Гошен», банк Оппенгеймов и Бишофсгеймов предоставили Исмаилу займы на 68 миллионов фунтов, но после вычетов комиссионных и других отчислений в его руки попало только 48 миллионов фунтов.

Маккоун называет это «скандальной» историей и пишет, что «в анналах государственных займов вряд ли зарегистрированы такие пагубные для должника операции». В 1875 году Исмаилу пришлось продать англичанам свою долю в компании Суэцкого канала всего за 4 миллиона фунтов, которые предстояло уплатить Ротшильдам. Через некоторое время годовой доход от сборов с пароходов уже равнялся этой сумме.

Исмаил предпринимал отчаянные усилия, чтобы спастись от европейской «щедрости» и нараставшего внутри страны возмущения его жестокой и репрессивной политикой в отношении крестьянства. Снова создалось такое положение, когда можно было ожидать или взрыва изнутри, или иностранного вторжения. Исмаил понимал, что ему никогда не спастись от европейской финансовой кабалы. Его единственная надежда заключалась в том, чтобы получить помощь от кого‑то, кто не был замешан в финансовом грабеже Египта. К несчастью, он не мог доверять никому ни в Египте, ни в Европе. Если бы он мог положиться на армию, она по крайней мере помогла бы его попыткам вырваться из европейских объятий и задушить народное возмущение. Будь он мамлюкским султаном, он просто закупил бы новую партию мамлюкских офицеров, чтобы заменить ими продажных турок и албанцев. Но мамлюкская система была мертва, и он решил искать поддержки за пределами страны – у Соединенных Штатов Америки.

Идея была довольно разумной, так как у американских офицеров 1860‑х годов накопилось больше военного опыта, чем у всех военных Европы. Только что закончилась американская Гражданская война, первая современная война, и южные штаты кишели офицерами и джентльменами без гроша в кармане и без надежд на будущее; и в 1869 году Исмаил поручил американскому офицеру капитану Тадеусу Мотту (из армии северян) подобрать американских офицеров для египетской армии. В течение года Мотт привез в Каир генерала Лоринга, еще двух генералов, девять полковников, двух майоров, врача и профессора геологии. Все они, за исключением четверых, служили в армии конфедератов, то есть южан.

О том, как они служили Исмаилу и какую роль сыграли в жизни страны, можно судить по их поведению в двух важных событиях: в англо‑египетской экспедиции в глубь Африки и в подавлении давно назревшего и вспыхнувшего в 1881 году восстания. Но пока что они жили в Каире, где производили небывалую сенсацию своим поведением в стиле д'Артаньянов или ковбоев с «дикого запада». Они постоянно попадали в неприятности, так как настаивали, чтобы с ними обращались как с джентльменами и как джентльмены считали, что им все дозволено.

Однажды майор Морган, генерал Лоринг и американский полковник Шейле‑Лонг находились во французском театре и в антракте зашли в буфет. Туда зашел начальник каирской полиции Али‑бей. Поскольку майор Морган был чином ниже и находился на службе у хедива, Али‑бей приказал ему подать стакан воды. Морган возмутился. Он наполнил стакан водой и выплеснул ее в лицо Али‑бея, после чего еще дал ему пощечину. Али‑бей бросился в королевскую ложу и с гневом доложил о происшествии, на что Исмаил ответил: «Так тебе и надо», – и добавил: «Я привез американцев не для того, чтобы они тебе прислуживали… Иди и проси прощения», что и было сделано.

25‑летний Морган был гардемарином в Аннаполисе и замечательным наездником. Как‑то он ехал верхом вдоль проспекта Шубры, обычного места для светских прогулок, и мимо него проехали дамы в карете с гербом хедива, за ними следовали верхом два евнуха с обнаженными саблями. По существовавшему правилу, мужчины – во всяком случае, джентльмены – должны были отворачиваться при виде леди, но Морган подъехал поближе, чтобы заглянуть в карету, и увидел красивую девушку, которая вдруг протянула ему розы и платочек. Морган от неожиданности уронил их. Все поняли, что кто‑то из королевского гарема флиртует с американским офицером. Морган спохватился: не спешиваясь, он нагнулся, подобрал цветы, затем пришпорил своего скакуна и умчался. Евнухи бросились вдогонку, размахивая саблями и явно намереваясь отрубить голову Моргану.

У пересечения проспекта Шубры и железной дороги двойной шлагбаум был закрыт. Морган перескочил через первый шлагбаум, но в это время, словно в фильме о «диком западе», показался мчащийся поезд. Морган ударил коня шпорами, и он, несмотря на небольшой разбег, перескочил через второй шлагбаум. Поезд заградил путь преследовавшим его евнухам. Морган ускакал, но ему пришлось несколько дней прятаться в русском посольстве, где он весело проводил время с русскими друзьями, пока не утих скандал.

Чтобы узнать о серьезной деятельности американцев, нужно прочитать книгу Шейле‑Лонга «Моя жизнь на четырех континентах». Исмаил назначил полковника Шейле‑Лонга начальником штаба при английском генерале Гордоне, который направлялся вверх по Нилу, чтобы занять пост губернатора Египетских экваториальных провинций. Исмаил хорошо понимал, что Гордон на самом деле защищает только интересы Англии. В это время Стэнли готовил экспедицию для поисков Ливингстона. Исмаил объяснил Шейле‑Лонгу, что целью этой экспедиции является водрузить британский флаг над Угандой. Он поручил полковнику улизнуть от Гордона, обогнать лондонскую экспедицию и постараться заключить с королем Уганды договор в пользу Египта. В Гондокоро, когда Гордон на минуту отвернулся, Шейле‑Лонг спрыгнул с борта парохода, отчаливавшего от берега, и помахал рукой изумленному Гордону. Во время своего путешествия Шейле‑Лонг открыл озерную систему Кеога в Центральной Африке. Когда полковник возвратился в Каир, от него остались кожа да кости, и он так походил на египетского нищего, что его не хотели пускать в новый отель «Континентал‑Савой». Ему все же удалось проникнуть в отель, где он увидел американского генерала Алекса Рейнолдса и попросил у него пиастр. По привычке европейцев, генерал хотел было проучить нищего хлыстом, но Шейле‑Лонг произнес по‑английски: «Так‑то меня принимают…»

Нет сомнения, что Исмаил доверял американцам больше, чем кому бы то ни было в военном штабе. Исмаил высоко оценил услуги американцев и подарил генералу Шерману в благодарность за то, что тот одолжил ему своих офицеров, мешок с брильянтами на сумму в 60 тысяч долларов. Шерман прибыл в Каир в 1872 году, и потребовался специальный акт конгресса, чтобы разрешить ему беспошлинный ввоз брильянтов в США.

Исмаил находился в безвыходном положении. В 1876 году европейцы, самовольно взяв на себя роль контролеров египетских финансов, уведомили его, что он задолжал им 91 миллион фунтов. По словам Маккоуна, в 1879 году кредиторы Исмаила утверждали, что задолженность составляла уже 100 миллионов фунтов. Защитники Исмаила убеждены, что он никогда не получал такой суммы. По крайней мере 25 миллионов фунтов были израсходованы на Суэцкий канал, строительство новых ирригационных систем, железных дорог, мостов, телеграфных линий, маяков, гаваней, доков, сахарных заводов и «османизацию» Каира. Исмаил действительно потратил огромные суммы на все это строительство, но никто не знает истинной цифры.

В 1879 году Англия и Франция осуществили наконец свою давнишнюю мечту. После того как их эксперты представили доклад о долгах Египта, они вмешались открыто, взяв под контроль египетские финансы и назначив двух генеральных контролеров – английского и французского. По какому праву они так поступили, никому не известно и поныне.

19 июня 1879 года они предприняли еще один чрезвычайный шаг. Генеральные консулы Англии и Франции прибыли во дворец Абдин и потребовали отречения Исмаила. Ему угрожала не вторгшаяся чужеземная армия, а нечто более могущественное и опасное – великие европейские державы, стремившиеся овладеть Египтом. Он не мог обратиться за поддержкой к народу, так как народ изнемогал под тяжестью введенных им налогов и податей, ненавидел его и был рад его отречению. Исмаил попросту пал, передав страну в руки европейцев. Он умер в изгнании в 1895 году.

Его сын Тевфик унаследовал то, что осталось от Египта, причем для народа эти последние годы «независимости» страны были самыми тяжелыми. С 1860‑х годов все египтяне оказались «во власти семнадцати мелких консульских трибуналов» (Маккоун), ибо ни одного иностранца в Египте не мог судить египетский суд. Иностранец отвечал только перед консульством своей страны, и эта система вела к ужасным злоупотреблениям в деловых отношениях, к дискриминации египтян при расследовании уголовных преступлений, к беспощадному грабежу земли и имущества египтян. Даже лорд Милнер резко осудил эту систему судопроизводства как «позорную болезнь». Некоторые консульские суды брали на себя право судить египтян и выносили им приговоры, которые приводились в исполнение под нажимом дипломатических представителей. Этот порядок стал именоваться «режимом капитуляций». Он был одним из важнейших инструментов британского правления и способствовал укреплению господства европейцев в Каире. Был даже разработан кодекс коллективных иностранных судов, так называемых «смешанных трибуналов», которые защищали иностранцев от действия египетских законов. Система эта была ликвидирована только на конференции в Монтрё в 1937 году.

Маккоун писал в 1877 году, что лозунг «Египет для египтян» стал выражением всеобщих национальных чаяний. В 1866 году француженка Олимпия Одуар опубликовала книгу «Тайны Египта, сбросившего покрывало», которая произвела сенсацию, ибо она рисовала Исмаила жестоким варваром, сосавшим кровь своего народа. Одуар страстно и убедительно доказывала, что Исмаил безнаказанно захватывал понравившиеся ему частные земли, разорял поборами целые деревни и даже с женами обращался жестоко. В 1868 году леди Дафф Гордон писала из Каира в журнале «Макмилланс мэгэзин»: «Мне трудно описать все мучения народа… Каждый день приносит новый налог. Теперь заставляют платить за каждое животное – верблюда, корову, овцу, осла, лошадь. Феллахам больше не по средствам хлеб: они живут на ячменной каше, разбавленной водой». Налогами облагалось не только имущество феллахов, их заставляли платить поборы за то, что они рождались, женились, умирали, входили в город, покупали соль.