Куда идут Англия и другие страны?

 

Внутренние социально‑экономические и культурные проблемы были далеко не единственным объектом внимания Троцкого в это переходное для него время. Он продолжал тщательно следить за социально‑экономической эволюцией государств Запада, соперничеством отдельных стран и групп стран, их взаимоотношениями с СССР. Этому интересу способствовала и новая должность Троцкого, полученная им после снятия с военных постов, – руководитель Главконцесскома.

Особый интерес Троцкий проявлял к Великобритании, которая традиционно продолжала рассматриваться в советской политике как одна из ведущих капиталистических держав, главный организатор различных антисоветских блоков и провокаций, как основная сила в неизбежной антисоветской войне в будущем. Пытаясь разобраться в расстановке политических сил в Британской империи, уяснить причины постепенного снижения ее удельного веса в мировой экономике и политике, Троцкий поручил своим секретарям особенно тщательно следить за всем, что публиковалось в центральной советской печати об Англии, за ведущими британскими и американскими печатными органами, за стенографическими отчетами британского парламента, изучая затем этот обширный материал.

Весной 1925 г. он написал довольно большую книгу «Куда идет Англия?», отдельные фрагменты которой исходно публиковалась в «Правде» в виде газетных «подвалов» [321], после чего книга была издана на русском [322], а затем появилась в переводах на английском, французском, немецком, итальянском, японском и других языках [323]. Было очевидно, что на эту работу обратили внимание не только компартии и примыкавшие к ним левые организации, но и экономисты и политологи иностранных держав. Лейтмотив книги состоял в том, что Англия приближается к эпохе великих революционных потрясений, причем к этой революции Англию, по мнению Троцкого, подталкивала не Москва, а Нью‑Йорк. Иными словами, могущественное и все возраставшее мировое давление Соединенных Штатов было той силой, которая загоняла британскую промышленность, торговлю, финансы, равно как и внешнюю политику и дипломатию, в безысходную ситуацию.

Троцкий признавал, что наряду с экономическим соперничеством между США и Великобританией существует еще и политическое содружество, но он считал его внешним фактором, прикрывающим «глубочайший мировой антагонизм между этими двумя державами» [324]. Предусмотрительно не определяя конкретных хронологических рамок предрекаемого Троцким весьма пессимистического сценария развития событий, Троцкий тем не менее испытывал серьезные сложности с обоснованием выдвинутых тезисов, а тем более с подтверждением их доказательным материалом и историческими фактами. Из описываемой им же картины никак не вырисовывался скорый упадок Великобритании, стоящей на пороге социалистической революции.

В то же время для работы Троцкого был характерен высококачественный для своего времени историко‑социологический и политологический анализ. Кратко остановившись на революционных традициях страны, выделив революцию XVII в. – первую великую буржуазную революцию, приведшую к ликвидации монархии, казни короля и созданию, хотя и на непродолжительное время, демократической республики, остановившись на чартистском движении XIX в., являвшемся первым в мире организованным и самостоятельным рабочим движением, Троцкий как бы подводил исторический фундамент под свои будущие выводы. Читатель должен был подспудно почувствовать, что Великобритании предстоит возвращение на тот революционный путь, который она по различным причинам покинула в середине прошлого столетия.

Большое внимание уделялось в книге проблемам мировой гегемонии. Опираясь на многочисленные статистические данные и конкретные факты, автор показывал, что выход Соединенных Штатов «из стадии заокеанского провинциализма» постепенно передвинул Великобританию на второстепенное место в мировой экономике и политике. Именно англо‑американский антагонизм рассматривался в книге в качестве основного, решающего фактора будущего мирового развития. Обращая внимание на быстрый прогресс в области военной техники, в особенности на развитие авиации и химических средств ведения войны (танкам и подводному флоту уделялось второстепенное внимание), автор показывал, что эти военно‑технические новшества работали против безопасности Великобритании и сводили на нет геополитические преимущества ее островного положения. «Наиболее жизненные центры Англии и прежде всего Лондон могут подвергнуться в течение нескольких часов убийственной воздушной атаке со стороны Европейского континента», – писал Троцкий, и в этом частном выводе оказался очевидным образом прав. Через всего лишь полтора десятилетия началась воздушная «битва за Англию», правда – не с Соединенными Штатами, и в этом главном принципиальном тезисе книги Троцкий оказался абсолютно не прав, – а с Германией.

Другая тема, которую Троцкий стремился проанализировать в книге, – непосредственное участие Англии в международных делах континента. Великобритания более не в состоянии была, по мнению автора, проводить политику «блестящей изоляции», от которой она отказалась еще до мировой войны, но после завершения войны вплетенность страны в европейскую политику и особенно в военные союзы превращает ее из «владычицы морей», из международного арбитра в одну из крупнейших континентальных держав, учитывающей намерения и силы как возможных партнеров, так и вероятных противников, не ввязываясь в непродуманные односторонние действия. Троцкий особенно детально останавливался на опасности германской экономической конкуренции, имея в виду возрождавшуюся в значительной степени при помощи американского капитала германскую промышленность, преимущества немецкой техники, дисциплины и хозяйственной организации. (О помощи советского правительства Германии в деле восстановления немецкой военной машины, вопреки соглашениям, навязанным Германии Версальским мирным договором, Троцкий деликатно молчал.)

Утрата мировой гегемонии, развивал далее Троцкий свой анализ, завела в тупик целые отрасли британской промышленности. Смертельный удар нанесен торговому и промышленному капиталу среднего размера, что привело к общему ослаблению экономики этой империалистической державы. Далее начинались рассуждения автора о характере современного рабочего движения Великобритании и его лидерах, к которым Троцкий относился презрительно, находя у них черты консерватизма, религиозности, национального высокомерия. Он приводил тенденциозно подобранные цитаты из выступлений лейбористов и руководителей британских тред‑юнионов, не находя для этих людей ни одного доброго слова. Единственным британским деятелем, о ком Троцкий отозвался со сдержанной похвалой, был известный писатель, в прошлом социалист, один из лидеров Фабианского общества, Джордж Бернард Шоу. Со слабым налетом иронии Троцкий назвал его «столь критическим» мыслителем.

Троцкий, изначально заявлявший, что мировая революция начнется с Германии, переключившийся затем на Восток и планировавший разжечь пожар в Афганистане и Индии, теперь утверждал, что маршрут международной революции пролегает через Англию. Он предсказывал, что компартия сможет стать во главе британского рабочего движения, оговариваясь, правда, что это произойдет только в том случае, если пролетариат окажется в непримиримом противоречии с консервативной бюрократией тред‑юнионов и Лейбористской партии. «Коммунистическая партия может подготовиться к руководящей роли только беспощадной критикой всего руководящего персонала английского рабочего движения, только повседневными обличениями его консервативной, антипролетарской, империалистической, монархистской, лакейской роли во всех областях общественной жизни и классового движения» [325].

В этом заключительном выводе содержалась доля значительной условности, допустимости, предположения, ставившая под сомнение непререкаемо перед этим высказанное главное положение книги о перспективах социалистической революции в Великобритании, которая неминуемо произойдет там в близком будущем. Троцкий делал очередную попытку вернуться к своему детищу: концепции перманентной революции, существенно модифицированной применительно к новым условиям, противопоставляемой сталинской теории построения социализма в одной, отдельно взятой стране. Он готовился к обоснованию своей позиции в неизбежной скорой дискуссии с партийным большинством и лидерами Политбюро по этому вопросу.

В мае 1926 г., после того как безрезультатно завершилась массовая политическая забастовка в Великобритании, являвшаяся выражением солидарности населения со стачкой углекопов, Троцкий подготовил второе издание своей книги (предисловие было датировано 19 мая 1926 г.) [326]. К этому времени уже имелись отзывы критиков и почитателей. Премьер‑министр Англии Стенли Болдуин [327] произнес перед консервативной аудиторией в городе Лидсе слова Троцкого, что англичане «должны учиться работать более производительно». «Хотел бы я знать, – продолжал Болдуин, – сколько голосов было бы подано за революцию в Англии, если бы сказать заранее населению, что единственным результатом ее будет необходимость работать более производительно. (Смех, аплодисменты)» [328].

Остальные отзывы были более академичны. Троцкий поместил во второй выпуск книги статьи известного либерального философа Бертрана Рассела [329] и одного из руководителей Независимой рабочей партии Великобритании Генри Ноэла Брейлсфорда [330], перепечатанные из британских изданий [331], а также выдержки из статей и рецензий бывшего премьер‑министра правительства Великобритании лейбориста Рамзея Макдональда [332], которому в книге было высказано немало претензий, и других авторов, опубликовавших свое мнение в британских и американских газетах и журналах [333]. Тут же Троцкий дал и свои ответы Расселу и Брейлсфорду. Последнего Троцкий корил за «покровительственное предисловие» к английскому изданию книги и отмечал, что Брейлсфорд маскируется революционной фразой для борьбы против пролетарской революции, защищает демократические иллюзии и парламентский фетишизм. Троцкий весьма резко отвечал на «умеренные порицания» по поводу содержания книги, но был явно польщен теми «неумеренными похвалами», которые были сделаны по поводу литературной формы.

Что касается Рассела, то здесь полемика по существу отсутствовала. Троцкого возмутило высказывание Рассела, что иностранец (Троцкий) не способен понять британские нравы и традиции. «Мистер Бертран Рассел, философ в математике, математик в философии, аристократ в демократии и дилетант в социализме, счел долгом приложить свою руку, не в первый уже раз, к разрушению тлетворных идей, исходящих из Москвы и враждебных англосаксонскому духу» [334], – писал Троцкий. При этом его особое негодование вызывали слова Рассела о самом Троцком: «Большинство из нас предпочитает остаться в живых без него, чем умирать с ним» [335].

Уже в книге об Англии немало суждений было высказано о возраставшей после мировой войны мощи Соединенных Штатов и о конкурировавших с Великобританией крупных европейских странах. Руководство Концессионным комитетом не рассматривалось Львом Давидовичем в качестве первостепенной важности государственного занятия, хотя в своем кабинете в бывшей гостинице на Мясницкой улице – крохотном по сравнению с прошлыми обширными резиденциями наркомвоенмора – он подчас принимал иностранных визитеров, вел с ними переговоры о концессиях и нередко подписывал соглашения. Свои представления о концессионной политике и об экономических отношениях с зарубежными странами Троцкий подробно изложил в беседе с германской рабочей делегацией, состоявшей в основном из профсоюзных функционеров, в июле 1925 г. [336] К тому моменту в СССР действовали 103 концессии, производящие продукции на 1 миллион рублей, что было каплей в море по сравнению с общим объемом продукции, поскольку только тяжелая промышленность страны за шесть месяцев 1923 – 1924 хозяйственного года дала национального продукта на 1,2 миллиарда рублей.

Отмечая незначительный удельный вес концессий в советской экономике, председатель Главконцесскома подчеркивал скромность сферы деятельности, на которую ему пришлось переключиться по решению Политбюро ЦК. В то же время он пытался объяснить столь крохотный объем иностранного капитала в экономике стремлением правительства СССР не допустить хозяйственной зависимости от капиталистического мира. При этом, в чем‑то противореча себе, Троцкий признавал, что концессии способствовали преодолению советской технической отсталости. А для того чтобы немецкая делегация не забывала, что беседует не с рядовым советским руководителем, а с автором концепции мировой революции, выражал надежду, что положение скоро изменится, так как рядом с СССР будет находиться не капиталистическая, а социалистическая Германия.

Троцкий пытался расширить масштабы своей деятельности в Главконцесскоме. За 1925 г. были рассмотрены 253 концессионных предложения (отчитываясь, Троцкий предусмотрительно сообщал о рассмотренных, а не о подписанных концессиях), а за первые восемь месяцев 1926 г. – свыше 400. В разных стадиях разработки находились крупные концессионные предложения – американской нефтяной компании, концерна «Форд» о постройке тракторного завода, фирмы «Ундервуд» о строительстве завода пишущих машинок и т. д. [337] Помощь Троцкому оказывал Иоффе, ставший его заместителем по Главконцесскому. Он давал компетентные советы, особенно относительно Дальнего Востока, с которым познакомился во время дипломатической работы в Китае [338]. По просьбе Троцкого известный экономист Е.С. Варга [339] подготовил информационную записку о перспективах концессионной политики. На ее основе и на базе собственных выкладок Лев Давидович направил 7 декабря 1926 г. свои соображения в Политбюро. Полагая, что в ближайшие годы приток иностранного капитала в СССР усилится, что возникнет бо́льшая свобода в выборе партнеров по концессиям, Троцкий предлагал включить в перспективный промышленный план меры по привлечению иностранного капитала [340]. В ряде других документов Троцкий защищал необходимость сохранения и расширения концессионной политики, убеждая, что концессии важны для увеличения золотовалютного запаса страны и, следовательно, для развития промышленности [341]. Закончилось все, однако, тем, что заместитель председателя СНК и СТО сторонник Сталина Рудзутак обвинил Троцкого в раздувании штатов. (12 октября 1926 г. Троцкий ответил на эти обвинения заявлением в Политбюро ЦК, доказывая необоснованность критики.) В итоге, по объективным причинам, результаты деятельности Троцкого в концессионном комитете были более чем скромными [342].

Но об одном концессионном проекте Троцкого следует сказать особо, так как он оказался судьбоносным для его участников и, выдержав испытание временем, стал важной частью советско‑американских отношений и истории. В рамках главного концессионера Троцкий поддержал двух симпатизировавших Троцкому американцев, связанных с компартией США: Джулиуса (отца) и Арманда (сына) Хаммеров. Джулиус, врач образованию и бизнесмен по призванию, в 1919 г. стал одним из основателей компартии США. Он сколотил капитал, мошеннически использовав американский сухой закон для производства под видом лекарств крепких спиртных напитков, а затем начал вести активную торговлю с СССР, поставляя туда зерно в обмен на меха и черную икру. При содействии Троцкого Хаммеры получили несколько концессий. Главной из них была карандашная фабрика в Москве, которая почти сразу же стала приносить высокую прибыль. 1 июня 1924 г., еще до открытия своей фабрики, Д. Хаммер писал Троцкому, сообщая, что намерен оказать финансовую помощь ему и его сторонникам для ведения пропаганды и политической борьбы: «Я бы хотел, чтобы мое участие осталось секретным, дабы не портить мою дальнейшую полезность делу». Позже, в начале 30‑х гг., Джулиус и Арманд Хаммеры финансировали сторонников Троцкого и были спонсорами некоторых американских изданий его работ, о чем со временем стало известно советской разведке, считавшей, что Хаммеры по заданию Троцкого осуществляют связь с «троцкистским подпольем» в СССР [343]. В 1930 г. – через год после высылки Троцкого – концессионный договор был расторгнут, а национализированная карандашная фабрика имени Сакко и Ванцетти [344] почти сразу же стала убыточной. Предприимчивый Арманд, однако, смог переметнуться и убедить советское руководство в том, что является «лучшим другом» СССР. Он представлял интересы СССР в деловом мире США, стал лауреатом советского ордена Дружбы народов, его приветливо принимали все советские лидеры вплоть до Горбачева [345].

В середине 1924 г. Троцкий опубликовал книгу «Пять лет Коминтерна» [346], в которую включил свои доклады и выступления на первых четырех конгрессах Коминтерна, а также посвященные Интернационалу статьи и выступления. Имея в виду, что в этот период ему принадлежала весьма значительная часть основополагающих документов мировой коммунистической организации, становится очевидным, что этим сборником, служившим напоминанием тем, у кого была короткая память, Троцкий в свою очередь стремился укрепить свое положение в Интернационале, существенно пошатнувшееся. Предисловие к книге автор посвятил попыткам объяснения причин поражения германского пролетариата в 1923 г., причем продолжал настаивать, что в Германии в это время была «революционная ситуация» (в отличие от 1921 г., когда партия приняла «собственное нетерпение за созревшую революционную ситуацию») [347]. Ни одного своего текста, посвященного «германскому Октябрю» (провалившемуся в 1923 г.), Троцкий в книгу не включил, дабы не подставляться критикам. Автор признавал, что результатом поражения стало наступление капитала и «фашистской реакции» в Европе, но все еще считал весьма вероятным новый революционный взрыв в ближайшем будущем. «Безвыходность Европы, маскируемая ныне международными и внутренними сделками, снова вскроется в своем революционном существе. Нет сомнения, что коммунистические партии к этому моменту окажутся более подготовленными» [348], – писал Троцкий.

В зарубежных компартиях в 1924 г. стали появляться группы сторонников Троцкого. Обычно они были немногочисленными, и руководству сравнительно легко было заставить их замолчать или исключить из партии. Исключение составляла Коммунистическая рабочая партия Польши, руководящие органы которой в конце 1923 г. приняли во внутрипартийной дискуссии в РКП(б) сторону Троцкого и обратились к Исполкому Коминтерна и Политбюро ЦК РКП(б) с письмом от 23 декабря 1923 г., в котором указывалось, что авторы не располагают достаточно достоверными данными для того, чтобы судить о степени серьезности разногласий в РКП(б) в области экономической политики. Далее в документе говорилось: «Но мы знаем твердо одно: имя т. Троцкого для нашей партии, для всего Интернационала, для всего революционного пролетариата мира неразрывно связано с победоносной октябрьской революцией, с Красной Армией, с мировым коммунизмом и революцией. Мы не допускаем возможности того, чтобы т. Троцкий оказался вне рядов вождей РКП и Коминтерна. Но нас тревожит мысль, что разногласия могут выйти далеко за пределы конкретных спорных вопросов, и некоторые печатные полемики ответственных руководителей партии заставляют нас опасаться худшего» [349].

Представитель компартии Польши в Исполкоме Коминтерна Эдвард Прухняк продолжил ту же линию, выступив 21 января 1924 г. с заявлением: «Так как Ленин, величайший и наиболее авторитетный лидер революционного мирового пролетариата, более не участвует в руководстве Коминтерном, и так как авторитет Троцкого, руководителя, признанного революционным мировым пролетариатом, поставлен под сомнение русской компартией, существует опасность, что пошатнется авторитет руководства Коминтерна» [350].

Такая позиция польских коммунистов всерьез встревожила Москву. В начале 1925 г. в Минске (под непосредственным контролем советского руководства) был созван III съезд польской компартии, который прошел под лозунгами большевизации и разоблачения оппортунизма. В копилку ненависти к полякам Сталин вложил и инцидент с поддержкой Троцкого. Не только Прухняк, но и руководители следующего десятилетия, включая сторонника Сталина Юлиана Ленского (Лещиньского), были расстреляны в СССР во время Большого террора.

Не вполне еще разобравшиеся в хитросплетениях интриг советского руководства деятели Коминтерна то и дело обращались к Троцкому, как к одному из вождей международного коммунистического движения. Секретарь Исполкома Коминтерна болгарин Васил Коларов даже попросил его написать в связи с созывом конгресса Коминтерна воззвание по поводу 10‑летия начала мировой войны [351]. Предполагалось также, что Троцкий выступит с докладом по национальному вопросу на V конгрессе Коминтерна. Это решение, однако, вскоре было отменено, дабы Троцкий таким образом не выдвинулся снова на первый план, к тому же перед лицом международной коммунистической общественности. 8 мая 1924 г. Политбюро постановило вместо Троцкого назначить докладчиком близкого Зиновьеву функционера: заведующего Восточным отделом и члена Исполкома Коминтерна Г.И. Сафарова. По уставу докладчик утверждался Исполкомом Коминтерна, который, разумеется, Сафарова предпочел Троцкому [352]. Может быть, именно из‑за этого эпизода Троцкий в ноябрьских заметках 1924 г. остро критиковал руководство компартий, отстававших, по его мнению, от движения масс, что он именовал «кризисом революционного руководства». «Низы пролетарской партии гораздо менее восприимчивы к давлению буржуазно‑демократического общественного мнения, но известные элементы партийных верхов и среднего партийного слоя будут неизбежно, в большей или меньшей мере, поддаваться материальному и идейному террору буржуазии в решающий момент. Отмахиваться от этой опасности нельзя» [353], – писал Троцкий.

V конгресс Коминтерна, состоявшийся 17 июня – 8 июля 1924 г., объявил борьбу против «правых уклонов», сочтя, что «правая опасность» является весьма серьезной. Конгресс принял резолюцию о фашизме, который был объявлен боевой организацией крупной буржуазии (мелкобуржуазные корни итальянского фашизма, германского нацизма и подобных им движений попросту игнорировались). Тем не менее, несмотря на очевидно возрастающую новую потенциальную угрозу – фашизм, Зиновьев провозгласил на конгрессе, что социал‑демократия является не естественным союзником коммунистов в борьбе с фашизмом, а левым крылом фашизма. В этот момент и были заложены основы советской доктрины о «социал‑фашизме». Подхваченный и растиражированный Сталиным термин «социал‑фашизм» стал фундаментом коминтерновской политики вплоть до начала Второй мировой войны. Кроме того, Конгресс утвердил лозунг «большевизации» компартий, предусматривавший, что зарубежные компартии должны учиться у РКП(б) и копировать методы ее работы, не задумываясь о специфических особенностях своих стран. По существу, этот лозунг означал дальнейшее подчинение мирового коммунистического движения контролю Москвы. При Центральных комитетах национальных компартий создавался нелегальный аппарат, работники которого финансировались из партийного бюджета, пополняемого, в свою очередь, тайными денежными вливаниями СССР. Финансовая зависимость компартий от Москвы стала абсолютной.

Оставаясь членом Президиума ИККИ, Троцкий, однако, к принятию решений не имел отношения. Между тем на V конгрессе Коминтерна осуждение Троцкого впервые стало предметом обсуждения международного коммунистического форума. Правда, непосредственно «дело Троцкого» не рассматривалось. Зато возникло «дело Суварина» – французского коммунистического деятеля, в числе ошибок которого называлось опубликование «без ведома руководящих партийных инстанций» перевода брошюры Троцкого «Новый курс». Вина Суварина «усугублялась» тем, что он написал предисловие, «направленное против партии и против Коммунистического Интернационала». В предисловии, в частности, говорилось: «Ошибается тот, кто думает, что можно умалять Троцкого, не умаляя в то же время русской революции и Интернационала, которым он отдал лучшую часть самого себя» [354]. Этим Суварин, по мнению советского руководства, «внес дезорганизацию в ряды коммунистической партии Франции» и в результате был исключен из партии и Интернационала [355].

На конгрессе был заслушан доклад Рыкова об экономическом положении СССР, в конце которого кратко было сказано о сравнительно недавней «литературной дискуссии». Выступление Рыкова дало повод образовать «русскую комиссию», которая подготовила соответствующую резолюцию, доложенную болгарским коммунистическим лидером Василом Коларовым. В этом документе, содержание которого было продиктовано Кремлем, заявлялось, что предложения оппозиции представляют опасность для диктатуры пролетариата и единства РКП(б), а следовательно, Коминтерна. Резолюция, принятая единогласно, предлагала отвергнуть эти взгляды, как враждебные интересам мировой революции [356]. Теперь позиция Троцкого была объявлена направленной не только против Коминтерна, но и революции в целом.

 

V расширенный пленум ИККИ (март – апрель 1925 г.) в очередной раз бросил камень в огород Троцкого. В резолюции по итальянскому вопросу, в которой критиковалась левацкая политика генерального секретаря компартии Амедео Бордиги, было сказано, что «он сходится с Троцким» в вопросах кадровой политики итальянской компартии и, как и Троцкий, «видит прежде всего роль вождей в революции и упускает из виду или недооценивает роль партии как массовой организации пролетариата» [357]. Другая резолюция пленума обвиняла в троцкизме германских коммунистов Брандлера и Тальгеймера, а также Радека. Про Тальгеймера было, в частности, указано, что его статья, отклоненная журналом «Коммунистический Интернационал», содержала выпады «против русской старой большевистской гвардии» «совершенно в духе» «Уроков Октября» Троцкого [358]. Фамилия Троцкого и термин «троцкизм» все больше и больше превращались в пугала, от которых надо было держаться как можно дальше.

В написанном в августе 1925 г. и, по всей видимости, согласованном с Троцким «Предварительном наброске тезисов о политике Коминтерна» [359] Радек дал весьма пессимистическую картину положения в Коминтерне и в его партиях после V конгресса: «В промежуток времени, отделяющий нас от Пятого конгресса, произошли события, доказывающие, что постоянному провозглашению необходимости централизованного руководства со стороны ИККИ не соответствовали факты. Пока не происходили катастрофы, ИККИ занимался персональным составом центральных комитетов, но не их политикой. Основные вопросы, стоящие перед Коминтерном, которые решить самостоятельно компартии Запада не в состоянии, которые могут быть решены только совместными усилиями лучших элементов Интернационала, не выдвигаются и не разрабатываются ИККИ».

Радек, как и Троцкий, подвергал острой критике политику компартий Германии, Франции, Польши, Чехословакии, США. Особое внимание привлекала внутренняя нестабильность руководящих партийных органов, борьба в них различных течений, стремление одних групп отстранить другие от руководства, и это при общем слабом влиянии компартий на рабочих. Троцкий, Радек и другие деятели, ведшие работу в органах Коминтерна, с удовлетворением отмечали, что в компартиях к руководству приходили левые группы, солидаризировавшиеся скорее с Троцким, чем с Зиновьевым. Но они считали, что эти группы самостоятельно не в состоянии справиться даже с вопросами коммунистической пропаганды, не говоря уже о задачах организации массовых экономических и политических выступлений. Единственной работой, которая должна была служить пропаганде «ленинизма» на Западе, была книга германского коммуниста, эмигранта из России Аркадия Маслова [360] «17‑й год», но и ее Радек подверг сокрушительной критике, как «безграмотную попытку ревизии ленинизма» [361].

Иначе говоря, результаты V конгресса Коминтерна оппозицией оценивались негативно. «Левый курс» в Коминтерне, приведший к отстранению от руководства ряда опытных деятелей промосковской ориентации (в их числе назывались группа «Спартак» в Германии, поляки Варский [362] и Валецкий [363], чехи Шмераль [364] и Запотоцкий [365], американец Фостер) [366], имел результатом отрыв от социал‑демократических масс и ослабление национальных компартий. Положение в Коминтерне, по мнению близких к Троцкому деятелей, требовало радикальных перемен, главные из которых должны были состоять в предоставлении партиям значительно большей самостоятельности от Москвы при выработке своих решений и проведении их в жизнь, прекращении травли тех, кого объявляли «правыми», восстановлении в партийных рядах некоторых исключенных.

В предыдущие годы Троцкий отодвинул на второй план свой излюбленный лозунг социалистических Соединенных Штатов Европы. В начале 1926 г. полагая, что стабилизационные процессы капитализма подходят к концу и предстоят новые крупные международные и внутренние потрясения капиталистического мира, Троцкий счел необходимым этот лозунг восстановить, дополнив его требованием рабоче‑крестьянского правительства [367]. Правда, лозунг рабоче‑крестьянского правительства фигурировал в документах Коминтерна с 1922 г. и был прикрытием столь же умозрительного лозунга пролетарской диктатуры. К тому же Троцкий обусловливал сотрудничество с социал‑демократами в этом теоретически вероятном правительстве такой массой оговорок, которые делали такое сотрудничество исключенным.

Что касается Востока, особенно Китая, где развертывалась национально‑демократическая революция, то еще в пору временного примирения со сталинским большинством под руководством Троцкого, возглавлявшего соответствующую комиссию, был разработан документ «Вопросы нашей политики в отношении Китая и Японии» [368]. Документ был направлен на имя секретаря Сталина И.П. Товстухи [369]. В нем формулировался решительный отказ от военной интервенции Советского Союза в Китае и указывалось на необходимость договориться с генералом Чжан Цзолинем [370], фактическим руководителем Маньчжурии.

Сам Троцкий очень осторожно и даже несколько неопределенно подходил к утвердившейся пока что только на юге страны, в городе Кантоне и его окрестностях, власти Гоминьдана (Народной партии) во главе с Сунь Ятсеном [371], считая, что положение его правительства при враждебных действиях со стороны Великобритании и Франции может оказаться крайне тяжелым. Сдержанную позицию Троцкого еще более подкрепил Сталин своим дополнением к документу, с которым он в основном выразил согласие. Сталин считал, что кантонское правительство должно сосредоточить все свои усилия на проведении реформ и «решительно отклонить мысль о военных экспедициях наступательного характера и вообще о таких действиях, которые могли бы толкнуть империалистов на путь военной интервенции» [372].

О том, насколько важен был еще Троцкий для Сталина, можно судить по его записке помощникам от 29 мая 1925 г. по поводу комплектации и классификации его личной кремлевской библиотеки. Сталин просил расположить книги не по авторам, а по тематике, однако изъять из этой классификации издания нескольких авторов, которые он перечислил в следующем порядке: Ленин, Маркс, Энгельс, Каутский, Плеханов, Троцкий, Бухарин, Зиновьев, Каменев, Лафарг [373], Люксембург, Радек [374]. В числе тех, работы которых следовало расположить по авторам, Троцкий, как мы видим, занимал место сразу после «классиков» и двух основных их теоретических толкователей. Время убрать с полок книги Троцкого еще не пришло.