Патафизика и явление смеха

Лживый морской епископ, или водяной епископ Враль — персонаж романа А. Жарри «Деяния и суждения доктора Фаустролля, патафизика» (гл. XXV–XXVI).

Патафизика — «наука о том, что дополняет метафизику» (Жарри А. Деяния и суждения доктора Фаустролля, патафизика // Жарри А. Убю король и другие произведения. М.: БСГ-ПРЕСС, 2002. С. 274. Пер. С. Дубина).

… присущие овощам… — В оригинале фр. laitue (салат-латук, жарг. глупая женщина).

Сэр Джагадиш Чандра Боше (Jagadish Chandra Bose, или Jôgodish Chôndro Boshu, бенг.

1858–1937) — бенгальский ученый-энциклопедист; физик, биолог, биофизик, ботаник, археолог и писатель-фантаст, один из основоположников исследования радио и микроволновой оптики, внесший существенный вклад в физиологию растений. Изобрел крескограф для изучения реакции растений на различные стимулы, доказал параллелизм между тканями растений и животных. В 1927 г. создал теорию подъема сока в растениях.

Клавикулы большой поэтической игры

Клавикула — латинское название ключицы, а также термин для обозначения свода древних текстов о колдовстве и магических ритуалах. В них посвященные могли найти инструкции и формулы для составления микстур и волшебных напитков, изготовления талисманов, специальные заговоры и комбинации чисел для получения власти.

«…Те странные жесты, которые для умерщвления любви находят влюбленные…» — Ср.: «…Шпалеры, где кричат, забредив плодосбором, / Телодвижение любое, жест любой: / Любовники, гордясь изысканным убором, / Так чувство хрупкое потащат на убой» (Альбом старых стихов // Анна (пер. Р. Дубровкина). Цит. по: Валери П. Полное собрание стихотворений. М.: Водолей, 2007. С. 41).

…«Упразднена безделица»… — В оригинале: aboli bibelot d’inanité sonore, дословно: упразднена безделица тщеты звучащей (фр.) — строка из знаменитого сонета на «-ix» С. Малларме, который неоднократно переводился на русский язык: «игрушка звончатой тщеты» (М. Талов), «пустой библибилон ликующего взора» (В. Алексеев), «как отзвяцал кимвал напрасного вопроса» (Вл. Маккавейский).

Кинестетический (греч. κίνεο — двигаюсь и αίσθησις — ощущение) — дающий информацию о движении и положении тела при раздражении рецепторов мышц, сухожилий суставов и связок. На основе кинестетической чувствительности может происходить формирование межсенсорных связей, например, зрительно-двигательных, определяющих пространственное видение, кожно-кинестетических, играющих очень важную роль в процессах осязания. На основе кинестетических ощущений оказывается возможной компенсация нарушенного зрения у слепых или слуха у глухих. Такой вид ощущений И. М. Сеченов называл «темным мышечным чувством».

…«Речь» и «дыхание»… — Во французском языке сущ. parole (речь, слово) — женского рода, сущ. souffle (дыхание, дух) — мужского.

Парамнезия — расстройство памяти, при котором возникают ложные или искаженные воспоминания.

Трактат патаграмм

Анаглиф (греч. ανάγλυφες — рельефный) — метод получения стереоэффекта при помощи цветового кодирования изображений, предназначенных для левого и правого глаза.

in partibus (сокращенная форма episcopus titularis in partibus infidelium) — титулярный епископ в стране неверных (лат.) — слова эти прилагаются к титулу тех католических епископов, которые имеют епископский сан без соответствующей ему юрисдикции и обыкновенно состоят викарными епископами, апостольскими викариями или прелатами в военных ординари-атах.

Кортиев орган (по имени итальянского гистолога А. Корти) — рецепторная часть слухового анализатора, расположенная внутри перепончатого лабиринта. В Кортиевом органе начинается первичное формирование анализа звуковых сигналов.

фотофлок (photophloque) — неологизм от греч. φοτος — свет и φλόξ — пламя; здесь: отпечаток, воссоздающий звуковые сигналы в коре головного мозга. Опыт, описанный Домалем, отсылает к концепции «музыки сфер» (Пифагор, И. Кеплер), а также более поздним теориям светомузыки (Л. Б. Кастель во Франции, Дж. Арчимбольдо в Италии, А. Кирхер в Германии) на основе аналогии «спектр — октава», предложенной И. Ньютоном.

невма (лат. neuma — знак головой [кивок] или глазами) — нотное письмо начала Средних веков.

Q.S. — используемая в рецептах аббревиатура Quantum Satis — на глаз, приблизительно (лат.).

Имеется в виду Шимон бар Йохай (II в. н. э.) — знаменитый еврейский законоучитель, каббалист, предположительный автор книги «Зогар», или «Сефер ха-Зогар» («Книга сияния»), каббалистического текста толкований Торы, впервые опубликованного в XIV в.

Монеры — вышедший из употребления термин Геккеля для обозначения простейших одноклеточных организмов без ядра.

Страбизм — косоглазие.

диплопия (от др-греч.  διπλόος — двойной и όψ, οπός — глаз) — нарушение зрения, состоящее в двоении видимых предметов.

«Нагрузив как должно… раскидистый дуб». — Цитата из романа Ф. Рабле «Гаргантюа и Пантагрюэль» (Книга пятая. Глава IX. Пер. В. Кислова).

Scron — на пикардском диалекте: клочок твердой земли посреди болота; а также, возможно, игра слов на анаграмме англ. scorn = презрение, пренебрежение, насмешка, объект презрения.

Сен-Сюльпис — Вокруг парижской церкви Святого Сульпиция издавна располагалось множество лавок, торгующих церковной утварью, печатной продукцией, дешевыми безделушками и сувенирами религиозной тематики, отчего название приобрело нарицательное, даже уничижительное значение, и в современном французском языке ассоциируется с притворной набожностью и ханжеством.

фомаквины — слово образовано от имени Фомы Аквинского, или Томаса Аквината (Thomas Aquinas; ок. 1225–1274) — философа, теолога, учителя Церкви, Doctor Angelicus, Doctor Universalis, «princeps philosophorum» («князь философов»), основателя томизма, члена ордена доминиканцев, признанного наиболее авторитетным католическим религиозным философом, который связал христианское вероучение с философией Аристотеля. Сформулировал пять доказательств бытия Бога. Признавая относительную самостоятельность естественного бытия и человеческого разума, утверждал, что природа завершается в благодати, разум — в вере, философское познание — в сверхъестественном откровении.

Веспасиановы заведения — будки для «публичных нужд» установлены в Париже в 1834–1835 гг. по распоряжению префекта города Рамбюто и названы по имени римского императора Веспасиана, которому приписывают создание публичных писсуаров в Риме.

Патаплостека — неологизм Р. Домаля, по аналогии с библиотекой; вероятно, от: пата — патафизический, греч. πλόοξ — плавание и θήκη — место. Имеется в виду человеческий мозг как вместилище мозговой жидкости.

«Есть еще одна… в храм Гелиоса». — Цитата из книги: Геродот. История. М.: Ладомир-Аст., 1999. С. 124. Пер. Г. А. Стратановского.

Оаннес (др. — греч. Ώάννης) — в вавилонской мифологии чудовище с телом рыбы, головой человека под головой рыбы, человечьими ногами, голосом, языком и разумом, которое выходило каждое утро из моря и беседовало с людьми, обучая их наукам, искусствам и ремеслам, а с закатом солнца удалялось в море. Об этом существе повествует Беросс (IV–III в. до н. э.) — вавилонский историк, автор знаменитого сочинения по истории древней Месопотамии «Вавилонская (халдейская) история», которое сохранилось лишь в отрывках и цитатах, воспроизведенных рядом античных авторов.

Жерар де Нерваль  (Gérard de Nerval, настоящее имя и фамилия Жерар Лабрюни; 1808–1855) — французский поэт-романтик, переводчик Шиллера, Гейне, Гёте. Его творчество, отмеченное интересом к фантастике, мистике и сновидениям, оказалось созвучным французским символистам и получило высокую оценку сюрреалистов.

Протей (др. — греч.  Πρωτεύς) — в греческой мифологии морское божество, сын Посейдона; обладал способностями предсказания и мог принимать различные облики.

Клеомброт, или Клеомврот (греч. Κλεόμβροτος) — распространенное спартанское имя. Персонажем Домаля могли быть: 1) младший сын царя Анаксандрида, которому до битвы при Саламине была поручена защита Исфма; 2) Клеомврот I — спартанский царь, сын царя Павсания, преемник своего брата Агесиполиса I, известный походами на Фивы в 378 до н. э. и 376 до н. э., погибший в 371 до н. э. в сражении при Левктрах; 3) Клеомброт II — царь лакедемонян из рода Агидов, который правил с 243-го по 241 г. до н. э., а когда его тесть Леонид вернулся на царствование, отправился в изгнание.

More pataphysico — в патафизической манере (лат.).

Тремолит — минерал семейства амфиболов, назван по долине Тремоль, в Швейцарии, около Сен-Готардского горного массива, в которой был впервые обнаружен.

дейнотерий, или динотерий (лат. Deinotherium — ужасный зверь) — вымерший представитель отряда хоботных семейства Deinotheriidae, третий по величине среди наземных млекопитающих всех времен, уступавший размерами лишь крупным мамонтам и индрикотерию. Обитал со среднего миоцена по ранний плейстоцен (20-2 млн лет назад) в Индии, Африке и Европе.

минетта — лотарингская руда, бурый железняк.

«Макрелевая» (скумбриевая) смородина (фр. groseille à maquereaux) или крыжовник (агрест или агрус). Французское название объясняется схожестью окраски — прожилки на ягодах напоминают полоски на теле скумбрии — или традицией готовить рыбу в ягодах этого сорта. Жаргонное значение сущ. maquereau — сутенер.

«балос» (фр. balosse или balloche) — диалектное название дикой сливы, название происходит от сущ. baluchon (узел, сверток). В разговорном языке — балда, бестолочь; на жаргоне — яйца, тестикулы).

Арамон (фр. aramon) — сорт винограда среднепозднего срока созревания; выращивается в основном в провинции Лангедок, служит для производства столового вина низкого качества.

мар (фр. marc) — крепкий алкогольный напиток, получаемый путем дистилляции перебродивших виноградных выжимок.

lacrimae rerum (лат.) — дословно: слезы вещей, здесь: слезы сочувствия. Начало фразы «sunt lacrimae rerum et mentem mortalia tangunt» / «Слезы — в природе вещей, повсюду трогает души / смертных удел» (Вергилий. Энеида. М., 1979. С. 149. Пер. С. Ошерова).

Ликантропия (от греч. λύκος — волк и άνθρωπος — человек) — волшебная болезнь, оборотничество, при котором человек превращается в волка.

Аутотомия, или самокалечение (греч. αυτοτομία) — способность некоторых животных отбрасывать части своего тела в качестве защитной реакции на раздражение.

«Sic, sic, sic, ita bene, non modo sed etiam» — «да, да, да, именно так, не только, но даже» (лат.).

«Paulisper igitur tantummodo numquid et tuequidem» — «ненадолго, следовательно, лишь бы, разве, и ты ведь» (лат.).

«Пуэнт-а-Питр» (Pointe-à-Pitre) — дословно: шутовской кол; название столицы Гваделупы; Сен-Пьер — город, полностью уничтоженный при извержении вулкана в 1902 году.

Кампешевое дерево (лат. Haematoxylum campechianum) — вид деревьев из рода Haematoxylum, произрастающих в тропиках Центральной Америки. Измельченная древесина кампешевого дерева является источником ценного красильного вещества — кампеша, или синего сандала, свежесрубленная древесина имеет кроваво-красный цвет (др-греч. название αίμα и ξύλον — кровавое дерево), но от окисления пигмента на воздухе она принимает сначала темно-фиолетовый, а затем темно-синеватый и почти черный цвет.

Эшевен — член графского суда, городской советник, член магистрата городской управы.

паренхима (греч. παρέγχυμα, буквально: налитое рядом) — ткань внутренней среды многоклеточных организмов.

Элохим (ивр.

) — в Танахе (Ветхом Завете) титул Творца, одно из имен-эпитетов Бога.

Ксенофан Элейский — речь идет о Ксенофане Колофонском (др. — греч. Ξενοφάνης, 580/577–485/490 до н. э.) — странствующий поэт, философ, предположительно основатель элейской школы и учитель Парменида («первый среди элеатов цельный ум»). Отдавал предпочтение мудрости, свободной от чувственных образов.

Формула Лоренца, связывающая показатель преломления вещества с электронной поляризацией его составных частиц, получена в 1880 г. голландским физиком X. А. Лоренцом (Hendrik Antoon Lorentz; 1853–1928) и независимо от него датским физиком Л. Лоренцом (Ludvig Lorenz; 1829–1891).

Святая Дудулия — святой с таким именем нет; имя может ассоциироваться с персонажем галльской народной песни непристойного содержания «La grosse bite à Dudule».

 

ЭССЕ И ЗАМЕТКИ ИЗ КНИГИ «СИЛА СЛОВА»

 

Перевод выполнен по изданию: René Daumal. Les pouvoirs de la parole: Essais et notes, tome 2: 1935–1943 (Gallimard, 1972).

Жизнь Базилей

Базиль — имя происходит от греч. βασιλιάς — царь.

…Сердце судит, а рассудок не постигает… — Ср.: «У сердца свой рассудок, который рассудку недоступен» (Б. Паскаль. Мысли. Афоризмы. II / 423. М.: Астрель. С. 175. Пер. Ю. Гинзбург).

Grosso modo — в общих чертах, приблизительно (лат.).

папаша Убю — герой гротескных пьес Альфреда Жарри «Убю король» (1896), «Убю рогоносец» (1896), «Убю прикованный» (1899), «Убю на Холме» (1901), являющий собой собирательный символический образ человеческих пороков: трусости, жадности, наглости, самодовольного хамства и вероломной жестокости.

Эгипан — обычно отождествляется с Паном (древнегреческим богом пастушества и скотоводства, плодородия и дикой природы), иногда считается его сыном. В некоторых легендах он сын Зевса и козы, который породил Козерога и внушил врагам страх, пока Зевс сражался с титанами.

кинокефалы, или киноцефалы (греч. κυνοκέφαλοι) — псоглавцы, песиголовцы — вымышленные люди с собачьими, волчьими либо шакальими головами. Под египетским кинокефалом подразумевается древнеегипетский бог Анубис, покровитель некрополей и кладбищ, один из судей царства мертвых и проводник умерших.

Подобно школьным перлам типа «Где хорошая Полина?», которые по-гречески понимались вовсе не так, как по-французски… — Речь идет о придуманной греческой фразе, приписываемой Фемистоклу или Эврибиаду во время битвы при Саламине: Ουκ ελαβον πολιν, αλλα γάρ ελπίς, ηφη κακα — они не взяли город, ибо всякая надежда улетучилась (др. — греч.), в которой французские школьники слышали: «Où qu’est la bonne Poline? A la gare elle pisse et fait caca» («Где хорошая Полина? На вокзале она писает и какает»).

Quod est verum, hoc est desirabile. Mea autem propositio est vera. Ergo propositio mea est desirabilis. — Что истинно, то и желательно. Мое предложение истинно. Значит, мое предложение желательно (лат.).

Ergo seu propositio mea non est mea, seu falsa est. — Значит, мое предложение не мое или оно не истинно (лат.).

…знаменитой второй извилины лобной доли… — Вторая, или средняя, лобная извилина (лат. gyrus frontalis medius) — одна из наиболее часто повторяющихся извилин лобной доли конечного мозга. В ростральной части средней лобной извилины располагается высшая ассоциативная зона коры конечного мозга. В задних отделах средней лобной извилины расположены центр письма (двигательный анализатор письменной речи) и центр сочетанного поворота головы и глаз в одну сторону. Поражение задних отделов средней лобной извилины (коркового центра взора) приводит к аграфии, а также к параличу или частичному параличу взора.

«У Науки нет Родины». — Цитата из речи французского биолога и химика Луи Пастера (Louis Pasteur; 1822–1895) на открытии парижского Института микробиологии в 1888 г.

«…Все простится человеку, если только он не забудет, что он сын царский». — Аллюзия на евангельское изречение: «…всякий грех и хула простятся человекам; а хула на Духа не простится человекам; Если кто скажет слово на Сына Человеческого, простится ему; если же кто скажет на Духа Святого, не простится ему ни в сем веке, ни в будущем» (Мф 12: 31–32).

…Из Базилей-Крупных-шишек… — В оригинале: grosse tête, дословно: большая голова, в просторечии — крупная шишка, большой начальник (фр.).

De re publica — дословно: о публичных вещах или: о государстве (лат.) — название знаменитого философско-политического трактата Марка Туллия Цицерона (55 и 51 гг.) в форме диалогов о наилучшем государственном устройстве и принципах правильного управления государством.

Изнанка головы

Силены (греч. σιληνός) — божества малоазиатской, а позднее греческой мифологии, отождествляемые с сатирами. В Древней Греции внутри изваяний силенов хранились изображения олимпийских богов, например фигурки Аполлона из серебра или золота.

«Не думай ни о добре, ни о зле, но попытайся сейчас узреть свой лик первозданный». — Цитата из книги «Введение в дзэн-буддизм» японского философа, психолога и популяризатора дзэн-буддизма Д. Т. Судзуки (1870–1966).

Идея чистого разума (нем. Ideen der reinen Vernunft) — «необходимое понятие разума, которому не может быть дан в чувствах точно соответствующий ему предмет». (Кант И. Критика чистого разума, А 327 / В 383 // Кант И. Критика… М., 2011. С. 439. Пер. Н. Лосского).

Среди двуногих без перьев… — Согласно определению Платона, человек — «двуногое существо без перьев».

Фессалия — область на северо-востоке Эллады, издавна известная как край «колдовства и заклинаний» («Эподы» Горация), «родина магического искусства» («Лукий, или Осел» Лукиана). «Фессалийская колдунья» может отсылать к Памфиле, «первой ведьме и вызывательнице духов» из «Метаморфоз» Апулея.

описание в «Пире» Платона — «Когда-то наша природа была не такой, как теперь, а совсем другой. Прежде всего, люди были трех полов, а не двух, как ныне, — мужского и женского, ибо существовал еще третий, который соединял в себе признаки этих обоих, сам он исчез, и от него сохранилось только название, употребляемое теперь как бранное слово, — андрогины; и из этого названия видно, что они сочетали в себе оба пола — мужской и женский. Кроме того, тело у всех было округлое, спина не отличалась от груди, рук было четыре, ног столько же, сколько рук, и у каждого на круглой шее два лица, совершенно одинаковых; голова же у двух этих лиц, глядевших в противоположные стороны, была общая, ушей имелось две пары, срамных частей две, а прочее можно представить себе по всему, что уже сказано. Передвигался он либо выпрямившись, — так же как мы теперь, но в любую из двух сторон, либо, если торопился, шел колесом, занося ноги вверх и перекатываясь на восьми конечностях, что позволяло ему быстро бежать вперед. А полов было три, и были они таковы потому, что мужской искони происходит от солнца, женский — от земли, а совмещавший оба других — от луны, поскольку и луна совмещает оба начала» (Платон. Избранные диалоги. М.: Художественная литература. 1965. С. 139–140. Пер. С. Апта).

Mentiri — латинские слова mens (ум, разум), mentiri (лгать) восходят к одному корню.

chef  — в современном французском языке сущ. chef не употребляется в прямом значении «голова», за исключением таких редких выражений, как couvre -chef (дословно: покрывающий голову, т. е. головной убор) или chef  de famille (глава семьи). Используется для обозначения лиц, выполняющих главенствующие функции: шеф, начальник, руководитель (ср. chef d’orchestre — дирижер, chef -cuisinier — шеф-повар).

teste — от лат. teste произошло фр. tête (голова).

Зуав — от фр. zouave (Zwāwa, название племени кабилов) — военнослужащий легкой пехоты во французских колониальных войсках, части которой формировались главным образом из жителей Северной Африки, а также добровольцев-французов. Зуавы участвовали в различных войнах Франции в XIX–XX вв. Одно из традиционных украшений трубки — чашка в виде головы зуава.

Грай, Граи (Γραίες — седые, старухи) или Форкиды — три сестры, богини древнегреческой мифологии, олицетворявшие старость: Дейно, Дино (Δεινώ — дрожь), Энио (Ενυώ — ужас) и Пемфредо, или Пефредо (Πεφρηδώ — тревога). У Граий был один глаз (и один зуб) на троих; Персей этот глаз (и, по некоторым источникам, зуб) похитил, чтобы старухи показали ему дорогу к горгоне Медузе (или, в другом варианте мифа, к нимфам, у которых Персей добыл крылатые сандалии, мешок и волшебный шлем-невидимку Аида; в еще одном варианте все эти магические предметы Персей забрал у Граий как выкуп за их глаз).

Катехизис

Мейбомиевы железы (лат. glandulae Meibomi) — названные по имени немецкого анатома Г. Мейбома (H. Meibom; 1638–1700) сальные железы расположены в веках человека и млекопитающих животных (кроме однопроходных, ластоногих и китов). От выделений мейбомиевых желез образуются глазные корки.

«Вопросы совести» из энциклопедии Миня… — Словарь «Вопросы совести» («Dictionnaire des cas de conscience», 1847) входит в 18-й том многотомной «Теологической энциклопедии обо всех частях религиозного знания», которую с 1844 по 1865 годы публиковал французский католический священник, христианский книгоиздатель Жак-Поль Минь (Jacques Paul Migne; 1800–1875).

…Готовы к Святой трапезе. — В оригинале: repas de la Sainte table — дословно: трапеза Святого стола (фр.), т. е. первое причастие.

Великий маг

Вирагонские — в оригинале: viragonais — неологизм, образованный от лат. virago: 1) сварливая, грубая женщина, мегера; 2) воительница, амазонка, героиня; мужеподобная женщина; бой-баба. Возможно, помимо «финансовых потерь» имеется в виду и «утрата физических сил, энергии, боевитости».

…Гнев — это кратковременное безумье. — Ср.: «Гнев есть безумье на миг — подчиняй же свой дух: не под властью — Властвует сам он» (Гораций. // Гораций. Послания, I, 2, 62–63. Сочинения. М.: Художественная литература. 1970. С. 326. Пер. Н. Гинцбурга).

Патафизика на месяц

Патафизика на месяц. — В оригинале: la pataphysique du mois. Учитывая омофонию французских слов mois  (месяц) и moi (я), название текста можно прочесть и как «Патафизика моего „я“».

Сен-Бриё (фр. Saint-Brieuc; бретон. Sant Brieg) — город и коммуна в департаменте Кот-д’Армор в Бретани.

Шарль Ле May (Charles Le Maout; 1805–1887), сын аптекаря из Генгама, наладившего производство «кельтской горчицы здоровья», фармацевт. С 1832 г., во время холеры, ставил жимические эксперименты и открывал «миазмы», оставленные Академией наук без внимания. С 1836 по 1887 гг. издает газету «Публикатор из Кот-д’Армор» («Le Publicateur des Côtes-d’Armor»). В 1854 г. участвует в Крымской войне и наблюдает в одесском небе атмосферные пертурбации, которые связывает с разрывами орудийных снарядов. В 1861-м публикует работу «Влияние канонады и колокольного звона на атмосферу», а в 1865-м — трактат, описывающий «серебряную руду» (галенит), открытую во время строительства железной дороги Париж-Брест. Оставил после себя двадцать четыре тома научных заметок.

армориканские — от лат. Armorica — название исторической области на северо-западе современной Франции, часто употребляющееся как синоним названия «Бретань». Арморика существовала в античности и была частью Галлии, находившейся на побережье между устьями рек Сены и Луары, включая всю современную Бретань и простиравшуюся на неопределенное расстояние в глубь материка.

…Здесь, в непосредственной близости от эталона метра на термоизолированном платиново-иридиевом стержне… — то есть в Париже. Речь идет о международном эталоне метра, изготовленном в 1889 г. из сплава 90 % платины и 10 % иридия с поперечным сечением в виде буквы «X»: его длина соответствовала одной сорокамиллионной части Парижского меридиана. Копии образца были переданы на хранение в страны, где метр был признан в качестве стандартной единицы длины. Этот эталон все еще хранится в Международном бюро мер и весов.

диплопия (от др. — греч. διπλόος — двойной и οψ / οπός — глаз) — нарушение зрения, состоящее в двоении видимых предметов.

локсодромия, локсодрома (от др-.греч.  λοχός — косой и δρόμος — бег, путь) — принятое в навигации название кривой, пересекающей все меридианы под постоянным углом, равным курсу судна.

Алидада (от араб.

— сторона, боковая часть, подстенок, опора) — приспособление для измерения углов в астрономических, геодезических и физических угломерных инструментах, таких как астролябия, секстант и теодолит.

…Пройти по семи мостам своего города, используя каждый мост лишь один раз… — Проблема семи мостов (можно ли пройти по всем мостам, не проходя дважды ни по одному из них) заинтересовала выдающегося швейцарского, немецкого и российского математика Леонарда Эйлера (1707–1783). В 1736 г. он сумел найти правило, которое позволяло легко решать подобные задачи. В случае с мостами Кенигсберга это оказалось невозможно.

Проблема четырех красок (можно ли всякую расположенную на сфере карту раскрасить четырьмя красками так, чтобы любые две области, имеющие общий участок границы, были раскрашены в разные цвета) была предложена в 1852 г. южноафриканским математиком и ботаником Френсисом Гутри (Francis Guthrie; 1831–1899) и разрешена лишь в 1976 г. с помощью компьютера.

…лицо французского короля… превращается в грушу. — Знаменитая карикатура на короля Луи-Филиппа приписывается художнику и журналисту Шарлю Филипону (Charles Philipon; 1800–1862), который неоднократно привлекался к ответственности за критические и сатирические материалы, публикуемые в основанных им журналах La caricature и Charivari. Представ перед очередным судом 14 ноября 1831 г. за антимонархические высказывания, Филипон заявил, что «всё может быть похожим на короля», а потому сам художник не несет ответственность за это сходство. В подтверждение своих слов он тут же набросал рисунок, на котором лицо Луи-Филиппа в три этапа превращается в грушу За «личное оскорбление короля» Филипон был приговорен к шестимесячному заключению и штрафу в 2000 франков. Позднее эту тему развивали многие художники, в том числе Домье и Грандвиль. Но радикальнее всех оказался опять-таки Филиппон: он предложил проект памятника-груши на площади Республики, на том самом месте, где был гильотинирован Людовик XVI (La Caricature, 7 июня 1832 г.) и был обвинен в подстрекательстве к цареубийству.

Павильон де Бретей (Pavillon de Breteuil) — некогда часть ансамбля несохранившегося замка Сен-Клу в городе Севр, под Парижем. С 1875 г. в здании размещается Международное бюро мер и весов (le Bureau international des poids et mesures, BIPM).

…из Сен-Бриё (Бретань) в Париж через Гейдельберг (Баден-Вюртемберг) — все равно что из Петербурга в Москву через Астрахань….

de jambis (от фр. jambe — нога) — шутливое псевдолатинское выражение, означающее «пешком».

Бернхард Риман (Bernhard Riemann; 1826–1866) — немецкий математик, преобразовавший сразу несколько разделов математики, автор работ по алгебраическим функциям, аналитической теории дифференциальных уравнений, распределению простых чисел, тригонометрическим рядам и теории интеграла. Положил начало геометрическому направлению в теории аналитических функций. Выдвинул ряд основных идей топологии. Рассматривал геометрию как учение о непрерывных совокупностях любых однородных объектов. Ввел так называемые Римановы пространства и развил их теорию (так называемую Риманову геометрию).

«Н.Р.Ф.», или «Нувель Ревю франсэз» (NRF La Nouvelle Revue française) — литературный журнал, основанный в 1908 г. при поддержке А. Жида группой молодых литераторов (Ж. Шлемберже, М. Друэном, Ж. Копо, А Рюйтером и А Геоном). С 1911 г. выходит в издательстве «Галлимар». В журнале печатались Г. Аполлинер, П. Клодель, Р. Деснос, А. Жид, Ж. Полан, Ф. Понж, М. Пруст, А. де Сент-Экзюпери, П. Валери, П. Дрие Ла Рошель, Ж.-П. Сартр. Ж.-М. Леклезио, Л. Арагон. С журналом сотрудничал и Рене Домаль.

«Поэтический опыт» Андре Роллана де Реневиля. — Полное название книги французского поэта и эссеиста Андре Роллана де Реневиля (André Rolland de Renéville; 1903–1962) — L’Expérience poétique, ou le Feu secret du langage («Поэтический эксперимент, или Тайный огонь языка», 1938).

панспермия (от др. — греч. παν — всё и σπέρμα — семя) — гипотеза о появлении жизни на Земле в результате переноса с других планет неких «зародышей жизни». Была выдвинута немецким ученым Г. Рихтером в 1865 г. и поддержана Г. Гельмгольцем и С. Аррениусом. Согласно панспермии, рассеянные в мировом пространстве зародыши жизни (например, споры микроорганизмов) переносятся с одного небесного тела на другое метеоритами или под действием давления света. С помощью панспермии объясняли и появление жизни на Земле.

«De substatialitate copularum» — «О субстанциальности связей» (лат.).

Копула (от лат. copula — соединение, связка) — в предложении или в логическом суждении связь между подлежащим и сказуемым; в обычном языке — связь, выраженная с помощью слова, обозначающего действие, например вспомогательных слов «быть» и «иметь».

Нильс Клим — герой написанного по-латыни сатирического романа «Nicolai Klimii iter subterraneum» («Путешествие Нильса Клима под землей», 1742) норвежско-датского писателя Людвига Хольберга (1684–1754); «Os homini sublime dédit, cœlumque tueri Jussit et erectos ad sidera tollere vultus» — «Высокое дал он лицо человеку и прямо / в небо глядеть повелел, подымая к созвездиям очи» (Овидий. Метаморфозы, 1–84. М.: Художественная литература. 1977. С. 33. Пер. С. Шервинского).

Слово и муха

Леон-Габриель Гро (Léon-Gabriel Gros; 1905–1985) — французский поэт, переводчик, критик, главный хроникер журнала Les Cahiers du Sud.

 

Валерий Кислов

Послесловие

 

Игра начинается рано. В 1924 году шестнадцатилетний Рене Домаль, сын чиновника Министерства финансов, и три его приятеля по реймскому лицею (греко-латинский класс) — Роже Вайан, Роже Жильбер-Леконт[10] и Робер Мейра — основывают тайное общество «Простые братья»[11]. Этих юношей — «Ангелов-Братьев или, возможно, одного ангела о четырех телах»[12] — объединяет интерес к мистике и эзотерике (Домаль придумывает себе псевдоним Натаниэль[13] и охотно играет со своим именем René — Re-né, дословно «вновь-рожденный»). Все четверо много читают и пробуют — под сильным влиянием Жерара де Нерваля (в частности, романа «Аврелия», 1855), Альфреда Жарри, Артюра Рембо и сюрреалистов — сочинять. По примеру Рембо они ищут вдохновение в «расстройстве всех чувств», экспериментируют над собой, используя всевозможные средства: эфир, тетра-хлорметан, гашиш, опиум, телепатию, русскую рулетку. Опыты с аскезой и анестезией на грани сознания, подсознательного и бессознательного ставятся в надежде достичь состояния «над-сознательного». Они, «техники отчаяния» и «четыре стороны света одной души»[14], призваны открыться для Абсолюта, спустить метафизику с теоретических небес, дабы воплотить ее здесь, на земле. «Я пытаюсь себя придушить, — пишет Домаль, — чтобы познать, как теряется сознание и какой властью над ним я обладаю»[15]. На смену этому познанию, повлиявшему на все дальнейшее жизнетворчество, приходит увлечение традиционной эзотерической литературой, каббалой и, самое главное, индийской философией — «Индия, изначальная родина» (Рембо). Тогда же Домаль начинает самостоятельно изучать санскрит.

В 1925 году Домаль поступает в престижный парижский лицей «Генрих IV», где слушает лекции Алена и встречается с Симоной Вейль; он пишет прозу, которая, по-прежнему испытывая влияние сюрреалистической поэзии, все больше тяготеет к философской эссеистике. В текстах того времени уже проявляется характер последующей деятельности: пытливость исследования, эрудированность, аргументированность, парадоксальность мышления, логичность и ясность формулировок. «На каждом квадратном сантиметре моей кожи всегда найдется место для небесной градины, — заверяет он в тексте „Дом сна“. — Я не уклонюсь от ударов или, точнее, не уклонится моя кожа, или, точнее, та кожа, которую я на себе ношу, и не могу ничего с этим поделать. Так ли это важно? Это форма всей моей мысли; всей мысли вообще; еще одна форма, которую надо оставить, еще одна кожа; с моих глаз спадает пелена. Возможно, эти истины не следует оглашать для всех, ибо некоторые в них не увидят ничего, кроме истин: истина за истину, почему бы не сказать кожа за кожу?»[16]

В 1926 году Домаль не проходит по конкурсу в Эколь Нормаль и поступает в Сорбонну, где начинает изучать философию, психологию и социологию. В незавершенном эссе «Мятежность и ирония» (1925–1927), результате осмысления стоиков и Монтеня[17], гегелевская диалектика и картезианское сомнение используются как инструменты для выработки «принципа отрицания»: «Кто я? Я — не мое тело; мне можно ампутировать руку или ногу, я остаюсь по-прежнему самим собой; мое тело — делимо, тогда как я — един и являюсь частью внешнего для меня существования. Я — ни мои аппетиты, ни мои страсти, которые исходят от этого существования и питаются от моего тела. Впрочем, я — ничто из того, чем обладаю, ибо могу быть лишь обладателем, а не обладаемым предметом; я — ничто из того, что могу познать, ибо в акте познания я — лишь то, что познает. Я — ни мои речи, ни мои концепты, ни мои идеи; поскольку для меня это предметы или инструменты познания. На вопрос „кто я?“, каким бы ни был ответ, я всегда скажу: „Это еще не то“. То, что я есть, это как раз то, что отрицает; или, точнее, в акте отрицания я улавливаю себя самого»[18]. Антагонизм индивидуального и божественного в человеке перекликается с антиномией «Я» и «я», центральным принципом «Упанишад»; самоотрицание означает виртуальное утверждение трансцендентной природы человеческой сущности: «Мое сознание ищет себя вечным в каждый миг длительности, убивая свои последовательные оболочки, которые становятся материей. Я иду к несуществующему будущему, каждый миг оставляя позади себя еще один труп. Сознание — это вечное самоубийство»[19].

Постулат отрицания получает дальнейшее развитие в эссе «Свобода без надежды» (1928). «Акт отрицания, — пишет Домаль, — не свершается раз и навсегда, он есть вечное жертвование мятежностью». Человеку познающему предстоит пройти три стации: принятие всех правил и условностей, дарующих покой; мятежность во всех ее формах, будь то борьба против общества или уход в пустыню; и, наконец, смирение, подразумевающее неизбывную мятежность духа. Рациональное сомнение (картезианский анализ) и сведение (гегелевский синтез) сочетаются в скептическом и аскетическом подходе, который Домаль называет диалектикой отрицания: «Отрицание есть постоянное разрушение всех панцирей, в которые стремится облечься индивидуум; когда человек <…> засыпает в удобном умиротворении, этот панцирь утолщается, и сокрушить его можно лишь с помощью насилия. Постоянно отбрасывать любые костыли надежд, ломать прочные творения клятв, беспрерывно преодолевать каждое свое желание и никогда не быть уверенным в победе — таков трудный, но верный путь отрицания»[20].

В 1928 году с тремя реймскими «братьями-ангелами» и чешским художником Жозефом Сима (Йозефом Шима[21]) Домаль основывает группу и одноименный журнал под названием «Большая игра» («Grand jeu»). Впоследствии к ним примыкают А. Роллан де Реневиль[22], М. Анри, А. Арфо, Мони де Булли, Ж. Рибмон-Дессень[23] и еще несколько эпизодических участников. С 1928 по 1930 годы выходят три номера: № 1 — март 1928-го, № 2 — май 1929-го, № 3 — октябрь 1930 года; в 1931 году группа распадается, частично подготовленный четвертый номер журнала так и не увидел свет.

Основополагающие манифесты «Большой игры» пронизаны пафосом противостояния и борьбы, созвучным не столько с сюрреалистическим, сколько с дадаистским протестом. Вот что декларируется в статье «Фокусировка, или Ломка догм»: «Мы готовы на все, мы решились целиком посвятить себя тому, чтобы по возможности портить, рушить, ломать и взрывать любые социальные институты, разбивать любые моральные оковы, уничтожать любую самоуверенность»[24]. Авторы отметают идеологические и эстетические ограничения, нормативность, конформизм; отвергают дискурсивный разум. «Как внутри, так и снаружи человек думающий, — пишет Домаль в „Письме к себе самому в форме притчи“, — непримиримый враг любой навязанной веры, любой догмы, любой тирании. Он — Революционен по своей сути»[25]. Разрушать все, что ограничивает и порабощает, все, что останавливает и увековечивает: не указывать человеку, где правильный выход, а попытаться «закрыть как можно больше выходов; он будет биться в двери, которые ведут ко сну, к рабству, к духовной смерти»[26] и сам найдет выход. Разрушать все, но не занимать место, не заполнять, но оставлять для заполнения: предлагать не полноту, а пустоту. Разрушать все, отказываться от застывших теорий, воспевать динамику и практику, где проживаемое неразрывно связано с продумываемым, а само продумывание важнее того, что его спровоцировало: «Нас интересует не мысль автора, а то, что мы мыслим, читая его произведение»[27]. Причем нигилизм продумывается коллективно. «Большая игра» отказывается от самодостаточной индивидуальности во имя многогранной, гармоничной общности, однако объединяться с кем угодно не намерена. В «Открытом письме Андре Бретону» Домаль, поясняя свое нежелание сближаться с сюрреалистами, критикует их деятельность, которая сводится к «путанице, неуклюжести и обманкам», их «салонные игры» и «развлекательные находки типа „изысканного трупа“ или автоматического письма» и противопоставляет им задачи «Большой игры». «В ответ на вашу забавную науку, — объявляет он, — у нас — изучение всех приемов деперсонализации, переноса сознания, ясновидения, медиумических возможностей; у нас — безграничное поле (во всех возможных ментальных направлениях) индийской йоги; систематическое сведение лирического и онирического факта с учениями оккультной традиции (но к черту живописность магии!) и практиками так называемого примитивного мышления… и это еще не все»[28].

Цель этой титанической программы одна: достичь другого состояния «я», где жизнь и смерть, реальное и воображаемое соединяются, добраться до того главного, сокровенного, истинного ядра, где сокрыта человеческая суть. «…Мы верим во все чудеса, — заявляют авторы предисловия к первому номеру журнала. — Поведение: нужно привести себя в состояние полного приятия, для этого быть чистым, достичь пустоты внутри себя. Отсюда — наше стремление к идеалу, установка на то, чтобы каждый миг все ставить под сомнение… Мы не желаем писать сами, мы позволяем писать собой»[29]. В этом медиумическом творчестве языку придается особое значение. Следует найти истинное слово, которое содержит и пронизывает все слова, пароль, способный открыть все грани реальности: «Большая игра объединяет людей, которые должны сказать одно Слово, неизменное и постоянное на любом из тысячи языков: то самое, которое было изречено ведическими риши[30], раввинами-каббалистами, мистиками, великими еретиками всех времен и поэтами, истинными поэтами»[31]. Истинные поэты, о которых пишет Домаль, — Рембо, Нерваль или Лотреамон — воспринимаются сквозь призму традиционного визионерства и эзотерического опыта. Чтение «озаренных» и «одержимых» всех времен и народов сочетается с изучением работ современных антропологов и этнографов, в частности, трудов Л. Леви-Брюля о «дологическом мистическом мышлении».

Так, уже в первых воззваниях за провокационным отрицанием прочитывается потребность в утверждении, за обособлением и отстранением — готовность критически воспринимать: это «первое явление экспериментальной метафизики» — скорее поиски направления или даже направлений, мобилизация всех рациональных и иррациональных возможностей, от воображения до мистического экстаза, но еще и склонность к аналитической, логической методичности, осознающей свои пределы. Недолгая, но напряженная «Большая игра» — редкий, если не единственный коллективный «авангард» XX века, который призывал низвергать, опираясь на традицию, устремлялся в будущее, постоянно обращаясь к прошлому. Соавторам «Большой игры» — в первую очередь, Домалю — предстояло выйти за рамки «отрицания традиции», чтобы ступить на путь традиции отрицания. Ради обретения.

 

Внимательное чтение мистиков, преимущественно Рене Генона (знакомство с его работами можно датировать серединой 1920-х годов), все больше склоняет Домаля к традиционной метафизике. Веданта параллельно с философией Бенедикта Спинозы или Джордано Бруно ведут к поискам «анархического Абсолюта, Единого или идентичного осуществления всего возможного, того Абсолюта, который вне всех форм и всей сути является одновременно всеми формами и всей сутью»[32]. На этом пути вполне закономерным оказывается знакомство с Александром де Зальцманом, учеником и приятелем Георгия Гурджиева[33]; знаменательная встреча происходит в 1930 году и радикально изменяет самого Домаля и его творчество (к нему, по его словам, возвращается «надежда и смысл жизни»). Он входит в круг гурджиевских учеников, все больше отдаляется от французской и вообще западноевропейской культуры, чтобы приблизиться к культуре восточной, осознает невозможность любого социального прогресса без индивидуального изменения и необходимость диалектической трансформации — себя и одновременно мира. Дерзкое отрицание «внешнего» сменяется тщательным изучением и терпеливым постижением «внутреннего», прежде всего самого себя. «Первым знанием, которое мне предстояло овладеть, — позднее отметит Домаль, — было болезненное и реальное осознание моей тюрьмы. Первой реальностью, которую мне предстояло испытать, была реальность моего невежества, моего тщеславия, моей лени, всего того, что привязывает меня к моей тюрьме»[34].

Важным результатом этого испытания и познания становится текст «Клавикулы большой поэтической игры» (написанный в 1930-м, частично опубликованный под названием «Аскеза как мгновенная реальность» в «Антологии современных философов» в 1931-м и полностью в 1936-м). Домаль рассматривает необходимые условия для создания подлинной поэзии, вписывая литературное творчество в общий процесс пробуждения сознания и совершенствования духа. В поэме тридцать две[35] строфы или, правильнее сказать, песни, поскольку архаизированной торжественностью и эпичностью они напоминают ведические гимны; каждая строфа сопровождается комментарием, что позволяет связать воедино акт творческий и акт когнитивный. По образцу сократовской майевтики и традиционной риторики Домаль обращается к гипотетическому идеальному читателю, который стремится к истинному творчеству, очищая его от индивидуализированной сиюминутности и развлекательности с помощью отрицания («„отрицательной теологии“ в ее практическом применении к индивидуальной аскезе»). Описание духовных, ментальных и телесных стадий поэтического созидания — от вдоха-вдохновения до выдоха-изречения — выстраивается в своеобразную космогонию. В результате творящего отрицания (утверждающего жертвоприношения) Высшее начало вызывает к жизни две сущности: активный мужской принцип, представленный субъектом познающим (любящим), и пассивный женский принцип, символизируемый объектом познаваемым (возлюбленным). Мужскому принципу соответствует Дыхание (существительное мужского рода Souffle), женскому — Речь (существительное женского рода Parole). Из единения двух сущностей-принципов (по-знание-любовь) рождается поэтическое Слово.

В 1932 году «Большая игра» окончательно распадается, и попытки Домаля возродить группу (последняя, в 1933 году, — вместе с Жильбер-Леконтом и Анри Мишо) оказываются безуспешными. Прекращение коллективной деятельности совпадает с началом индивидуальной работы над романом «Великий запой» и еще одной знаменательной встречей. Домаль присутствует на спектакле знаменитого индийского танцовщика и хореографа Удая Шанкара[36], испытывает настоящее потрясение (для Антонена Арто таким же откровением оказались танцы острова Бали) и в качестве пресс-секретаря уезжает с труппой на гастроли в США зимой 1932–1933 гг.

По возвращении в Париж Домаля призывают на военную службу, но вскоре демобилизуют по состоянию здоровья. Он находится в трудных материальных условиях, без постоянного места жительства, посещает гурджиевский круг вдовы Зальцмана[37]. Переводит с английского (Э. Хемингуэй, Д. Т. Судзуки) и санскрита (ведические гимны), пишет статьи и рецензии на современные книги и фильмы[38], преимущественно об индийской музыке, танце, поэтике, а также патафизические тексты для постоянной рубрики журнала «Н.Р.Ф.». Родившийся через четыре месяца после смерти Жарри и умерший за четыре года до создания Патафизического коллежа[39], Домаль оказывается незаменимым звеном в развитии этой «науки всех наук», чья цель — выявлять парадоксальность всего сущего. Не только высмеивать и выворачивать весь мир на абсурдную изнанку, сколько вызывать методичное сомнение и пробуждать критическую мысль. «Патафизические рассуждения не создают стройных систем с целью доказать истинность того или иного предположения, — поясняет Домаль. — Как правило, они развиваются по типу порочного круга и приводят человеческий разум к предельному состоянию ступора и возмущения»[40].

В тексте с показательным названием «Меж двух стульев» Домаль призывает: «…не верьте литературе, не верьте философии, не верьте воображаемым путешествиям, не верьте экспериментам других, не верьте тому, что не обязывает ни к чему, ни к чему существенному! И помните, что тело приводится в движение не с помощью трактата по анатомии, а при желании идти и видении цели. И звук воспринимается не наличием другого звука, а слухом, так же как речь познается не посредством слов, а в тишине»[41]. Главный результат патафизического воздействия — не совершенная доктрина, а побуждение к свершению, не продуманная система, а пробуждение обдумывания.

«Единственная позитивная вещь, которую может передать нам книга: вопрошание»[42], — отмечается в эссе «He-дуализм Спинозы»: все последующее творчество Домаля есть не что иное, как большой развернутый вопрос, обращенный к человеку и человечеству. Эта «вопрошательная» философия раскрывается в очередном эссе «Пределы философского языка» (1935); характерная для юношеского максимализма, она выражается в жгучем недоумении, в стремлении понять: «Пламя, которое внезапно окрашивает для подростка самые сухие формы философской спекулятивности, активизирует одновременно его мысль, его страсти и его действия»[43], заставляет задавать вопрос в нужной перспективе; он ищет не истину, а себя самого, и этот порыв надо всячески поддерживать. Однако сугубо вербальные пояснения редко эффективны, поскольку слова лживы, словами человек лжет себе и другим, «слово убивает идею», причем «об этом не ведает тот, кто его произносит и у кого в голове — в лучшем случае тень намека или наброска идеи». Поэтому присущая западноевропейской культуре передача одними словами, не подкрепленными ни телом, ни духом, — дискретна и недостаточна. «Буквально „передача“ — ложь; все, что можно передать, это сосуд для мысли или стрекало для мыслителя»[44]. Говорящий находится в плену у концептов, абстракций, он «повторяет, не думая»[45]; поскольку роль абстракции «не заставлять думать, а предвидеть то, что будут думать, когда задумаются». Этим абстракциям Домаль противопоставляет образ и символ традиционной индийской поэтики. Образ глубок, а символ противоречив, они позволяют встречаться противоположностям и ускользать от рационального одностороннего прочтения.

В 1935 году выходит поэтический сборник «Противонебо», отмеченный премией Жака Дусе: череда кошмарных видений, являющих сонмы кровожадных чудовищ и демонов, разрушение духа, разложение плоти, мрачную бездну человеческого одиночества, страдания и отчаяния, где смерть — не тема, а мотив, движущая сила, подобная пустому центру в колесе дао; поле письма — промежуточное пространство, место бесконечных метаморфоз, а само письмо — возможность отбрасывать, как старые кожи, мертвые формы эго. Некоторые из авторских комментариев звучат воистину пророчески: «Отучиться мечтать и научиться думать, отучиться философствовать и научиться высказывать за один день невозможно. А у нас остается очень мало дней».

 

С середины 1930-х годов Домаль все чаще отказывается от «рациональных умозрительных построений», погружается в изучение традиционных текстов, совершенствует свои познания в веданте. И переходит к тому, что можно назвать «аскетическим» творчеством: диалектически поэт отделен от Себя самого собой самим и может стать Собой самим, только устранив то, что он считает собой: он достигнет полноты бытия только в стирании индивидуальности; результатом этого постоянного соперничества становится поэтика «отстранения» или «стирания». Отныне все творческие акты сопоставляются с их индийскими парадигмами, а структуры поэтической деятельности задумываются и испытываются в соответствии с традиционными моделями индийской поэтики и через призму духовности веданты. Домаль изучает канонические тексты, переводит первую главу древнейшего трактата по театральному искусству, теории драмы и музыки «Натья-шастра» (IV–III вв. до н. э.) и первую главу трактата В. Кавираджи по санскритской поэтике «Сахитья-дарпана» (XIV в.). Параллельно пишет рецензии на книги «Зогар», «Бардо тхёдол», «Бхагават-гита», статьи о ведических гимнах и молитвах, буддизме, йоге, индийском театре «Театр Бхараты» (1935) и три значительных эссе-изложения: «Сущностная природа поэзии» (1935), «Сила слова в индийской поэтике» (1938) и «Приближение к индийскому поэтическому искусству» (1940). Излагая основы индийской поэтики, Домаль отказывается от интерпретации, он выступает в роли простого «изрекателя», «описателя», а все противоречия и неясности текстов приписывает исключительно своей неспособности их разрешить и снять. Лингвистическому аспекту индийской традиции он уделяет особенное внимание, ибо поэзия — подобно танцу, музыке и живописи — составляет путь духовной реализации, способный привести совершенного поэта к освобождению[46]. «Традицией я назову то, каким образом цивилизация подчиняет все свои знания и умения наивысшей цели. Для индийских мудрецов всех сект и эпох такой целью является освобождение (мокша); то есть сначала познать порочный круг существования (сансара), перестать отождествляться с ним и с помощью „различающего знания“ (вивека) стать „Самостью“ (атман),  последняя задача может быть определена лишь отрицанием всех остальных: „нет, нет“ (нети, нети). Но первыми среди средств освобождения идут науки о языке»[47].

В конце 1930-х годов здоровье Домаля ухудшается, происходит частичная потеря слуха, обнаруживается неизлечимый двухсторонний туберкулез легких. В начале Второй мировой войны он перебирается в «свободную зону», под Марсель, — там женится на еврейке Вере Милановой, с которой, встретившись еще во времена «Большой игры», прожил в гражданском браке более десяти лет, — и пишет эссе «Поэзия черная, поэзия белая» (1940) о двойственной природе поэтического творчества. Черная поэзия, питаясь призраками и миражами воображения, восхваляет индивидуальное и множественное, белая поэзия воспевает универсальное и единое; черная поэзия не ведает сути поэтического дара, белая поэзия познает природу творческой индивидуальности и подчиняется главному архетипу; черная поэзия, полагая себя владелицей, пользует якобы принадлежащий ей поэтический гений, белая поэзия, не вправе распоряжаться, перепоручает свою творческую силу для высшей пользы; черная поэзия взращивает гордыню, лживость и ментальную лень. «Я перечитываю себя, — признается Домаль. — Среди своих фраз вижу слова, выражения, паразитические обороты, которые не служат Вещи-которую-следует-изречь. Вот образ, претендовавший на странность, вот каламбур, считавший себя смешным, вот показная ученость какого-то болвана, которому следовало бы сидеть за письменным столом, а не лезть со своим флажолетом в мой струнный квартет, — и всякий раз, надо заметить, они оказываются ошибками вкуса, стиля или даже синтаксиса. Словно сам язык организуется для того, чтобы выявлять вторгшихся самозванцев. Чисто технических ошибок мало. Почти все ошибки — мои. И я вычеркиваю, исправляю с той радостью, какую испытываешь, когда вырезаешь из тела кусок, пораженный гангреной»[48].

«Святая война» (1940) становится одним из последних «писательских» произведений Домаля и может прочитываться как своеобразное завещание. В короткой заповеди-исповеди автор повествует о своей беспощадной битве с мнимыми формами себя самого: «При первой иллюзии победы я восхищаюсь своим торжеством и выказываю великодушие, я заключаю пакт с врагом. В доме предатели, но вид у них дружеский, и как неприятно их разоблачать! У них свое место у камина, свои кресла и шлепанцы, они приходят, когда я дремлю, дарят мне комплименты, волнительные истории, анекдоты, цветы и сладости, а иногда красивую шляпу с перьями. Они говорят от первого лица, и, мне кажется, я слышу свой собственный голос, мне кажется, это я изрекаю: „я есть… я знаю… я хочу…“»[49] Цель этой борьбы — сорвать с себя маски, изобличить своих сокровенных узурпаторов, внутренних «предателей», извращающих мысль: «Я едва способен выговорить несколько слов, и это скорее жалкий писк, зато они умеют даже писать. Один из них постоянно находится у меня во рту, он подстерегает мои слова, едва я начинаю говорить. Он вслушивается, забирает все себе и говорит вместо меня, теми же словами — но со своим отвратительным акцентом. И именно по нему меня оценивают и находят умным… Эти призраки воруют у меня все»[50]. Усилия «пробить корку»[51], пробиться к Самости и дойти до атмана[52] оказываются тщетными, и рассказчик с горечью признается, что эту борьбу он проиграл. Сдержанная, отстраненная фиксация сражения завершается отчаянным выкриком побежденного: «Да, мятежники, однажды я поставлю вас на место. Я склоню вас под свое иго, я буду кормить вас сеном и чистить каждое утро. Но пока вы пьете мою кровь и воруете мое слово… о! лучше вообще не писать стихи!»[53] Человек отвергает часть самого себя, литератор приносит в жертву свое творчество, поэт замолкает в зыбком пространстве между трудно локализируемыми «быть» и «казаться», словно замирая перед абсурдной очевидностью, этой «мучительной уверенностью в том, что искомое слово невозможно найти»[54].

В последние годы своей жизни Домаль комментирует переведенные им отрывки из «Упанишад», «Ригведы», «Манавы-дхармашастры» и «Панчатантры»; пишет краткие предисловия и аннотации, например для хрестоматии, составленной из его переводов «Натья-шастра» и «Сахитья-дарпана» (1942), прекращает «сочинять», отказывается от новых проектов и не завершает старые, в частности, свое самое известное произведение «Гора аналог», роман о фантастическом путешествии-инициации к месту тайного знания.

В 1944 году в возрасте тридцати шести лет Рене Домаль умирает.

 

Роман «Великий запой» Домаль начал писать в 1931 году (по его собственным словам, «без какого-либо плана»), продолжил в 1933-м, закончил в 1936-м и опубликовал в 1938-м. Вначале он предполагает лишь — карикатурно и патаскопически — описать собрания «Большой игры» и изобразить ее авторов; причем в окончательной версии парадоксальным образом отсутствуют самые верные соратники Роллан де Реневиль и Жильбер-Леконт. На тот момент — конфликты и противостояния внутри группы, ее распад, его, основателя и главного редактора, ответственность — сочинение подобного рода воспринималось Домалем как средство отвлечься и развлечься, но со временем текст усложнился и выстроился в три части, значительно отличающиеся по тональности и стилистике.

Первая часть — анекдотическая хроника собрания группы: описание прений и споров в пьяном угаре и табачном дыму, где алкоголизм лишь подчеркивает интеллектуальную и духовную слепоту тех, кто блуждает в поисках смысла. Рассказчик делает небольшие отступления с изложением — зачастую в патафизическом ключе — научных и псевдонаучных теорий мудреца Тоточабо, в которые он и его собутыльники тщетно пытаются вникнуть.

Вторая часть — путешествие в вымышленном мире, пародирующем мир реальный, — прекрасно вписывается в традицию философских сказок Вольтера и приключений Свифта, хотя по духу оказывается ближе к таким произведениям, как «Locus solus»

Рэймона Русселя или «Деяния и мнения доктора Фаустроля, патафизика» Альфреда Жарри, а иногда перекликается с описанием Зазеркалья Льюиса Кэрролла. Страну, в которую попадает рассказчик, населяют энергичные и активные жители, бросившие пить и переставшие думать. Установка на клиническую трезвость дает Домалю богатую пищу для самых абсурдных фантазий и комических подробностей: за сюжетной анекдотичностью сквозит безапелляционное осуждение всей западной цивилизации. Описывая общество зомбированных трезвенников, автор высмеивает красильщиков холстов, абстрагирующих «абстрактное от его собственной абстракции», производителей бесполезных предметов, изготавливающих негодные для жилья дома, суетёров, оставляющих на пленке «омертвелые образы вымирающих проявлений мертворожденных богов»… Особенно язвительно описаны производители бесполезных речей: Поэхты, Хироманисты и Крытики, то есть, соответственно, «лгущие ритмично», «торгующие химерами» и «подбирающие крохи». Далее следуют Сциенты, которые «распиливают, разрезают, распыляют и растворяют», дабы знать все, но не понимать ничего: Софы, путешественники, ищущие богиню Софию, не выходя из своих кабинетов, и обучающие адептов искусству странствовать, а также их разнообразные коллеги:

Астроманты, Идилломанты, Хирологи, Иридоманты, Бурчаломанты, Астрагаломанты, Молибдоманты, Вертихвосты, Рабдологи, способные «ловко угадывать прошлое и будущее, но еще заминать настоящее». Не менее бурлескно представлены всевозможные Объяснители: Психографы, выискивающие следы «мысли» повсюду, где «осмысленности больше всего не хватает»; Филофазисты, изучающие «языки чужих стран и минувших эпох, но даже неспособные прилично говорить и писать на своем собственном языке»; Логологи, ухитряющиеся «разбирать речи других, чтобы выжать из них какую-нибудь бесполезную и бессодержательную истину»… Саркастической пародии подвергаются все сферы деятельности в «искусственном раю», где истинные верования и знания, искусства и ремесла заменяются на их извращенные подобия. Всякий раз, выявляя подлог, Домаль придумывает для копии новое имя, чтобы читатель не путал ее с оригиналом. Сатира и ерничанье заканчиваются, когда рассказчик проваливается в люк; смех — хорошее средство для выживания в аду, но явно недостаточное для спасения.

Практическое средство выйти из ада дается в третьей части, посвященной самопознанию и обретению истинного пути. Рассказчик возвращается к реальности: он оказывается запертым в пустом доме, где накануне происходила пьянка, и вдруг понимает, что должен во что бы то ни стало поддерживать угасающий в камине огонь, пока не взойдет солнце. В этой борьбе света и тьмы очень важна тема и роль огня; в индуизме агни (санскр.

, лат. ignis) — элемент, символизирующий высшее очищение, просветление, и не случайно Агни — главный среди богов в Ведах и посредник между богами и людьми; именно его именем начинаются почти все десять книг «Риг-Веды». В топке сгорают вся мебель, а также книги и одежда — метафорически отвергаются прежние знания и оболочки, а символически происходит огненное жертвоприношение хома, или яджна («Упанишады» предлагают «совершать внутренние яджни, отдавая огню частицы „я“, пока не воссияет великое „Я“»). Герой обращается к солнцу и призывает его взойти: сначала пародирует сюрреализм и «Большую игру», затем высмеивает помпезный академизм, и, наконец, словно отказавшись от игр и литературы, вещает в стиле ведических гимнов. Солнце встает, позволяет герою обратить свой взгляд на себя, внутрь себя. Свое тело он отождествляет с домом-машиной, изучает мышцы и нервы («человекообразных обезьян»), осваивает его целиком, чтобы только после этого располагать им по своему усмотрению, не попадая к нему в услужение. «Научить обезьян обслуживать и приводить в движение механизмы сложно. Научить обезьян уравновешивать импульсы и реакции машины еще сложнее. Научить обезьян управлять движущимся средством — не знаю, осмелюсь ли я когда-нибудь даже мечтать об этом. Однако только став полновластным хозяином, я смогу отправиться куда хочу, не скованный узами, без страха и без иллюзий».

В финале происходит очередное возвращение к реальности и очередная встреча с Тоточабо, который заявляет растерянному рассказчику, что люди — даже если «они меньше, чем ничто» — способны, подобно личинкам, «дойти до зрелости». На этой обескураживающе-обнадеживающей ноте заканчивается роман-приключение, роман-фарс и роман-отчет о попытке посвящения.

Разделение «Великого запоя» на три части происходит в разных плоскостях.

Каждая из трех частей произведения несет свою структурную функцию. Завязка — более или менее устойчивое исходное состояние с тягой к переменам — собственно, отправление; развитие сюжета — движение и описание путешествия с приключениями; заключение — якобы остановка, прибытие, но на самом деле ложный финал, так как настоящий путь продолжается. Части различаются тематически и визуально: за попойкой (тьма, муть) следуют галлюцинации (пестрота, мельтешение образов), в итоге наступает отрезвление (свет, прозрачность). С каждой частью можно соотнести и определенную позицию рассказчика: фокусировка на себе и своих чувствах; рассеивание внимания на других и их мнения; стирание других и размывание себя. Рассказчик ни в чем не уверен, к тому же во второй части у него появляется alter ego, репортер с красноречивым именем Ахам Эгомет, с