Глава 17. Шоу продолжается

Глава 10. Первые шаги.

На следующий вечер после моего прибытия в Сеул состоялся первый из двух концертов «Майкл Джексон и друзья», прибыль от которых должна была пойти на нужды детей из Косово. В концерте принимали участие такие артисты, как Слэш, Boyz II Men, Андреа Бочелли и Лучано Паваротти. Я сидел сбоку, за кулисами, и смотрел на выступление Майкла, как ни раз делал это в прошлом. Хоть я и понимал, что мое положение теперь, когда я вышел из школьного возраста, изменилось, перемены произошли внезапнее, чем я ожидал.

После концерта я стоял за кулисами с Майклом, когда появилась Мэрайя Кэри, которая только что окончила выступление, с ней был ее бойфренд – мексиканский певец Луис Мигель. Мы с Луисом поговорили о футболе – он решил, что я из Испании, поскольку в тот период ярко-рыжий цвет моих волос походил на командный цвет испанских футболистов. (Не знаю, чем объяснить такой выбор цвета волос. Понятия не имею, о чем я тогда думал). Мэрайя и Майкл тем временем общались друг с другом. Они спорили на тему «кто лучше исполняет песню»: речь шла о песне «I’ll Be There», версия группы «Пятерка Джексонов» 1970-го года и версия Мэрайи, исполненная двадцать два года спустя дуэтом с Трэем Лоренцом, стали хитами номер один.

«Майкл, никто не может исполнить эту песню лучше, чем ты», - настаивала Мэрайя, улыбаясь от уха до уха.

Румянец залил щеки Майкла.

«Нет, нет, - пробормотал он. – Ты, правда, сделала это лучше».

Казалось, Мэрайя весьма польщена тем, что находится в обществе Майкла – она вела себя как его очарованная поклонница – и пока эти двое болтали, я заметил, что улыбка на лице Луиса Мигеля погасла. У меня возникло впечатление, что его немного раздражает внимание, которое Мэрайя уделяет Майклу. Я сам был немного удивлен тем, что Мэрайя, такая успешная певица, столь очарована Майклом. Но в последующие годы мне довелось увидеть множество знаменитостей, которые точно так же вели себя в его присутствии.

Повернувшись в мою сторону, Мэрайя спросила: «Майкл, как зовут твоего друга? Он такой симпатичный». Она принялась гладить мои волосы (необъяснимого) оранжевого цвета.

«Пожалуйста, не останавливайся», - попросил я, уткнувшись в нее головой как щенок.

«Фрэнк, перестань, - вмешался Майкл. – «Мэрайе вовсе не хочется гладить твои волосы. Кто знает, что у тебя в волосах».

У Луиса Мигеля, который стоял, одетый в плотно облегающий фигуру костюм, и ждал, вид был слегка нелепый и растерянный. Я ничего не мог поделать и сел на своего любимого конька: «Мне так нравится твой костюм!»

Майкл пробормотал: «Перестань!», но я уже находился под непреодалимым влиянием минутного импульса.

«Что это за марка?» - спросил я. Боковым зрением я видел Майкла, который с трудом сдерживал смех.

Луис Мигель пробурчал название бренда одежды, но на его лице не было улыбки. Ему определенно не нравилось, что Мэрайя гладила мои волосы и дружески флиртовала с Майклом.

 

Когда Луис Мигель и Мэрайя стали прощаться, Майкл воспользовался моментом, чтобы осуществить маленькую месть. Он сказал Мэрайе: «Фрэнк – твой большой поклонник. Он тебя обожает». Я покраснел. Обожаю? Сегодня я спрашиваю себя, было ли это правдой. Не могу сказать наверняка, но помню, что считал ее сексуальной.

После того, как Мэрайя и Луис ушли, мы с Майклом стали поддразнивать друг друга. Майкл сказал, что я не знал бы, что делать, окажись Мэрайя в моей постели, а я отпарировал, что если бы Майклу выпал шанс остаться наедине с Мэрайей, он предложил бы ей поиграть в видеоигры или посмотреть мультфильм. «Заткнись, Фрэнк!» - ответил Майкл дурацким голосом и мы оба покатились со смеху.

Вот так мы с Майклом вели себя, когда дело касалось противоположного пола: как подростки, оспаривая право на девушек, с которыми, гипотетически, могли провести время. Я был все еще очень молод и вскоре вырос из подобной манеры поведения (ну, по большей части), но Майкл всегда чувствовал себя комфортнее в воображаемом мире.

На второй концерт, из Сеула в Мюнхен, мы полетели на частном самолете, в котором хватило места для всей команды. Мы с Майклом сидели рядом в носу салона, вместе с некоторыми другими звездами и охраной.

После взлета Майкл сказал мне: «Послушай, когда летишь со мной, не бойся, что самолет может упасть. Мне не суждено погибнуть в авиакатастрофе. Нет, этого не случится. Я умру от пули (или от инъекции - по правде сказать, не знаю, как это лучше перевести - не знаю, насколько пророческими оказались эти слова:(()». Я запомнил эти слова – и он произносил их не однажды – потому что, сколько бы глубоких бесед мы ни вели, Майкл редко говорил о смерти. Он слишком сильно хотел завести собственную семью.

Мы прибыли в Мюнхен ранним вечером и сразу направились в отель – «Байришер Хоф». Подъезжая к отелю, я увидел сотни фанатов, среди которых было несколько уже знакомых мне лиц: мы только что видели их в Корее.

Под окнами любого отеля, в каждом городе, где Майклу приходилось выступать, фанаты всегда ожидали его приезд подобным образом: многие из них держали в руках коллажи размером с плакат с картинками и вдохновляющими надписями. Фанаты точно знали, что нравится Майклу, и тратили много времени и сил на создание подарков для него. Майкл обожал картинки с Микки Маусом, Питером Пэном, Чарли Чаплиным, The Three Stooges, изображения детей – словом, ему нравились любые изображения объектов или артистов, которые его вдохновляли и которых он просто находил забавными. Так, например, малышей он считал воплощением чистоты и невинности, и когда ему было грустно, детям на фотографиях всегда удавалось поднять ему настроение. В своих коллажах фанаты сочетали собранные ими фотографии в интересной, творческой манере. Например, они помещали на постер изображение Майкла, одетого Питером Пэном, рядом с фотографией Чарли Чаплина. Или вырезали фотографии симпатичных малышей и обрамляли ими постер с изображением Майкла. Конечно, не все плакаты были столь сложны – некоторые просто заявляли: «Я тебя люблю!»

И Майкл испытывал к фанатам ответную любовь. Неоднократно, когда мы пытались протиснуться сквозь толпу, Майкл замечал кого-то из поклонников и останавливался, чтобы протянуть руку этому человеку, поздороваться с ним, задать вопрос, установить недолгую, но реальную связь с этим парнем или девушкой. Подобное происходило везде, где бы мы ни были. В каждой стране, в каждом городе фанаты приходили к отелю, приносили подарки, и на пути в отель или глядя на них из окна, Майкл указывал на подарки, которые хотел взять себе. Кто-то из его окружения приносил понравившиеся ему подарки в номер отеля, который Майкл украшал этими сувенирами. Покидая очередную остановку на своем пути, Майкл оставлял указания, чтобы подарки поклонников были доставлены в Неверленд, где он однажды предполагал устроить музей на основе своей коллекции.

В Мюнхене, как только я устроился в своем номере, Майкл позвонил мне и попросил прийти в его комнату. Когда я прибыл, он был готов дать мне поручение.

«Фрэнк, видишь вот те плакаты там, внизу?...» - начал Майкл и принялся указывать на постеры, которые я должен был принести в его комнату. Я спустился на территорию перед отелем в сопровождении охраны и начал собирать плакаты. Поклонники видели меня с Майклом на протяжении нескольких лет и знали по имени. Пока я продвигался вдоль толпы, люди говорили мне: «Фрэнк, пожалуйста, передай Майклу, что мы его любим» или «Фрэнк, попроси, пожалуйста, Майкла, чтобы он помахал нам из окна».

Это происходило постоянно, где бы мы ни были, с тех пор, как я был ребенком. Но теперь я был одним из тех, кто работал на Майкла.

У меня не было никакого великого плана относительно того, что должно произойти в Мюнхене и что за этим последует. В первые дни своей работы я просто старался впитывать информацию. Я хотел понаблюдать глазами взрослого человека за тем, что это такое – быть Майклом, хотел понять, как работает эта система. После выступления в Мюнхене Майклу предстояло сфокусироваться на музыке, а я должен был работать рядом с ним.

Майкл держал паузу перед тем, как погрузиться с головой в процесс создания следующего альбома. К концу турне с альбомом HIStory в октябре 1997 года Принсу исполнилось восемь месяцев, а Дебби была беременна Пэрис. Майкл взял перерыв на большую часть 1998 года, чтобы провести время с детьми. Следующий альбом очень ожидался всеми, и, не в последнюю очередь, звукозаписывающей компанией Майкла «Сони».

Вечером, когда должен был состояться второй благотворительный концерт, мы забрались в черный микроавтобус, который, в сопровождении полиции, направился к стадиону. Я видел все это ни раз, но мне по-прежнему нравилось смотреть, как толпа расступается, чтобы дать нам проехать, когда мы покидали отель.

К моменту нашего прибытия на Олимпийский стадион концерт уже шел некоторое время. Аудитория насчитывала более шестидесяти тысяч человек, выступали артисты со всего мира. Пока мы наблюдали за выступлениями артистов на экране, я поприветствовал своих знакомых. Там была гримерша и парикмахер Майкла Карен Фэй. Я виделся с Карен во время турне Dangerous, на видеосъемках и перед публичными церемониями, и мальчишкой был тайно в нее влюблен. Я называл ее прозвищем, которой дал ей Майкл – Turkle. Майкл любил ее и дурачился с ней все время. Если на ней был надет жакет на молнии, Майкл пытался его расстегнуть. Если она была в юбке, Майкл старался задрать ее. При встрече мы с Turkle крепко обнимались и обменивались поцелуями.

Карен занималась гримом Майкла, пока Майкл Буш, который создавал для него костюмы, помогал Майклу одеться.

Я уже видел благотворительный концерт в Корее и знал, что должно – и чего не должно – произойти. Майклу предстояло 30-минутное выступление в конце шоу, после того, как выступят остальные артисты. Одевшись и загримировавшись, Майкл сидел за кулисами и смотрел, получая удовольствие от концерта. Все шло гладко. Потом он вышел на сцену, чтобы исполнить Earth Song, песню, которая была особенно дорога его сердцу. Это песня о красоте мира и о том, как мы разрушаем то, что имеем, войнами и собственным эгоизмом. Во время мюнхенского представления Майкл взобрался на большой мост, который занимал переднюю часть сцены. Мост поднялся на пятьдесят футов, так, как это было в Корее. Предполагалось, что он медленно опустится во время исполнения песни. Но на этот раз, вместо того, чтобы медленно снижаться, мост упал. Он с грохотом резко опустился на сцену. В Корее ничего подобного не происходило. Что за черт?

Истинный шоумен, Майкл не переставал петь, даже после падения. По окончании песни свет погас, и Майкл потерял сознание у нас на руках. Я помог ему слезть с моста. Публика, которая поначалу решила было, что падение моста было частью выступления, увидела как мы кинулись бежать к Майклу, и поняла, что происходит. Тревожный гул прошел по толпе зрителей.

На сцену выехала модель танка в натуральную величину, а из толпы появился солдат с автоматом. Когда ребенок протянул ему цветок, солдат опустился на колени и заплакал. Майкл завершил представление, периодически сгибаясь пополам от боли. После, за кулисами, стало понятно, что он испытывает сильнейшую боль, но Майкл все равно продолжил выступление.

«Отец говорил мне, что шоу должно продолжаться, во что бы то ни стало», - сказал он.

Поэтому Майкл вернулся на сцену, сел на ее край и исполнил последнюю песню, «You Are Not Alone». Охранники помогли ему сойти со сцены.

Почему-то – вероятно, из-за прессы – мы не поехали в больницу в машине скорой помощи. Вместо этого мы сели в тот же черный микроавтобус, в котором прибыли на стадион, и ездили по городу, пытаясь разыскать клинику, которая была открыта поздно ночью. На розыски водителю понадобилось сорок пять минут. Пока мы кругами ездили по незнакомому городу, я раздражался все больше и больше. Я не мог поверить в происходящее. Водитель был немцем, но все время сбивался с пути. Отчего мы не поехали на скорой? Обычно я веду себя довольно терпеливо и уважительно, но когда люди ведут себя непрофессионально, это выводит меня из терпения. Я вышел из себя и стал кричать на водителя. Майкл в это время находился на заднем сидении почти без сознания. Доктор, который сопровождал его в турне, проверял его пульс, а я повторял Майклу, что все будет хорошо. Совсем недавно я расслабленно прислушивался к ритму, в котором двигался мир Майкла, а теперь включились мои инстинкты – я отвечал за благополучие Майкла.

Наконец, мы приехали в клинику, и я заполнил бумаги, необходимые для того, чтобы определить Майкла на лечение. Недолгое время спустя, когда я пошел проведать его, он уже лежал в больничной кровати. Благодаря чуду или тому, что Майкл инстинктивно подпрыгнул в момент падения, переломов не было, но нижняя часть спины болела так сильно, что он едва мог дышать. Тихим голосом Майкл попросил меня разыскать того, по чьей вине произошел несчастный случай. Он хотел уволить этого человека. Я заколебался, когда Майкл попросил меня позвонить Кенни Ортеге, продюсеру шоу, чтобы разобраться – было уже три часа ночи, а Кенни Ортега был большим человеком, но если Майкл о чем-то просил меня, я всегда был к его услугам. Я разыскал номер Кенни и разбудил его. Майклу было слишком больно, поэтому с Кенни разговаривал я. Кенни извинился и сказал, что разберется в том, что произошло и почему.

Когда мы вернулись в отель, было уже пять часов утра. Мы с Майклом были в номере одни минут пять, когда вошел врач из Нью-Йорка, который путешествовал с Майклом, и еще двое. Они начали устанавливать у кровати Майкла медицинское оборудование.

«Кто эти люди?» - спросил я у врача.

«Врачи, - ответил тот. – Они помогут Майклу уснуть». Он помолчал, потом добавил: «Им нужно сосредоточиться. Тебе лучше вернуться в свою комнату. С Майклом все будет в порядке».

«Да, - внезапно подал голос Майкл. – Со мной все будет хорошо. Они просто дадут мне лекарство, которое снимет боль и поможет мне уснуть». Меня удовлетворил этот ответ, я оставил врачей и вернулся к себе в номер.

Только потом я до конца понял, чему был свидетелем в ту ночь. То был первый раз, когда я видел Майкла перед тем, как он должен был получить инъекцию сильнодействующего анастетика под названием пропофол. Вводить его имеет право только анастезиолог, и в тот момент с Майклом были еще два врача, так как, учитывая силу действия препарата, пациент нуждается в пристальном наблюдении. Тогда я не знал таких подробностей, поскольку никогда не имел дела с подобными вещами. Я видел только, что Майкл находится под наблюдением врача, которого он, похоже, знает и которому доверяет. Казалось, что ситуация безопасна и соответствует сложившимся обстоятельствам. А что еще я мог подумать? Опасность, которой подвергался Майкл, прибегая к данным препаратам, была мне незнакома и совершенно не очевидна.

После печального мюнхенского инцидента Майкл, его дети, их няня Грейс и я вылетели в Париж, который стал домом Майкла во время турне HIStory, а затем полетели в Сан-Сити, город в Южной Африке. Мои родители встретили нас в Йоханнесбурге, где Майклу устроили королевский прием. Мы поехали на изумительное сафари, и посетили праздник, устроенный в доме Нельсона Манделы по случаю дня его рождения. Мы остановились в отеле, который назывался «Микеланджело», и это название, а также Майкл, вдохновили дать ресторану, который в последствие открыли в Нью-Джерси мои родители, имя Il Michelangelo.

Пока я помогал Майклу оправиться после травмы и ассистировал ему в первых поездках после нее, мои обязанности стали обретать конкретные очертания.

Поначалу роль была простой – я помогал украшать его апартаменты и выходил в мир, чтобы принести ему футболки, еду, книги, журналы и тому подобное. Я был в восторге оттого, что путешествовал с Майклом, и был рад помочь ему, чем могу. Мое положение было странным, но, тем не менее, удачным. Майкл говорил мне иногда: «Ты не представляешь, как тебе повезло. Столько людей ужасно хотели бы оказаться на твоем месте, но я выбрал тебя». Я всегда отвечал ему на это: «Поверь, я знаю, как мне повезло; еще раз огромное тебе спасибо за все».

Жить рядом с величайшим артистом в мире для меня, на самом деле, было особенным опытом – я понимал это и ценил связанные с этим необыкновенные переживания – но, в то же время, такая жизнь – это все, что я знал с ранних лет. Мои друзья были не особо в курсе того, что со мной происходит, но периодически видели мое лицо рядом с Майклом на телеэкране или на фото в журнале. Мне нравилось, когда они бывали заинтригованы, но, так или иначе, подобная жизнь была для меня нормой. Поэтому, хотя я был благодарен и рад жить в этом необыкновенном мире, особо не задумывался о том, насколько мне повезло. Не так, как мог бы, если бы не вырос рядом с Майклом. Я любил приключения, но как нечто само собой разумеющееся воспринимал то время, которое проводил с Майклом. Я не осознавал, насколько уникальной была эта возможность.

Что бы ни происходило вокруг, хорошее или плохое, находясь рядом с Майклом, я чувствовал, что у моего существования в этом мире есть смысл. С тех пор, как я начал на него работать, мы говорили о том, каким станет мое будущее, в ближайшей и отдаленной перспективе. Во время одной из таких бесед о моем новом статусе Майкл произнес важные слова, эхо которых мне пришлось услышать в последующие годы моей жизни:

«Фрэнк, положение, которое ты занимаешь, дает тебе определенную власть, - сказал Майкл. – Люди станут тебе завидовать. Они попытаются настроить нас друг против друга. Но обещаю, что никогда не позволю этому случиться».

Почему-то эти слова четко запечатлелись в моей памяти. Я никогда не забывал их. Но мне и в голову не могло прийти, сколько в них было правды и насколько болезненные переживания они предсказывали.

В августе мы вернулись в Неверленд. С того момента, как мы уехали из Мюнхена, боли в спине все еще беспокоили Майкла, они стали хроническими. Так или иначе, у него были дела, которыми следовало заняться. Майкл дал мне задание, которое заключалось в систематизации его огромной видео-коллекции, и хотя эта задача казалась достаточно ясной, у Майкла, как всегда, был наготове генеральный план.

«Фрэнк, - сказал он, отзывая меня в сторону. – Понятно, что это не высшая математика, но мне нужно, чтобы ты параллельно сделал кое-что еще. Мне нужно помочь придумать, как произвести изменения в управлении ранчо».

Он объяснил, что реорганизация видео-коллекции была лишь предлогом. Майкл уже некоторое время был недоволен тем, как осуществляется управление поместьем, и на самом деле хотел, чтобы я стал его глазами и ушами – и узнал, что происходит на ранчо во время его отсутствия.

Майкл редко посещал Неверленд, но содержание ранчо и зарплата примерно пятидесяти постоянным сотрудникам стоили ему 6 миллионов долларов в год. Однако, несмотря на расходы и количество персонала, когда Майкл возвращался домой из путешествия, дела на ранчо были не на высоте. На газонах желтели пятна высохшей травы, а сезонные цветы все еще не были высажены. Хотя работники начинали скрести все, как сумасшедшие, чтобы привести ранчо в соответствие со стандартами Майкла, как только он приезжал домой, ситуация была крайне неприятной.

«Чем же они занимаются целыми днями? – рассержено спрашивал меня Майкл. – Все что от них требуется, это поддерживать порядок на ранчо. Это самая простая работа, какую только можно себе представить!».

Может быть, в его отсутствие никто не работает? Майкл хотел, чтобы я это выяснил. Я никогда не смотрел на Неверленд – и жизнь Майкла в целом – исходя из того, кто чем занят и насколько хорошо исполняет свои обязанности, но подобный анализ казался мне целесообразным. Майкл был начальником, который постоянно отсутствует, и хотел оценить качество работы персонала, особенно теперь, когда у него было двое маленьких детей, которые проводили время в Неверленде. Он хотел быть уверенным в том, что Принса и Пэрис окружает персонал, который его полностью удовлетворяет и которому он может доверять. Но мне предстояло увидеть, что Майкл страдал от общего недоверия к окружающим его людям, недоверия, которое граничило с паранойей.

Поручив мне это дело, Майкл снова уехал в Сан Сити, чтобы получить награду, а я остался, чтобы наблюдать, насколько это было в моих силах, за ситуацией в Неверленде и найти способ решения проблем. На ранчо все знали меня с тех пор, как я был ребенком, поэтому Майкл решил, что если я буду болтаться тут и там, как будто бы наводя порядок в видео-библиотеке, мне, в конечном итоге, удастся понять, чем заняты мышки, пока кошка не видит. Так что я продолжал делать свое дело, общался с персоналом. Все работники ранчо мне нравились. Как только Майкл уехал, я заметил, что атмосфера в Неверленде изменилась. Майкл был душой этого места, и без него волшебство немного померкло.

Также я быстро сообразил, что в отсутствие хозяина движение жизни на ранчо замедлялось. Персонал чувствовал себя, мягко говоря, очень расслаблено. Зная, что я близок к Майклу, люди, тем не менее, не избегали меня. На самом деле, как Майкл и надеялся, некоторые из них начали разговаривать. И разговаривать много. Оказалось, что им есть, что рассказать о некоторых коллегах. Я запоминал все.

В итоге выяснилось, что проблемы связаны с управляющим ранчо. Эта женщина работала на Майкла долгие годы. Она была очень приятным человеком, но справлялась со своей работой не так блестяще, как прежде. Возможно, она расслабилась или просто устала. Кроме того, она просила садовников из Неверленда работать у нее дома за счет Майкла. Итак, частью проблемы была управляющая ранчо.

Когда Майкл вернулся, мы уволили управляющую и наняли другого человека. Это было только началом реформ в Неверленде. В каждом секторе – среди охраны, обслуживающего персонала, пожарных, домашней прислуги, работников железнодорожной станции, зоопарка, парка развлечений и кинотеатра – я нашел людей, которые могли определить, что необходимо менять. Мне было девятнадцать, так что я действовал очень осторожно. Меньше всего мне хотелось выглядеть и вести себя, будто нахальный всезнайка. Я выслушивал людей, старался учитывать пожелания каждого из них, и, в конце концов, ввел в действие систему, которая позволяла контролировать работу персонала.

В итоге эта работа стала для меня прекрасным опытом. Она послужила двум целям: персонал Неверленда привык к моей новой роли, а я помог Майклу обрести чувство уверенности в том, что в его доме поддерживается порядок. Благодаря этому опыту я начал понимать, каким широким будет круг моих обязанностей, и какую деликатную работу мне придется выполнять. Майкл знал, что я верен ему до глубины души и что, помогая ему, я не преследую скрытых целей. Реформы на ранчо стали разминкой перед тем, что мне предстояло делать в будущем.

ГЛАВА 11. НОВАЯ ДОЛЖНОСТЬ (часть 1)

Майкл всегда полагался на члена своей команды, который также выполнял функции доверенного помощника. Это был своего рода буфер между ним и окружающим миром. Занять эту должность, которую он создал для меня, было чем-то абсолютно естественным; а со временем я стал не только его личным помощником в организационном плане, но и защитником.

Поначалу наши профессиональные взаимоотношения переживали болезнь роста. Развитие и формирование моего характера было своего рода практическим проектом для него, и с изменением моего статуса, он продолжил прилагать усилия в данной области. Когда речь шла о работе, Майкл требовал соблюдения жестких правил. Для начала он посоветовал мне четко разделять и не смешивать нашу дружбу и деловые отношения. Он не желал, чтобы остальной персонал видел наше неформальное времяпрепровождение, как уже это было однажды, правда, тогда я еще не работал на него. Майкл даже попросил, чтобы я обращался к нему «мистер Джексон», когда устраивал ему деловые встречи. Мне эта просьба показалась вполне целесообразной, и я понимал его мотивацию, но все же чувствовал себя при этом очень странно, ведь я так привык называть его Эпплхэд или любым другим именем, которое только пришло на ум в данный момент. У меня было столько прозвищ для него, но теперь пришлось прокладывать искусственную дистанцию между нами. И насколько Майкл отождествлял себя с Питером Пеном, настолько же его длительное влияние на мое интеллектуальное, духовное, а теперь и профессиональное развитие демонстрировало, что от меня он всегда ожидал, в конечном счете, взросления. Особенно теперь, когда ему была нужна моя помощь.

 

Существовали понятия, относительно которых Майкл бывал суров со мной. Их тематика с годами радикально не менялась: он всегда был строг, когда речь заходила об определенных вещах – о самообразовании, об уважении к родителям, о неупотреблении наркотиков и так далее. Но теперь диапазон подобных понятий расширился.

Той осенью вся моя семья встретилась с Майклом и со мной в парижском Диснейленде. Это было одно из его любимых мест для отвлечения от повседневности. К тому моменту я уже около года работал на него. В предыдущее наше посещение мы вместе с Майклом и Эдди совершили одно из самых чудесных полуночных похождений. Мы выскользнули из отеля и отправились в парк после его закрытия, что было для нас нередкой практикой на протяжении многих лет. Само собой, мы знали, что даже если попадемся, у Майкла есть некое подобие дипломатической неприкосновенности. Нам нравилось чувство возбуждение и мандраж, которые возникали от осознания, что мы делаем то, чего делать не следовало бы.

Все аттракционы, естественно, были закрыты, но по ночам многие из них проходили профилактические ремонтные работы. Мы увидели, что «Пираты Карибского моря» начали двигаться, проскользнули мимо технических работников и впрыгнули в одну из шлюпок, которые, выстроившись в ряд, поплыли через переполненную аниматронными пиратами лагуну. Мы перепрыгивали со шлюпки на шлюпку, а затем вылезли на панорамную площадку, чтобы стащить на память какое-нибудь бутафорское сокровище.

В этот момент шлюпки начали уплывать прочь, и нужно было торопиться. Мы с Эдди успели вскочить в самую последнюю. Майкл был позади нас, он прыгнул вперед…. и не долетел. Несколько секунд он держался за борт шлюпки, а ноги болтались в лагуне; затем его пальцы соскользнули, и он оказался по пояс в воде. Когда он вылез оттуда, его пижамные штаны были насквозь мокрые. В руках Майкл держал шляпу, которая также свалилась в лагуну. Он медленно перевернул ее, и не меньше галлона воды вылилось на пол. Никогда в жизни я не видел ничего смешнее.

С той вылазки прошел всего год, но во время нынешнего приезда в парижский Диснейленд я уже работал на Майкла. Впервые за все наши поездки мне был выделен отдельный номер в отеле. Теперь наше с Майклом раздельное проживание имело смысл: это было правильно и в профессиональном плане и в личном – я стал старше, и мне требовалась независимость и личное пространство. Но это было не единственное изменение, которое пришло вместе с новой должностью.

В первый же вечер моя семья пришла к Майклу в номер. Я позвонил ему и спросил, могу ли зайти.

- Нет, не сейчас, - ответил он. – Ты еще на работе.

- Но ведь все уже здесь! – протестовал я.

Майкл никогда прежде не запрещал мне прийти, и я был озадачен. Работа ведь могла подождать. Мне казалось очевидным, что мое место там, с ним и моей семьей, и я не мог взять в толк, отчего он не хочет, чтобы я присоединился.

- Что бы ты подумал, если бы мой сотрудник охраны впорхнул сюда и начал развлекаться? – произнес Майкл. – Верь мне. У меня есть причины для таких действий. Это ради твоего же блага.

Потребовалось некоторое время, чтобы я смог взглянуть на ситуацию с его точки зрения, но в конце концов до меня дошло. Это был его способ продемонстрировать мне, что пришло время вырасти и взять на себя ответственность. Работа включала в себя дисциплину. И эту дисциплину никто не отменял только потому, что где-то происходило веселье. Это правило люди обычно усваивают на своей первой работе, и Майкл хотел, чтобы я осознал нормальные понятия, принятые в профессиональном мире. Он взял на себя ответственность за то, чтобы помочь мне перейти во взрослую жизнь. И сейчас я ценю это намного больше, чем тогда.

Я был не единственным, кому пришлось привыкать к моему новому положению. Уэйн Нейджин, личный телохранитель Майкла, который раньше встречал меня в аэропортах и присматривал за мной на протяжении всего моего детства, в тот момент занимал должность бизнес-менеджера. Я любил Уэйна. Он был для меня практически членом семьи. Но теперь, когда в мои обязанности входило говорить от имени Майкла и озвучивать его пожелания, несколько раз мне пришлось призвать Уэйна к должному выполнению его работы. Майкл хотел знать, заключил ли его менеджер по финансам, Мун Хо Ли, сделку, и если нет, то почему подписание контракта так затянулось. Быть может, это и не была такая уж крупная сделка, но если у Майкл в 3 часа ночи возник вопрос к Уэйну, значит он действительно хотел получить ответ немедленно. И вот теперь тот же самый, но подросший паренек донимает Уэйна в любое время суток. Я был вежлив, само собой, но и Уэйн вовсе не трепетал передо мной. На деле он даже позвонил Майклу и сказал, что не желает получать его приказы от меня. Он хотел, чтобы Майкл связывался с ним лично. Но Майкл не пошел на это.

- У меня не всегда есть достаточно времени, чтобы говорить с тобой напрямую, - отрезал он. – Говорить с Фрэнком то же самое, что говорить со мной.

Майкл отстоял меня и мою позицию, но в течение некоторого времени между мной и Уэйном, который мне действительно нравился и которого я уважал, все-таки оставалось напряжение.

Хотя никакие должностные инструкции для меня прописаны не были, Майклу нравилось, как я представляю его интересы. Благодаря тому, что он участвовал в моем воспитании, мое взаимодействие с людьми отражало ту обходительность, которую он всегда демонстрировал по отношению к своим сотрудникам и партнерам. В то же время он видел, что я всегда упорствовал и не отступал до тех пор, пока его просьба не оказывалась удовлетворена. Кроме того, я доказывал мою благоразумность, осмотрительность и верность на протяжении многих лет, потому он знал, что это просто заложено во мне.

Я был молод для занимаемой должности и слишком многие знали об этом. Поклонникам и СМИ я был известен как Фрэнк Кассио, паренек с которым дружит Майкл. Но теперь, когда я работал на него, мне больше не хотелось, чтобы меня воспринимали подобным образом. Вдобавок я жаждал еще ярче обозначить линию, которую уже провел между своей жизнью с Майклом и жизнью, посвященной друзьям и семье. Однажды вечером, когда мы с Майклом смотрели телевизор в Неверленде, мне пришла в голову мысль, как очертить и отделить мою новую роль. С самого моего детства мы с Майклом представлялись разным людям, используя выдуманные имена, частично потому что ему легче было оставаться инкогнито, частично потому что это было просто весело. И я ему сказал: «Как думаешь, может мне стоит сменить имя, чтобы разграничить семью и работу?»

Майкл повернулся, взглянул на меня, медленно покачал головой и ответил: «Делай, как знаешь. Но вообще это хорошая идея». Сразу же после его слов по телевизору пустили рекламу цыплят Тайсона.

Я произнес: «Фрэнк Тайсон. Превосходно». И с того самого момента я представлялся как Фрэнк Тайсон или просто Тайсон. Это стало моим рабочим псевдонимом. Я вступил в новый мир. Не было больше мальчишки из Джерси, семье которого посчастливилось подружиться со звездой мирового масштаба. Теперь я стал взрослым, несущим полную ответственность. Я работал на Майкла Джексона. Я был личным помощником, и моя задача заключалась в том, чтобы день за днем помогать ему справляться с деловой рутиной его жизни. Никто больше не называл меня Фрэнком Кассио. Моим именем, выщипанным из рекламы цыплят (уж простите за каламбур), стало Фрэнк Тайсон.

С обретением новой личности, представление интересов Майкла стало моей ведущей обязанностью. Некоторые удивлялись, увидев меня впервые. Одной из моих первых задач стала работа над сделкой с компанией Mersedes по созданию специальной линии автомобилей Michael Jackson серии SLR. Я вел все переговоры с Фердинандом Фронингом, главой отдела по связям с представителями индустрии развлечений, и в телефонных беседах был очень и очень настойчив. Затем я встретился с Фердинандом лично в нью-йоркском отеле «Four Seasons». Он поднялся в номер, и мы приступили к обсуждениям. Внезапно Фердинанд перебил меня на полуслове:

- Погоди-ка! - воскликнул он. – Одну секунду. Так это ты Фрэнк Тайсон?

- Да, - ответил я.

- Значит, ты и есть тот тип, который так донимал меня по телефону?

Мы все рассмеялись, а Майкл сказал ему, что моя внешность обманчива.

В то же самое время тот уровень полномочий и власти, которым меня наделила новая позиция, стал полностью очевиден тем, кто жаждал заполучить Майкла в качестве делового партнера. После очередной встречи в отеле «Four Seasons» один бизнесмен, сгоравший от желания заключить сделку с Майклом, всучил мне кейс, полный денег. Он сказал:

- Это вам. А нам действительно необходимо, чтобы Майкл стал частью этой компании.

- Послушайте, - возразил я. – Мне не нужны ваши деньги. Если сделка состоится, значит, так тому и быть, но я не собираюсь влезать во все это.

Позже я рассказал Майклу, что произошло.

- Мы не можем иметь никаких дел с этими людьми, - без колебаний произнес я. – Они просто взяли и предложили мне наличные. Я, само собой, отказался.

- Спасибо, - ответил Майкл. – Если бы на твоем месте оказался кто-то другой, он бы взял их. Понимаешь теперь, с чем мне приходится сталкиваться? И такое происходит постоянно. Все берут откаты. Я очень ценю твою искренность.

Он рассказал, что это случается все время, и назвал имена нескольких ближайших сотрудников, которые годами практиковали подобное. Я был шокирован, что это продолжает происходить. Это ведь было преступлением.

Несмотря на прозрачность и профессионализм наших деловых отношений, между нами по-прежнему царила наполненная юмором гармония. Я быстро уловил грань, когда следовало быть серьезным, а когда – допустимо немного повеселиться. У меня всегда было особое пристрастие к проделыванию беспорядочных шуток или розыгрышей, чего бы они ни стоили. Мы прошли стадию, когда я каждый раз приветствовал Майкла странным рукопожатием, на самом деле это даже и рукопожатием нельзя было назвать, трудно объяснить. Оно включало движение локтями. Затем Майкл взял манеру становиться за спину человека, с которым я говорил, и изображать, будто отвешивает ему хорошего пинка. В Диснейленде мы проделывали то же самое с Микки Маусом.

Конечно, мы с Майклом все еще любили разыгрывать незнакомцев. Однажды мы бродили по антикварным магазинам Нью-Йорка. Я нацепил костюм и галстук. На ломаном английском с ужасным иностранным акцентом я поведал продавцу: «Я должен уходить – из-за моя религия - мне нужно сбросить цыпленок с крыша. Это принесет удача. Надо кидать ровно в 7.30, а то удача не будет».

Как и всегда Майкл был рядом. Он присоединился, поддакивая: «О да, он очень духовный человек. В их культуре это очень важный ритуал. Я обязан поддержать его в соблюдении традиций и помочь ему выкинуть цыпленка с крыши». Люди полностью верили во всю ерунду, и нам нравилось разделять это ощущение, тайное понимание того, что в курсе шутки только мы вдвоем.

Нередко поклонникам позволяли подняться в отельный номер Майкла. Для девушек у нас существовало кодовое название «рыбы» - потому что в море бывало много рыбки – а особо агрессивные особы удостаивались звания «барракуды». Мы шуточно боролись за них, споря, какая девушка достанется ему, а какая – мне. И я подтрунивал: «Давай смотреть правде в глаза, ты ведь только приманка». Вот почему в благодарностях к альбому «Invincible», обращаясь ко мне, Майкл написал: «Кончай рыбачить». За эти годы Майкл сблизился с некоторыми поклонниками и порой у него появлялись случайные подруги, но он был женатым мужчиной, поэтому ничего предосудительного не происходило.

Мы всегда старались смутить друг друга в присутствии женщин. Я был застенчив – и во многом таким и остаюсь – зная это, Майкл со словами «Знаете, а Фрэнк считает, что вы бесподобны. Он хочет поцеловать вас» специально привлекал ко мне всеобщее внимание. Или стоя в лифте позади симпатичной горничной, я вдруг чувствовал, как Майкл едва ощутимо подталкивает мою руку в направлении пятой точки девушки. Я выдергивал руку, пока та ничего не заметила. Подобный скрытый от посторонних глаз взаимообмен, который держал девушек на определенной дистанции, был ребячеством.

Это были глупые, бессмысленные забавы и всякая смешная ерунда. Майкл просто хотел быть как десятилетний мальчишка, когда не учил меня соблюдению границ в моем новом положении. Он хотел быть самим собой. И мне во всем этом отводилась роль своего рода звукового экрана, находящегося подле него, помощника, советчика и, последнее по порядку, но не по значимости, друга.

В августе 1999 в Нью-Йорке Майкл приступил к работе над своим новым альбомом, который впоследствии станет известен как «Invincible». Он снял дом в Верхнем Истсайде на 74-й улице. Так же как Майкл поступил в свое время с особняком в Калвер Сити, свой новый дом он тоже трансформировал в мини-Неверленд. Майкл хотел создать атмосферу, где чувствовал бы себя комфортно, а наибольший комфорт он испытал, будучи ребенком. Поэтому на пятом этаже он обустроил игровую комнату, в которой разместил видеоигры, бильярдный стол, кинопроектор, аппарат для производства поп-корна и прилавок, переполненный сладостями. Майкл попросил заказать несколько манекенов, которые я присмотрел в салоне-магазине. Их доставили, собрали и облачили в спортивную одежду. Мы расставили их по первому этажу. Компанию им составил выполненный в натуральную величину Бэтмэн от компании Sharper Image, который красовался в центре комнаты.

Манекены - это, конечно, странная компания, особенно на первый взгляд, но Майкл разговаривал и шутил с ними, будто он могли понять его. Примерно так же люди разговаривают со своими собаками. Я поддразнивал его, говоря: «Знаешь, ей есть, что тебе сказать. Она хочет, чтобы я передал – у тебя изо рта воняет и душ принять тоже не помешает». Сама идея иметь дома манекены может звучать необычно. Согласен, это не рядовое явление и не у всех в гостиной можно их увидеть. Но, должен сказать, когда их установили, получившийся эффект оказался с претензией на художественность, и вообще выглядело все довольно круто.

Однако обстановка этого дома вовсе не ограничивалась только игрушками. Другой этаж был заполнен изысканными предметами искусства и фарфором. Майклу нравились работы Уильяма Бугро, французского мастера реализма девятнадцатого столетия, и его арт-дилер принял участие в торгах, где на аукцион были выставленные несколько полотен, принадлежащих Сильвестеру Сталлоне. Он купил две картины: одну - за 6 миллионов, другую – за 13. На первой был изображен ангел и нимфа с младенцем посередине. На второй - прекрасная женщина в окружении ангелов. Эта картина была не меньше трех метров в высоту.

Дети Майкла с их няней Грейс везде следовали за нами. (Пиа, вторая няня, проработала только первый год или около того. Когда Грейс требовался отпуск, Майкл в основном пользовался услугами персонала Неверленда). Если он путешествовал, детей всегда брал с собой, и все его время было поделено между деловыми встречами и разъездами с детьми по экскурсиям. По ночам, в зависимости от расписания Майкла, они спали в его комнате или же с няней, если на утро ему необходимо было слишком рано вставать.

Когда речь шла о его детях, Майкл был намного строже, чем кто-либо мог ожидать, учитывая его собственную экстравагантность. Да, был Неверленд. Он был полон игр и игрушек, которые он любил. Там повсюду стояли прилавки со сладостями, где бы ты ни находился. Там была железная дорога с двумя электронными поездами. (Принс обожал эти поезда). Тем не менее, Майкл хотел быть уверенным, что его дети не избалованы. Парком аттракционов в Неверленде они имели право пользоваться только 2 или 3 раза в неделю, и знали, что следует себя вести хорошо, чтобы прокатиться. Дома ли, в поездках ли, телевизор смотреть им было запрещено. Майкл проводил с ними все время, читая книжки. Он любил книги с диснеевскими героями, такими как Микки Маус и Белоснежка, но также покупал и детские энциклопедии. Он хотел, чтобы его дети были хорошо образованы. В каждой ситуации Майкл видел возможность научить их чему-то. Если что-то ломалось, он объяснял, как оно работает. Если шел дождь, он рассказывал о круговороте воды в природе. Он любил читать им небольшие лекции.

Естественно у детей была масса игрушек, но от Принса и Пэрис требовалось обращаться с ними бережно. Предметы роскоши там были везде под рукой, но дети должны были вести себя хорошо, чтобы заслужить их. Их учили уметь ценить и быть благодарными.

Майкл хотел, чтобы они понимали важность усердной работы.

- Если бы не мой отец, - часто повторял он. – Меня бы сейчас здесь не было. Он всегда поднимал нас в пять утра, и мы приступали к репетициям. И по возвращению из школы первым делом продолжали репетировать. Он подталкивал членов нашей семьи к тому, чтобы они стали настолько успешными, насколько это было в их силах.

Он не хотел, чтобы дети пошли по его стопам в мир шоу-бизнеса в таком же быстром и трудном темпе, но он часто давал Принсу повседневные задания, например, предлагая пройтись вокруг с видеокамерой и заснять окружающий мир. Когда Майкл к вечеру возвращался домой, он спрашивал: «Ты поработал, Принс? Ты снял для меня фильм?» И насколько Майкл потакал собственной тяге к играм, настолько же он был вдумчив, внимателен и чуток в деле развития каждого аспекта опыта своих детей.

И как бы он ни хотел постоянно находиться рядом с ними, были ситуации, когда это было просто физически невозможно. Грейс, постоянная няня Принса и Пэриса, живущая в доме Майкла, великолепно выполняла свою работу и заботилась и них. Когда родился Принс, она занимала должность ассистента в организации семьи Джексон, и именно Кэтрин, мама Майкла, порекомендовала ее в качестве няни.

- Грейс так замечательно ладит с детьми – она чудесный человек.

И это оказалось правдой. Грейс была (и остается) надежной, славной и любящей. Это те самые человеческие качества, который искал Майкл. Грейс без усилий вошла в роль. Она воспитывала детей, любила их как мать родная и делала для них все возможное. Большую часть времени Майкл и Грейс были очень близки. Для него не было ничего важнее, чем его дети, а они были полностью в ее руках.

Но ему было тяжело – как и многим родителям – видеть ту материнскую близость, с которой няня относилась к детям. Он не хотел, чтобы они росли и думали о Грейс как о матери.

- Она работает для вас, - иногда напоминал он им, когда Грейс не было поблизости. Дети были слишком малы, чтобы понять, да он и не ждал от них этого, это просто был его способ снять чувство дискомфорта от сложившейся ситуации. Как только Майкл интуитивно ощущал, что отношения становятся слишком близкими, казалось, он обозначал дистанцию между детьми и Грейс. Непредсказуемая паранойя, которая все больше и больше омрачала многие из его межличностных отношений, снова дала о себе знать, и даже Грейс не стала исключением.

В какой-то момент, когда мы жили на 74-й улице, Майкл даже решил, что не хочет, чтобы няня присматривала за его детьми. Он явно был слишком занят, чтобы самостоятельно заботиться о детях круглые сутки. Среди прочего ему нужно было заканчивать работу над «Invincible». Ведь без должного уровня доходов от продаж нового альбома, он мог оказаться близок к потере своей доли в каталоге Sony/ATV. Но он страстно желал быть со своими детьми. Разве это не было самой важно вещью в мире? Он разрывался, и в конце концов желание быть единственным родителем взяло верх. Итак, Майкл решил попытаться успеть все: заботиться о детях, работая над альбомом. Он отослал Грейс, и в доме остались только мы.

В придачу к моим другим обязанностям, теперь я еще и помогал Майклу с детьми. Днем и ночью. Это может показаться радикальной сменой деятельности – и так оно и было на самом деле – но я никогда не страдал избалованностью. Я имею в виду, что, безусловно, не рвался стать няней, но если Майклу нужна была моя помощь, как я мог отказать? За несколько месяцев до всего произошедшего, когда ему пришлось уехать из города, я сидел с Принсом в Неверленде два вечера подряд. Я читал ему книжки - перед сном он захотел послушать «Goodnight Moon». И каждый раз, когда история подходила к концу, он продолжал повторять: «Еще разок». В конце концов я сказал: «Все, пора говорить «спокойной ночи, Принс»». Начиная с пяти лет, я всю свою жизнь был окружен детьми и знал, что такое пеленки. Семейные узы, которые связывали меня с Майклом, распространились и на его детей. Я привык быть в роли старшего брата, и с момента рождения Принса, а затем Пэрис, считал их своими младшими братом и сестренкой.

На этот раз, в Нью-Йорке, на мне в основном лежала ответственность за Пэрис, которой тогда было два года, а Майкл забирал с собой Принса, которому было три. В течение дня, если он не был на студии, мы ходили с детьми в магазины игрушек и книжные. Мы с Майклом надевали черные очки и шляпы, а детям прикрывали лица – когда палантинами, когда масками. Еще до приезда в Нью-Йорк, дети привыкли к тому, что, выходя на улицу, их головы и лица всегда покрывали чем-нибудь. Шарфы и накидки стали неотъемлемой частью их жизни.

- А можно мы снимем маски хотя бы в машине? – упрашивали они, точно так же как другие дети обычно умоляют позволить им снять зимние ботинки.

- Да, вы можете снять их, когда мы будем в машине, - соглашался Майкл. То, что окружающему миру казалось эксцентричным, на деле было повседневно и безобидно для их семьи. И для них это было так же нормально. У Майкла имелись свои причины, и даже если временами они казались неубедительными, ни я, ни дети никогда не оспаривали их.

Все происходившее чем-то напоминало сюжет известной комедии «Трое мужчин и младенец» - двое взрослых мужчин, игнорируя вечно неумолкающие телефоны, меняли подгузники, осыпали все вокруг детской присыпкой и кидали друг в друга эти подгузники, только чтобы рассмешить Принса. Иногда, сняв с кого-нибудь из детей использованный памперс, я неожиданно совал его Майклу под нос.

- Насладись ароматом – подтрунивал я. – И это сделал твой ребенок.

Он кидался прочь от меня, закрывая лицо, а я гнался за ним по пятам, протягивая ему подгузник.

В те дни, когда Майкл работал на студии, я часто решал дела по телефону. Вымотавшийся после тяжелой ночи с ребенком, я менял подгузник Пэрис, параллельно с этим отвечая на деловой звонок. Должен сказать, это было непросто, зато весело.

К ужину мы все собирались за кухонным столом, а Пэрис восседала рядом в своем высоком детском стульчике. Вы вскрывали баночки с детской едой, кормили их, купали, расчесывали им волосы, надевали чистые подгузники и пижамы. Перед тем как отправиться в кровать, Майкл усаживался с Принсом на полу, и они собирали паззлы, а Пэрис в это время карабкалась по нему.

Принс спал в кровати Майкла, а Пэрис – в колыбельке рядом с моей кроватью. Пэрис, как и ее брат раньше, любила засыпать у меня на руках. Я имею в виду, все малыши рано или поздно засыпают, но я брал ее на руки, бродил по комнате и напевал для нее колыбельные, и она начинала дремать. Но стоило мне только опустить ее в колыбель, она снова принималась плакать. Поверьте, с Пэрис было нелегко, особенно по ночам. Она была крепким орешком. Милашка, конечно, но когда она просыпалась среди ночи, требуя поменять ее, причины, чтобы уснуть снова она не видела. Случалось, что я спал совсем ничего. К счастью, мне было не привыкать.

Дети были очаровательны, Пэрис следовала по пятам за Принсем, словно маленькая тень, и они были абсолютно счастливы с нами. Я с нежностью храню эти воспоминания. Одним словом, Грейс пора было вернуться. Ага, мы продержались около месяца. Через два дня после моего звонка она вернулась, и мы, по крайней мере я, вздохнули с облегчением.

В тот вечер, когда Грейс снова приступила к своим обязанностям, мы с Майклом отправились в кошерный китайский ресторан, чтобы снять напряжение.

- Эти ребятки могут быть сущим наказанием, да? – сказал Майкл. Я кивнул и попросил принести нам немного вина. Мы только заказали еду, как вдруг Майкл схватил меня за руку.

- Пошли отсюда, - с жаром проговорил он.

- Ты что? - возмутился я. – Мы же только сели!

- Взгляни налево, - шепотом продолжил он.

Я бросил взгляд через плечо, ожидая увидеть неадекватного поклонника или кучу папарацци за окном. Вместо них на стене на уровне моих глаз красовался таракан.

- Рассчитайте нас! – попросил я. Бормоча какие-то извинения, я расплатился с официанткой. На выходе мы увидели, как она голой рукой взяла этого таракана.

- Нет, ты это только видел? – возмутился Майкл, когда мы наконец оказались на улице. – Видел, как она взяла его прямо голой рукой? Это просто не может быть кошерным заведением».

Хотя на бумаге Майкл и был женат на Дебби, он считал себя и отцом и матерью своим детям. Эта двойная роль окончательно закрепилась за ним в октябре 1999, когда после трех лет брака Дебби Роу подала на развод.

Это замужество фактически лишило ее приватности в личной жизни. Она не могла даже прокатиться на лошадях, не попав в объективы фотокамер папарацци. Развод, по мнению Дебби, должен был увести ее с арены пристального общественного внимания. И он действительно это сделал. В остальном же он не изменил ровным счетом ничего. Хотя они с Майклом все еще оставались в дружеских отношениях, Дебби редко приезжала в Неверленд. Дети и до этого практически не видели ее, поэтому никакого разрушительного влияния на их жизни развод не оказал.

В общем в ее решении не было ничего удивительного: все это стало логичным завершением договоренности, в основе которой, по словам Майкла, с самого начала лежал его бизнес с принцем Аль-Валиид бин Талалом. И раз уж Майкла эта ситуация совершенно не беспокоила, то и я не пережГЛАВА 11. НОВАЯ ДОЛЖНОСТЬ (часть 2)

Пока осень 1999 года медленно приближалась к своему концу, для меня становился все более и более очевидным тот факт, что вся моя жизнь вращается вокруг Майкла. Со стороны это может показаться нелегким – постоянно находиться в тени суперзвезды такого уровня и выполнять задачи по первому требованию,– но я никогда не думал об этом в таком ключе. Я бы ни в жизнь не смог стать Майклом, да и не хотел этого. Я не хотел внимания общественности. Я, определенно, не был публичным типом и никогда таковым не стану. Просто у меня было то нацеленности, которое он всегда взращивал во мне. Каждый божий день я знал, чем мне нужно заниматься, и верил в то, что делал. Я учился на примере Майкла и усваивал его вИдение мира, вбирая доброжелательную, уважительную и вдумчивую манеру поведения.

Также я приспособился к более сложным особенностям характера Майкла. Он мог быть параноидальным и чрезмерно чувствительным, склонным к экстремально ярким эмоциям и скоропалительным выводам. Чтобы упредить это, я всегда слушал очень внимательно. Дабы замечать все. Дабы думать, прежде чем открыть рот. Он не любил, когда ему указывали, что делать, поэтому если у меня возникало какое-то предложение, я подталкивал Майкла в этом направлении таким образом, чтобы он действительно думал (или притворился), что пришел к нему сам. Чем лучше я понимал его, тем более устойчивой и мощной становилась динамика наших отношений.

 

Меня уже давно интересовал бизнес в сфере индустрии развлечений. Теперь я крутился в ней и вместе с этим пришел полный набор всевозможных сложностей. Хотя Майкл начал работать над альбомом «Invincible», его амбиции в области творчества и бизнеса простирались далеко за пределы одной только музыки. Он все время оценивал различные новые возможности – казино, недвижимость, новые компании, производство фильмов, деятельность в благотворительной сфере… Венчала все эти проекты, которые обычно находились на различных стадиях - от начального планирования до приведения в исполнение – непрерывная работа по содержанию Неверленда и управлению делами, связанными с музыкой и партнерством с компанией Sony. Кроме того, само собой, никто не отменял длинный список поездок на выступления, церемонии награждения и деловые встречи. Звучит внушительно? Так оно и было. У Майкла был целый штат советников и другого персонала, чтобы управлять этими коммерческими предприятиями и выполнять обязательства.

Когда я был ребенком, сотрудники, которых я встречал в организации Майкла, преимущественно помогали ему в повседневных нуждах: охрана, водители, визажисты, костюмеры и т.п. Появление и подъем бизнеса Майкла остались практически незаметными для меня. Теперь же я начал видеть и осознавать всю сложность менеджмента. Хотя у меня не было образования в этой области, я лицом к лицу столкнулся с инфраструктурой организации Майкла.

В нее входили юристы, менеджеры, бухгалтеры и публицисты. И дело не ограничивалось всего одним юристом или одним менеджером. Это были целые команды специалистов разных направлений. Они участвовали в каждой сделке, и временами их намерения разнились. К примеру, если Майкл жаждал вложить капитал в какую-либо компанию, менеджеры хотели убедиться, что эта сделка не уведет их в сторону от обязательств, связанных с музыкой; специалисты по связям с общественностью желали, чтобы она послужила на пользу имиджу; а юристов заботило, чтобы она не шла вразрез с другими соглашениями.

И все же, вместе со всеми другими интересами, Майкл хотел сосредоточить свою энергию на новом альбоме. Поэтому он попросил меня представлять его, пока его обязательства в области музыки не будут выполнены.

- Эти люди работают на тебя, - напоминал мне он.

Формально, говоря от имени Майкла, я был их боссом, но прекрасно зная свой статус «желторотого протеже», я старался быть настолько вежливым и осторожным, насколько это было возможно.

Но вся вежливость мира не помогла бы мне пройти через первые несколько месяцев, если бы не Карен Смит. Возглавляя работу в лос-анджелесском офисе, Карен исполняла обязанности главного ассистента Майкла. Но на деле она была куда больше, чем просто помощник. С тех пор как я себя помню, Карен работала на Майкла. Она знала абсолютно все, что происходит в жизни Майкла и управляла процессом. Если я не знал, кому звонить – я звонил Карен.

Майкл не считался с рабочим временем или распорядком дня других людей. Он звонил всем – мне, моим родителям, Карен – в любое время дня и ночи. Не было у него и чувства, что некоторые задачи могут подождать. Он запросто мог набрать номер Карен в три часа ночи и сказать: «Представляешь, Карен, один из фламинго погиб. Какое-то животное добралось до него и убило. Ты бы не могла позвонить и сказать, что я хочу другого фламинго? И пусть проследят, чтобы больше никакие животные не могли добраться до острова с птицами». Будь то день или ночь, у Карен наготове всегда была ручка и бумага, и она беспрекословно выполняла все его просьбы. Она могла организовать что угодно. Загадка супер-женщины Карен состояла в том, что никто и никогда не видел ее лично. Она всегда оставалась лишь голосом на другом конце телефонного провода.

Голос, однако, производил приятное и профессиональное впечатление. Временами, в конце тяжелого трудового дня, если я нуждался в том, чтобы дать выход эмоциям, я звонил Карен. Не мог же я, в конце концов, позвонить своему лучшему другу, чтобы посетовать на босса или спросить совета. Каждая деталь моей работы была строго конфиденциальна. Но Карен являлась самым преданным и верным сотрудником в организации Майкла. Она все уже видела и прошла через это. Она была единственным человеком в мире, кому я мог полностью доверять, когда речь шла о работе.

Следуя подсказкам Карен и собственной интуиции, я быстро понял, что лучший способ помочь Майклу принять решение заключался в том, чтобы собрать все факты касательно сложившейся ситуации и разложить их перед ним. Майкл принимал решение, а я претворял его в жизнь. Подобная процедура поначалу казалось мне банальным методом, но со временем я осознал, что далеко не все сотрудники Майкла действовали в его интересах. Ему часто не представляли полной картины. Хотя фактически эту проблему создал он сам: Майкл слышал только то, что хотел. Его бухгалтеры и юристы производили впечатление преданных сотрудников. Но некоторые бизнес-консультанты, желая подзаработать, завышали суммы потенциальных доходов и недооценивали возможные риски.

Я был неопытен, но по крайней мере имел объективные перспективы. У меня не было тайных намерений, и моя единственная цель заключалась в том, чтобы помогать Майклу. Завоевав доверие, я стал больше, чем просто суррогатным голосом Майкла, транслировавшим его желания. К счастью или наоборот, мое мнение стало иметь определенный вес.

На протяжении моего детства и юношества Майкл взрастил во мне чувство, что никому верить нельзя. Поначалу я воспринимал это как паранойю, но к концу 1999 года убедился, что его недоверие было неотъемлемым и важнейшим механизмом выживания. Чем больше времени я проводил с ним, тем больше я осознавал - в его мире скептицизм являлся жизненно необходимой защитой. И проблемы были намного серьезнее, чем банальная халатность персонала Неверленда. Он жил в мире, где каждому было от него что-то нужно. Они реагировали на его славу и успех завистью и корыстью. Это верно даже по отношению к его ближайшим партнерам. Сущее гнездо гадюк.

Мою трансформацию можно было сравнить с судьбой Майкла Корлеоне из фильма «Крестный отец». До тех пор пока Майкл не был вовлечен в семейный бизнес, он был милый и наивный. Слабое звено, легкая жертва. Но когда его отец получил пулю, он сделал то, что должен был сделать. За одну ночь он превратился в убийцу. Я был Фрэнком - другом, Фрэнком – доверенным лицом, Фрэнком – ассистентом. Теперь же Майкл хотел, чтобы все шло через меня, и я вступил на поле действий как страж, полный решимости использовать мои полномочия во благо. Я осознавал, что в этом были и свои риски: Майкл предупредил меня - людям вряд ли понравится получать от меня приказы, и я подозревал, что если встану на пути чьего-то умысла, этот человек может быть даже агрессивен. Но мне было наплевать.

Бывали времена, когда Майкл не желал видеть или слышать то, что я вынужден был ему донести относительно коррумпированности нескольких заподозренных мной сотрудников. Он обычно говорил: «Фрэнк, ты ведь только начинаешь в этом вариться. Ты не знаешь, о чем говоришь. Это совершенно иной мир». Но я всегда описывал ситуацию, как она мне виделась. В этом заключалась моя работа - предоставлять объективную перспективу, которую Майкл мог принять или отвергнуть, в зависимости от того, что считал нужным.

Какими бы напряженными ни бывали иногда дни, я никогда не прекращал испытывать благодарность и выражать ее Майклу. Не проходило ни дня, что бы я ни сказал: «Спасибо тебе за все. Люблю тебя». Я произносил эти слова каждый божий вечер, и мы обнимали друг друга. Я признавал и ценил его. Но жизнь в последующий год становилась все труднее, и по мере этого из-за поведения Майкла у моей благосклонности и верности появилось два направления. А неприкосновенность наших многолетних отношений оказалась под угрозой в первый, но, к сожалению, не в последний раз Глава 12. Жизнь в "Неверленд"

Новое тысячелетие началось с неприятностей. Мы должны были отправиться в Австралию, где Майклу предстояло дать новогодний концерт, а затем сразу же на Гавайи, чтобы провозгласить наступление нового года на другом концерте, по максимуму используя суточную разницу часовых поясов, чтобы дать два концерта за одну ночь. Эти шоу были организованы Марселем Аврамом, концертным промоутером, при помощи Мьюнга-Хо Ли и Уэйна Наджина, бизнес-консультантов Майкла.

Я сидел в комнате Майкла на ранчо «Неверленд», когда Мьюнг-Хо Ли позвонил и сообщил Майклу, что шоу отменяются. Я так и не узнал, кто их отменил – Майкл или сам Аврам (позднее в суде оба сваливали вину друг на друга), но когда Майкл услыхал об этом, он был и счастлив, поскольку теперь мог провести Рождество со своими детьми и семьей, и в то же время расстроен тем, что ему пришлось разочаровать поклонников. Аврам занимался Dangerous-туром, часть которого также подверглась отмене, когда Майкл уехал из Мехико, чтобы пройти лечение от своей зависимости, и на тот момент договоренность между Аврамом и Майклом была такова, что они оба станут партнерами в организации концертов на миллениум. Но Аврам снова потерял деньги, поэтому неудивительно, что он подал на Майкла в суд, требуя миллионы долларов компенсации и обвиняя его в отмене концертов. Когда объявили эти новости, я расценил это как очередную головную боль, связанную с решением юридических вопросов, но я и понятия не имел, что этот иск потянет за собой множество других проблем.

Пока юристы разбирались с иском, Майкл решил, что нужно перенести работу над своим новым альбомом в ЛА. Мы покинули съемный дом на Манхэттене и перебрались в «Неверленд». Майкл стал работать в одной из студий Лос-Анджелеса. В юности я не раз бывал в студии с Майклом, когда он работал над HIStory. Я даже наблюдал, как он записывает некоторые партии для Blood on the Dance Floor. Но теперь я увидел процесс создания альбома под новым углом и понял, что Майкл оказывает сам на себя грандиозное давление в ходе работы. Он постоянно конкурировал с самим собой: каждый альбом должен был быть не менее прорывным и уникальным, чем предыдущий. Майкл хотел, чтобы Invincible имел форму «попурри из песен» – именно такими словами он называл его, то есть, чтобы каждая песня была мега-хитом и была издана синглом.

График его работы в студии не был постоянным. Иногда он отправлялся туда после обеда и работал до самого утра следующего дня, а иногда – начинал рано утром, чтобы провести вечер дома, с детьми. Но чаще всего дети и Грейс сопровождали нас в город. Мы устроили в студии игровую комнату с книжками и игрушками, чтобы Майкл мог побыть с ними, когда делал перерывы в работе. Они были счастливыми, уравновешенными детьми – они привыкли путешествовать с младенчества, поэтому росли с пониманием того, что дом – это то место, где они в данный момент были со своим отцом. Они с удовольствием предавались своим играм и занятиям, зная, что он поблизости.

Помимо работы в студии Майкл работал над песнями в хореографическом зале «Неверленд». Он сотрудничал с Брэдом Баксером, музыкантом, которого я знал по Dangerous-туру и HIStory, где он был музыкальным директором. Когда они впервые встретились, Брэд был единственным белым парнем среди музыкантов Стиви Уандера, поэтому Майкл решил, что он наверняка особенный, и фактически украл его у Стиви. Брэд практически безупречно угадывал, чего хотел Майкл, и между ними установились очень хорошие рабочие отношения. Когда Майклу в голову приходила идея для песни, именно Брэд всегда был тем человеком, который знал, как воплотить ее в жизни. Майкл звонил ему, напевал ему каждую ноту, а затем слушал, как Брэд проигрывает ему мелодию по телефону. Таким способом они создали множество песен.

Когда Майкл написал Speechless, которая позднее вошла в состав Invincible, я впервые услышал ее, когда он напевал мелодию, разгуливая по дому. Он сказал в интервью журналу Vibe, что придумал ее после боя водяными шариками с детьми в Германии, но я помню, как он говорил мне, что вдохновение на эту песню посетило его во время прогулки по горам в Германии, когда он был с какими-то нашими общими знакомыми. Его глубоко потрясло природное очарование окружавшего его пейзажа. Зная Майкла, вероятно, какая-то доля правды была в обеих версиях происхождения песни – и красота природы, и волнение от игры в войнушки. В любом случае, он начал записывать ее в начале 2000 года в хореографическом зале «Неверленд». Помню, как я стоял за дверью и слушал, как он поет. Мне показалось, что это была самая прекрасная песня, которую я слышал за очень долгое время.

Где бы мы ни были – на ранчо или в студии, в работе было множество перерывов. На ранчо всегда были новейшие игровые автоматы: баскетбол, бокс, лыжный спорт. Майкл постоянно во что-нибудь врезался в этой игре с лыжами и после каждого крушения неизменно ухохатывался.

Перерывы часто делались и ради одной из самых любимых игр Майкла: бои водяными шариками. Вокруг всегда хватало народу, чтобы устроить старое-доброе водяное сражение, многие занимали специально построенный для этого форт, оснащенный различными приспособлениями для ведения «войн». И хотя у Майкла теперь были свои дети, он с удовольствием собирал всех детей в окр